"Ласка сумрака" - читать интересную книгу автора (Гамильтон Лорел)

Глава 2

Из окон моего офиса было видно почти безоблачное небо – как будто кто-то взял лепесток василька и растянул его на весь небосвод. Не слишком часто можно увидеть над Лос-Анджелесом такое чистое небо. Здания городского центра сверкали на солнце. Выдался один из тех редких дней, из-за которых люди убеждены, что в Лос-Анджелесе вечное лето, солнце сияет всегда, вода – непременно теплая и голубая, а люди – все! – красивы и постоянно улыбаются. Ха, как же! Далеко не каждый здесь красив, а многие постоянно не в духе (Лос-Анджелес уверенно держит одно из первых мест в стране по уровню самоубийств, что показывает не самое лучшее настроение здешнего народа, если вдуматься). Цвет океана здесь обычно ближе к серому, чем голубому, и вода вечно холодная. Купаться в декабре без гидрокостюма в южной Калифорнии рискуют только туристы. Еще у нас временами идет дождь, а смог – хуже всяких туч. На самом деле сегодняшний день был самым солнечным и приятным за все три года, что я здесь прожила. Слишком редкая радость для того, чтобы этот миф продолжал существовать, но, может быть, людям просто нужно верить в существование какого-то волшебного и чарующего уголка, вот они и считают таким южную Калифорнию. Сюда легче добраться, чем в страну фейри, да и не так опасно.

Мне не слишком-то улыбалось провести такой день в помещении. В смысле – я ведь принцесса, и разве это не означает, что мне можно и не работать? А вот фиг. Да я ведь еще и принцесса фейри; разве это не означает, что мне достаточно просто пожелать золота, чтобы оно волшебным образом появилось передо мной? Ага, как же. Мой титул, как и многие другие титулы членов королевских семей, слишком мало связан с деньгами, землей или властью. Стань я королевой, это другое дело, но до тех пор я должна обходиться своими силами. Ну... ладно, не только своими.

Дойл устроился в кресле у окна, почти прямо у меня за спиной. Одет он был так же, как и прошедшей ночью, добавились лишь черный кожаный пиджак поверх футболки и пара больших солнечных очков. Яркое солнце играло на его серебряных серьгах, маленькие солнечные зайчики от бриллиантов в ушных мочках танцевали на моем столе. Нормальные телохранители больше заботились бы об опасности, исходящей от двери, не от окна. Двадцать третий этаж все-таки. Но те, от кого охранял меня Дойл, могли летать с тем же успехом, что и ходить. Существо, оставившее след лапы на моем окне, либо взобралось к нему как паук, либо прилетело.

Я сидела за своим столом, солнце грело мне спину; солнечные зайчики от бриллиантов в серьгах Дойла прыгали по моим сплетенным рукам, сверкая на зеленом лаке ногтей. Лак был в тон моего жакета и короткой юбки, сейчас не видной под столом. Солнечный свет и изумрудно-зеленая одежда придавали моим волосам яркость настоящих рубинов. Все это дополнялось зеленью и золотом моих трехцветных глаз, и тени для глаз только подчеркивали зелень и золото. Помада – ярко-красная, и вся я лучилась красками и радостью. Одно из преимуществ моего нынешнего положения, когда отпала необходимость выдавать себя за человека: мне не надо скрывать волосы, глаза и сияющую кожу.

У меня от недосыпания глаза жгло – и при этом мы по-прежнему не имели понятия, что или кто наведалось к нам сегодня ночью. Так что я оделась по-деловому, но сделала более тщательный и яркий макияж, добавив себе немного живости. Если меня сегодня ждет смерть, я хотя бы погибну красивой. Еще я добавила к костюму маленький нож с четырехдюймовым лезвием. Его я привязала к верхней части бедра, и металлическая рукоятка касалась обнаженной кожи. Простое прикосновение стали или железа могло затруднить любому фейри магические действия против меня. После сегодняшней ночи Дойл счел такую предосторожность разумной, и я не стала возражать.

