"Шпион, который любил меня" - читать интересную книгу автора (Флеминг Ян)

9. И тогда я завизжала

Я услышала, как пуля ударилась о металлическую раму двери и, придерживая рукой ломик для колки льда, чтобы он не впился в меня, стремглав бросилась по мокрой траве. Смилостивившись, дождь прекратился, но мои идеально гладкие подошвы скользили по мокрой траве, и я поняла, что бегу недостаточно быстро. Я услышала, как сзади с грохотом распахнулась дверь и голос Стрелка прокричал: «Стой — или ты покойница!» Я начала петлять, затем раздались точно направленные в мою сторону выстрелы и пули, как пчелы жужжа надо мной, шлепались в траву. Еще десять ярдов — я добегу до угла крайнего коттеджа и окажусь в темноте. Я делала обманные движения, двигаясь зигзагами, по коже пробегал озноб. В окне последнего коттеджа звякнуло разбитое стекло, и я оказалась за углом. Нырнув в промокший насквозь лес, я услышала звук заводящегося мотора. Это еще зачем?

Бежать было ужасно трудно. Сосны, с которых капала вода, стояли плотными рядами, переплетаясь ветвями, царапавшими руки, которыми я закрывала лицо. Тьма была кромешной, и я ничего не видела уже в ярде перед собой. А когда вдруг увидела, чуть не заплакала, потому что поняла, для чего понадобилась машина — ее слепящие фары отсекли меня от кромки леса. Стараясь скрыться от всевидящих глаз, я услышала, как вновь заработал двигатель, машина развернулась и я опять попала в полосу света. Пространства для маневра не оставалось и я была вынуждена бежать наугад в том направлении, где между деревьями был хоть какой-то проход. Когда опять начнут стрелять? В лес я углубилась, едва ли больше чем ярдов на тридцать. Стрельба может начаться в любую секунду! Вздох смешанный с рыданием вырывался из моей груди. Одежда порвалась, а на ногах я ощущала множество ушибов и царапин. Я знала, что долго мне не продержаться. Нужно будет найти дерево потолще, попытаться хоть на мгновение оторваться от лучей фар, забраться под него и затаиться. Но почему они не стреляют? Я споткнулась. Меня повело вправо, на мгновение я оказалась в темноте, стоящей на коленях на насквозь промокших сосновых иглах, рядом было дерево, такое же, как и все остальные, ветви его касались земли. Я заползла под них, прижалась к стволу, и попробовала дышать размеренно. А затем я услышала, как один из них шел по моим следам. Он не старался идти тихо — это было и невозможно — он шел уверенно, останавливаясь время от времени, чтобы прислушаться. Скоро этот человек по наступившей тишине должен будет понять, что я затаилась где-то рядом. И если он что-нибудь понимает в следах, то без труда обнаружит место, где кончаются вмятины от моих ног — на земле и сломанные ветви на деревьях. Дальнейшее — лишь вопрос времени. Я проползла за ствол дерева, подальше от этого человека и стала наблюдать за фарами, которые ровным ярким светом освещали блестящие мокрые ветви над моей головой.

Шаги и хруст веточек приближались. Я уже слышала тяжелое дыхание. Очень близко голос Стрелка тихо произнес:

— Выходи, крошка. Или папа тебя очень сильно отшлепает. Игра в пятнашки окончена. Пора возвращаться домой к папе.

Маленький луч фонаря начал шарить под деревьями, аккуратно исследуя их одно за другим. Он знал, что я где-то рядом. Затем луч остановился и уперся в пространство под моим деревом. Стрелок произнес тихо с удовлетворением:

— Хай, детка! Папа нашел тебя!

Нашел ли? Я лежала тихо, едва дыша.

Раздался грохот выстрела, сопровождаемый пламенем, и в ствол дерева над моей головой впилась пуля.

— Это чтобы поторопить тебя, крошка. Следующим выстрелом я отшибу твои маленькие ножки.

Так вот что было видно из-под дерева! Устав от страха, я сказала:

— Хорошо, выхожу. Только не стреляй! — и на четвереньках я выползла из-под дерева, истерически думая о том, что это прекрасный способ передвижения на собственную казнь.

