"Мечтай обо мне" - читать интересную книгу автора (Литтон Джози)

Глава 9

Вулф поднял взгляд от меча, который усердно точил вот уже четверть часа, увидел в воротах Кимбру и нахмурился. Она была, как обычно, ослепительно хороша, но казалась заметно бледнее, а под глазами у нее виднелись темные круги. Упрямица, как видно, решила совсем себя измотать.

Всю неделю с тех пор, как Марта передала ей ключи от кладовых, Кимбра поднималась затемно, быстро одевалась и спешила по делам. Вулф и сам был не из тех, кто любит долго валяться в постели, но ему надоело просыпаться одному и уже тем более с неоспоримым свидетельством страсти к своей прекрасной англичанке — страсти, которую он не мог утолить по утрам и вынужден был везде носить с собой.

Попробовав лезвие на остроту, Вулф нашел его удовлетворительным и отложил меч в сторону. Перед конюшней спешивался конный отряд, который он предоставил Кимбре в качестве эскорта для поездок в город. Сама она была против того, чтобы всюду появляться в сопровождении воинов, но муж счел это лишним доказательством ее женской недальновидности. Не то чтобы он думал, что кто-то в Скирингешиле осмелится хотя бы косо глянуть на супругу ярла (тем более что за непочтительность грозило наказание), но он хорошо знал, какой эффект оказывает ее красота на самого рассудительного мужчину, и не желал рисковать.

Отряд — шестеро грозных, закаленных в бою воинов — дружно приветствовал своего предводителя. Вулф ответил благодушно, зная, что эти люди слишком хорошо вышколены, чтобы проявить хоть малейший интерес к той, что была вверена их заботам. Это далось нелегко и потребовало времени, но такие усилия всегда окупались. Он подошел помочь Кимбре спешиться и не отпустил даже тогда, когда ноги ее коснулись земли.

— Ну, за чем ездила сегодня?

Заключенная в кольцо рук, Кимбра запрокинула голову, чтобы заглянуть мужу в лицо. Этот человек был для нее источником непрестанного удивления. Удивляло то, что она могла, имела полное право прикасаться к нему и ощущать ответные прикосновения, что это естественная часть супружества. После многих лет целомудрия жизнь ее была настолько полна чувственности, интимности, что казалось, распахнулась дверь темницы, и она вышла на свет дня. Этот свет был ярким, теплым, волнующим и отчасти болезненным, потому что Кимбра не знала, что чувствует к ней Вулф. Неуверенность заставляла ее искать защиты в привычных воображаемых стенах, но чем дальше, тем больше хотелось покинуть их навсегда, и безмятежность больше не привлекала. Особенно когда Кимбра оказывалась в объятиях мужа и против воли льнула к нему, ощущая его ответный трепет. Только гордость помогала скрывать смятение чувств и разброд в мыслях.

— За тканью на новые платья для рабынь, — ответила она. — Ты разрешил.

Это была чистая правда. Кимбра ставила Вулфа в известность о каждой покупке, которую собиралась сделать, и делала их только с его разрешения. Он был несколько удивлен тем, сколько у нее разного рода хозяйственных нужд, но не находил в себе сил отказывать, тем более что все купленное оказывалось кстати.

Кимбра всегда покупала с выгодой для себя, и вот как раз это не удивляло: бедняги лавочники, должно быть, приходили в себя только после ее ухода и бывали приятно поражены, что не отдали товар даром, за одну лишь ее улыбку.

Сейчас Вулф не мог припомнить, каким образом Кимбра убедила его, что рабыням требуются новые платья. Она говорила что-то о том, что человек всегда старается больше, если его за это хоть как-то вознаграждают. Он тогда слушал вполуха и кивал, завороженный игрой света на нежной округлости ее щеки.

— Ты слишком много трудишься, — тихонько сказал Вулф, привлекая Кимбру ближе.

Она не противилась, но и не растаяла в его руках, как чаще всего бывало. Она только сказала, что накопилось много дел. Эта простая констатация факта тем не менее несла в себе сильный подтекст — Кимбра боится не вписаться в образ примерной супруги, хозяйки, что повседневная суета может смениться взрывом насилия и жестокости, что мир рухнет, как карточный домик, и жизни разлетятся по ветру, как шелуха с зерна, когда его веют.

