"Не совсем леди" - читать интересную книгу автора (Чейз Лоретта)Глава 1У Дариуса Карсингтона имелся один, но очень существенный недостаток: у него не было сердца, и в этом заключалась его главная проблема. Все члены его семьи сходились во мнении о том, что, когда младший сын графа Харгейта появился на свет, сердце у него все же имелось, и поначалу ничего не предвещало, что из пяти сыновей лорда Харгейта он станет самым большим источником беспокойства для своего отца. По крайней мере внешне он ничем не отличался от остальных детей. Двое его старших братьев, Бенедикт и Руперт, пошли в мать – смуглую красавицу леди Харгейт, тогда как Алистэр и Джеффри своими золотисто-каштановыми волосами и глазами цвета янтаря больше походили на отца, лорда Харгейта. Как и братья, Дариус был высок, статен и так же хорош собой, но в отличие от остальных являлся настоящим грамотеем, жадным до любых новых знаний. Когда пришло время выбирать, Дариус настоял на том, чтобы его послали учиться в Кембридж, хотя все мужчины из их рода проходили обучение в Оксфорде. Кембридж младший отпрыск лорда Харгейта окончил блестяще, но со временем развитие интеллекта превратилось для него в культ. Дариус Карсингтон начал ставить холодный рассудок выше человеческих чувств, привязанностей и даже выше морали и нравственных принципов. Помимо этого, жизнь Дариуса после окончания университета составляли два занятия. Первое – изучение поведения представителей животного мира, особенно в период спаривания и размножения, второе – подражание этому поведению, чему он посвящал все свое свободное время, хотя с занятием под номером «два» были связаны определенные трудности. Во всем, что касается женского пола, остальных сыновей лорда Харгейта тоже нельзя было назвать святошами, за исключением Джеффри, который, казалось, был моногамен с момента рождения. Однако по количеству попавших под его чары и соблазненных им женщин никто из молодых Харгейтов Дариуса переплюнуть не мог. Тем не менее, поскольку Дариус взял себе за правило никогда не совращать невинных девушек, родители не могли обвинить его в том, что он законченный негодяй. Ему хватало ума ограничить свои любовные похождения задворками высшего света, благодаря чему каждый раз удавалось благополучно избегать громких скандалов. Моральные нормы внутри этих социальных групп всегда отличались известной раскрепощенностью, подчас граничащей с распущенностью, что редко вызывало у людей удивление и поэтому почти не попадало на страницы газет. Тем не менее всех членов его семьи раздражало то, с каким холодным равнодушием Дариус предавался распутству. Представители животного мира, повадки которых он изучал, значили для него гораздо больше, чем женщины, с которыми он делил постель. Дариус мог с легкостью перечислить все отличия одной породы овец от другой, и при этом с трудом припоминал имя последней пассии, не говоря уже о том, чтобы помнить, какого цвета у нее глаза. В конце концов, так и не дождавшись от своего двадцативосьмилетнего сына достойного поведения, лорд Харгейт решил, что настала пора вмешаться и вызвал Дариуса к себе в кабинет. Сыновья Харгейта прекрасно усвоили, что означал для них вызов в отцовский кабинет, где родитель обыкновенно набрасывался на них с бранью. Тем не менее в кабинет, который Алистэр в шутку прозвал «камерой инквизиции», Дариус вошел гордой походкой, широко расправив плечи, и с высоко поднятой головой. Являя собой живое воплощение самоуверенности, он встал у письменного стола и посмотрел на отца прямым, открытым взглядом. Любой мало-мальски умный человек усвоил бы эту тактику, проведя детство и юность бок о бок с четырьмя старшими братьями, отличавшимися сильным характером. Кроме того, Дариус постарался показать, что его теперешний внешний вид – не продукт титанических усилий и не продуман с изощренной тщательностью, дабы произвести на отца благоприятное впечатление. Идеи этих хитрых уловок рождались у него на лету, как бы сами собой. В любой момент он контролировал себя, следил за каждым своим движением, ни на минуту не забывая о впечатлении, которое производит на окружающих. Однако от опытного взгляда не укрылось бы, что стрижка выгодно подчеркивает рыжевато-коричневый оттенок прядей, выгоревших на солнце после хождения их обладателя с непокрытой головой. Лицо Дариуса покрывал загар, а строгий, безукоризненно изысканный покрой костюма привлекал внимание к красивой фигуре. Глядя на Дариуса Карсингтона, трудно было представить, что этот статный мужчина с приятными чертами – обычный книжный червь. Ничто в его облике не говорило об этом, и, более того, он даже не выглядел особенно интеллигентным. Дело было не только в хорошем физическом развитии – в этом молодом человеке чувствовалась какая-то дикая, неприрученная внутренняя энергия; вот почему многие наблюдатели – особы женского пола в первую очередь – видели