"Пальцы для Керолайн" - читать интересную книгу автора (Липскеров Дмитрий)ШИВАМаленького Шиву отдали в детский сад. Он еще носил длинную, до середины спины косу, был весь смугленький и этим привлекал внимание своих сверстников-карапузов. Те с удовольствием драли его за косичку и просили показать то, что у него спрятано в штанах. Шива не обижался, с простодушием снимал брючки, обнаруживая, к всеобщему неудовольствию, то отличие, которое причисляло его к мальчикам. Воспитательницы частенько заставляли рассказывать о плоде манго. Шива, словарный запас которого не превышал и трехсот слов, добрый по своей природе, все же пытался дать приблизительное определение, указывая на небольшой кабачок и говоря, что манго зеленее и слаще, чем сахар. Когда Шиве пошел третий год, Иосиф, воспользовавшись дружбой с Китаем, в светлый праздник пересек советско-китайскую границу и смешался с миллиардом узкоглазых жителей. Шива остался жить с бабушкой, постепенно забывая отца. А о матери у него осталось лишь какое-то туманное ощущение, словно от растаявшей во рту конфеты… Через пять лет и Индия стала для него той сказочной страной, какой воспринимают ее его сверстники. Бабушка определила Шиву в школу и с этого момента стала стареть еще быстрее… Когда-то, лет пятнадцать назад, она выгнала из дома дедушку, не простив ему измены, а теперь попросила его вернуться обратно, чтобы в крайнем случае внук не остался сиротой. И дедушка вернулся, еще совсем крепкий и счастливый, что вновь обрел семью… Шива ходил в школу, с удовольствием постигая необходимые науки, был отличником, не прикладывая к этому особых усилий. Он был слишком хорошеньким, хоть и чернявеньким, поэтому одноклассники невзлюбили мальчика и часто бивали его в школьных туалетах, но он никогда не плакал, как бы больно ему ни было, никогда не защищался, а лишь улыбался в ответ, показывая крупные окровавленные зубы. Так шло время… Шива из начальных классов перебрался в средние, а затем и в старшие… Незаметно для бабушки и дедушки он вырос в красивого юношу… Бабушка благодарила Моисея за то, что нос внука совсем не похож на клюв ее сына, что он хоть и чуть крупноват, но ровен, словно тоненькая трость для мундштука кларнета… Единственно, что ее расстраивало, – это разбитые губы внука и синяки, такие же частые на его лице, как тучи на русском небе… Она сокрушалась, что внук растет слабым, не способным за себя постоять, а оттого жизнь его будет трудной и безрадостной… Бабушке и невдомек было, что Шива еще с пятого класса, говоря, что ходит учить уроки к приятелю, посещал квартиру старого китайца, отсидевшего в лагерях Сибири и втайне обучающего мальчика какой-то восточной борьбе… Тем более было странным, что он никогда не защищался от побоев, имея в руках столь мощное оружие. Просто улыбался в ответ на удары„ и все… В глаза Шивы были влюблены все девочки в школе. И действительно, они были хороши.„ Прозрачные„ чуть влажные и раскосые – они притягивали к себе девичьи губы: большие и печальные – манили к себе женщин постарше; нежные и сильные –привлекали пожилых… В девятом классе в Шиву влюбилась молоденькая учительница истории, робкая и симпатичная девушка. Она была первая, с кем он стал спать, обнаружив в себе природное умение и изощренность, подаренные солнцем Индии. Не стеснительный в ласках, мощный в долгости, он доводил свою более старшую партнершу до исступления, равного помешательству, вытаскивал из нее эвериное, а после, когда она лежала бессильная, уходил легко, как будто и не было целой ночи, а было лишь так, прикосновение одно. Когда Шива с обезоруживающей улыбкой сказал учительнице, что больше не любит ее, что их совместные ночи кончились, она не выдержала и съела отраву… Впрочем, ее спасли, но тайное после этого стало явным… Подростки в классе стали бить его еще более жестоко, а девочки немного охладели, понимая, что птички они мелкие в сравнении с его размашистым крылом… Как-то утром все одноклассники Шивы обнаружили в своих почтовых ящиках некие бумажки, приглашающие их в этот день в спортзал, находящийся на отшибе города. Спортзал был славен тем, что в нем проходили тайные занятия борьбой каратэ и другими восточными единоборствами, а также контактные поединки тех спортсменов, которые хотели помериться умением… Попасть в этот зал было недостижимой мечтой каждого подростка, и поэтому все одноклассники, как один, явились к вечеру в спортзал. Сначала показывали рядовую тренировку, а затем появились взрослые каратисты, желающие показать свое искусство в