"Оба хороши" - читать интересную книгу автора (Станюкович Константин Михайлович)VIIIА сын, словно бы не замечая страдальческого и озлобленного лица отца, сознающего правоту обвинения, говорил: – Тебя в семье сперва любили, потом тебя боялись. Ты всегда бывал раздражен. Не могли же дети знать о твоих всяких, – подчеркнул сын, – неудачах, но ведь ты свои личные раздражения переносил на близких. А ведь ты думаешь, что ты любишь близких, что ты добр. Положим, твой характер и темперамент от тебя не зависят, но детям-то какое дело, что у тебя такой характер и такой темперамент? От этого сознания нам было не легче. Эти резкие переходы от грубости к ласке заставляли нас сторониться, и я рано уже понял, что слова – одно, а жизнь другое. В гимназии, разумеется, я еще яснее видел разницу между тем, что говорили некоторые учителя и что делали… Мало-помалу во мне явилось то равнодушие к великим старикам, о которых ты любишь говорить, и к тебе. Везде говорили и хвалили исполнение долга, самоотвержение, любовь к ближнему, верность слову. Короче, все то, на что ловится каждое молодое сердце… А между тем ты сам был такой? – Нет, – глухо ответил отец. – И за это наказан, – прибавил он. – Кто наказывает? И совсем не за то. Ты не лучше, не хуже других людей своего поколения. Твой «нравственный закон» не мог удержать тебя от впечатлений. Ты такой же человек. Я не судья твой, повторяю, я хочу только выяснить, что ты не прав относительно меня. – Спасибо, спасибо. Продолжай… Я научусь уму-разуму. – Не иронизируй, отец. Ты требовал мнения, так слушай… – Слушаю… И молодой человек еще более докторальным тоном продолжал: – Ты не стоишь на той точке зрения, на какой стою я. – Это та, что мы – улучшенный вид животного? – Наша и его цель одна – жить. И каждый приспособляется к жизни так, как для него удобнее и лучше. Подумай, разве не то же самое проделывают люди? И ты, воображающий себя на каких-то высях, в то же время, не сердись, поступал, как самое обыкновенное животное, с низменными, как вы же говорите, инстинктами. А они, заметь, не могут быть ни высокими, ни низменными, а просто – естественными. Побороть их, конечно, случается, но ты делал это только на словах. Ты был хороший муж? Разве ты не мучил женщину, которая тебя любила, когда увлекался другими? Снова говорю, что, с моей точки зрения, твои увлечения естественны, но зачем же говорить о какой-то безнравственности, когда жена оставляет мужа и сходится с другим. – Не о том говорят! – бешено крикнул Долинин. – Не в том дело, что жена разлюбила мужа. Любовь свободна, безнравственна ложь. – Что такое нравственность, это еще вопрос. Муж и жена такие же животные, так что ж ты требуешь от них того, чего не исполняешь сам. Или исполнял? Ответь. – Не исполнял, но я по крайней мере не лгал и одновременно никогда не был мужем двух женщин, – прибавил Долинин, словно бы стараясь оправдаться перед сыном. И странное дело: чем более Долинин считал себя словно бы виноватым перед сыном, тем более молодой судья начинал смягчаться и сам в душе старался оправдать отца, с своей точки зрения, и относиться к нему уже не с прежнею строгостью. Долинин, напротив, злился на сына еще более за то, что Николай снисходит к отцу и в то же время говорит ему, и так безжалостно, очень тяжелые для него вещи. Особенно намекает на его дружбу, которая возмущала семью. И для отца словно бы являлось откровением, что сын проповедует уверенно и спокойно то, что отец считает возмутительным. «Невменяем он, что ли?» – подумал старик. И лицо его стало мрачным. – Так ты думаешь, что в любви один только чувственный пыл? – воскликнул отец. – Почти что так. Да и ты, кажется, отец, любил женщин не только ради их прекрасных душ? – Врешь! И о душе думал. Ты, верно, еще не любил? – Конечно, любил. По крайней мере, когда я целую женщину, я не говорю ей о социальных проблемах, как делаете вы. Хотите тела и, чтобы добиться его, соблазняете женщину исправлением мира. Это что же, по вашему старому стилю лучше, чем по новому? – А вы в это время смакуете тонину любовного настроения? И после разойдетесь, как две собаки? – По крайней мере без обмана. – Да. Ты прав! Вы без обмана, – презрительно усмехнулся старик. И внезапно бешено крикнул: – Нам больше разговаривать нечего. Иди, иди, оставь меня одного! Сын пожал плечами и вышел. Старик снова заходил по кабинету. Безотрадные мысли проходили в его голове. Он вспомнил всю свою прошлую жизнь. И чем более вспоминал, тем тяжелее становилось на его душе. Он чувствовал себя бесконечно виноватым перед сыном и навсегда одиноким. – Оба мы хороши! – с тоской прошептал старик. |
|
|