в мистере Карсингтоне не джентльмена из хорошей семьи, а олицетворение необузданных сил природы. Женщины при встрече с Дариусом либо мгновенно теряли голову, либо желали приручить его, не понимая, что легче приручить ветер, дождь или холодное Северное море. Дариус милостиво брал от женщин то, что они ему в изобилии предлагали, и больше не вспоминал о них, считая такое поведение вполне разумным. И вот теперь отец ясно давал ему понять, что не разделяет точку зрения младшего отпрыска по этим вопросам, заявив, что распутство банально, пошло и является признаком вульгарности. Еще он добавил, что по количеству любовниц Дариус всего лишь соревнуется с остальными праздными молодыми повесами, не способными делать в своей жизни хоть что-то заслуживающее внимания. Чтение нотаций длилось довольно долго и протекало в свойственной лорду Харгейту резкой обличительной манере, имевшей своей целью моральное уничтожение собеседника. Именно за эту свою особенность лорд слыл незаурядным оратором, снискав в парламенте дурную славу самого опасного спорщика. Разум подсказывал Дариусу, что лекция лорда Харгейта не особенно отягощена логикой, но в то же время эта речь задела его за живое. Однако, будучи человеком рассудка, Дариус не мог, поддавшись на провокацию, позволить эмоциям руководить его действиями. Он давным-давно усвоил, что логика и холодная беспристрастность представляют собой грозное оружие; они не позволяют властным членам его семьи подавлять друг друга силой и помогают избежать любого влияния, особенно женского. В итоге Дариус отплатил лорду Харгейту той же монетой, ответив ему в самой возмутительной манере, которая могла только прийти ему в голову. – При всем уважении, сэр, я решительно отказываюсь понимать, какое отношение ко всем этим вопросам имеют чувства. Речь идет всего лишь о естественном природном инстинкте самца спариваться с особями противоположного пола. – Ты сам завел разговор о том, как логично все устроено в природе, и теперь послушай меня. Как ты сам заметил в нескольких своих статьях, посвященных брачным играм животных, у некоторых видов природой заложены выбор полового партнера и верность самке на протяжении всей жизни. Дариус нахмурился. Так вот в чем дело! Впрочем, этого следовало ожидать. – Скажи прямо, что ты хочешь меня женить! – воскликнул Дариус; он не видел никакого смысла в том, чтобы ходить вокруг да около, что прибавляло еще одну неприятную черту характера к длинному списку его недостатков. – Ты решил отказаться от продолжения научной карьеры и покинул Кембридж, – холодно заметил граф. – Пойди ты стезей ученого, и никого не удивило бы то, что ты не собираешься жениться. Однако в данный момент у тебя нет никакой профессии. Как это нет никакой профессии? В свои двадцать восемь Лет Дариус Карсингтон являлся весьма уважаемым членом философского общества. – Сэр, позвольте возразить, моя работа… – Э, брось! Кто в наше время не пописывает научные статейки, чтобы хорошо зарекомендовать себя в том или ином научном обществе, – отмахнулся лорд Харгейт. – Однако по большей части эти джентльмены имеют другие источники доходов, нежели кошельки их отцов. Не зная, что возразить, Дариус невольно поморщился. Дело в том, что он просто не знал, чему посвятить себя. Единственное, чего ему хотелось, так это отличаться от всех остальных: от язычника и филантропа Бенедикта, от образцового семьянина Джеффри, от героя и неисправимого романтика Алистэра, от обаятельного пройдохи и дерзкого искателя приключений Руперта. Чем еще он мог выделиться на их фоне? Чем блеснуть? Конечно же, развитием своего единственного преимущества – незаурядных интеллектуальных способностей. Дариус изобразил на лице легкое удивление, давая понять, что его забавляет такая постановка вопроса. – Отец, может быть, ты найдешь мне невесту с хорошим приданым? Твой выбор выгодных партий для моих братьев оказался вполне удачным, и в итоге все остались довольны. Что до меня, мне абсолютно безразлично, на ком ты меня женишь. Дариусу и в самом деле было все равно; разумеется, это не могло в глубине души не огорчать его отца, но лорд Харгейт умел скрывать свои чувства. – У меня нет времени подыскивать для тебя невесту, – ответил он. – В любом случае разговор о женитьбе с твоими братьями зашел, только когда они достигли тридцатилетия. По логике вещей я должен дать тебе срок, чтобы ты мог решить свои дела, и я даю тебе один год. Как альтернативу женитьбе я предоставляю тебе прекрасную возможность проявить себя, точно так же как я давал этот шанс остальным моим сыновьям. Бенедикту не пришлось выбирать профессию или искать богатую невесту, потому что он наследует все имущество и средства. Средние сыновья женились на богачках, но, разумеется, их браки основывались не только на расчете, но и на взаимной любви. Однако лорд Харгейт предпочел не упоминать об этом. Дариус относил