"Тайна Мага" - читать интересную книгу автора (Лори Андре)

ГЛАВА XI. Во дворце Абдул-Азиса

На другой день Мориц, согласно совету мага, предложил сестре сделать визит губернатору Хамадана. Молодая девушка охотно согласилась, и тотчас после завтрака Кардики приказали седлать лошадей для предстоящей поездки.

По персидскому обычаю их должны были сопровождать многочисленные слуги из туземцев, так как ничего не может быть неприличнее, по взглядам персов, как сделать церемониальный визит без сопровождения свиты; по крайней мере, два лакея и один оруженосец необходимы для человека, мало-мальски значительного.

Не желая уронить своего достоинства в глазах туземцев, брат и сестра покорились этому обычаю и въехали в Хамадан, окруженные целым отрядом слуг, которые бежали у ног их лошадей.

Миновав несколько грязных, узких улиц, заваленных мусором, поезд приблизился наконец ко дворцу губернатора. Брат и сестра слезли с лошадей и скинули галоши, которыми запаслись, чтобы иметь возможность выполнить восточный обычай разуваться при входе в дом. Затем они вошли во двор замка, весь запруженный толпою солдат, дервишей и разной челяди. Один из придворных, узнав о цели их приезда, отправился доложить об их визите губернатору, а пока он ходил, посетители имели возможность любоваться великолепием дворца, стены которого, украшенные красивыми фаянсовыми изразцами, казались словно кружевными.

Наконец докладчик вернулся и с важным видом заявил, что у его светлости принца-губернатора вскоре начнется завтрак, на котором могут присутствовать и фаранги; по окончании же завтрака, если его превосходительству будет угодно, он даст им отдельную аудиенцию.

— Ого, это совсем во вкусе Людовика XIV, — улыбаясь, заметил сестре Мориц, направляясь ко входу во дворец.

В ту минуту, как посетители входили в столовую залу, принц-губернатор Абдул-Азис-мирза входил туда же через другую дверь.

Это был пожилой человек лет шестидесяти, небольшого роста, с сумрачным и хмурым лицом. Он был одет в род сюртука из индийского кашемира, отороченного мехом. Широкая сабля в золоченых ножнах висела на его поясе. Высокая барашковая шапка, надвинутая на лоб, была украшена султаном с драгоценными камнями. За этой особой следовала многочисленная толпа придворных, посреди которых Мориц и его сестра не без удивления увидели профессора Гассельфратца.

— Бисмиллах!7, — важно произнес губернатор, войдя в залу.

Все присутствующие хором повторили то же слово.

В середине залы был разостлан великолепный ковер, а на нем превосходной работы кожаные скатерти. Губернатор сел на ковер по-турецки, и пир начался. Целая дюжина слуг окружала его светлость, наперебой подставляя ему блюда с кулинарными шедеврами персидской кухни. Тут были целиком изжаренные ягнята, начиненные финиками, виноградом, гранатами, фисташками и миндалем; «физзиган», или жаркое из цыплят, молодых куропаток и голубей, приготовленных в гранатовом соку и обсыпанных толчеными орехами; «кэбаб» — изрубленная на кусочки и зажаренная на вертеле баранина; горы пилава, покрытые кусками различной дичи; пирамиды овощей, пирожков и превосходных фруктов; наконец, конфет и пирожного было столько, что ими можно было бы снабдить несколько кондитерских.

— Ба!.. Ба!.., — говорил временами принц, погружая руку в блюдо с понравившимся кушаньем и отправляя куски последнего в рот.

Иногда Абдул-Азис, желая выразить свое особое благоволение кому-нибудь из приближенных, посылал ему кусок кушанья, которое считал вкусным. Счастливец, приняв кусок из рук слуги со знаками глубокого почтения, произносил, согласно обычаю, фразу: «Честь щедрости вашего превосходительства!» — и ел, возбуждая зависть у прочих приближенных губернатора.