поединке… Все они были в защитных шлемах и белых кимоно, лишь один – в черном. Впрочем, он всех и отлупил, играючи и просто, как будто в театральном бою… И каково было изумление подростков, когда победитель снял с себя маску и обнаружил под ней лицо Шивы с еще свежими синяками, оставленными их слабенькими кулачками… Каждый ушел домой подавленным, ожидая на следующий день расплаты… Но Шива не собирался мстить. Он со всеми приветливо здоровался и крупно улыбался… С тех пор синяки с лица Шивы сошли навсегда. Но на все заискивающие просьбы соучеников поспособствовать их устройству в секцию он отвечал вежливым отказом. В наследство от отца Шива получил некоторые черты авантюриста, но по природе был более тонким и умным, чем Иосиф. Он закончил школу и неожиданно для всех поступил в Институт международных отношений. Каким образом ему это удалось, было неизвестно. Но ходили слухи, что он одновременно влюбил в себя жену проректора и его юную дочь, обезумевшую до того, что пришлось прибегнуть к врачебной помощи. Престарелая матрона даже забеременела от него, чего с ней не было уже двадцать пять лет, а дочь, узнав об этом, пыталась застрелить мать из именного пистолета отца… Не дошли слухи лишь до самого проректора. Шива был единственным из студентов этого престижного института, кто до конца учебы не вступил в партию… В начале второго курса он подрабатывал на жизнь уроками каратэ, и как-то раз в спортивном зале к нему подошел огромного роста детина и предложил поехать в какое-то место… Шива сразу догадался, что верзила с тупой физиономией – телохранитель какого-то важного деятеля. Верзила был в хорошем костюме, имел машину с шофером, которая через час привезла их в красивый дом, где Шиву приветливо встретил пожилой человек с известным в дипломатическом мире лицом… Шива сначала решил, что его вербуют в телохранители, но все оказалось несколько иначе… Известный дипломат, на старости лет, сам решил постичь тайны восточного единоборства и предложил Шиве стать его наставником. Студент-международник согласился на это предложение с удовольствием, и впоследствии на тренировках частенько бивал престарелого ученика. Но делал он это с таким простодушием, с таким теплым солнцем глазах, с такой открытой улыбкой, что известный дипломат полюбил его, как любят позднорожденного ребенка. Через пять лет, как и полагается, Шива закончил институт, и с подачи своего ученика был назначен культурным атташе в Министерство иностранных дел. Первый год он никуда не выезжал, что нимало его не заботило. Шива использовал это время, изучая культурную жизнь столицы, и вскоре уже знал обо всех театральных и кинематографических событиях города. Не было премьеры, на которой он не бывал. Он знал все обо всех оперных и балетных спектаклях, обо всех выставках и шоу; его всюду принимали и всюду любили, как своего… С поры поступления в институт Шива уже никогда не использовал женщин в карьерных целях, хотя возможности были поистине фантастическими. В него были влюблены сотни. Сердце же Шивы еще не ведало любви, а потому было открыто для каждой. Оно могло найти нужное словечко и для тихой девушки-мышки, от прикосновения расцветающей бабочкой-однодневкой, и для ушка светской красавицы находило оно тот самый ключик, легко открывающий все тайные и соблазнительные дверки. Воспользовавшись ими, Шива закрывал их мягко и без стука… Вскоре молодой атташе получил однокомнатную квартирку на отшибе города и стал устраивать в ней «четверги», на которых любили собираться элита и простые смертные, вьющиеся «около»… На «четвергах» Шива узнавал все светские сплетни и новости, такие нужные в работе, а позже, когда все элитные и простые напивались до края и неожиданно гас в комнате свет, он слепо переплетался с множеством голых тел и отдавал свою энергию неизвестной счастливице… Через год Шива стал понемногу ездить в Европу. Он всем сердцем полюбил Старый свет и чувствовал себя на его землях как рыба в воде… Свободно владея тремя языками, одетый в купленный на все деньги костюм от «Армани», он легко входил в двери всех парадных подъездов. И не было таких «зарешеченных домов», таких шикарных офисов, в которые бы ему не удалось проникнуть. Не существовало ни одного твердокаменного мецената, от которого бы он не смог получить денег на свой очередной фантастический проект. Ему удавалось вывозит на Запад самые некоммерческие русские спектакли и выставки, и – чудо! – они превращались в доходные, принося посреднику пусть небольшие, но все же проценты прибыли, которые