романтическую любовь к категории предрассудков, мифов и прочей поэтической чепухи. В отличие от полового влечения, похоти и родственных чувств, которые можно наблюдать даже в животном мире, романтическая любовь казалась ему чувством, созданным больным воображением. Однако сейчас он меньше всего думал о любви, мучительно стараясь понять, что задумал его отец. – И что я должен сделать, чтобы проявить себя? – Недавно в мою собственность перешла одна усадьба, – не спеша произнес лорд Харгейт. – Я даю тебе год на то, чтобы она начала приносить доход. Если это тебе удастся, ты освобождаешься от необходимости жениться. Сердце Дариуса возликовало. Вот оно – то, чего он так долго ждал! Неужели отец наконец понял, что его младший сын на многое способен? Но холодный ум подсказывал ему: нет, конечно же, нет. Это невозможно. – Мне кажется, здесь что-то не так, – осторожно сказал он. – В чем подвох, хотелось бы мне знать? – Нет, это будет совсем не просто, – ответил граф. – Имение заложено вот уже в течение десяти лет. – Десять лет? – Дариус присвистнул. – Наверное, ты имеешь в виду дом сумасшедшей старухи в Чешире? Никак не вспомню, как он называется… – Бичвуд. «Сумасшедшей старухой» была двоюродная сестра лорда Харгейта, леди Маргарет Андовер, к моменту кончины не разговаривавшая ни с кем, кроме своего мопса Галахада, которому и оставила все наследство в одной из приписок к весьма пространному завещанию на двухстах восемнадцати страницах. В итоге собака скончалась, а из-за приписок к завещанию, которые одна другой противоречили, имение оказалось в Чансери. Теперь Дариусу все стало ясно. – Неужели дом все еще стоит? – удивился он. – Едва ли. – А земля? – Как ты думаешь, в каком она находится состоянии после запустения в течение десяти лет? Дариус кивнул: – Понятно. Ты предлагаешь мне вычистить авгиевы конюшни. – Совершенно верно. – Наверное, ты уверен, что для того, чтобы привести усадьбу в порядок, требуется не год, а по меньшей мере несколько лет, – усмехнулся Дариус. – Ложка дегтя в бочке меда. – Когда-то имение приносило неплохую прибыль, так что есть вероятность сделать его и в дальнейшем вполне доходным. – Граф пожал плечами. – Лорд Литби, с землями которого имение граничит на востоке, давно мечтает прибрать его к рукам, и если ты не сможешь справиться с этим поручением, он найдет необходимые лазейки в законе и отберет его у меня. Лорд Харгейт прекрасно знал, чем можно купить Дариуса, и не сомневался, что его трюк сработает. Любой, даже самый блестящий интеллект не в состоянии одержать верх над обычным мужским тщеславием. – Что ж, я не могу отказаться, раз ты так ставишь вопрос. – Дариус вздохнул. – Ты даешь мне год, и когда он начнется? – Прямо сегодня, – спокойно ответил лорд Харгейт. Свинья по кличке Гиацинта довольно похрюкивала в свинарнике, терпеливо выкармливая свое многочисленное потомство. Это была самая жирная и плодовитая свиноматка во всем графстве, гордость хозяина – маркиза Литби и предмет зависти всех его соседей. Лорд Литби прислонился к стене, любуясь своей красавицей, и стоящая рядом с ним молодая женщина подумала, что у нее есть много общего с этой холеной откормленной свиноматкой. Обе они – любимицы маркиза, в обеих старик души не чает. Леди Шарлотта Хейуард, двадцати семи лет, была единственной дочерью лорда Литби и его гордостью. Оно и немудрено: во всем, что касалось ее внешности, даже самым строгим критикам из светского общества не к чему было придраться. Шарлотта не выглядела ни слишком высокой, ни чересчур низкорослой, ни слишком худой, ни чересчур пышной. Она была само совершенство. Золотистые волосы обрамляли лицо, которое отвечало всем нормам классической красоты, привлекая взгляд голубыми глазами, изящным носом и губками, изогнутыми, как лук Купидона, и фарфоровым цветом лица. Многие женщины завидовали Шарлотте, с раздражением отмечая про себя ее доброжелательность и великодушие. Никому из них и в голову не приходило, как на самом деле трудно приходилось леди Шарлотте Хейуард; тем более они бы несказанно удивились, узнав, что она завидует свинье Гиацинте. – Дочка, не пора ли тебе замуж? – услышала Шарлотта слова отца. Внутри у нее все оборвалось, а потом возникло такое ощущение, словно она, стоя у края высокого обрыва, посмотрела вниз и увидела зияющую пропасть. Тем не менее Шарлотта и бровью не повела: она привыкла скрывать свои истинные чувства, практикуясь в этом ежедневно в течение многих лет. Нежно улыбнувшись отцу, Шарлотта покачала головой; она знала, как горячо он ее любит, и уж конечно, он не собирался делать ее несчастной и ввергать в отчаяние. Но как она может выйти замуж, рискуя тем, что в первую же брачную ночь тайна, которую ей удавалось хранить столько лет, откроется? И как воспримет это мужчина, чьей собственностью она станет, когда узнает, что его невеста не девственница? Сможет ли она лгать