Стрелок стоял рядом. Его тускло освещенная голова вся была в черно-желтых пятнах от света и теней, падавших на нее сквозь лес, пронизанный лучами фар. Его наган был направлен мне прямо в живот. Затем он показал мне вперед:

— Ладно. Иди. И без глупостей, а то врежу по твоей смазливой мордашке.

Униженная, натыкаясь на деревья, я побрела к горящим впереди глазам автомашины. Бессилие и жалость к самой себе сжали мне горло. За какие грехи мне все это? Почему Бог выбрал меня в жертву этим двум головорезам? Теперь они действительно обозлятся. Они будут мучить меня, а потом почти наверняка убьют. Но полиция по пулям, извлеченным из моего тела, найдет их. Интересно, что же за преступление они совершили, если им безразлично, останутся ли улики против них после моего убийства? Каким бы ни было их преступление они должны быть абсолютно уверены в том, что никаких улик не останется. Потому что меня просто не будет! Они похоронят меня, скинут в озеро с камнем на шее!

Я вышла на опушку леса. Худой высунулся из машины и обратился к Стрелку: — Порядок. Посади ее назад. И не будь с ней грубым. Оставь это мне. — Он включил заднюю скорость.

Стрелок сел рядом со мной и свободной рукой стал похотливо меня ощупывать. Я только и смогла сказать: — Прекрати. — У меня больше не было воли сопротивляться.

Он тихо произнес:

— Тебе не повезло, крошка. Страх — подлый парень. Он сделает тебе очень больно. Сейчас ты скажешь мне «да» и пообещаешь, что сегодня ночью будешь вести себя со мной хорошо, а я может быть смогу его чуть-чуть урезонить. Ну, как, крошка?

Я собрала остатки сил:

— Лучше умру, чем разрешу тебе дотронуться до меня!

— Хорошо, сладенькая. Не хочешь по-хорошему, буду действовать сам. Считаю, что ты сама накликала на себя тяжелую ночь. Ты меня поняла?

Он ущипнул меня так сильно, что я вскрикнула. Стрелок довольно рассмеялся:

— Так-так. Пой, крошка! Тебе полезно попрактиковаться.

Он толкнул меня через открытую дверь черного хода в коридор, закрыл дверь и запер ее на ключ. Комната выглядела как и прежде — огни сияли, по радио передавали какую-то веселую танцевальную музыку, огни мерцали и переливались на полировке. Я вспомнила, как счастлива была в этой комнате всего несколько часов назад. О своих размышлениях в этом кресле — отчасти приятных, отчасти печальных, какими мелкими выглядели теперь мои детские печали. Как глупо было думать о разбитых сердцах и о ушедшей юности, когда из-за угла на меня выскочили из темноты эти головорезы. Кинотеатр в Виндзоре? Да это была просто небольшая интермедия, почти фарс. Цюрих? Там было как в раю. В том мире мало кто знает о настоящих джунглях и населяющих их чудовищах. Хотя они всегда рядом. Делаешь неверный шаг, разыгрываешь не ту карту — и попадаешь в них. А там уж ты пропал, потому что мира этого не знаешь и не владеешь ни оружием ни знаниями для борьбы с ними. И у тебя нет компаса, чтобы выбраться из него.

Человек, которого называли Страхом, неподвижно стоял в центре комнаты, в расслабленной позе, опустив руки вдоль тела и бесстрастно разглядывал меня. Затем поднял правую руку и согнул палец. Мои озябшие, покрытые синяками ноги стали непроизвольно переступать — двинулась в его сторону. Когда до него оставалось всего несколько шагов, я вышла наконец из транса и вдруг вспомнила о ломике. Я потянулась рукой к промокшему поясу брюк и нащупала конец ломика. Будет трудно вытащить его, взявшись за рукоятку. Я остановилась перед Страхом. Он продолжал смотреть мне в глаза, и вдруг его правая рука как атакующая змея вылетела вперед и ударила меня по правой, а затем по левой щеке. У меня из глаз потекли слезы, но я опять вспомнила о ломике и «нырнула», делая вид, что стараюсь увернуться от следующего удара. Одновременно, пользуясь моментом, я правой рукой нащупала ломик и, выпрямившись, бросилась на обидчика, стараясь нанести ему самый страшный, какой только могла, удар по голове. Удар достиг цели, но оказался скользящим, в то же время кто-то сзади схватил меня за руки и оттащил в сторону.