он все до копеечки тратил на новые костюмы… Шиве исполнилось двадцать пять лет, и его карьера, словно скоростной лифт небоскреба, стремительно взлетала вверх… Как-то душным летним вечером, задыхаясь в Парижском концертном зале, сердце Шивы неожиданно полюбило. Она была американской примой-балериной с милым французским именем Мишель. Шива был очарован ее великолепными, искусными ногами, маленькой белой грудкой и целиком бросил себя к ее твердому, как камень, животу… Мишель, годами привыкшая к поклонению, позволяла себя любить, впрочем, сама к этому не способная, и не из хищнических соображений, как бывает, а так, от природы… Она жалела Шиву и часто говорила, что ему нет смысла ее любить, что лучше поискать другую, с горячими бедрами и, может, тогда Шива и станет счастливым… Как бывает, от таких слов фитиль любви еще больше возгорается. Думая только о холодной Мишель, Шива плюнул на все дела, и клубочек его карьеры, вначале так удачно раскручивавшийся, стал быстро скатываться обратно. В довершение ко всему его вызвали в советское посольство, где объявили об окончании полномочий атташе по культуре и о скором возвращении на родину… Бывает так, что отчаяние переходит в решимость, либо сбрасывающую за край, либо лишь проводящую по нему. В отчаянии Шива решил купить Мишель… Не любовь, так деньги… Но их у него не было… Он занял под двойные проценты тысячу долларов, выдохнул страх и придвинулся к пропасти… Мокрым вечером, к шикарном костюме от Кардена, источающий тончайших запах французской парфюмерии, он вылез из такси, твердой походкой самоубийцы поднялся по лестнице парижского казино и, коротко оглядевшись, занял свободное место возле стола с зеленым сукном… Завсегдатаи, оглядев молодого человека, вдруг в общем порыве поняли, что за этим столом в скором времени произойдет самое интересное, и перекочевали поближе… Столько решимости было в бледном лице молодого человека, столько отчаяния угадывалось в его прекрасных глазах, что наблюдателей невольно охватил страх за него, за висящую на волоске жизнь, и они еще плотнее сомкнулись вокруг Шивы. Шива не спешил… Он внимательно смотрел на стол, следил за резвящимся шариком и, как все, отметил про себя, что черное выпадает уже девятый раз… – Ставки сделаны, господа!.. – услышал он безразличный голос, пока шарик вновь совершал свой бег, и дал всем богам клятву, что не пожалеет и пальца за свой выигрыш… И десятый раз выпало черное… Шива знал, что такое случается крайне редко, что цвет, словно заколдованный, может выходить и десять, даже по двадцати раз кряду… Он вытащил из кармана деньги и всю тысячу все-таки бросил на красное… Зал замер и стал с любопытством ожидать развязки… И нельзя сказать что ставка была очень крупной. Но опыт старых игроков подсказывал им, что эти деньги – единственное, чем располагает молодой человек, что именно сейчас произойдет главное, могущее решить, жить ТОМУ или нет… – Что вы делаете!.. – зашептал какой-то грязный старик в ухо Шиве. – Уже десять раз было черное!.. Не испытывайте судьбу!.. Ставьте скорее на черное!.. – Ставки сделаны!.– Ставки сделаны!.. – разнесся по залу голос, и шарик был брошен… Все завертелось в глазах Шивы. Красное смешалось с черным, все цифры слились в одну; он про себя шептал, то ли Богу, то ли дьяволу, или обоим сразу, что палец будет его жертвой, а им наградой; для зрителей же оставался спокойным и холодным… Шарик еще раз подпрыгнул, с трудом перевалился в соседнюю лунку и замер. – Тридцать два, красное, – возвестил крупье и стал разбрасывать выигрыши. Все вокруг облегченно вздохнули, а неприятный старикашка поздравил Шиву, пожав его плечо костлявыми пальцами. Шива поставил свою тысячу, и выигрыш вновь выпал на красное… Рулетка, треща, завертелась, и он снова шептал про себя: «Палец… Палец…» – Двойка, красное!.. Вокруг стола прошел легкий гул, а Шива, собрав выигрыш, целиком положил деньги на цифру «12». – Безумец! – услышал он… А какой-то нетрезвый, с женственными чертами повеса вытащил из кармана пистолет и предложил им воспользоваться. Шива несильно его оттолкнул, тот засмеялся и затем несколько раз нажал на курок, выстреливая из дула водяные фонтанчики. Повесу оттеснили за спины, и когда рулетка завертелась, тот вдруг притих, поднялся на цыпочки и стал следить за бегущим шариком. Шива уже ничего не шептал, просто стоял и смотрел, как будто безучастный к своей судьбе… На этот раз колесо вертелось дольше обычного, и когда оно наконец остановилось, зал еще целое мгновение был погружен в