Наконец его светлость утолил свой аппетит. Выполоскав рот и вымыв пальцы в золотой вазе тонкой чеканной работы, он' встал и удалился из столовой, где немедленно начался страшный беспорядок: придворные кинулись к блюдам и наперебой принялись опустошать их. За придворными следовали слуги и солдаты, наконец, рабы окончательно очистили блюда.

Брат и сестра с любопытством следили за этой картиной, пока явившийся камергер не известил, что его светлость желает видеть их. Следуя за этим придворным, Кардики прошли несколько убранных по восточному комнат и вступили в аудиенц-залу, где застали его светлость полулежащим на диване, с кальяном в зубах.

Увидев посетителей, губернатор знаком пригласил их сесть против себя и прежде чем начать разговор, молча осмотрел их с ног до головы.

— Так ты тот фаранги, — наконец обратился он к Морицу, — который имел дерзость явиться к нам для того, чтобы копать нашу землю и расхищать ее сокровища?

— Я этот фаранги.

Хорошо, хорошо!

— А эта ханум — твоя сестра?

— Совершенно верно.

— Что принесли вы мне в подарок?

Не ожидавшие такого вопроса, посетители удивленно переглянулись. Но вскоре Мориц овладел собою и, вынув из-за пояса превосходный работы револьвер, с улыбкой подал его принцу.

— Примите это оружие, ваша светлость, — любезно проговорил он. — Его наружность проста, но внутренние достоинства превосходны.

Глаза губернатора блеснули, и он жадно схватил револьвер, после чего, обращаясь к Катрин, спросил:

— А ты, ханум, ничего мне не принесла?

— Ничего, — холодно ответила Катрин, возмущенная этой наглостью.

Губернатор насупил брови и с минуту молчал. Наконец, скрестив руки на груди, он грубо спросил:

— Чего вы хотите от меня?

— Мы желаем просить, чтобы вы сняли запрещение, которое наложили на наши работы, — твердо ответил Мориц. — Вы не имеете никаких оснований противиться предприятию, которое разрешено самим шахом, и я прошу отменить свое постановление! В противном случае я приму другие меры и покажу вам, что Франция настолько могущественная страна, что нельзя безнаказанно оскорблять ее представителей…

По мере того, как молодой археолог говорил, лицо губернатора становилось все более и более мрачным.

Его глаза выражали ярость, губы искривились, рука судорожно сжимала рукоятку сабли.

— Фаранги наглы и нечестивы! — громко вскричал он наконец. — Они совершают святотатство, выкапывая и унося из нашей земли сокровища наших отцов. Эти сокровища — наши по праву! Мы не хотим более, чтобы их отправляли в чужие страны. Так говорил мне и глазной врач, земля которого более могущественна, чем Фарангистан.

— Ты полагаешь? — с иронией спросил Мориц.

— Я в этом уверен.

— Не буду спорить. Скажи только одно: если тебе жаль так сокровищ древности, которые я стараюсь открыть, то почему ты сам не предпринимаешь раскопок? Да и к чему тебе эти сокровища, в которых ты не смыслишь ровно ничего?

Губернатор пришел в страшное бешенство.

— Прочь с глаз моих, нечестивое отродье! — с яростью закричал он, вскакивая. — Уходи!.. Возвратись в твой лагерь! Я повторяю тебе — никогда, никогда я не позволю тебе копать!

— А я объявляю тебе, что достигну своей цели и презираю твой гнев.

— Помни, — бешено взвизгнул Абдул-Азис, — что если хоть один человек будет на тебя работать, я прикажу четвертовать его на твоих глазах!.. Я…

— Пойдем, сестра, — проговорил Мориц Катрин, поворачиваясь к губернатору спиной и не обращая внимания на его угрозы. — Что нам тратить время с этим безумцем.

Кардики вышли, оставив губернатора вне себя от бессильной ярости.

Гаргариди, в это время старавшийся над остатками губернаторского завтрака, заметив грозный взгляд своего господина, поспешно вскочил со своего места, вытер пальцы и начал созывать слуг. Через минуту брат и сестра ехали уже в свой лагерь, проклиная лицемера Гассельфратца, который, без сомнения, был главным виновником всех затруднений.