"Пленники ночи" - читать интересную книгу автора (Чейз Лоретта)

Глава 6

Уже через десять минут после того, как Исмал оказался в толпе поклонников Хелены Мартин, он увидел трех мужчин из списка Лейлы. Двое из них — Малькольм Гудридж и граф Шер-бурн — были заняты тем, что добивались расположения Хелены. Обменявшись с ними несколькими фразами, Исмал решил, что не станет следовать их примеру. Хотя Хелена была очень красивой и живой женщиной, он сразу же отметил, что она не сможет заменить ему Лейлу.

Поскольку двое из возможных подозреваемых были страшно заняты, а поблизости не было ни одной женщины, которая могла бы его хотя бы немного отвлечь, Исмал решил заняться третьим господином из списка — лордом Эйвори, наследником герцога Лэнгфорда.

Маркиз явно чувствовал себя здесь не в своей тарелке. Правда, он пытался флиртовать с рыжеволосой танцовщицей, но Исмал был уверен, что барышня на самом деле его мало интересовала. У мужчины, который намерен получить удовольствие от общения с женщиной, не могло быть такого загнанного взгляда.

Поскольку они познакомились на похоронах Боумонта, Исмалу не составило труда заговорить с маркизом. А отвлечь его от рыжеволосой красавицы было еще легче, учитывая тот факт, что молодому человеку и самому этого хотелось.

Уже через полчаса Исмал с Эйвори распили бутылку вина в одном из отдельных кабинетов клуба. Исмал восхитился картиной итальянского живописца Каналетто, висевшей над камином, после чего завязался разговор об искусстве и очень скоро всплыло имя Лейлы Боумонт. Оказалось, что лорд Эйвори весьма высоко оценивает ее талант.

— Дело не только в том, что ее портреты исключительно хороши, — восхищенно говорил маркиз. — В них видны индивидуальность и характер изображаемых ею людей. Настанет день, и ее портреты — помяните мое слово — станут бесценными. Я все отдал бы за любой из них.

— Разве у вас нет своего портрета? Вы же ее хороший друг.

— У нее не нашлось для меня времени. — Эйвори в задумчивости вертел в руке стакан.

— Сочувствую. Для меня тоже. Я почти потерял надежду, однако леди Кэррол сказала, что сейчас у мадам нет новых заказов.

— После того как она закончила портрет леди Шербурн, миссис Боумонт отказывала всем. Это было перед Рождеством. С тех пор как Лейла Приехала в Лондон, она беспрерывно работала и теперь решила немного отдохнуть. Так она мне сказала.

— Я этого не знал, — заметил на эта Исмал. Интересно, почему ему не сказали об этом ни сама художница, ни леди Кэррол? — Все же я думал, что у мадам найдется время для меня. Но она неожиданно покинула Норбури-Хаус, и я помчался за ней в Лондон. — Он печально улыбнулся. — Я и предположить не мог, что мне придется в этом признаться коронеру и коллегии присяжных. Но я об этом не жалею. Если бы не мое тщеславие и желание непременно получить свой портрет, я не приехал бы в дом Боумонтов в тот момент, когда, как оказалось, нужна была помощь.

— Представляю, в каком состоянии была миссис Боумонт. Я узнал о несчастье только поздно вечером. А визит нанес лишь на следующее утро, но к тому времени у миссис Боумонт уже была леди Кэррол. Я решил, что лучше будет оставить миссис Боумонт в покое, и посоветовал своим друзьям последовать моему примеру. Они так и поступили, хотя наверняка сгорали от любопытства.

Маркиз помолчал.

— Странно, не правда ли? Общество весьма редко проявляет такое сочувствие, даже к своим, а она… э-э… вы, наверное, сказали бы… она не одна из нас, хотя это жуткий снобизм.

Интересно, подумал Исмал, сколько из этих аристократов не нанесли визита из сочувствия к горю вдовы, а сколько — из боязни себя скомпрометировать? Боумонту были известны секреты многих из них, и они боялись, что он рассказывал о них своей жене. Нужно узнать, угрожал ли он Эйвори.

— Хорошо, что друзья мадам отнеслись с уважением к ее горю.

— Честно говоря, я был рад, что мне не надо присутствовать на расследовании. Я бы сошел с ума, слушая, какие ей задают вопросы. — Маркиз все вертел и вертел в руках стакан. — Мой отец рассказал мне, что вас допрашивали первым и сразу же после этого вы покинули зал.