тишину… – Банк сорван, – так же бесстрастно объявил крупье. Он раздал все мелкие выигрыши и пригласил Шиву в главный зал, где ему выдали наличностью почти семьсот двадцать тысяч франков… Когда Шива шел к выходу, гомонящая толпа на мгновение успокоилась и какой-то голос крикнул: «Шампанского!» Не оглядываясь, он прошел мимо, спустился на первый этаж и на минуту зашел в мужскую комнату. Там вытащил из кармана маленький, остро отточенный нож, раскрыл лезвие, к холодному сиденью унитаза приложил указательный палец левой руки и одним движением его срезал. Затем спустил окровавленную воду, туго перевязал носовым платком обрубок и вышел из казино на мокрую улицу ночного Парижа. Он стремился к своей Мишель, еще не зная, что скажет ей, сам не испытывая радости, лишь горько сознавая, что пальцы на его руках стали той шагреневой кожей, которая будет исполнять желания и которая со временем, с исчезновением последнего пальца, может лишить Шиву жизни… Мишель приняла Шиву, и он безуспешно стал пытаться оживить ее холодные, словно у покойника, бедра… В посольство он, конечно, не явился и остался нелегально жить во Франции, отчаянно тоскуя, когда Мишель временами уезжала к себе в Америку… К тому же и деньги таяли на глазах, заставляя мозги Шивы лихорадочно работать, чтобы отыскать возможности к их получению… Как-то раз Шива зашел к своему знакомому издателю, они разговорились о том, о сем, и французский книжник сказал ему, что если уж зарабатывать деньги, то сразу много, а затем поведал о желании всех издателей мира выпустить в свет энциклопедию Тибетской медицины. Но, к сожалению, это невозможно, так как тибетцы хранят свои тайны и за деньги, тем более, не продают, и заработать на этом деле можно было бы не один миллион… Так шло время… Наконец оно стало благословенным для всех русских эмигрантов. У Шивы сначала проклюнулась, а затем и дала рост некая идея, для которой ему понадобилось приехать на время на родину… Шива поклялся самому себе, что если дело выгорит, то он пожертвует следующий палец, сократив шагреневую шкурку еще на одну десятую… Он купил билет в компании Аэрофлота и после двух с половиной часов полета приземлился в родном городе. Он коротко повидал родственников, застав бабушку уже на кладбище, удивлением узнал, что однокомнатная квартирка на отшибе все еще принадлежит ему, переночевал в ней, а следующим утром уже летел на дребезжащем самолете в столицу Бурятии Улан-Удэ… После приземления Шива нанял на целый день такси и отправился в ламаистский монастырь. Там он представился одним из близких светских друзей индийского далай-ламы и попросил аудиенции у местного настоятеля. Через несколько часов он ее получил и поздоровался с ним на каджхарском наречии. Лама, впрочем, его не понял, и Шива повторил свое приветствие на русском языке… На вопрос настоятеля, какие дела его привели в Бурятию, он ответил, что они носят личный характер, а его визит всего лишь визит вежливости и уважения… Лама улыбнулся и предложил Шиве провести в монастыре два дня. Тот с удовольствием согласился и следующим утром поразил настоятеля тем, что встал в пять часов и просидел в позе «лотоса» на холодном камне до того, пока солнце не взошло окончательно, – весь погруженный в нирвану, с печатью смерти на лице… Затем они вместе позавтракали, мило беседуя. Лама поинтересовался, где Шива овладевал секретами йоги, и тот рассказал, что рожден был в Индии, в предместье Вайшали, что, помимо йоги, владеет еще и тремя видами восточных единоборств, и хоть он и не ламаист, а, скорее, буддист, но в последнее время его религиозные основы пошатнулись и он ищет духовное лекарство, которое позволило бы ему обрести новую веру… Шива так понравился ламе, что они, не разлучаясь, провели два дня, по истечении которых настоятелю, по его собственному мнению, удалось забросить в сердце Шивы семена ламаизма… На прощание он доверительно сообщил, что на днях собирается посетить Москву и будет рад повидать в столице своего нового друга… Шива настоял на том, чтобы лама остановился у него дома, и с иронией сказал, что, если тот не примет приглашения – обида будет храниться в самых долгих уголках его памяти… Они обнялись на прощание, и Шива улетел в Москву готовиться к приему такого нужного гостя… На четвертый день, вечером, в его квартире раздался междугородный звонок, и утром следующего дня Шива поехал встречать дорогого гостя. Встреча была очень теплой, они пообедали в итальянском ресторане и взбодренные двумя бутылками красного вина, приехали домой… Там