— Сколько в крепости слуг и сколько рабов? — спросил Вулф.

Когда Кимбра открыла рот для ответа, он приложил ей палец к губам. — Я знаю, что тебе это известно. Я хочу сказать, что совсем ни к чему делать всю работу самой.

Она ощутила сильнейшую потребность рассказать мужу о муке, в которую подсыпана соль; о разбавленном водой эле; о плохо помытой кухонной утвари — обо всех мелких штришках небрежности, превращавших дни в непрерывную цепь тягот. Но гордость удержала ее от признания.

Марта больше не пыталась бросать Кимбре вызов в открытую, при свидетелях, и держалась тише воды ниже травы. Однако ее молчаливое неодобрение подтачивало и все больше обостряло взаимоотношения, напоминало, что исход соперничества остается неясным.

Брита изо всех сил старалась помочь и в конце концов привлекла на сторону Кимбры всю подневольную женскую прислугу, но прислуга свободная — та, что шла в счет, — стояла за Марту и вредила во всем, в чем только смела. Пищу, что подавалась теперь в трапезной, лишь с натяжкой можно было назвать съедобной.

К великому изумлению и вялой радости Кимбры, Вулф ничего этого не замечал, однако она все чаще задавалась вопросом, долго ли еще выдержит такое напряжение, долго ли сможет биться головой об стену, которая только крепнет с каждым днем…

Порой казалось, что она барахтается, как слепой котенок в ручье. Затея с обновлением гардероба подневольной прислуги была вызвана не столько его плачевным состоянием, сколько надеждой заслужить одобрение, без которого Кимбре грозило в скором времени пойти ко дну. Даже сейчас, в объятиях мужа, душой она рвалась на кухню и в кладовые, чтобы убедиться, что ужин готовят из относительно свежего мяса, еще не облепленного личинками мух.. Однако не так-то просто было разорвать кольцо этих рук.

— Довольно о делах! — раздалось над ухом. — У хозяйки дома есть и другие обязанности, которыми не стоит пренебрегать.

Улыбка Вулфа поставила крест на благих намерениях. Согласно общему мнению, все семейное обаяние пришлось на долю Дракона. Лично она никогда так не думала. Кимбра уже собиралась уступить, как вдруг заметила брата Джозефа, спешившего через луговину к конюшням. При виде Вулфа он круто свернул в сторону. Один его вид заставил Кимбру забыть о плотских утехах.

— Прости, — поспешно обратилась она к мужу, — совсем забыла, что мы с братом Джозефом должны сегодня вместе помолиться!

Она нырнула под руку Вулфа раньше, чем он успел oпомниться, и, уже убегая, крикнула через плечо, что много времени это не займет, в худшем случае час с лишним. Ответом был только сердитый взгляд.

Вулф следил за бегством Кимбры со смешанным чувством досады и разочарования. Он взял в жены весьма набожную женщину: каждый день без исключения она уходила к священнику для молитв. Не будь тот таким благочестивым и не исповедуй так рьяно воздержание, Вулф, пожалуй, решил бы разобраться, чем они там занимаются. Теперь же ему оставалось только примириться с тем, что представляло для Кимбры такую важную часть жизни. И он честно старался, хотя и не был уверен, что в конце концов не взбунтуется.

Сердитый взгляд Вулфа отбил у Кимбры охоту оборачиваться, поэтому ей удалось догнать брата Джозефа в считанные минуты. Она затащила его в ближайший амбар.

— В чем дело?

— У нее боли… у жены этого… Микала! — объяснил священник, вне себя от волнения. — Она умоляет вас поскорее прийти!

Кимбра кивнула. Речь шла о жене русского купца Михайлы, чья торговля в Скирингешиле шла так оживленно, что он выстроил себе здесь дом. Они ожидали первенца, поэтому на неделе Надя через брата Джозефа обратилась к Кимбре с просьбой помочь ей разродиться. Это была не первая подобная просьба. Как только в округе (скорее всего с легкой руки Бриты) пошли слухи о том, что молодая супруга ярла умеет врачевать, к ней начали обращаться за помощью.