— Я посчитал, что так будет лучше. Все присутствовавшие, кроме ее уважаемого поверенного, были либо пожилыми, либо простыми людьми. Я был единственным ее поклонником. Я хотел, чтобы присяжные занялись расследованием, а не раздумывали о том, являюсь ли я любовником миссис Боумонт. Поскольку вы и другие благовоспитанные джентльмены предпочли устраниться, я слишком… выделялся.

Эйвори потянулся за бутылкой.

— Полагаю, что выи так выделялись бы, независимо от того, кто там был. Вы довольно необычный человек.

Исмал и сам отлично это знал. Понимал он и то, что маркиз как будто его прощупывает, но пока не догадывался, чего именно он хотел узнать.

Поэтому Исмал молчал, выжидая.

Маркиз наполнил стаканы. Так как Эсмонд все еще молчал, у маркиза начала заметно дергаться щека.

— Я не хотел вас обидеть, поверьте, — наконец сказал он. — Вы наверняка заметили, как реагируют женщины на ваше присутствие: чуть в обморок не падают. Даже если вы к этому привыкли, вы должны сознавать… — Маркиз поставил на место бутылку. — Я, как обычно, вмешиваюсь не в свое дело…

Лицо Исмала выражало легкое любопытство, не более того.

— Я считал, что вы понимаете, что были исключением, — упорно продолжал маркиз. — Я хочу сказать… Фрэнсис никогда ни к кому из своих знакомых не ревновал. Он никогда не беспокоился за миссис Боумонт… до тех пор, пока не появились вы. Я был уверен, что вы об этом знаете.

Ревность Боумонта явно интриговала маркиза. Возможно, Боумонт намекнул Эйвори на то, в чем была истинная причина его ревности, если бы они с маркизом были близкими друзьями. Это было разумное предположение, если учесть, что Боумонта в одинаковой степени привлекали и женщины, и мужчины, а Эйвори чувствовал себя неловко, общаясь с куртизанками. Это могло служить объяснением его преданности человеку старше его по возрасту и гораздо ниже по положению.

Выяснить это не составляло труда.

— Боумонт был утомителен и недобр. Мне не следовало бы так отзываться о вашем друге, но, по правде говоря, он меня очень раздражал, — заметил Исмал.

— Да, он мог быть… неприятным.

— Из-за того, что он открыто ревновал меня к своей жене, я не мог даже просто поболтать с мадам, дабы не вызвать скандала. Разве он не понимал, что это губительно для ее репутации, не говоря уже о том, что совершенно несправедливо?

— Он не всегда был… тактичным.

— Я надеюсь, что я разумный человек, — продолжал Исмал. — Если мадам не желает этой связи, я должен считаться с ее желаниями и довольствоваться теми малыми привилегиями, которыми ей угодно меня одаривать, — танцем, беседой, флиртом. Я удовлетворился этим. Почему Боумонт не мог сделать то же самое?

— Вы имеете в виду его отношения с миссис Боумонт? Боюсь, я не понял…

— Нет, нет, — нетерпеливо возразил Исмал. — Я говорю о себе. У меня никогда не было такого рода проблем ни с одним мужчиной. Мне казалось, я был достаточно тактичен. Я сказал ему, что он меня не интересует — и другие мужчины тоже — в этом смысле. Я…

— Господи! — Эйвори вскочил, расплескав вино. Дрожащей рукой он поставил стакан на стол.

Значит, на один вопрос Исмал получил ответ. Маркиз даже не подозревал, что Боумонт был увлечен графом Эсмондом. Исмал сделал вид, что раздосадован.

— Прошу вас извинить меня за неделикатность. Я расстроился и забыл, где нахожусь. Подобные темы в вашей стране открыто не обсуждаются.

— Обычно нет. Особенно с не слишком близкими знакомыми.

— Забудьте о том, что я вам сказал. У меня и в мыслях не было вас обидеть, но с вами так легко разговаривать, что я не задумываясь выболтал то, о чем не следовало.

— Нет, я не обижаюсь. Мне даже льстит, что вы считаете меня приятным собеседником. Просто… я был несколько… обескуражен. Я знал, что вы его раздражаете. Но мне никогда не приходило в голову, что он ревновал… в этом смысле.

Маркиз взял свой стакан и сел.

— Казалось бы, после двух лет знакомства с ним меня ничто не должно было бы удивлять. Но он никогда… я даже ни о чем не догадывался.