за приятной беседой выпили бутылку водки, затем немного коньяка, затем еще водки… Ламу, утомленного дорогой, сильно повело, он был чрезмерно весел и улегся в постель с неизвестно как появившимися в квартире двумя юными созданиями женского пола, своим умением вытащившими последние силы старого настоятеля… На следующее утро в густом похмелье, лама получил из рук Шивы пачку полароидных фотографий, на которых он был заснят в отнюдь не приличествующих его сану позах… Сначала он воспринял их как не очень удачную шутку, но затем, увидев в глазах Шивы металл, понял, что это не розыгрыш, что сейчас, немедленно, будет подвергнут шантажу, а вследствие этого сам решил спросить, что тому нужно… – Списки тибетской медицины, средневековые трактаты, написанные по этому поводу, а также сорyritht на их издание, – жестко ответил Шива и дал ламе на все четыре дня. Лама был сильным человеком. Он ни о чем не стал умолять шантажиста, а просто еще раз посмотрел ему в глаза, кивнул головой и в тот же день улетел обратно в монастырь. К исходу четвертого дня Шива, через доверенное лицо настоятеля, получил тугой сверток, в котором обнаружил списки и необходимые для их издания документы… В тот же час секатором для стрижки плодовых кустов он откусил свой средний палец на правой руке и, закопав отрезанные фаланги в горшок с цветами, отравился покупать билет на Париж… Через три дня он уже был в офисе своего знакомого издателя и показывал обалдевшему книжнику списки с рецептами тибетской медицины… За продажу copyritht он попросил миллион долларов и через две недели, после проверки списков на достоверность, получил деньги – отчасти наличными, отчасти ценными бумагами. Недооценил он лишь одного – бурятского ламу… В один из зимних вечеров, когда Мишель, увешанная новыми драгоценностями, укатила на недельку в Нью-Йорк, в квартиру Шивы ворвались несколько абсолютно лысых людей, сжимавших в руках разнокалиберное оружие… Он было попытался сопротивляться, но его мастерство в защите оказалось гораздо меньшим по сравнению с мастерством нападавших… Шива был уже сильно избит, с изувеченным лицом и отбитыми почками, когда ему наконец объяснили, что происходит… У него потребовали списки, copiritht и фотографии, позорящие ламу… Шива еще пытался прикинуться ничего не знающим, но после того, как машинкой для обрезки сигар ему откусили средний палец правой руки, отдал полароидные снимки и назвал адрес ничего не подозревающего издателя, владевшего на этот момент всеми правами… Напоследок он получил в живот пулю сорок пятого калибра и умер бы, истекши кровью, не будь в доме хозяина, услышавшего выстрел, и вызвавшего «скорую помощь»… Издатель же, получивший пулю в мозг, умер мгновенно. Но предварительно, обезумевший от изощренных пыток, отдал боевикам-ламаистам все документы, честно им приобретенные… Выздоровевшего Шиву стали таскать в полицейский комиссариат, где пытались дознаться, за что он подвергся нападению… Неглупый следователь уловил связь этого покушения с убийством издателя и пытался добраться до истины. Истину же знали лишь Шива, замученный книжник да бурятский лама, вряд ли желающий обнародовать эту прелестную историю… И дело было закрыто за неустановленностью преступников… Шиве же предложили покинуть Францию, так как он был нежелателен в этой стране и не имел французского гражданства… Переведя деньги со своего парижского счета в Сity Ваnk, они с Мишель прилетели в Нью-Йорк и сняли целый этаж в Гринвич Виллидж… Шива обещал самому себе, что в никакие авантюры больше влезать не будет, во всяком случае, пока не кончатся деньги, и стал жить жизнью простого наблюдателя… На этом можно было бы и закончить историю моего старшего брата, но хочу коротко сказать о том, как он расстался с еще двумя своими пальцами… В домашнем зверинце своего нью-йоркского приятеля Шива кормил кусочками мяса шакала. Тот был голоден, и потому не рассчитал движения своих крепких челюстей и откусил брату два пальца… Приятель из уважения к Шиве тотчас застрелил шакала и оплатил медицинские расходы, связанные с ранением. Оставшиеся пальцы отныне тщательно оберегались их хозяином, он стал редко выходить из дома и все свое время посвящал ледяной Мишели… На рождество 198… года Шива получил поздравительную открытку, в которой ему желали крепкого здоровья, личного счастья и прочих благ, которых он сам себе желает… И каково было удивление Шивы, в какое странное состояние пришла его душа, когда он прочел подпись, поставленную под поздравлением: Твой отец ИОСИФ… |
||
|