Отправив священника с известием, что она будет с минуты на минуту, Кимбра поспешила собрать все необходимое, а потом бросилась на поиски Вулфа. Его нигде не было. Пришлось обратиться с расспросами к своему почетному эскорту.

— Не знаете ли, куда отправился лорд Вулф?

— Знаю, леди, — пророкотал здоровенный, свирепый на вид викинг, глядя поверх ее головы. Ему было заметно не по себе, как будто он прикидывал, не нарушает ли, беседуя с ней неписаный закон. — Лорд Вулф отправился на реку искупаться.

Кимбра поняла, что поиски отнимут чересчур много времени, и решила воспользоваться отсутствием мужа как отговоркой. Он так носился с ее безопасностью, что вполне мог не пустить в город вторично. Многословно поблагодарив викинга, Кимбра демонстративно направилась на кухню, но не доходя свернула за угол и тем самым исчезла из поля зрения не только своего эскорта, но и тех, кто в это время тренировался на луговине. Среди прочего в котомке лежала грубая серая накидка, точь-в-точь такая, что и у всей подневольной прислуги. Пониже надвинув капюшон, Кимбра вышла за ворота у всех на виду и при этом никем не замеченная, утешая себя мыслью, что Вулф смягчится, когда узнает все обстоятельства ее поступка.

В доме Михайлы выяснилось, что у Нади ложные схватки, свойственные многим молодым матерям. Кимбра посидела у ее постели час, то есть ровно столько, чтобы боли прошли.

— Простите, миледи! Я была уверена, что время настало, иначе ни за что не побеспокоила бы вас.

Надя говорила по-норвежски медленно и с сильным русским акцентом, но запас слов у нее был достаточно богатый, чтобы объясниться.

— Ничего страшного, — успокоила Кимбра. — В таком деле лучше переусердствовать, чем недоглядеть. — Она положила руку на выпуклый живот женщины, еще раз осторожно его ощупала и улыбнулась. — У вас родится здоровое и крепкое дитя, но, боюсь, не раньше чем через три недели. Однако если боли вернутся, не раздумывая посылайте за мной. Младенцы нередко удивляют, да еще как!

Русская женщина схватила ее руки и благодарно сжала. Михайла повторил этот жест с таким жаром, что у Кимбра заныли пальцы. В ожидании первенца молодой купец прервал вылазку в горы, к добытчикам пушнины и янтаря, этих основных статей своей торговли.

— Ах, миледи, — воскликнул он с чувством, — вы так добры, что, говори я хоть год, все равно не сумею высказать, до чего вам благодарен! Я хотел, чтобы Надя загодя отправилась к матери, но она и слушать об этом не захотела. Мол, мне будет спокойнее. Хорошенькое дело, спокойнее! Но теперь, когда она в надежных руках, у меня полегчало на душе.

— Нелегко быть вдали от родины, — заметила Кимбра.

Хотя она изо всех сил старалась не вспоминать про Холихуд и не думать о том, что случится, когда до Хоука дойдут слухи о ее местонахождении, все это порой снилось ей в страшных снах, заставляя заново задаваться вопросом: как она изловчится примирить двух самых дорогих ей людей, брата и мужа?

— Но это не значит, что вдали от родины нельзя произвести на свет ребенка, — добавила она более легким тоном. — Не тревожьтесь, все обойдется.

Покидая дом русского купца, Кимбра размышляла над очевидной любовью этих двоих, а потом и над тем, что скажет Вулф, узнав, что в ней зародилась новая жизнь. В том, что это когда-нибудь случится, Кимбра не сомневалась ни минуты, достаточно было вспомнить, как ненасытен ее муж в постели. Возможно, им уже удалось зачать дитя.