— Я старше вас и я — француз…

— Я никак не могу этого понять. — Эйвори забарабанил пальцами по подлокотнику. — Он… он их высмеивал — таких мужчин. Как он только их не называл! Вы, наверное, слышали обо всех этих прозвищах.

Исмалу было ясно, что маркиз не мог быть любовником Боумонта. А тогда откуда такая странная дружба? Было ли это случайностью или Боумонт знал какой-нибудь секрет маркиза? Возможно, маркиз был любовником кого-то другого? Поскольку Эйвори не знал, что Боумонт виновен в таком же преступлении, его легко можно было шантажировать. Это был неплохой мотив для убийства, хотя и не единственный.

Придется расследовать дальше, решил Исмал. Он был этому рад, что разговор с Эйвори помогал ему отвлекаться от мадам. По крайней мере на какое-то время.

— Я знаю с десяток таких прозвищ, причем на двенадцати языках.

Собеседник Исмала с радостью ухватился за возможность перевести разговор в другое русло.

— Неужели на двенадцати? Впечатляет. И вы так же хорошо говорите на этих языках, как по-английски?

Хотя Исмал не назвал точного времени своего прихода, Лейла решила, что Эсмонд придет на следующий день в восемь часов вечера. Но он появился на пороге ее студии на час раньше, когда она сидела за столом, склонившись над альбомом для эскизов. На ней было то же платье и сомнительной чистоты рабочий халат, которые Лейла надела после ленча.

Могло быть и хуже, сказала она себе. Эсмонд вообще мог застать ее у мольберта, где от нее за версту несло бы масляными красками и лаком. Впрочем, какое это имело значение? Человек, который намерен каждый вечер по нескольку часов допрашивать художника и который, более того, появляется неожиданно, в час, когда его не ждут, вряд ли может претендовать на то, что будут соблюдены светские приличия.

— Вы, очевидно, прокрались через черный ход? — сказала Лейла, закрывая альбом.

— Как и обещал — так, чтобы меня никто не видел. — Исмал снял шляпу и положил ее на свободный табурет рядом с Лейлой. — Когда появятся Элоиза и Гаспар, это будет делать гораздо легче.

— Полагаю, вы имеете в виду парижских слуг? Тех, что «преданы и надежны».

— Вы работали. — Не обращая внимания па колкость, Исмал кивнул на альбом.

— Ничего особенного. Так… наброски. Чтобы чем-то себя занять. — Лейла закрыла альбом и положила его на кипу таких же тетрадей и аккуратно поправила края. — Мне вообще не следовало бы этим заниматься. Это невежливо по отношению к усопшему. С другой стороны, Фрэнсиса рассмешило бы, если бы он узнал то, что я не работаю, потому что горюю о нем.

— Лорд Эйвори сообщил мне, что вы прекратили принимать заказы на портреты более месяца назад. Я не знал, что это было ваше собственное решение, оказывается, предложения поступали, но вы их отвергали?

— Я хотела отдохнуть.

— Именно так мне и сказал лорд Эйвори вчера вечером.

— Вы встречались с Дэвидом вчера вечером? — удивилась Лейла. — Но я думала, что вы будете размышлять над моим списком.

— Что я и делал. А потом я решил немного отвлечься и случайно встретил маркиза.

Ей незачем так ужасаться. Глупо думать, что граф Эсмонд, как пай-мальчик, ляжет спать до полуночи. Где же он встретился с Дэвидом среди ночи? Наверняка в казино. Или в публичном доме. Удивляться нечему, убеждала она себя. Тем более тратить душевные силы на то, чтобы расстраиваться из-за Дэвида. А что касается Эсмонда — ночные похождения вполне согласуются с его характером и репутацией. Однако Лейла вдруг представила себе его дьявольские руки, ласкающие… кого-то другого… и у нее застучало в висках.

— Он был в вашем списке. Но кажется, у вас есть возражения?

— Никаких. Полагаю, вы знаете, что делаете.

— Но вам это не понравилось. — Исмал отошел от Лейлы и сел на софу, уставившись в потертый ковер на полу. — Я читаю на вашем лице явное неодобрение.

Лейла надеялась, что Эсмонд не заметит ее огорчения, хотя у нее не было никакого права осуждать графа за то, как он развлекается. С другой стороны, нет необходимости скрывать от кого бы то ни было свои чувства к Дэвиду.