Из раны над виском на сером лице струилась кровь. Я смотрела и видела, как кровь стекала к подбородку. Но выражение лица не изменилось. По лицу не было видно, что ему больно. Только где-то в глубине черных глаз промелькнула красная искорка. Он сделал шаг в мою сторону. Рука у меня разжалась и ломик со стуком упал на пол. Это случилось непроизвольно — ребенок уронил оружие. Все! Сдаюсь! Мир!

А потом медленно, словно лаская, он начал бить меня, сначала ладонью, потом кулаком, выбирая места для удара с утонченной эротической жестокостью. Сначала я качнулась, затем согнулась пополам и отлетела в сторону. Потом начала визжать, серое лицо с подтеками крови и черными дырами вместо глаз смотрело на меня, а руки продолжали молотить и молотить.

В себя я пришла в душе своего коттеджа. Я лежала обнаженной на кафеле пола. Изорванные, грязные остатки моей красивой одежды валялись рядом. Стрелок стоял, прислонившись к стене, держа руку на кране с холодной водой и посасывая деревянную зубочистку. Вместо глаз у него были блестящие щелки. Он выключил воду и я кое-как встала на колени. Я знала, что сейчас меня начнет тошнить. Это меня не волновало. Я стала прирученным, скулящим зверьком, готовым умереть. Меня начало рвать.

Стрелок рассмеялся. Он нагнулся и похлопал меня по заднице: — Давай, крошка. После битья всех первым делом рвет. Потом почисть себя хорошенько, надень красивое новое платье и приходи к нам. А то яичница сгорела, пока ты бегала. И без фокусов! Хотя, я думаю, у тебя не хватит храбрости попытаться еще раз. Я позабочусь, чтобы черный ход был закрыт. Не волнуйся, крошка. Крови не будет. Могут быть только синяки. Страх прекрасно умеет обращаться с дамами, тебе повезло. Он хипповый парень. Если бы он действительно потерял рассудок, мы бы сейчас копали для тебя могилу. Молись, крошка. До скорого!

Я услышала, как дверь коттеджа с грохотом закрылась и вдруг почувствовала, что снова могу управлять своим телом.

У меня ушло полчаса, чтобы кое-как привести себя в порядок. Но мне все время хотелось броситься на кровать и реветь до тех пор, пока эти гады не придут ко мне со своими наганами, и не прикончат меня. Но воля к жизни вернулась ко мне, и я привычными движениями уложила волосы. Мое тело слабое, избитое, ноющее от боли, помня гораздо более сильную боль, начало подчиняться мне и потихонечку где-то в подсознании забрезжила мысль, что, вероятно, худшее уже позади. Если бы нет, то почему я все еще жива? По каким-то причинам этим людям нужно было, чтобы я была именно здесь, а не где-нибудь еще. Стрелок так хорошо владел своим оружием, что несомненно мог убить меня, когда я пыталась сбежать. Пули свистели совсем рядом. Но, похоже, он хотел лишь испугать меня и заставить остановиться.

Я надела белый комбинезон. Бог свидетель, он был достаточно безликим. Все свои деньги я положила в один из карманов. Просто так, на всякий случай. На какой всякий случай! Убежать больше не удастся. Ослабевшая, измученная и побитая, я потащилась через коридор.

Часы показывали одиннадцать. Дождь не возобновлялся. Чуть ущербная луна пробивалась через быстро летящие рваные облака, отчего лес время от времени освещался белым светом. На желтом фоне дверного проема вырисовывалась прислонившаяся к косяку фигура Стрелка, сосущего зубочистку. Когда я подошла, он посторонился, чтобы пропустить меня: «Моя крошка! Свеженькая, как огурчик. Немножко кое-где может быть болит. Придется спать на спине. Но это как раз то, что нам нужно, не так ли, дорогая?»

Поскольку я не ответила, он схватил меня за руку: «Но-но. Где твои манеры, красотка? Может быть, ты хочешь, чтобы тебя обработали с другой стороны?»

— Извините. Я ничего не имела в виду.

— Хорошо, хорошо. — Он освободил мне дорогу. — Теперь иди туда и займись кастрюлями и сковородками. И не зли меня и моего приятеля Страха. Посмотри, что ты сделала с его красивым целовальником!