достаточно убедительно, чтобы уверить жениха, что он ошибся в своих подозрениях? Шарлотта уже не раз задавала себе эти и многие другие вопросы, и каждый раз воображение рисовало перед ней все новые варианты развития событий. В конце концов в результате всех этих размышлений она решила никогда не выходить замуж, однако признаться в этом отцу, разумеется, не могла. Но конечно, Шарлотту не удивляло то, что отец завел с ней подобный разговор: другой на его месте сделал бы это уже много лет назад, и она должна быть ему благодарна за тот долгий период вольной жизни, которым так долго наслаждалась. Тем не менее ее снедало любопытство: почему именно сейчас? И еще она ломала голову над тем, почему отец вообще заговорил с ней об этом. – Я знаю, папа: рано или поздно любая девушка должна выйти замуж… – Вот именно. В заботах о своих близких ты позабыла о себе. – Лорд Литби слегка нахмурился. – Я знаю, ты откладывала собственное счастье, чтобы помогать мачехе, пока она производила на свет детишек, и ты очень любишь Лиззи, любишь своих маленьких братиков. Но теперь, дорогая моя, пора и тебе создать семью и завести своих собственных малышей. Слова отца словно полоснули Шарлотту ножом по сердцу. Сам того не зная, он разбередил ее старую рану. Дети… Маркиз даже не догадывался о том, что случилось с его дочерью десять лет назад, и не знал, как она сейчас страдает. Впрочем, он и не должен когда-либо узнать об этом. – Я корю себя за одно, – продолжал лорд Литби, – мечтая о сыне, я всегда обращался с тобой как с мальчиком, и это вошло у меня в обычай. Это было эгоистично с моей стороны. Даже теперь, когда у меня четыре сына, мне трудно отказаться от этой пагубной привычки. Мать Шарлотты умерла, когда девочке не исполнилось и пятнадцати, спустя год после ее смерти отец женился во второй раз. Мачеха, Лиззи, была всего на девять лет старше своей падчерицы и стала ей скорее старшей сестрой, чем матерью. Конечно же, сама Шарлотта тогда этого не осознавала. Господи, какой же глупой она была тогда! – Наверное, все объясняется тем, что ты избаловала меня, – продолжал маркиз. – Ты ни разу не давала мне повода огорчаться из-за тебя, кроме того времени, когда была больна. И еще ты без остатка отдавала всю себя нашей семье. После рождения ребенка, о котором отец ничего не знал, Шарлотта действительно долгое время была нездорова. После этого она поклялась, что никогда больше не принесет дорогим ей людям ни тревоги, ни печали. Она и так натворила много бед, и ей не хватит жизни, чтобы искупить свою вину. – Возможно, никто из молодых людей, которые крутились возле тебя, не сумел оценить тебя по достоинству. – Маркиз, как всегда, постарался пояснить свою точку зрения. – Разумеется, ты одинаково добра ко всем своим воздыхателям и твое поведение с ними всегда безупречно, но почему-то ни одному из них не удалось завоевать твое сердце… – Увы, никому, – согласилась Шарлотта. – Наверное, просто у меня такая судьба. – Не стоит так уж сильно полагаться на судьбу. – Лорд Литби назидательно поднял палец. – Я готов признать, что ко мне самому судьба была весьма благосклонна, хотя после смерти твоей матери некоторое время я чувствовал себя очень одиноким и мог бы совершить большую ошибку. После смерти матери Шарлотта тоже чувствовала себя одинокой, а когда отец женился во второй раз, она была на грани отчаяния. Острота ее переживаний со временем стерлась, но чувство незащищенности осталось: вот хваткий Джорди Блейн и не преминул этим воспользоваться. Маркиз был слишком великодушен и не стал попрекать ее ошибкой, которую, по его разумению, она «чуть» не совершила; он думал, что отправил Блейна восвояси, прежде чем тот успел причинить вред его любимой дочери. К счастью, те двое, кому было известно истинное положение вещей, никогда не упрекали ее и не напоминали ей о совершенном грехе, но Шарлотте и не нужно было об этом напоминать, так как она никогда об этом не забывала. Маркиз повернулся к дочери; на этот раз его серые глаза смотрели строго и серьезно, хотя лорд Литби был жизнерадостным человеком и чаще всего его глаза лучились добротой. – Жизнь – штука непредсказуемая, дочка. Мы ничего не можем знать заранее наверняка, кроме того факта, что рано или поздно покинем этот мир. Вспомнив, что несколько месяцев назад лорд Литби чуть не умер от лихорадки, Шарлотта крепче вцепилась руками в забор загона. – Ах, папа, пожалуйста, не говори так! – Смерть – это неизбежность, – подтвердил маркиз. – Зимой, когда меня свалил недуг, я думал о том, как много не успел сделать в своей жизни, но больше всего я тревожился о тебе. Кто станет заботиться о твоей судьбе, когда меня не будет? «Слуги, – подумала Шарлотта. – А еще юристы и доверенные лица». Наследница всегда может заплатить за то, чтобы о ней заботились, и у нее никогда не будет отбоя от желающих добровольно взять на себя эту миссию. Так