— Ладно. Вы правы. Мне это не нравится. Я не хотела включать в список имя Дэвида, но вы попросили, чтобы я перечислила всех друзей Фрэнсиса, а Дэвид проводил с ним много времени. Но подозревать маркиза смешно. Вы можете себе представить его тайком подмешивающим яд в настойку опиума?

— У меня хорошее воображение, мадам. Вы даже не представляете, что я могу себе навоображать.

Лейла сидела спиной к окнам, так что Эсмонд вряд ли мог видеть, как краска прихлынула к ее щекам. В тоне его голоса слышался такой намек, что даже если бы граф сказал таким тоном простое «здравствуйте», оно прозвучало бы как двусмысленность.

А может быть, и нет.

Скорее всего все дело в ее собственном буйном воображении.

— Что ж, прекрасно. Если вам не жалко попусту тратить время — это ваша забота или забота того, кто вам платит.

— Вам нравится лорд Эйвори?

— Он интеллигентный и приятный молодой человек.

— Не похож на тип человека, который обычно составлял компанию месье Боумонту.

— Вы хотите сказать, на повесу? Но Фрэнсис очень часто общался с более молодыми и менее опытными людьми.

— И сбивал их с правильного пути.

— Фрэнсиса вряд ли можно было назвать человеком, который вел бы их в обратном направлении. Большинство из них в недавнем времени возвратились из большого путешествия по континенту. А с Фрэнсисом они совершали большое путешествие по полусвету.

— Отдавали дань увлечениям молодости?

— Да.

— Но что касается молодого человека, о котором мы говорим, вам бы хотелось, чтобы он этого не делал?

Какой смысл пытаться что-либо от него скрывать? Эсмонд расследует убийство, и ему необходимо знать все. Он уже вчера предупредил ее: вопросы будут бесконечными и многие из них —

дерзкими.

— Мне бы хотелось, чтобы Дэвид вообще не знал моею мужа. Он не похож на остальных. В нем нет ничего от типичного праздного аристократа. К сожалению, у Дэвида ужасные родители.

Они не имеют ни малейшего представления о том, как с ним обращаться. Они никогда не предполагали, что он станет наследником. Он вообще не должен был родиться. Между ним и его младшей сестрой Энн большая разница в возрасте.

— Его рождение, очевидно, оказалось большой неожиданностью для родителей.

— У него есть две старшие сестры, не помню их имен. Я с ними не знакома. Много лет тому назад Фрэнсис познакомился с его старшим братом Чарлзом.

— У Эйвори есть старший брат? Он никогда о нем не говорил.

— Чарлз умер примерно три года тому назад после несчастного случая на охоте — сломал шею. Его мать до сих пор носит по нему траур.

— Не может смириться с потерей?

— Герцогиня Лэнгфорд, кажется, ни с чем не может смириться и ничего не желает понимать. А герцог еще хуже, чем она. Их титул — это огромная, тяжелая ноша, даже для молодого человека, которого воспитывают как наследника. Но родители Дэвиду не помогали. Они просто ждали, что он станет Чарлзом — переймет все его привычки и вкусы, а вместе с ними — и друзей. Дэвид, естественно, взбунтовался. И вполне понятно, что, самоутверждаясь, он впадал в крайности.

— Мадам, ваш рассказ на многое раскрыл мне глаза. Я получил полезную пищу для размышлений. О причинах необычных привязанностей и дружбы. Мне бы хотелось продолжить разговор на эту тему, но я пообещал маркизу пообедать с ним и не хочу опаздывать.

«А после этого вы пойдете к проститутке? — подумала про себя Лейла. — Или к любовнице?» Она наверняка у него есть. Но ей-то что до этого? — напомнила она себе.

— Это означает, что на сегодня мы закончили?

— Я мог бы вернуться после обеда. Но полагаю, это было бы… неразумно.

Лейла попыталась убедить себя, что не слышала никакого скрытого намека.

— Несомненно. Обед может затянуться до рассвета.

— Как знать.

— Во всяком случае, вы будете страдать от последствий чрезмерных возлияний.

— Похоже, что у вас не менее живое воображение, чем у меня.

Лейле показалось, что Эсмонд смеется, но когда она на него взглянула, то увидела, что он даже не улыбается, а взгляд его непроницаемых синих глаз остановился на ее волосах.

— У вас сейчас выпадет шпилька.

Лейла тут же подняла руку, но опоздала — Эсмонд уже воткнул шпильку на место.

— Ваши волосы всегда такие мягкие, — пробормотал он, не отнимая руки.