С невольной улыбкой Кимбра коснулась своего плоского живота. Если она уже носила ребенка, то срок был еще слишком мал, чтобы это знать, поскольку цикл ее никогда не бывал правильным. И все-таки… как Вулф отнесется к возможному отцовству? Трудно было представить его суетящимся вокруг нее, как Михайла вокруг Нади. Оставалось только надеяться на элементарный уровень заботы.

За размышлениями Кимбра не заметила, как добралась до ворот крепости. Спрятав накидку в котомку, а котомку в сундук, она заторопилась на кухню посмотреть, как продвигаются приготовления к ужину, но заметила на площади толпу и повернула туда.

Еще до того, как удалось заглянуть за живую стену, на Кимбру волной налетело нечто темное, жуткое. В ушах загудело, словно рядом парил целый рой майских жуков. Пульс зачастил, ноги ослабели. С близким к панике чувством Кимбра попыталась оттеснить то, что норовило ее переполнить: глубоко задышала и прикрыла глаза, воображая себе высокую и толстую стену из самого крепкого в мире камня. Стену, которую по камешку строила долгие годы и за которой не раз отсиживалась.

Когда наконец стало возможно продолжить путь, Кимбра с опаской пробралась сквозь толпу. Еще не увидев происходящего, она услышала звуки, подтвердившие ее худшие опасения.

К позорному столбу был привязан человек. Рубаха его была сорвана и валялась в пыли, спину украшали поперечные красные рубцы. Пока она смотрела с крепко стиснутыми зубам, чтобы не дать крику вырваться, наказующий (она подумала — палач) взмахнул бичом. Тот мимолетно свернулся змеей, потом распрямился, со свистом прорезал воздух и словно присосался к живому телу с противным чавкающим звуком. Человек у столба вскрикнул и изогнулся. Палач снова с оттяжкой вытянул его бичом.

Вулф, следивший за наказанием бесстрастно, как и подобает судье, поднял руку. Порка прекратилась, человек обвис на своих путах. Из рассеченной кожи капала кровь. Чисто автоматически Кимбра сделала шаг к нему. Вулф заметил ее и поймал за руку, рванул назад, повернул лицом к себе.

— Нет, — сказал он ровно.

— Что?! — Кимбра уставилась на мужа, не веря своим ушам. — Ты шутишь? Что бы ни совершил этот человек, он уже понес наказание!

Потрясенная до глубины души, она не обращала внимания на толпу, чье внимание полностью переключилось на новое представление, зато от Вулфа не укрылся всеобщий интерес тому, как ярл разберется со своей своенравной женой. Он заговорил сквозь зубы:

— Этот человек украл у одного плуг, а у другого лошадь. Не будь он пойман, двум семьям было бы не вспахать и не засеять пашню, а значит, они лишились бы пропитания. Он еще легко отделался за подобную провинность.

Кимбра снова посмотрела на преступника. Тот потерял сознание. Его спина превратилась в сплошной бугор кровавой, вспухшей плоти. Должно быть, он получил не одну дюжину ударов. От этого зрелища к горлу поднялась желчь. Кимбра заговорила с откровенным возмущением:

— Легко отделался? Он исхлестан почти до смерти! Ты должен, слышишь, должен позволить мне оказать ему помощь!

Вулф не ответил, просто пошел прочь сквозь расступающуюся толпу. Поскольку он все так же держал Кимбру за руку, ей пришлось бежать, чтобы угнаться за ним. Остановился он, только отойдя далеко за пределы площади.

— Преступник останется у позорного столба до утра, потому что это входит в наказание, — сказал он, не выпуская ее руки. — Если милостью Одина он переживет эту ночь, им займется Ульрих. А тебе я запрещаю даже приближаться к нему! Ясно?

Кимбра не ответила. Она сверлила мужа яростным взглядом. Тогда Вулф стиснул ее руку до боли.

— Я также запрещаю тебе вступать со мной в пререкания… — Он помедлил и добавил: — По крайней мере на людях. Если у тебя есть что сказать по поводу отданного мной приказа, подожди, пока мы останемся наедине. Это ясно?