зачем же тогда богатой девушке нужен муж? К счастью, она очень богата; согласно брачному контракту покойной матери, ее детям полагалось щедрое содержание. А так как Шарлотта была единственным ребенком, ее доля считалась внушительной даже для дочери маркиза. – Извини, что тебе приходится беспокоиться из-за меня, – тихо сказала она. Лорд Литби покачал головой: – Так уж повелось, что отцы волнуются о своих детях, а я пока и не очень обеспокоен. Просто есть некоторые вопросы, которые нельзя откладывать. Честно говоря, раньше мне не приходилось никого выдавать замуж, и я впервые всерьез задумался об этом деле. Оправившись после болезни, я начал пристально следить затем, что происходило во время сезона. Лондонский сезон, помимо всего прочего, – время, когда холостые аристократы подыскивают себе подходящие партии. Шарлотта из чувства долга исправно посещала все светские рауты и, как все незамужние барышни, выставляла себя напоказ на еженедельных благотворительных балах, куда допускались только сливки общества. По мнению Шарлотты, это делалось с похвальной целью предотвратить распространение в обществе крайней скуки и разочарования. – Большинство девушек находят себе мужей во время сезона, – заметил лорд Литби. – Однако ты уже посетила десять сезонов, и никакого результата. Ты ведешь себя безупречно, а значит, ошибка кроется в чем-то другом. Досконально изучив этот вопрос, я сделал два вывода: первый – нельзя это дело пускать на самотек и предоставлять все на волю случая, и второй – в Лондоне слишком много соблазнов. Как видишь, я подошел к вопросу по-научному. Лорд Литби был членом философского общества, постоянно читал брошюры, писал научные статьи по скотоводству и теперь, по привычке, стал объяснять Шарлотте, что некоторые из принципов, применяемых в сельском хозяйстве, могут быть с успехом перенесены на человеческие отношения с помощью системы, которую он разработал. Он и представить не мог, какие титанические усилия приходилось прикладывать его дочери, чтобы не достигнуть результата. Он не догадывался, насколько серьезно и обстоятельно, почти также по-научному она подходила к вопросу о том, как не выйти замуж. Много лет назад Шарлотта разработала собственную систему отваживания женихов и совершенствовала ее до бесконечности. Однажды она слепо доверилась мужчине, и не совершить новое безрассудство отнюдь не входило в ее планы. Из-за продолжительного недуга, последовавшего за родами и затронувшего не только ее тело, но и душу, Шарлотта начала выезжать в свет довольно поздно, когда ей уже исполнилось двадцать. Однако задолго до этого она тщательно изучила характеры молодых людей своего круга, оценивая их так же скрупулезно, как ее отец оценивал свойства растений, коров, овец и свиней. С не меньшим усердием юная красотка изощрялась в поиске способов, помогавших направлять интерес мужчин к ее персоне в другое русло. В конце концов она научилась быть до безумия нудной с одним кавалером и вежливой до тошноты – с другим. Одного поклонника Шарлотта могла заговорить до смерти, не давая ему вставить хоть слово, с другим могла молчать весь вечер, как будто язык проглотила. Время от времени она притворялась рассеянной и делала вид, что потеряла нить разговора, что выводило ее воздыхателей из душевного равновесия. Иногда она отказывалась узнавать какого-нибудь молодого человека, которого не раз встречала раньше, и часто знакомила своего обожателя с какой-нибудь незамужней дамой, для чего требовались особенно тонкий подход, исключительный такт и виртуозное мастерство. Впрочем, остальные маленькие увертки были не менее сложны для исполнения. Какую бы хитроумную тактику ни применяла Шарлотта, она всегда должна была выглядеть вежливой и милой, но если бы кто-нибудь знал, как трудно молодой богатой красавице остаться незамужней и при этом не быть уличенной в нежелании связать себя узами брака! Шарлотте следовало бы устыдиться того, что она обманывает отца, но страх, что он узнает неприглядную правду о ней, был во много раз сильнее. – Мы с Лиззи составили список молодых людей, которые, на наш взгляд, могут тебе понравиться; они привлекательны и любезны в общении. Через месяц эти джентльмены прибудут в Литби-Холл и будут гостить у нас две недели. Само собой разумеется, приглашены также твои двоюродные сестры и подружки. Таким образом, у тебя появится возможность поближе познакомиться с этими джентльменами, а у молодых людей будет больше шансов обратить на себя твое внимание. – Лорд Литби посмотрел на дочь, и его глаза победно засияли, показывая, что он явно гордится своим грандиозным замыслом. В ответ Шарлотта ласково улыбнулась отцу. Как она могла не улыбнуться, видя, что он радуется своей задумке как ребенок. Маркиз так и сиял от радости, довольный идеей, которая Шарлотту, напротив, повергла в шок. – Если с первого раза ничего не получится, мы повторим