Я держала ноги скромно скрещенными, не столько из-за клиента, сидящего напротив, сколько из-за человека, устроившегося под моим столом, скрывшегося в образованной столом пещере. Ну, в общем-то не человека – гоблина. Кожа у него белела как лунный свет, такая же бледная, как у меня, или у Риса или Холода, кстати. Коротко остриженные, густые и мягкие вьющиеся волосы были так же абсолютно черны, как у Дойла. Ростом всего лишь четыре фута[4], он был похож на изумительно сделанную куклу-мальчика, если не считать полоски радужно переливающихся чешуек вдоль спины да еще громадных миндалевидных глаз, синих, как сегодняшнее небо, но с узкими эллиптическими зрачками, как у змеи. За идеальными губами, изогнутыми луком Амура, прятались втягивающиеся клыки и длинный раздвоенный язык, от которых речь его становилась шепелявой, если он за собой не следил. Китто не слишком-то хорошо чувствовал себя в большом городе. Но ему становилось лучше, если он мог касаться меня, лежать, свернувшись у моих ног, сидеть у меня на коленях, прижиматься ко мне, когда я сплю. Сегодня ночью его из моей постели выставили, поскольку Рис был не согласен с его присутствием. Несколько тысяч лет назад именно гоблины лишили Риса глаза, и он до сих пор не простил им этого. За пределами спальни Рис как-то еще терпел Китто, но и только.

Сам Рис расположился там, где ему приказал Дойл, – в дальнем от меня углу около двери. Его костюм был почти полностью скрыт под дорогим белым плащом, как две капли воды похожим на те, что носил Хэмфри Богарт, вот только сшитым из шелка, – есть на что посмотреть, но вряд ли защитит от плохой погоды. Рис был в восторге от того, что мы были частными детективами, и обычно надевал на работу либо плащ, либо какую-нибудь широкополую шляпу из своей постоянно пополняемой коллекции. Картину завершала повязка на глазу. Сегодняшняя была белой, в тон его волосам и одежде, и покрыта узором, вышитым мельчайшими жемчужинками.

Рука Китто скользнула по моей затянутой в чулок лодыжке. Он не навязывался, ему просто было нужно касаться меня, чтобы чувствовать себя спокойней. Мой первый сегодняшний клиент сидел напротив меня, то есть напротив нас. Джеффри Мейсон – чуть меньше шести футов ростом, широкоплечий, стройный, в костюме от хорошего портного, с грубоватыми, но тщательно ухоженными руками и отлично уложенными каштановыми волосами. Его улыбка сияла той яркой и идеальной белизной, которая создается лишь тщательной работой дорогого дантиста. Он был симпатичен, но вполне зауряден. Если он и прибегал к услугам пластической хирургии, то выбросил деньги на ветер, поскольку получил лицо того типа, что каждый признает привлекательным, но при этом не запоминает. Расставшись с ним, вы через две минуты вряд ли сможете припомнить хотя бы одну из черт его лица. Не будь он так шикарно одет, я бы предположила, что он из тех, кто мечтает стать артистом, но из этих мечтателей мало кто может позволить себе великолепно сшитые костюмы с ярлычком известного кутюрье.

Его улыбка оставалась безупречной, но глаза стреляли мне за спину, и в них улыбки не было. Он то и дело останавливал взгляд на Дойле, и ему явно стоило усилий не обернуться посмотреть на Риса за спиной. Джеффри Мейсон был не слишком обрадован присутствием в комнате двух охранников. Впрочем, это не было чувством, которое обычно испытывают мужчины в присутствии моих телохранителей, – ощущением, что если дело дойдет до драки, то им ловить нечего. Нет, мистер Мейсон был обеспокоен излишне широкой аудиторией – дескать, я же "частный" детектив, а не "публичный". Он был так обеспокоен, что меня подмывало предложить Китто выскочить из-под стола с жутким воплем и показать ему "козу". Я так не поступила – это было бы непрофессионально. Впрочем, я получила удовольствие, обмозговывая эту идею, пока пыталась убедить Джеффри Мейсона прекратить нудить по поводу стражей и начать говорить по делу.