Как ни была Кимбра взволнована и расстроена, от нее не укрылось значение сказанного. Вулф требовал от нее полного безоговорочного повиновения, но только на людях. С его стороны это была громадная уступка, а потому, хотя ей хотелось и дальше лелеять свой гнев и отвращение, Кимбра уже не могла противоречить.

— Все дело в том… — начала она, не отводя взгляда от сурового лица мужа, — в том, что я не привыкла… к такому. Для меня это… трудно.

Никогда еще она не была так близка к исповеди о величайшем проклятии и благословении своей жизни, но так и не сказала всего, не зная, как Вулф, при всем своем великодушии, воспримет новость о том, что она не от мира сего, что способна физически ощущать чужую боль. Что, если он перестанет видеть внешнюю красоту, так покорившую его, и будет воспринимать ее как чудовище, несущее на себе все болезни, все шрамы и раны других, а в душе — все их страдания? Прежде чем ставить его в известность, нужно было найти этой способности конкретное и безопасное применение.

— Я знаю, — мягко сказал Вулф, хотя не знал и сотой доли правды. — В Холихуде ты была слишком оторвана от жизни. Ведь и среди твоего народа такое наказание применяется, и не так уж редко.

На это было нечего возразить. Кимбра подозревала, что Хоук предпочел запрятать ее подальше от жизни еще и по этой причине.

— Жаль, что нет другого пути… — прошептала она.

Вулф уже не сжимал так крепко руку, но и не отпускал, а теперь еще и коснулся губами ее лба.

— До чего же ты мягкосердечна!

Голос его звучал ласково, без намерения уязвить. Он наклонился снова, на сей раз чтобы прикоснуться губами к изгибу ее шеи.

— Проголодалась?

Губы поднялись на подбородок, двинулись к уху, за мочку, где, как Вулф очень хорошо знал, было одно из самых чувствительных местечек. Но дрожь, что прошла по телу Кимбры, не имела ничего общего с удовольствием. Проголодалась ли она? Голод означал пищу, а пища означала ужин. Она как раз направлялась взглянуть, как дела на кухне, когда отвлеклась на толпу. Она пренебрегла тем, чем нельзя было пренебрегать.

— Нет, ничуть! — воскликнула она.

Вулф потерся о ее ногу, давая возможность ощутить его возбуждение. Глаза его смеялись.

— Что, совсем не проголодалась?

— В этом смысле — очень!

Его губы приоткрылись в многозначительной усмешке, от которой у Кимбры неизменно подкашивались ноги. Вулф был доволен ее ответом — как всякий самоуверенный мужчина, доволен, что сумел заставить ее забыть обо всем, и в особенности о том, что пару минут назад висело у нее на языке. Интуитивно он угадывал, что это не была шутка или ничего не значащее замечание, а нечто серьезное, такое, чего он не желал знать. Чем все проще, тем легче жить и держать ситуацию под контролем. В данный момент Вулф больше всего желал держать под контролем свою прекрасную англичанку. Это было жизненно важно для его народа, для мира, о котором он мечтал, и для его мужской гордости.

Кимбра ахнула, когда земля внезапно ушла из-под ног. В объятиях мужа она проделала весь путь до жилища, до громадной супружеской постели.

В этот вечер ярла не было за ужином. Не было и его супруги, так что трапезная осталась в полном распоряжении его людей. Дракон первым понял, что происходит, и, смеясь, поднял рог во славу великой мужской силы своего отсутствующего брата. Другие викинги поддержали тост тем охотнее, что эль был единственным, что в этот вечер не противно было ввести в желудок. Обычно весьма неприхотливые, они заворчали было, но потом притихли и не сговариваясь принялись напиваться.

Вулф попробовал сделать вдох поглубже, но грудь была словно стянута обручем — таким всеобъемлющим было желание. Он ласкал Кимбру, доводя до сладкого безумия, и зачарованно следил за тем, как ее голова в ореоле каштановых волос мечется по подушке. Ее тело, покрытое испариной, влажно блестело, с приоткрытых губ слетали тихие возгласы удовольствия.

