"Сны инкуба" - читать интересную книгу автора (Гамильтон Лорел)

Глава тридцать шестая

Закрылась дверь, и стало тихо, как по волшебству. Закулисное пространство звукоизолированно, но сегодня дело было не только в этом. Как будто после этого я смогла думать — думать нормально. Я знала, что иногда мне мешает мыслить близкое присутствие Жан-Клода, обычно — прикосновение. Сегодня достаточно было быть в одном помещении.

— Что творится? — спросила я.

— У нас тут есть аптечка в гримуборной, — сказал Байрон и попытался вывести меня в дверь направо.

Я отобрала у него руку и посмотрела на Натэниела:

— Я правильно слышала, что Жан-Клод сказал тебе меня не трогать?

Он кивнул.

— Он не знает, чем это может обернуться.

Лицо его было очень мрачно, серьёзно. Он снова стал осторожен в моем присутствии, и я не знала, почему.

— Я что-то пропустила? — спросила я.

— У тебя капает кровь, — сказал Байрон, показывая на мою руку.

Струйка крови — кап-кап-кап — стекала на белый пол. Так здесь было все бело и пусто, что алое пятнышко казалось громким, будто цвет был звуком.

— Что-то здесь не так.

— Ты потеряла больше крови, чем думаешь, — объяснил Байрон.

— Анита! — позвал Натэниел, и я почему-то слишком медленно повернулась к нему. — Анита, пойдём в гримуборную. Там мы тобой займёмся.

Я кивнула и подняла руку на уровень плеч, чтобы унять кровь. Рукав жакета превратился в кровавую тряпку, а я только сейчас заметила. Что-то было жуть до чего неправильно, и я никак не могла понять, что. Я знала, что причиной могло быть создание нового триумвирата с Дамианом и Натэниелом, но это отвечало на вопрос «почему», а не «что». А «почему» для меня в этот момент не много значило; вот «что» — это действительно серьёзно.

Байрон взял меня за руку, чтобы провести в дверь, которую открыл для нас Натэниел. Когда я прошла мимо Натэниела, что-то открылось между нами, как дверь, и эта дверь хотела закрыться вокруг нас, прижать нас друг к другу.

Байрон в буквальном смысле встал между мной и Натэниелом, не давая мне его коснуться. Я зарычала на него, и Натэниел эхом отозвался у него из-за спины.

— Полегче, котята! Я только выполняю приказ Мастера Города. — У него чуть расширились глаза, и от него пахнуло… если не страхом, то чем-то очень похожим. — Ты помнишь, как ты ощутила там поцелуй Жан-Клода?

Он схватил меня за раненое запястье и ткнул в рану пальцами.

— Больно!

Я повернулась к нему, рассердившись — нет, готовая рассердиться.

— Зато теперь ты можешь думать. Верно?

Эти слова заставили меня шагнуть в глубь раздевалки. Байрон шёл за мной, держа за запястье, но теперь не сжимая — чтобы не сделать больно, скорее просто вёл за руку.

— Что с нами творится? — спросила я.

— Похоже, что вы все вышли на новый уровень силы, — сказал Байрон, ведя меня между столами, усыпанными гримом и деталями сценических костюмов.

— И что это значит? — спросила я.

Он остановился перед большим металлическим шкафом в дальнем конце комнаты.

— Это значит — ответь на мой вопрос. Ты помнишь, как ощутился тот поцелуй в зале?

Он открыл шкаф, набитый всякими приспособлениями для уборки и мелочами, которые всегда могут понадобиться. На верхней полке — ему пришлось встать на цыпочки — нашлась аптечка первой помощи, довольно увесистая.

— Он будто выпил мою душу… — При попытке высказаться столь поэтично я покраснела, осеклась и начала сначала. — Я раньше думала, что он утоляет ardeur во время секса со мной, но если этот поцелуй кормил ту же тварь, то Жан-Клод сдерживал себя.

Байрон, отчаявшись найти на столе свободное место, дал ящик Натэниелу, попросив подержать, а сам стал в нем рыться.

— Сдерживался, лапонька, уж можешь мне поверить.