Лишь когда Дойл своим глубоким, рокочущим голосом заявил, что мистер Мейсон будет говорить либо со всеми нами, либо ни с кем, Мейсон замолчал. Причем напрочь. Он сидел, улыбался и ничего не рассказывал.

Нет, конечно, он не молчал.

– Никогда не видел натурального "Сидхе Скарлет". Ваши волосы как будто сотканы из рубинов.

Улыбнувшись и кивнув, я попыталась вернуться к делу:

– Благодарю вас, мистер Мейсон, но все же что привело вас в детективное агентство Грея?

Открыв великолепно очерченный рот, он предпринял последнюю попытку:

– Мне дали инструкцию, миз Ник-Эссус, говорить с вами без свидетелей.

– Предпочитаю миз Джентри. Ник-Эссус означает дочь Эссуса. Это скорее титул, чем фамилия.

Улыбка у него была живая, в глазах – добродушное извинение: дескать, мелочь, конечно, но уж простите, мэм! Чувствовалось, что это выражение лица он долго отрабатывал перед зеркалом.

– Прошу прощения, я не привык разговаривать с волшебными принцессами. – Он сверкнул улыбкой во весь рот, улыбкой того сорта, когда глаза светятся настоящим, чистым весельем, но в глубине его глаз скрывалось что-то еще: предложение, которое я могла бы заметить или оставить без внимания – на мой выбор. Одного этого взгляда мне хватило. Я поняла, как Джеффри удается оплачивать свои шикарные костюмы.

– В наши дни принцессы попадаются нечасто, – улыбнулась я, пытаясь быть обходительной. Этой ночью я почти не спала и чертовски устала. Если бы нам удалось сейчас вытурить Джеффри вон, то можно было бы устроить перерыв на чашечку кофе.

– Ваш зеленый жакет изумительно соответствует зелени с золотом в ваших глазах. Я впервые вижу трехцветные радужки. – После этого комплимента его улыбка стала еще теплее.

Рис в своем углу засмеялся, не потрудившись притвориться, что закашлялся. В вопросах выживания при дворе он разбирался не хуже меня.

– У меня тоже трехцветные глаза, но мою красоту вы не отметили.

Рис был прав: настало время отбросить вежливость.

– Я не знал, что это нужно.

Он выглядел сконфуженно, и это было первое увиденное мной искреннее, не отработанное выражение его лица.

Я подалась вперед, распрямив ноги и оперевшись руками о стол. Рука Китто скользнула вверх по моей икре, остановившись на колене. Ранее мы договорились с ним, где граница того, что ему позволено, когда он спрятан под столом, и границей были мои колени. Чуть выше – и он отправится домой.

– Мистер Мейсон, чтобы принять вас, мы продлили свой рабочий день и перенесли несколько встреч. Мы старались быть вежливыми и деловыми. Сидеть и говорить мне комплименты – такое поведение ни вежливым, ни деловым не назовешь.

Он выглядел растерянным, зато глаза у него стали искренними – впервые, наверное, с того момента, как он вошел в дверь.

– Я думал, что восхищаться внешностью фейри считается вежливым. Мне было сказано, что игнорировать красоту фейри, когда они явно пытаются быть привлекательными, – смертельное оскорбление.

Я посмотрела на него пристально. Наконец-то он сказал кое-что интересное.

– Люди редко так хорошо разбираются в поведении фейри, мистер Мейсон. Откуда у вас такие сведения?

– Моя нанимательница хотела быть уверена в том, что я не нанесу вам оскорбления. Я должен был восхититься также и мужчинами? Она не говорила мне, что это нужно.

Она. Теперь стало известно, что его нанимателем была женщина. И это вся информация, которую я получила от него за время нашей беседы.