Тощий сидел за столом на старом месте. Перед ним лежала аптечка первой помощи, взятая из стола портье. Правый висок у него был заклеен большим квадратным куском пластыря. Я взглянула на него с испугом и отошла к столу для приготовления пищи. К тощему подошел Стрелок, сел рядом и они начали о чем-то говорить тихими голосами, иногда посматривая в мою сторону.

Приготовление кофе и яичницы возбудило мой аппетит. Это было непостижимо. С того момента, когда эти двое вошли в дверь, я находилась в таком напряжении и так была напугана, что не могла проглотить даже чашку кофе. Конечно, после того как меня вырвало, желудок был пуст, но, каким-то любопытным и как я чувствовала позорным образом, побои которым я подверглась, неким необъяснимым образом принесли облегчение. Боль, которая была значительно более сильной, чем напряжение от ее ожидания, расслабила мои нервы и в теле появилась какая-то непонятная точка, излучающая тепло и спокойствие. Я, конечно же, все еще испытывала страх; но испытывала на фоне какой-то фатальной смиренности. При этом организм сигнализировал мне, что он голоден, он хотел вернуть себе утраченные силы и жить дальше.

Поэтому я приготовила яичницу, сварила кофе и поджарила тост с маслом и для себя. Отнеся еду им, я присела к столу в раздаточной, так, чтобы они меня не видели, съела все, что приготовила, и почти спокойно закурила сигарету. Делая это, я знала, что поступаю глупо. Это привлекло их внимание. Хуже того, это означало, что я пришла в себя и мною можно заняться снова. Но еда и бесхитростный процесс ее поглощения — посыпание яиц солью и перцем, добавление сахара в кофе — все было для меня сейчас почти упоительным, частью прежней жизни, которой я жила тысячу лет назад, до того, как появились эти люди. Каждый глоток, каждый кусочек бекона, жевание тоста с маслом. Все это целиком завладевало моими чувствами. Теперь я знала, что испытывает узник, когда удается тайно передать ему в тюрьму немного еды, что чувствует военнопленный, когда ему приходит посылка из дома, когда удается найти воду в пустыне или получить глоток горячего после того, как тебя тонущего вытащили из воды. Само то, что ты живешь, это такая ценность! Если мне удастся выбраться из нынешней передряги, я буду благодарна за каждый глоток воздуха, которым дышу, за каждый съеденный кусочек, за каждую ночь с прохладным поцелуем простыней, со спокойствием нормального спального ложа за закрытыми и запертыми дверями. Почему я никогда не осознавала этого раньше? Почему мои родители, моя утраченная религия не научили меня этому? Во всяком случае, теперь я это знала. Я сама дошла до этого. Любовь к жизни рождается от ощущения приближающейся смерти, от страха перед ней. Ничто не заставит человека быть благодарным за то, что он живет, пока над ним не распластаются черные крылья опасности.

Эти судорожные мысли родились от опьянения ужином, в одиночестве под прикрытием раздаточной стойки. На какое-то мгновение я вернулась в старую жизнь. И чтобы продлить это мгновение я прикурила еще одну сигарету.

Примерно через минуту невнятный звук голосов затих. На фоне тихо звучащих по радио «Сказок венского леса» я услышала звук двигаемого стула. В этот момент я запаниковала. Я загасила сигарету судорожно в остатках кофе, встала и начала быстро крутить краны и бренчать тарелками в металлической мойке. Я не смотрела, но знала, что Стрелок пересекает комнату. Он подошел к стойке и перегнулся через нее. Я взглянула на него, изображая удивление. Он все еще сосал зубочистку, перебрасывая ее из угла в угол своего толстогубого рта. В руках он держал коробку с салфетками, которую поставил на прилавок. Затем выдернул из нее несколько штук, высморкался в них, бросил на пол и произнес дружелюбным голосом:

— Ты меня наградила насморком, красотка. Эти гонки по лесу даром не прошли. Да еще и эта неприятность — алопеция. Ну, та самая болезнь, которая лишает волос. Волосы внутри носа тоже выпадают. А из-за этого знаешь что бывает? Когда простужаешься, из носа начинает лить. Ты меня простудила, красотка. А поэтому мне нужно не меньше коробки салфеток в день. Может, и больше. Ты когда-нибудь такое видела? Ты когда-нибудь думала о людях, у которых отсутствуют волосы в носу? А?! — Глаза без ресниц вдруг стали жесткими:

— Все вы, красотки одинаковы. Думаете только о себе. К черту парней, у которых неприятности! Вам подавай только весельчаков!