Их первое слияние произошло в считанные минуты после того, как захлопнулась дверь жилища, и было упоительным, но коротким. Мучительная потребность несколько ослабела, но желание только усилилось. Сейчас Вулф был занят тем, на что у него еще не было шанса в браке, — наслаждался каждой минутой близости, упивался красотой жены и ее страстью, познавал тайны ее тела и то, как оно откликается на ласку.

— Ву-улф!!!

Только тогда он позволил себе войти в нее и немедленно ощутил, как она сжимает его плоть. Эта безотчетная ласка имела над ним такую власть, что почти заставила потерять голову. Но он совладал с мощной потребностью в сладкой разрядке, а когда наконец позволил себе это, то был заново поражен тем, как она была сильна и как долго длилась…

Позже, держа жену в объятиях, Вулф впервые подумал о том, что правы те, кто говорит: оттянуть удовольствие — значит его увеличить. И хмыкнул.

— Ты что? — спросила Кимбра.

— Я подумал, что терпение — основное из достоинств.

С минуту она раздумывала над словами мужа, пытаясь понять их смысл. Потом, сообразив, опустила голову на его плечо.

— Ах вот что ты имеешь в виду под терпением!

Вулф понял, что его поддразнивают, и дал Кимбре шутливого шлепка.

— Вот как, тебе было мало? В другой раз я растяну ласки на всю ночь до самого утра.

Она провела ногтем по его бедру, нажимая несильно, ровно настолько, чтобы по спине у него прошла сладкая дрожь.

— Сначала хорошенько подумай. Я ведь могу и отомстить.

— Кто говорит о мести? — Вулф сделал вид, что шокирован. — Моя нежная, кроткая, послушная жена?

— Нет, — возразила Кимбра. — Это говорит не та жена, о которой ты мечтаешь, а та, которую ты имеешь.

Вулф проснулся очень рано и с чувством невыразимого удовольствия. Он и не мечтал о том, что уже через неделю после свадьбы молодая жена не уступит ему в страсти и способности доводить до безумия. В конце концов, прошедшей ночью ему потребовалась вся сила воли, чтобы не опрокинуть ее на спину и не удовлетворить бешеное вожделение, которое она сумела в нем пробудить. По правде сказать, Вулфу лишь чудом удалось сдержаться, зато он был сполна вознагражден, когда Кимбра опустилась на его звенящую от напряжения плоть и начала покачиваться, сначала робко и осторожно, потом все неистовее. Казалось, что в углах жилища все еще таилось эхо криков наслаждения, которое они разделили ночью.

Воспоминания почти убаюкали Вулфа заново, но тут Кимбра шевельнулась, и он открыл глаза.

— Я что-то проголодалась.

Девушка уселась, отбросила волосы за спину и потянулась. Это было невозможно… невероятно, но его плоть снова шевельнулась, напомнив поговорку, что самый главный враг мужчины находится между его ног.

— Только не говори, что на сей раз речь идет о еде…

Вулф поддержал разговор только ради того, чтобы отвлечься от мыслей о том, как нежны округлости ее бедер и как изящен под кожей рисунок ребер, когда она потягивается.

— Именно о еде, — заверила Кимбра, стараясь сохранить серьезность. — Мы ведь пропустили ужин, помнишь? Останься в постели. Я сбегаю на кухню и принесу что-нибудь перекусить.

Она спрыгнула с кровати и принялась быстро одеваться. Вулф позавидовал ее энергии. И нахмурился. Ему не улыбалось валяться в постели, пока жена бродит в темноте в поисках пиши. Если часовые заметят ее, то решат, что он вычерпан до дна. Воины грохнут со смеху и не смогут успокоиться. Даже если к воротам подойдет неприятель. И пусть у них достанет такта проглотить свое веселье, все равно наутро каждый в городе будет знать, что прекрасная англичанка обставила мужа в постельных играх. Потом новость разнесется по побережью, достигнет самых дальних уголков и, что хуже всего, поплывет на купеческих кораблях по морям и океанам. Весь христианский мир будет корчиться от смеха. Тогда уже никакая победа в кровавой битве не восстановит доброе имя ярла Скирингешила!

Вулф выскочил из постели и судорожно схватился за одежду.

— Я иду с тобой!..