– И кто же она?

Он посмотрел на Риса, перевел глаза на Дойла и вновь на меня.

– Я имею недвусмысленные указания сообщить это лишь вам, миз Джентри. Я... я не знаю, что делать.

М-да, это по крайней мере было честно. Мне даже стало его слегка жаль: Джеффри явно был не слишком приспособлен к самостоятельному мышлению. Мягко выражаясь.

– Почему бы не позвонить вашей нанимательнице? – подсказал Дойл. Джеффри вздрогнул от звука этого мощного, глубокого голоса. Я тоже вздрогнула, но совсем по-другому. Голос Дойла был вибрирующе низким, настолько, что отдавался у меня внутри. Я медленно выдохнула, а Дойл добавил: – Опишите ей ситуацию, и, возможно, она подскажет вам решение.

Рис снова засмеялся. Дойл сердито на него глянул, и Рис подавил смех, хотя для этого ему пришлось прикрыть лицо рукой и закашляться. Я не стала отвлекаться. У меня было ощущение, что, если мы начнем прикалываться над Джеффри, этот чертов разговор затянется на весь день.

Я повернула к нему настольный телефон, набрала код для выхода на внешнюю линию и протянула ему трубку.

– Звони своему боссу, Джеффри. Мы же не хотим торчать здесь целый день? – Я намеренно обратилась к нему по имени. Некоторые люди отзываются на уважительное обращение или использование титула, на других лучше действует дозированное хамство. Например, фамильярное обращение.

Взяв трубку, он набрал номер.

– Привет, Мари. Да, мне нужно говорить с ней. – После нескольких секунд ожидания он уселся несколько ровнее и произнес: – Сейчас я сижу прямо напротив нее. Здесь присутствуют два телохранителя, и она отказывается их удалить. Должен я говорить при них или же просто уйти?

В последующем разговоре его реплики сводились к мычанию и нескольким "да" и "нет". Потом он повесил трубку, откинулся в кресле со слегка озабоченным видом, положил руки на колени и объявил:

– Моя нанимательница разрешила мне изложить ее просьбу, но не называть ее имя, во всяком случае, пока.

– Излагайте, – подбодрила его я, приподняв бровь и изобразив внимание.

Еще раз бросив нервный взгляд на Дойла и глубоко вздохнув, он произнес:

– Моя нанимательница находится в крайне деликатной ситуации и хотела бы обговорить некоторые вопросы лично с вами, но понимает, что ваши... – Он запнулся, явно подыскивая подходящее слово. Поскольку поиски затянулись, я решила ему помочь:

– Мои стражи.

Он облегченно улыбнулся:

– Да, да... ваши стражи раньше или позже все равно узнали бы, так что вариант "раньше" приемлем. – Он выглядел чрезвычайно довольным собой, осилив эту простенькую сентенцию. Да уж, мозги явно не были сильной стороной Джеффри.

– Почему бы ей просто не приехать к нам?

Радостная улыбка исчезла, и он снова выглядел растерянным. Сбив Джеффри с толку, я притормозила его переход к делу, чего уж точно не хотела. Но беда была в том, что его слишком легко было сбить с толку, и мне никак не удавалось этого избежать.

– Моя нанимательница обеспокоена окружающей вас... известностью, миз Джентри.

Мне не надо было уточнять, что он имеет в виду. Толпа репортеров из газет и телекомпаний разбила лагерь перед зданием нашего офиса. Дома мы плотно задергивали шторы из страха перед телеобъективами.

Ну как могли репортеры пропустить возвращение домой блудной дочери королевской крови, которую уже устали ждать и считали мертвой? Одного этого было бы достаточно, чтобы обратить на меня их пристальное внимание, но добавьте лошадиную дозу романтики, и репортерам будет мало любых новостей обо мне или, точнее, о нас. История, скормленная Неблагим Двором публике, заключалась в том, что я перестала скрываться и вернулась, чтобы найти себе мужа из числа придворных. Обычный путь обретения супруга для сидхе, принадлежащей к высшему обществу, – это сделать его любовником. Тогда, если женщина забеременеет, они идут под венец, если нет – значит нет. У фейри не бывает много детей, у сидхе их еще меньше, так что пара, даже созданная по любви, но не способная обзавестись детьми, не сможет вступить в брак. Без размножения – нет благословения.