Под звуки радио я спокойно произнесла:

— Мне жаль, что у вас такие неприятности. Почему же вы не относитесь сочувственно к моим?

Я говорила быстро, энергично.

— Зачем вы оба пришли сюда и избили меня? Что я вам сделала? Почему вы не отпускаете меня? Если вы меня отпустите, я обещаю, что никому не скажу ни слова. У меня есть немного денег. Я бы могла отдать вам часть их. Скажем, двести долларов. Больше не могу. На остатки мне придется добираться до Флориды. Пожалуйста, ну, отпустите меня, пожалуйста.

Стрелок расхохотался. Он обернулся и прокричал тощему:

— Эй, Страх, принеси полотенце вытирать слезы. Эта дырка говорит, что даст нам двести долларов, если мы дадим ей смотаться!

Тощий слегка пожал плечами и ничего не ответил. Стрелок повернулся ко мне. Глаза у него были злыми и беспощадными. Он произнес:

— Информирую, красотка! Мы сейчас играем пьесу. Тебе в ней дана главная роль. Тебе должно льстить, что тобою, так сильно интересуются такие важные парни как Страх и я. И такой босс, как мистер Сангинетти. — Какая пьеса? Зачем я вам нужна? Стрелок произнес безразличным тоном: — Тебя обо всем проинформируют утром. А пока заткни свою глупую пасть. От твоей болтовни уши вянут. Я хочу подвигаться. Вот по радио играют какую-то симпатичную музычку. Как насчет того, чтобы потанцевать? Давай покрасуемся немного перед Страхом, а потом отправимся на «сеновал» и займемся своими телами. Двигайся, ципка! — Он вытянул руку, прищелкивая в такт музыке пальцами, и делая быстрые телодвижения.

— Извините. Я устала.

Стрелок зашел за стойку и сердито сказал:

— Ты слишком много болтаешь. Дешевая воровка. Я покажу тебе такое, от чего ты действительно устанешь!

Неожиданно в его руке появилась неприметного вида маленькая черная дубинка. С глухим стуком он опустил ее на стойку. От этого на поверхности стойки осталась глубокая вмятина. Крадучись, он стал огибать угол стойки, бормоча что-то себе под нос и не сводя с меня глаз. Я вдавилась спиной в самый дальний угол помещения. Это будет моим последним усилием, но я должна что-то сделать, прежде чем погибну. Я нащупала рукой открытый ящик с ножами и вилками и резким движением выдернула все, что смогла ухватить. Его прыжок оказался недостаточно быстрым и серебряные стрелы ножей и вилок полетели ему в голову. Он прикрыл лицо рукой и, ругаясь, отступил. Я метнула другие ножи и вилки, потом еще и еще, но они не принеся ему никакого вреда — просто шлепались рядом. Теперь тощий встал и быстро стал пересекать зал. Я схватила разделочный мясной нож и сделала выпад в сторону Стрелка. Но он заметил мое движение и нырнул под стол. Не торопясь, Страх снял пальто и обмотал им левую руку. Потом они оба подняли стулья и выставив их ножками вперед, словно быки, нацелившие свои рога на жертву, стали наступать на меня, с обеих сторон. Я сделала один неудачный выпад в сторону нападавших, а затем нож был выбит у меня из руки, и единственно, что я могла сделать, это забежать обратно за стойку.

Продолжая держать стул. Стрелок пошел за мной, но пока я стояла, глядя на него и держа по тарелке в каждой руке, тощий резко перегнулся через стойку и схватил меня за волосы. Я бросила тарелки, но они только ударились об пол. А потом мою голову пригнули к поверхности стойки и Стрелок оседлал меня.

— Порядок, Страх. Отпусти ее. Теперь дело за мной!

Я почувствовала, как его сильные руки обхватили меня, ломая кости. Его лицо приблизилось ко мне, он как-то по-звериному впился мне в рот, в то время как его руки уцепились за молнию комбинезона и расстегнули ее до самой груди.

И вдруг у парадного входа раздался резкий звонок. Все застыли.