попытку, когда начнется охотничий сезон, – не унимался лорд Литби, – и, не сомневайся, мы всегда придумаем, чем развлечь гостей. У Шарлотты тоскливо заныло под ложечкой. Похоже, отец взялся за нее всерьез и во что бы то ни стало решил найти ей мужа. Что бы там ни говорил сейчас лорд Литби о второй попытке, в глубине души он был уверен, что его замысел с первого раза увенчается победой. А если их ждет фиаско, он наверняка очень огорчится. Шарлотте ужасно не хотелось разочаровывать добросердечного маркиза, но и сделать так, как он хочет, она тоже была не в силах. – Не сомневаюсь, что все получится, папа, – ободряюще сказала она. – Разумеется, я полностью полагаюсь на твое мнение. – Вот и умница! – Лорд Литби довольно похлопал Шарлотту по плечу. Считая вопрос решенным и не догадываясь о том, какую бурю эмоций невольно поднял в душе дочери, маркиз перешел к рассказу о владении, которое граничит с усадьбой Литби, и о тяжбе, решенной в Чансери непривычно быстро, в то время как Шарлотта напрасно пыталась сосредоточиться: у нее гудело в голове и шумело в ушах. В памяти бесконечным калейдоскопом одни грустные воспоминания сменялись другими, не менее печальными. Она не сводила глаз с огромной свиньи и завидовала ее довольному виду. Внезапно Шарлотте захотелось, так же как Гиацинте, быть в этой жизни на своем месте и прилежно исполнять отведенную ей роль. Когда лорд Литби обратился к главному лесничему и принялся обсуждать с ним какие-то вопросы, Шарлотта пошла домой, унося с собой свои тревожные мысли. Так как Дариусу удавалось до сего времени избегать скандалов, а лорд Литби никогда не придавал значения сплетням, маркиз понятия не имел, что его новый сосед – бессовестный распутник, хотя, возможно, это не имело для него решающего значения. Самым важным было то, что младший отпрыск лорда Харгейта является членом научного философского общества, автором нескольких захватывающих научных работ о поведении животных и нескольких замечательных брошюр о животноводстве, одну из которых, посвященную выращиванию свиней, лорд Литби приобрел. Все эти брошюры до одной считал особенно важной. Он был просто в восторге оттого, что бесхозной землей на западной границе его имения будет заниматься такой блестящий ученый, как мистер Карсингтон. Вскоре лорд Литби поведал дочери о старой судебной тяжбе в Чансери и о том, как после десятилетних судебных проволочек лорд Харгейт удивительным образом продвинулся с этим делом, казавшимся всем безнадежным. Маркиз с воодушевлением рассказывал дочери об изучении мистером Карсингтоном методов лечения заболевания копытной гнилью у овец и о его взглядах на применение соли при кормлении скота, а затем объявил, что сегодня же собирается зайти к новому соседу и пригласить его на обед. Увы, с куда большим успехом лорд Литби мог бы изливать хвалебные речи и восторги в адрес мистера Карсингтона свиноматке Гиацинте; Шарлотта от них только еще больше приходила в уныние. А тем временем Дариус, который избегал высшего общества, как только мог, и носа не казал на балы, ни сном ни духом не ведал о грандиозных планах лорда Литби. Источник вечного беспокойства для своего отца, лорда Харгейта, Дариус, прибыв из Лондона, провел ночь в гостинице «Единорог» в небольшом городке Олтринхем, всего в трех милях от своего имения. Он, разумеется, проигнорировал совет матери, которая настаивала на том, что сначала в Бичвуд-Хаус надо послать слуг, для того чтобы они если не подготовили дом к приезду молодого хозяина, то хотя бы сделали его хоть в какой-то степени пригодным для жилья. Реставрацию здания Дариус считал неразумным решением: требующиеся на это немалые деньги вряд ли окупятся, и жить в гостинице будет куда проще и дешевле. Он также не собирается нанимать слуг, рассчитывая обойтись услугами своего камердинера Гудбоди. А еще он учел то, что контора их земельного агента Кейстеда находится в Олтринхеме; это было важно, поскольку Дариус прежде всего собирался заняться землей. На следующий день утром Дариус с земельным агентом первым делом объехали имение. В общих чертах дела обстояли так, как он и ожидал. Юридически права собственности все еще являлись спорным вопросом, и с землей нельзя было проводить никаких сделок в течение десяти лет. Большинство надворных строений, которые находились на разных стадиях ветхости, облюбовали насекомые, птицы и мелкие грызуны, а сад был полностью заброшен, хотя там, где сорняки не задушили культурные растения, старые посадки пышно разрослись. Одна лишь ферма вызвала у молодого человека большое удивление: она не лежала в руинах, как он предполагал, а содержалась в полном порядке. Когда спустя несколько часов Кейстед уехал, он увез с собой длинный список поручений, большинство из которых касалось найма работников. Стараясь немного отдохнуть и развеяться после долгих и утомительных обсуждений, Дариус отправился