Лейла могла бы отстраниться, или убрать его руку, или еще каким-то образом выразить свой протест. Но тогда бы Эсмонд догадался, как сильно он на нее действует.

— И непослушные. Подчас мне бывает трудно с ними справиться.

— Интересно, какой они длины? Хотелось бы увидеть.

— Не думаю…

— Мы встретимся снова не раньше чем через неделю. И все это время этот вопрос будет меня мучить.

— Я могу вам рассказать, какой они… Почему только через неделю?

— После того как приедут Элоиза и Гаспар. До этого мои приходы и уходы сопряжены с неудобствами. Поэтому мне пока лучше держаться подальше от вашего дома.

Говоря это, Исмал вынул шпильку, которую только что воткнул на место, и осторожно вытащил прядь волос.

— А-а, они до пояса, — улыбнулся он.

— Я могла бы вам рассказать на словах, — с бьющимся сердцем сказала Лейла.

— Я хотел убедиться своими глазами. Мне нравятся ваши волосы. Они так восхитительно спутаны.

Лейла могла бы сказать, что и Фрэнсису тоже нравилось, когда ее волосы были в беспорядке. Но вкрадчивый голос Эсмонда и его легкое прикосновение начисто вытеснили из ее головы Фрэнсиса со всеми его колкостями.

— Я не терплю, когда слуги меня причесывают. Я не могу? спокойно сидеть даже у парикмахера.

— Полагаю, вы не только сами причесываетесь, но и одеваетесь? По этой причине все ваши платья застегиваются спереди?

Лейла еле удержалась, чтобы не прикрыть руками корсаж. Но это был бы бессмысленный жест: Эсмонд уже изучил ее наряды во всех деталях, даже успел понять, что и застежки карее-1 та тоже расположены спереди.

— Какой же вы наблюдательный.

— У меня пытливый ум. Это одна из причин, почему я все делаю так хорошо.

Улыбка Исмала была обезоруживающей. Лейле пришлось напрячься, чтобы не улыбнуться в ответ.

— Возможно, вы забыли, что я не отношусь к числу подозреваемых.

— Однако мне не удается забыть, что вы женщина. Он все еще задумчиво наматывал на палец ее локон.

— Именно по этой причине вы флиртуете со мной? Но кажется, вы забыли о Дэвиде? Несколько минут назад вы были обеспокоены тем, что можете опоздать на обед с ним.

Исмал вздохнул, отпустил локон и взял свою шляпу.

— Ах да. Эти утомительные подозреваемые. Тешу себя тем, что лорд Эйвори по крайней мере интересный собеседник. Слишком многие среди друзей вашего мужа не блещут, скажем прямо, интеллектом. Они ни о чем другом, кроме спорта и женщин — а женщины для них всего лишь спорт, — говорить не могут. Мне придется с ними изрядно поработать, если я хочу что-нибудь у них выудить. С помощью Эйвори, который будет моим гидом, я смогу встретиться с этими господами в привычной для них обстановке, где они будут сами собой.

— Интересно, что вы узнаете? — Лейла взяла в руки карандаш. — Как вам удастся их разговорить и что они вам выболтают? Я никогда не представляла вас в роли детектива. Хотелось бы мне быть мужчиной, чтобы посмотреть, как вы работаете.

— Полагаю, вам хотелось бы понаблюдать за вашим молодым фаворитом, — улыбнулся Исмал.

Это, конечно, было не все, но в этом она могла признаться.

— Более того. Если бы я могла, я набросила бы Дэвиду на шею поводок. Но не могу.

— Вот как? — Исмал приблизился к Лейле, и его запах окутал ее, словно паутина. — Хотите, я сделаю это за вас, мадам? Вам станет легче?

— Вам-то это зачем? — Лейла не отрывала взгляда от карандаша. — Разве это не помешает вашему расследованию?

— Нет, если только Дэвид захочет, чтобы его сдерживали. У меня создалось впечатление — после того, что вы мне о нем рассказали — что он был бы не прочь, если какой-нибудь друг был бы с ним строг, и вместе с тем он мог бы ему доверять. Вы меня понимаете? Я очень внимательно вас слушаю и я совсем не прочь, чтобы меня направляли. Но мне надо идти и собирать улики. До свидания, до следующей недели, когда приедут Элоиза и Гаспар.

— Значит, до следующей недели. — Лейла раскрыла альбом, чтобы избежать рукопожатия: она не была уверена, что сможет отпустить руку Эсмонда. — Спокойной ночи, месье, — вежливо попрощалась она.