Андаис правит Неблагим Двором больше тысячи лет. Мой отец однажды заметил, что для нее главное – быть королевой, все остальное – второстепенно. И теперь она готова отречься от трона, если Кел или я всего лишь сумеем обзавестись наследником. Как я уже сказала, сидхе колоссальное значение придают детям.

Такова была сказка для публики, скрывавшая многое, например, то, что Кел пытался убить меня и сейчас как раз отбывал наказание за это. Репортеры не знали многого, и королева желала, чтобы так оно и осталось. Так что мы держали язык за зубами.

Моя тетка заявила мне, что она желает наследника своей собственной крови, даже если эта кровь подпорчена, как у меня. Как-то, когда я была ребенком, она попыталась утопить меня, поскольку у меня было недостаточно магических способностей и, следовательно, я не была сидхе с ее точки зрения, хоть не была и человеком тоже. Лучше, когда моя тетушка довольна. Когда она довольна, меньше смертей.

– Я догадываюсь, что вашей нанимательнице не хочется попасть на глаза этой своре репортеров под нашей дверью.

И снова сияющая фирменная улыбка Джеффри. Правда, на сей раз в его глазах читался не двусмысленный намек, а облегчение.

– Значит, вы согласитесь побеседовать с ней в более уединенном месте?

– Принцесса не станет встречаться с вашей нанимательницей наедине где бы то ни было, – объяснил Дойл.

Джеффри покачал головой:

– Нет, конечно, теперь я это понимаю. Моя нанимательница просто желает избежать репортеров.

– За исключением использования чар против прессы, что незаконно, – заметила я, – я не вижу, как мы можем полностью избежать их внимания.

Настроение Джеффри снова упало. Я вздохнула. Сейчас мне просто хотелось, чтобы он исчез навсегда. Следующий клиент, милостью Богини, наверняка будет менее склонен впадать в замешательство, а мой босс Джереми Грей уже получил безвозвратный задаток. Сейчас у нас было больше дел, чем мы могли справиться. Может быть, просто сказать Джеффри Мейсону, что с меня хватит?

– Мне запрещено произносить вслух имя моей нанимательницы. Она сказала, что это, возможно, будет кое-что значить для вас.

Я пожала плечами:

– Прошу прощения, мистер Мейсон, но это мне ни о чем не говорит.

Он еще сильнее нахмурил брови.

– Она была почти уверена, что этого хватит.

Я покачала головой:

– Извините, мистер Мейсон.

Я встала. Рука Китто скользнула по моей ноге вниз – чтобы не высовываться из пещерки, образованной моим столом. Он не плавился в солнечном свете, что бы ни говорилось в сказках, но страдал агорафобией.

– Пожалуйста, – промямлил Джеффри, – подождите. Наверное, я просто не смог правильно выразиться.

Я скрестила руки на груди, не пытаясь снова сесть.

– Мистер Мейсон, мы потратили целое утро, и теперь поздно начинать игру в двадцать вопросов. Или расскажите нам что-нибудь более конкретное о проблеме вашей нанимательницы, или ищите других частных детективов.

Он протянул руки вперед, почти коснувшись ими стола, потом снова уронил их себе на колени.

– Моя нанимательница хотела бы встретиться с кем-нибудь из ее собственного рода.

Он глядел на меня, будто просил наконец-то понять.

– Что вы имеете в виду, говоря об ее собственном роде? – нахмурилась я.

Он также нахмурился, явно потеряв почву под ногами, но упрямо продолжал свои попытки объяснить мне:

– Моя нанимательница – не человек, и она... отлично осознает, на что способны фейри высшего двора.