— Откуда ты знаешь?

Он посмотрел на меня честными глазами.

— Жан-Клоду когда-то нравился Лондон, очень нравился, а мне нравилось, что ему нравится Лондон.

Что-то почти неприятное было в его интонации к концу фразы.

— Мне извиниться? — спросила я.

— Ты лучше руку выше держи, — сказал он. В руках у него была целая куча предметов, но он ещё что-то искал. — Извиняться не за что, зайка. Если не считать Ашера, Жан-Клод всегда предпочитает уговаривать. А, вот, нашёл.

Он поднял нераспечатанную пачку марлевых салфеток, улыбнулся мне совершенно безобидно, как-то даже не по ситуации.

— А теперь покажем дяде Байрону, какое у нас на ручке бо-бо.

Я тоже посмотрела на него не слишком дружелюбно:

— У меня потеря крови, а не повреждение мозга. Так что можешь не сюсюкать.

Он пожал плечами:

— Как скажешь, цыпочка.

Я было стала его поправлять, но передумала. Байрон свои ласкательные прозвища, почти всегда одни и те же, адресовал всем. Если принимать это близко к сердцу, разговора с ним не получится. А я уже устала сегодня, и потому промолчала.

— Почему он не хотел, чтобы я трогала Натэниела?

Байрон посмотрел на меня как на тупицу:

— Потому, рыбонька, что если поцелуй Жан-Клода оказался вдруг так силён, твой тоже мог бы оказаться. Слуга растёт в силе вместе с мастером. — Он оглядел все, что было у него в руках, помотал головой нетерпеливо и вывалил все это обратно в ящик. — Подавай мне, что попрошу, — сказал он Натэниелу.

Тот кивнул, но смотрел он на меня. И я таращилась в эти лавандовые глаза.

Байрон щёлкнул пальцами между нашими лицами. Мы оба вздрогнули.

— Так, вы двое, друг друга не трогайте, пожалуйста. Опасно потому что. А ты сними жакет, зайка.

Я послушалась, но рукав стянуть было больно. Однако ахнула я только тогда, когда посмотрела на рану. А Натэниел тихо сказал:

— Вот блин!

Обычно укус вампира — аккуратные дырочки, почти деликатные. Здесь было не так. Похоже было, что Примо, всадив в меня клыки, ещё и другие зубы вонзил в кожу, и это выглядело как звериный укус. Большой и злобный звериный укус. Кровь сочилась из самых глубоких ранок, оставленных клыками, текла приятной такой ровной струйкой. Как я её увидела, так сразу закружилась голова, и рана заболела адски. Почему всегда, когда видишь кровь, боль усиливается?

— Тебе повезло, что ты ещё стоишь, — сказал Байрон. Он босой ногой подцепил стул, пододвинул ко мне и велел: — Сядь.

Я села, потому что, честно говоря, что-то было со мной не так. Рана достаточно серьёзная, чтобы я её заметила раньше — заметила по-настоящему. На долю дюйма глубже или в сторону, и я бы истекла кровью почти до смерти, не успев понять причины.

— Почему я её раньше не заметила?

— Я видал, как зачарованные до смерти истекали кровью из крошечных ран, улыбаясь до самого конца, кисанька. — Он разорвал обёртку пачки, достал салфетки. — Приложи вот это и прижми как следует. Ты на эту ночь достаточно потеряла крови, давай попробуем сберечь, что осталось.

Когда доходило до серьёзных вещей, ласкательные прозвища пропадали. Он всего две недели в городе, а я уже знаю, что когда заиньки, птички и рыбоньки не слышны, ситуация оставляет желать лучшего.

— Чем я могу помочь? — спросил Натэниел.

— Найди ещё салфеток. Тут только одна пачка, а надо будет больше.

Натэниел поставил аптечку на стул, придвинул его к Байрону и пошёл к дверям. Очевидно, он знал, где искать другую аптечку.

— А у вас тут бывают серьёзные травмы? — спросила я.

— Обычно царапины, — ответил он, — хотя тебя бы удивило, сколько женщин пытаются кусаться.