Спустя неделю в доме появились Элоиза и Гаспар.

Каждый из них мог бы запросто в одиночку взять Бастилию.

Рост Элоизы был пять футов десять дюймов, а сложением она была похожа на памятник. Она была бы идеальной женщиной для Микеланджело — если бы его вообще волновали женщины. Один из учителей Лейлы уверял ее, что все модели Микеланджело были мужчинами.

— Надо просто внимательно изучить их мускулатуру, — настаивал мэтр. — Это, несомненно, были мужчины.

Можно только сожалеть, что мэтр не видел Элоизы.

Ее густые волосы были выкрашены в черный цвет, зачесаны в большой, тугой пучок и блестели так, словно их покрыли лаком. Глаза были такими же черными, как волосы, и так же блестели, так что создавалось впечатление, что и они покрыты лаком. Черты лица были словно высечены из мрамора: внушительных размеров нос, широкие скулы, огромный рот с крупными белыми зубами и челюсти, напоминавшие щипцы для орехов.

Гаспар тоже был огромен, темноволос и мощно сложен. И хотя он был чуть выше Элоизы, рядом с нею он казался более худощавым. Было странно слышать, как он называл свою жену «маленькая моя», или «моя девочка», или другими уменьшительными прозвищами.

Элоиза презирала эти нежности. Она обращалась к мужу по имени, а говоря о нем, называла его «этот человек»: «Этот человек все еще не принес угля? А что от них ожидать? Все они одинаковые. Ничего не соображают».

Даже через сутки Лейла все еще не могла опомниться от присутствия в доме Элоизы. Поэтому она не удивилась, что даже Фиона лишилась дара речи и промолчала полных две минуты после того, как Элоиза вышла из гостиной.

Домоправительница принесла чай, сандвичи и пирожные, которых хватило бы на два десятка дам. Фиона посмотрела на гору сандвичей, потом на дверь, за которой скрылась Элоиза, и, наконец, на Лейлу.

— Я связалась с агентством по найму прислуги в Париже, — ответила Лейла. Фраза была ею заранее отрепетирована. — Мне всегда не везло с английскими слугами, а в свете недавних событий я засомневалась, смогу ли найти хороших. Английские слуги обычно весьма щепетильны в выборе хозяев. Сомневаюсь, что подозреваемая в убийстве хозяйка — пусть даже эти подозрения продлились день или два — соответствует их представлениям о респектабельности.

Лейла разлила чай и протянула чашку Фионе.

— Может, в агентстве тебя неправильно поняли и решили, что тебе нужен телохранитель? По-моему, твоей новой домоправительнице не составит труда вышвыривать из дома нежелательных гостей. Ей достаточно будет просто стоять у входа.

Лейла улыбнулась. Именно об этом и думал Эсмонд, когда подбирал для нее слуг.

— Мне кажется, Элоиза ни в чем не испытывает трудностей. Она целый день мыла, скребла и вылизывала весь дом, но каким-то образом умудрилась еще и приготовить еду, причем, как видишь, на целый полк.

— Сандвичи и пирожные выглядят восхитительно, но вот какие они на вкус? Нам надо хотя бы создать видимость, что мы в восторге.

Подруги ели и разговаривали, разговаривали и ели, так что сандвичи и пирожные исчезали с молниеносной быстротой. Обе дамы были удивлены, обнаружив вскоре, что от угощения не осталось ни крошки.

— Черт бы побрал твою служанку! — воскликнула Фиона, глядя на пустой поднос. — Придется вызывать шестерых крепких гвардейцев, чтобы они отнесли меня в карету. — Фиона откинулась на подушки, поглаживая живот.

— Зачем тебе гвардейцы? — рассмеялась Лейла. — Элоиза одна тебя отнесет. Ей даже не понадобится помощь Гаспара.

— Гаспар? Он, наверное, под стать своей жене?

— Два сапога пара.

—Я могла предположить, что ты предпримешь что-то из ряда вон выходящее. Но слуги из Парижа, да еще похожие на два линкора! Зачем они тебе? Чтобы не подпускать поклонников или не отпускать того, кто тебе нужен?

— Конечно же, чтобы не подпускать. Ведь ты же знаешь — я и раньше никого близко к себе не подпускала.

— Даже Эсмонда? Этого обаятельного красавца Эсмонда? Могу поспорить, что он нанес тебе визит и ты не закрыла перед — ним двери.