погулять по непроходимым джунглям, которые когда-то являли собой образец садово-парковой архитектуры, и по заросшей тропинке пробирался к заброшенному пруду. Один из членов философского общества в свое время написал статью о брачных играх стрекоз, которая тогда показалась Дариусу претенциозной. Что касается самого мистера Карсингтона, насекомые никогда не вызывали у него особого интереса, разве что за исключением гнуса, досаждавшего скоту; бабочек же и стрекоз он не удостаивал своим вниманием. Тем не менее сейчас его одолело любопытство, и он решил понаблюдать за стрекозами. Улегшись в высокую траву, Дариус затих, следя за сказочными созданиями, скользившими по поверхности воды. Пытаясь отличить мужскую особь от женской, он так увлекся, что его внимание могло отвлечь разве что стадо ревущих быков, да и то если бы оно было достаточно многочисленным. Между тем до ушей Дариуса довольно долго доносилось чье-то невнятное бормотание, которое ускользало от его сознания, но наконец он явственно услышал, как хрустнула ветка дерева, и оглянулся. Всего в десяти футах от него сидела девушка; когда из травы показалась голова Дариуса, она вскрикнула и вскочила с места. Земля вокруг была скользкой, и девушка, споткнувшись, заскользила прямо к грязной воде пруда. Опасаясь, что она упадет в воду, Дариус поспешил ей на помощь. При этом птицы испуганно слетели с веток, и их щебетание слилось с жужжанием насекомых. Дариус схватил незнакомку за талию в тот момент, когда от воды ее отделяло всего несколько дюймов, и тут она закричала еще громче, а затем пнула его каблуком ботинка так, что от удара он чуть не свалился в воду. – Да успокойтесь вы, черт побери! – рявкнул Дариус. – Вы что, хотите утопить нас обоих? – Не смейте тискать мою грудь! – Она с негодованием оттолкнула его руки, и они оба чуть не упали в воду. – Но я же не… – Довольно, отпустите меня сейчас же! Дариус потянул изо всей силы, пытаясь вытащить строптивицу на твердую землю. – Пустите же! – Девушка толкнула его локтем в живот, и когда Дариус отпустил ее, внезапно потеряла равновесие, а потому, чтобы не упасть, ухватилась за его руку. – Негодяй, вы сделали это нарочно! – задыхаясь, проговорила она, не отпуская его руку. – Вы же сами сказали мне, чтобы я вас отпустил, – с невозмутимым видом заметил Дариус. Девушка, подняв голову, посмотрела на него, и он сразу же попал в плен небесной синевы ее глаз. Стоило ему взглянуть в эти глаза, как в то же мгновение все исчезло вокруг; Дариус лишь отметил про себя безупречный овал ее совершенного, как камея, лица с изящно очерченными скулами, поражавшего красотой кожи цвета слоновой кости и нежно-розовым румянцем на щеках… Глядя в голубые глаза красавицы, Дариус на мгновение позабыл, где он и как его зовут, но, к счастью, она тут же опустила ресницы. Только сейчас девушка осознала, что все еще держится за своего спасителя, и резко отдернула руку. Теперь Дариус мог бы отступить от нее на шаг-другой, но он не сделал этого, решив проявить твердость и не сдавать позиций. – Вот и спасай после этого несчастных дамочек, попавших в беду! Пусть это будет для меня уроком, – насмешливо сказал он. – Скажите лучше, что вы прятались здесь, а потом выпрыгнули на меня из кустов, как… – Девушка провела рукой по роскошным волосам цвета шампанского и нахмурилась, а затем стала оглядываться по сторонам, словно что-то ища. – Моя шляпа! Где моя шляпа? О, только не это! Улыбка Дариуса стала шире, когда он увидел, что головной убор незнакомки – кусок соломы с кружевами – плавает в пруду у самого берега. В конце концов Дариус, пожав плечами, направился к воде. – Нет, не утруждайте себя. – Шарлотта поспешила за ним, и в результате они нагнулись одновременно, но благодаря тому, что руки у Дариуса были длиннее, он схватил шляпу первым. Выпрямляясь, они столкнулись лбами, и Шарлотта, отпрянув назад, схватилась за голову, но оступилась, после чего, взмахнув юбками, стала соскальзывать вниз. От пытливого взгляда опытного натуралиста не смогла укрыться изящная девичья лодыжка, на короткое мгновение мелькнувшая из-под нижней юбки. Карсингтон твердо встал обеими ногами на склон берега, подхватил девушку под мышки, а затем стал пятиться вместе с ней по скользкой земле; при этом он чувствовал легкий и приятный аромат. Глядя на ее шею, он неожиданно поймал себя на мысли, что ему ужасно хочется прикоснуться к этой гладкой белой шейке губами. Отпустив незнакомку, Дариус нарочито сурово проговорил: – Если вы будете продолжать вести себя столь возмутительным образом, я буду вынужден позвать констебля. Девушка обернулась: – Констебля? – Я могу выдвинуть против вас обвинение в незаконном вторжении в чужие владения, – заявил Карсингтон, – и в нападении. – Вторжении? Нападении? Но вы сами дотронулись до моей… – Красавица показала пальцем на свою грудь, до которой Дариус и в самом деле