Он говорил почти шепотом и будто с мольбой, будто давая понять, что это – наибольшая подсказка, которую ему разрешено дать мне, и он надеется, что я соображу.

К счастью или к несчастью, я сообразила. В Лос-Анджелесе довольно много фейри, но, за исключением меня и моих стражей, лишь у одной было достаточно королевской крови – у Мэви Рид, золотой богини Голливуда. Она была золотой богиней Голливуда уже пятьдесят лет и, поскольку была бессмертной и вечно молодой, могла оставаться ею еще лет сто.

Некогда она была богиней Конхенн, пока Таранис, Король Света и Иллюзий, не только отправил ее в изгнание от Благого Двора, но и изгнал из волшебной страны вообще и всем фейри запретил общаться с ней. Она стала отверженной, все равно что мертвой. Король Таранис – мой двоюродный дед, так что формально я пятая в череде наследников его трона. На самом-то деле я не в фаворе у сияющего двора. Еще в детстве мне определенно дали понять, что моя родословная недостаточно хороша для них и что никакого количества благой королевской крови в моих жилах недостаточно, чтобы избыть тот факт, что я – наполовину неблагая.

Что ж, так тому и быть. У меня теперь был двор, который я могла назвать родным, и Благой Двор мне больше не нужен. В юности было время, когда он значил для меня многое, но эту боль я пережила. Моя мать принадлежала к Благому Двору, и она оставила меня неблагим ради своих политических амбиций. У меня не было матери.

Поймите меня правильно: королева Андаис меня тоже недолюбливает. Я до сих пор не совсем понимаю, почему она сделала меня сонаследницей. Разве что из-за недостатка кровных родственников. Такое случается, если достаточное количество родственников уйдет в мир иной.

Я открыла рот, чтобы произнести имя Мэви Рид, но остановилась. Моя тетка – Королева Воздуха и Тьмы, и все, сказанное в темноте, рано или поздно становится ей известным. Не думаю, что король Таранис обладает сходным даром, но стопроцентной уверенности у меня нет. Королеве наплевать на Мэви Рид, но не наплевать на что-либо, что может быть использовано против короля Тараниса или послужить предметом для торговли с ним. Никто не знает причины изгнания Мэви, но Тараниса это дело очень волновало. Возможно, ему будет важно знать, что Мэви сделала нечто запретное – вошла в контакт с одним из членов двора. По негласному правилу, если один из дворов изгонял кого-либо из волшебной страны, другой двор соглашался с наказанием. Надо было отправить Джеффри Мейсона обратно к Мэви Рид. Надо было сказать "нет". Но я этого не сделала. Когда-то давно, почти ребенком, я спросила одного из придворных о судьбе Конхенн, и это услышал Таранис. Он избил меня почти до смерти, избил как собаку, попавшуюся под ноги; а весь этот прекрасный сияющийдвор стоял и смотрел, как он это делает, и никто, даже моя мать, не попытался мне помочь.

Я дала согласие встретиться с Мэви Рид сегодня же после обеда, поскольку впервые у меня оказалось достаточно силы и влияния, чтобы не посчитаться с Таранисом. Тронь он меня сейчас – и это может привести к войне между дворами. Таранис, может, и эгоманьяк, но даже его спесь не стоит полномасштабной войны.

Впрочем, если учесть нрав моей тетки, войны может и не быть – поначалу. Я под защитой королевы, а это означает, что любой, кто меня тронет, будет держать ответ лично перед ней. Даже война может стать для Тараниса предпочтительнее, чем личная месть королевы. В конце концов, он был бы воюющим королем, а королям редко доводится видеть действия на передовой. Но если Таранис достаточно разозлит королеву Андаис, ему придется в гордом одиночестве ощущать себя всей линией фронта.

Мне хочется остаться в живых... А значит, не стоит пренебрегать старой мудростью: знание – сила.