Кухня представляла собой несколько смежных подсобных помещений у задней стены трапезной и соединялась с ней дверью, через которую вносились кушанья. В одном помещении находилась глубокая, выстланная соломой яма, где хранились плетенки с яйцами и ведра с молоком. Стоило опустить крышку — и в яме становилось так холодно, что все это долго оставалось свежим. Помещение также служило маслобойней и сыроварней. За ним шла коптильня для рыбы и мяса, где на земляном полу постоянно тлело громадное кострище. В нем, сильно дымя, медленно горели на углях свежие яблоневые поленья и охапки водорослей. Подвешенные под потолком куски мяса и рыбьи тушки впитывали в себя ароматный дым, превращаясь в окорока и балык. Самое просторное помещение служило кухней, где готовилась пища. К нему примыкали все кладовые: для зерна, приправ, эля и всего прочего.

Кимбра отомкнула замок. Очаг в центре кухни еще не совсем догорел, отсвет тлеющих углей и лунный свет, струившийся через распахнутую дверь, позволяли ориентироваться, но когда глаза привыкли к полумраку, Кимбра от души пожалела, что он не кромешный.

Никогда еще ей не приходилось видеть подобный кавардак. Повсюду валялись грязные подносы и горшки, рабочий стол не был убран, и остатки продуктов отдавали гниением. К ужасу Кимбры, среди отбросов нагло сидела крыса. Она перестала есть, но и не думала убегать. Лишь когда девушка бросилась вперед, крыса неторопливо и с достоинством удалилась.

Это было все равно что получить плевок в лицо. Марта и ее сторонницы высказались более чем ясно. Ощутив вспышку ярости, Кимбра зажмурилась, стараясь взять себя в руки. Когда она снова открыла глаза, Вулф был рядом и смотрел прямо на нее.

— Прости! — сказала она, давясь рыданиями. — Похоже, я не справилась! Я не справилась, Вулф!

Он медленно обвел загаженное помещение непроницаемым взглядом, потом снова обратил его к жене:

— И так оно идет всю неделю?

Хотя голос звучал мягко, без угрозы, Кимбра не была обманута. Она знала, что Вулфа переполняет гнев на супругу. Он имел полное право злиться. У нее и в мыслях не было оправдываться, но и лгать во спасение других было бы нелепо.

— До сих пор все шло более-менее гладко. За ними нужен глаз да глаз, поэтому я всегда была настороже, но сегодня…

— Сегодня тебя не было рядом, и они этим воспользовались.

— Боюсь, что так, — понуро подтвердила Кимбра.

Вулф приблизился вплотную, так что можно было ощутить жар его дыхания: Кимбра не подняла головы. Она была не в силах смотреть ему в глаза. Тогда Вулф резко приподнял ее лицо за подбородок.

— Ты просила у Марты ключи.

Это был не вопрос, а утверждение, но она все-таки кивнула.

— Марта отказалась их отдать, а когда я ее заставил, настроила против тебя всех женщин.

— Не всех! Брита и другие рабыни стараются, как могут.

— Потому что, подобно тебе, они здесь чужие и знают, каково быть одной против всех. — Вулф помолчал. — Что произошло в брачную ночь?

Кимбра ощутила, что бледнеет. Откуда он узнал? Он не может знать!

— Я… я не понимаю…

— Не притворяйся! — Он слегка встряхнул ее за подбородок. — Когда ты уходила в ту ночь от стола, то лишь немного нервничала, а когда я потом нашел тебя, была уже перепугана до полусмерти! Что случилось?

— Ничего! Просто это был мой первый раз и…

— Кимбра!

Это прозвучало как предостережение, первое и последнее. Она перестала противиться, глубоко вздохнула и наконец заглянула мужу в глаза.

— Марта сказала что-то о том, что ты сделаешь мне больно. — Заметив, что лицо его потемнело, она поспешно добавила: — Но я не поверила! Честное слово! Просто мне было… было немного одиноко!

Вулф отпустил ее так внезапно, что Кимбра едва не упала навзничь. Она не успела опомниться, как он уже исчез из виду.