дотронулся в пылу борьбы. Впрочем, возможно, это случилось не совсем случайно. – Вы трогали меня руками. – Сказав это, она стыдливо зарделась. – Не исключено, что мне придется сделать это снова, – невозмутимо заметил Дариус. – Если вы и впредь будете нарушать покой этих мест. Девушка удивленно округлила глаза: – Нарушать? – Я опасаюсь, что вы можете спугнуть стрекоз во время одного исключительно деликатного процесса, – проговорил Дариус елейным голоском. – Как раз в этот момент бедняжки спариваются. Может быть, вы не в курсе, но когда во время столь деликатного процесса самец пугается, это влияет на его половые функции неблагоприятным, а порой губительным образом. Девушка смотрела на Дариуса словно загипнотизированная, она не могла вымолвить ни слова. – Теперь мне становится ясно, почему в стаде остались только самые стойкие особи, – невозмутимо продолжал настойчивый естествоиспытатель. – Вероятно, вы регулярно распугиваете их, и в результате ухудшили их репродуктивные способности. – Ухудшила их… что? Ну и чушь! – Взгляд девушки упал на шляпу, которую Дариус все еще держал в руках. – Отдайте мне это немедленно! – потребовала она. Дариус повертел шляпу в руках, с любопытством разглядывая ее. – В жизни не видел ничего более легкомысленного, – неожиданно вырвалось у него. Дариус и сам не знал, соответствует ли то, что он сказал, действительности. На самом деле он не имел ни малейшего понятия о том, какими должны быть женские шляпки, так как никогда не обращал внимания на женскую одежду: в его глазах любая одежда была всего лишь препятствием, от которого следовало как можно скорее избавиться. Тем не менее он воспринимал то, что держал в руках, как откровенную нелепость: кусок соломы, куски кружева, идиотские ленточки… – Для чего служит эта штука? Она не может защитить ни от солнца, ни от дождя… – Это шляпа. – Незнакомка презрительно усмехнулась. – Она не должна ни от чего защищать. – Тогда для чего же вы ее носите? – Как для чего? Разумеется, для… – Она сосредоточенно сдвинула брови, видимо, не зная, что ответить, но Карсингтон не торопил ее. – Для красоты, разве не ясно? – произнесла она наконец. – Отдайте, мне надо идти. – Скажите хотя бы «пожалуйста». Девушка гневно сверкнула глазами. – Нет! – Хорошо, я сам подам вам пример хороших манер. – Дариус спрятал шляпу за спину. – Мое имя – Карсингтон. – Он вежливо поклонился. – Дариус Карсингтон… – Мне все равно. – И Бичвуд передан мне во владение. – Очень хорошо. Если хотите, можете добавить к нему мою шляпу, у меня полно других. – Незнакомка повернулась; она явно собиралась уходить. Некоторое время Дариус смотрел на нее словно завороженный, затем сделал несколько шагов в ее сторону. – Полагаю, вы живете неподалеку… – К сожалению, не так далеко от вас, как хотелось бы. – Она также сделала несколько шагов, видимо, торопясь отделаться от него. – Это место в течение многих лет было заброшенным. Наверное, вы ничего не знали о последних изменениях. – Папа говорил мне, но я… просто забыла. – Папа? – деревянным голосом повторил Карсингтон, и его хорошее настроение начало постепенно улетучиваться. – И кто же он? – Лорд Литби, – сухо пояснила девушка. – Мы только вчера приехали из Лондона. Западной границей нашего владения служит ручей, и я привыкла приходить сюда… Правильный выговор, одежда, манера держаться – все выдавало в ней благородную даму, леди. Разумеется, Дариус не имел ничего против благородных дам; в отличие от некоторых богатых молодых людей, его не слишком влекло к женщинам легкого поведения. К несчастью, эта красотка не слишком остроумна и, видимо, не отличается большим чувством юмора. Впрочем, ему-то какая разница? Этот факт не имел для Дариуса решающего значения, ум или отсутствие ума у женщины не играли для него никакой роли. Но кажется, она упомянула о том, что с землей Дариуса граничит частное владение, принадлежащее ее отцу. Хорошо хоть не законному супругу! Из этого можно было заключить, что данная особа, вероятнее всего, незамужняя дочь маркиза Литби. Как ни странно, на этот раз Дариус совершил промах, и это было ужасно досадно. Обычно его наметанный глаз распознавал девственницу на расстоянии пятидесяти шагов. Пойми он раньше, что прелестная незнакомка – незамужняя девица, а не почтенная мать семейства, он бы дал деру сразу после того, как поставил ее на твердую почву. Хотя он и не соблюдал глупые правила приличия, которых придерживались в высшем обществе, совращение невинных созданий шло вразрез с его нравственными принципами. Дариус молча протянул девушке шляпу. – Извините, что испугал вас, – сказал он на прощание. – Разумеется, вы можете гулять по моей земле сколько вашей душе угодно, я не имею ничего против. А теперь – всего хорошего. – С этими словами Дариус повернулся и, подойдя к берегу пруда, снова улегся в траву, рассчитывая продолжить наблюдение за стрекозами. |
||
|