Я подняла удивлённые глаза. Он осклабился:

— Ну, рыбонька, стал бы я врать?

Я смотрела на Байрона, ни о чем таком не думая. Запястье болело, и я гадала, почему же я не заметила раньше, как вдруг поймала себя на мысли, голый ли он под халатом, и хотелось, чтобы да.

Я закрыла глаза и попыталась поставить щит. Отгородиться от всего, что было у меня общего с Жан-Клодом, но его голос пробился сквозь защиту.

— Прости, ma petite, пожалуйста, прости меня, но Примо все ещё сопротивляется мне, а я недостаточно напитался. Я не могу одновременно питаться и держать его, но ты можешь напитаться за меня. Ты можешь дать мне то, что мне надо, ma petite. Прошу тебя, умоляю, не отказывай мне. Если я выпущу его из-под контроля, он растерзает этих женщин. Он считает, что они его унизили. Прошу тебя, ma petite, услышь меня и пойми, что я говорю только правду. Помоги!

Он резко оборвал контакт, и я мельком увидела ярость Примо, пронзающую похоть, которую внушал ему Жан-Клод. Примо был как пьяный, продолжающий драться, вырываться из держащих рук.

— Чтоб тебя, Жан-Клод! — шепнула я.

Байрон тронул меня за руку:

— Эй, не падай в обморок.

Я открыла глаза, и эти его серые были рядом со мной. Близко-близко. Не знаю, что было у меня в глазах, но он отскочил как обожжённый. Его глаза чуть расширились, и голос прозвучал с придыханием:

— Мне не нравится выражение твоих глаз. Оно тебе не свойственно.

Я потянулась к нему, и он отступил. Я двигалась вперёд, а он отступал, и потому я соскользнула со стула, а он на миг сел на пол, не сразу поднявшись. Я осталась на полу, но подол его халата удержала в руках. Ткань натянулась, отходя от его тела, и я увидела, что под халатом что-то надето, но не много. Это была похоть, но не просто, а голод похоти, будто секс — еда. Я-то думала, что в этом смысле ardeur самое худшее, но сейчас было… ещё хуже. С той только разницей, что ardeur с самого начала был мне слегка подвластен в том смысле, что кто-то мог мне не нравиться или даже помочь мне одолевать ardeur. А сейчас было не так. Все неважно. Голод такой первобытный, что все неважно.

— Анита, помоги! — вскрикнул Жан-Клод у меня в голове. Он назвал меня настоящим именем, и отчаяние его резануло как нож.

И отчасти это отчаяние проникло в мой голос.

— Прости, Байрон, но Жан-Клод вот-вот выпустит Примо из-под контроля. Ему нужна еда.

— И кому придётся быть этой едой? — спросил он с ноткой страха в голосе.

Мне пришлось закрыть глаза и сделать глубокий вдох:

— Времени нет.

— Я не дам тебе вырвать мне горло только потому, что мастер ухватил кусок не по зубам.

Я покачала головой, не открывая глаз.

— Не бойся, Байрон, пожалуйста, это разжигает зверя. Я предлагаю тебе ardeur. — Я открыла глаза и посмотрела на него. Он отступил от меня, насколько позволял натянувшийся халат. В голосе у меня начинали проскальзывать рычащие нотки, когда я сказала: — Но предложение ограничено по времени. Или иди сюда, или слово «еда» перестанет быть эвфемизмом.

Очень забавное у него сделалось лицо.

— Ты имеешь в виду секс? Настоящий? Без всяких эвфемизмов?

Будь у меня время, я бы позабавилась.

— Да.

— Рыбонька, что ж ты сразу не сказала?

Он направился ко мне, развязывая на ходу пояс и сбрасывая халат. На нем были только тончайшие стринги, а все остальное — очень бледное тело. Мускулы, которые он нарастил меньше чем за месяц, играли под кожей, когда он упал на колени передо мной.

— Кто сверху? — спросил он с улыбкой.

Я положила руки на обнажённые бледные плечи, и от этого прикосновения улыбка растаяла.

— Я сверху.

И я толкнула его на пол.