— У меня не было никого, кроме тебя, уже много дней.

— Но, дорогая, по-моему, он прочно обосновался в Лондоне. Я не могу понять, почему он предпочитает Лондон Парижу. И потом, он покинул Норбури-Хаус практически сразу же после твоего отъезда. Разве он не поехал прямо сюда?

— А как же! Он горел желанием увековечить свое хорошенькое личико на холсте.

— Да, я знаю, что он настаивал на том, чтобы ты написала его портрет. Именно этим он мотивировал свой приезд, и этой версии он придерживался, когда его допрашивал коронер. Но мы же знаем, что Эсмонд тактичен — как я могла об этом забыть. Он вряд ли так скоро пожалует к тебе с визитом.

— Вряд ли он так уж тактичен, если сумел так тебя заворожить.

— Я считаю, что он восхитителен. Он идеально тебе подходит.

— Неужели этот повеса француз мне подходит? Я польщена.

— Ну же, признайся, что тебе и самой хочется написать его! портрет. Во всяком случае, граф — прекрасная модель для портрета.

— Последние шесть лет я только и делала, что писала портреты. Сейчас даже заказ королевского двора меня не соблазнил бы.

— Жаль, что ты закончила портрет леди Шербурн. Но знаешь, что странно: он не висит у них ни в гостиной, ни в каком-либо другом месте, где его можно было бы увидеть. Его вообще никто не видел.

И не увидит. Лейла еще не забыла визит в ее студию лорда Шербурна и то, с какой яростью он втыкал булавку в портрет своей жены. Лейла даже Фионе об этом не рассказала. Но ведь и Эсмонду тоже! И хотя она включила в список имя графа, с Эсмондом они говорили лишь о Дэвиде.

— Впрочем, никто в свете этим не удивлен, — увлеченно продолжала Фиона. — Ни для кого не секрет, что Шербурн зол на свою жену — и очень скоро весь Лондон понял почему. Разве можно такое удержать в секрете? Шербурн должен был хоть как-то отреагировать на то, что с ней произошло.

— Я не в курсе городских сплетен, но могу догадаться, о чем речь. Полагаю, это как-то связано с Фрэнсисом? Что произошло? Что и обычно? Леди Шербурн была его очередной победой?

— Именно так все думают. Долгое время Шербурн был постоянным спутником Фрэнсиса во всех похождениях, а потом, совершено неожиданно, порвал с ним. К тому времени Шербурны уже находились в состоянии войны — они жили в разных апартаментах своего огромного дома, графиня перестала выходить в свет, а граф, напротив, не появлялся дома.

«Значит, эта связь стала известна всем, — подумала Лейла. — Скорее всего и Эсмонд о ней слышал».

— Мне очень жаль. Леди Шербурн очень мне нравилась. Прелестная девушка с золотистыми локонами и большими голубыми глазами. Такая невинная — и такая одинокая. Я понимаю, почему Фрэнсис не устоял. Но даже он должен был как следует подумать, ведь Шербурн пользуется большим влиянием. Если, как ты говоришь, он унизил Фрэнсиса…

— Да, а за Шербурном последовали и другие. Так что Фрэнсис получил то, что заслужил.

Фиона никогда не делала секрета из своей нелюбви к Фрэнсису. Но еще никогда Лейла не слышала такой горечи в голосе подруги.

— Не делай удивленных глаз, — рассмеялась Фиона. — Ты знаешь, что я презирала Фрэнсиса. Так же как и ты.

— Ты так это сказала… — смутилась Лейла. — Я просто подумала: может, он тебя оскорбил?

— В Париже я наблюдала за тем, как Боумонт ведет себя по отношению к тебе. Здесь я видела, как он использует и причиняет боль тем, кого я люблю. Шербурн в общем-то болван, но он был прав, оттолкнув от себя Фрэнсиса. Это животное давно надо было изгнать из приличного общества. Полусвет был лучше подготовлен к тому, чтобы справляться с его выходками. Там никто не страдает и браки не рушатся. К тому же жрицам любви платят за их неприятности.

— Мне тоже хотелось, чтобы он придерживался только профессиональных девиц, — сказала Лейла. — Но разве я могла на него как-то повлиять?

— Знаю, моя дорогая, — смягчилась Фиона. — Никто и не думает винить тебя.

— И все же я корю себя за то, что вовремя не догадалась, что он добивается леди Шербурн. — Лейла невесело рассмеялась. — Я могла бы разыграть ревнивую жену, и это, возможно, испугало бы ее: ведь она так молода и неопытна. Но мне и в голову не могло прийти, что Фрэнсис предаст Шербурна, который был не только его постоянным спутником, но и весьма влиятельным человеком в свете.

— Это было фатальной ошибкой Фрэнсиса. Он словно напрашивался на неприятности.

Лейла стояла у окна и наблюдала за тем, как сгорбленная старушка, еле передвигая ноги, переходила на другую сторону площади.

— Фрэнсису было всего сорок лет, а он выглядел развалиной. — Она вздохнула. — Сам развалился на глазах и после себя оставил руины.

— Похоже, что Шербурны были последней руиной. И сегодня мне придется увидеть собственными глазами то, что осталось от этого союза. А может, они помирились? Вместе их никто не видел с самого Рождества.

— Я ни о ком ничего не слышала. Я и так мало где бывала, только с тобой, но и тогда ничего… не замечала.

Нарочно не замечала, подумала Лейла. Она ничего не хотела ни знать, ни видеть, ни даже строить догадки.

— Да, дорогая. И поскольку ты нигде не бывала, ты не слышала, что Шербурн заказал колье с сапфирами в самом дорогом магазине в Лондоне и собирается забрать его сегодня. Если этого колье не будет сегодня на шее его жены, можно будет с уверенностью сказать, что примирение не состоялось. В таком случае, я думаю, увижу его на мраморной груди Хелены Мартин завтра в театре. Ходят слухи, что Шербурн оттеснил Малькольма Гудриджа и других богатых котов, добивавшихся благосклонности этой девки.

— Если бы он не волочился вместе с остальными котами за такого рода девицами, его жена не попала бы в лапы Фрэнсиса. Вина целиком на Шербурне. И это жестоко наказывать ее.

— Попытаюсь сказать ему сегодня об этом. — Фиона встала. — Но для этого мне надо выглядеть как можно лучше. Моей горничной придется потратить несколько часов, чтобы привести меня в надлежащий вид. Ты даже не представляешь себе, как это замечательно — одеваться самой.

— И как это «замечательно» получается у меня. Если бы твоя горничная сейчас меня увидела, ее хватил бы удар, и это при том, что я сегодня очень старалась.

— У тебя, как всегда, артистический вид, но ты довольно бледна. — Фиона взяла Лейлу за руку. — Надеюсь, я не слишком тебя расстроила своей болтовней о Фрэнсисе?

— Не говори глупостей. Если я и бледна, так только от обжорства.

— Ты и вправду чувствуешь себя хорошо?

— Тебе не идет роль заботливой мамаши. Если я заболею, непременно позову тебя понянчиться с собой.

Фиона так комично изобразила на своем лице ужас, что Лейла расхохоталась.

Проводив Фиону до дверей, Лейла вернулась в студию и села за стол. Она положила перед собой альбом и попыталась сосредоточить внимание на своих неопрятных книжных полках. Однако вместо этого на бумаге появилась старушка, переходившая улицу, потом карета, въехавшая на площадь как раз в тот момент, когда старушка завернула за угол. Очень элегантная, сверкающая лаком карета.

Когда-то давным-давно таким был Фрэнсис: элегантным, сильным и уверенным в себе. А Лейла была испуганной девочкой. Боумонт представлялся ей рыцарем в сверкающих доспехах, который увез ее далеко, чтобы прожить с ней долгую счастливую жизнь, но все получилось не так, как она мечтала, — Фрэнсис очень изменился. Легкая парижская жизнь со всеми ее пороками развратила его. Медленно, год за годом, Париж тянул Боумонта все ниже и ниже, на самое дно.

Фиона не могла этого понять. Она не знала Фрэнсиса таким, каким он был вначале, когда только появился в жизни Лейлы.

— Она не понимает, — тихо сказала Лейла, и ее глаза наполнились слезами. — Когда-то ты был хорошим. Но это так легко… поскользнуться. Так дьявольски легко.

Слеза упала на альбом.

— Черт, — пробормотала Лейла. — Плакать по Фрэнсису. Какая нелепость.

Но упала еще одна слеза, и еще, и, наконец, Лейла позволила себе разрыдаться — какой бы это ни было нелепостью и каким бы Боумонт ни был животным. Потому что она знала его, когда он был хорошим, и если по нему не поплачет она, то этого не сделает никто.