"Любимая жена" - читать интересную книгу автора (Сэндс Линси)

Глава 5

Пэну снилось, что он борется с огнем. Вокруг не оказалось никаких подручных средств, и в порыве отчаяния он начал тушить пожар голыми руками, сопротивляясь языкам пламени, вонзавшимся в плоть, прожигая пальцы и ладони. Но боль росла и в конце концов заставила его проснуться.

Он в ужасе вскочил и, резко подняв перед собой руки, уставился на них. Увидев повязки и ощутив боль наяву, Пэн вспомнил, что действительно обжегся и плюхнулся обратно в постель. Лежа, Пэн в напряжении разглядывал кроватный полог, пытаясь отвлечься от мучительного жжения и одновременно вспомнить вчерашние события. Брачная ночь совершенно не оправдала его ожиданий. Он повернул голову: соседняя половина кровати пустовала, супруга уже куда-то ушла. Недовольно хмурясь, Пэн отпихнул простыню и снова сел. По всей видимости, решил он, придется кое-что ей объяснить при следующей же встрече. Злиться и давить на нее он не будет: в конце концов, Эвелин замужем впервые, но, чтобы стать хорошей женой, она должна будет усвоить несколько вещей: например, ей не положено покидать постель до тех пор, пока не проснется муж. Вдруг ему захотелось бы завершить вчерашнюю попытку? Конечно, с такими руками вряд ли что-нибудь получилось бы, но все же..

Размышлениям пришел конец, как только он встал и, оглядев комнату, понял, что ему нечего надеть. Абсолютно вся одежда, хранившаяся в комоде, и та, что с него сняли друзья, сгорела при пожаре. Осталась только простыня, которой мать вытирала его вчера после этого унизительного купания… Очень расстраивала мысль о том, что его, как ребенка, запихнули в ванну, хотя его матери, похоже, это понравилось. Ловко засучив рукава, она приступила к делу – точно так же, помнится, она мыла своих собак дома, в Джервилле. По завершении процедуры мама приказала ему вылезти, быстро вытерла его, обмотала простыней и отправила спать.

Прогнав из головы страшные воспоминания, Пэн посмотрел на пол, где мирно лежала простыня. Самому поднять ее и заново укутаться было невозможно – он сразу это понял, но решил все-таки попробовать и легонько поддел ее пальцем, надеясь, что она долетит до одной из перевязанных рук. Потом, конечно, придется изловчиться, каким-то образом обмотать ее вокруг талии… но Господи, кого он обманывает! Он срочно нуждался в помощи, как бы прискорбно это ни звучало. Нужно было не только одолжить у кого-нибудь одежду, но чтобы этот кто-то помог ее надеть. Будь сейчас жена рядом – она помогла бы ему. Но Эвелин нет – очередная причина, по которой он должен будет объяснить ей, что нельзя покидать спальню раньше мужа, черт возьми!

Все больше раздражаясь из-за отсутствия жены, Пэн подумал, что, может, хоть родители еще у себя и смогут помочь… Он подошел к двери и, справившись с задвижкой, выбрался в коридор.

Он был уже на полпути к спальне, отведенной его родителям, как вдруг дверь напротив нее открылась и ему навстречу вышли лорд и леди Стротон. Вздрогнув, они замерли на месте. Пэн опустил руки, судорожно пытаясь прикрыться, и тут из родительской комнаты показался Уимарк Джервилл. При его появлении Пэн издал низкий рычащий звук, сразу привлекший внимание отца.

– Сын! – взревел лорд Джервилл, переводя взгляд со Стротонов на Пэна. – Какого черта ты здесь стоишь голый?!

Пэн со вздохом посмотрел на распахнутую дверь в комнату Эвелин и обнаружил, что повреждения не такие серьезные, как казалось вчера вечером. Когда его уводили, повсюду было полно дыма, и он думал, что сгорела вся комната, но огонь, по всей видимости, дальше кровати не распространился.

Понадеявшись, что комод с вещами все-таки уцелел, Пэн бросился внутрь, слыша, как оставшийся в коридоре отец торопливо извиняется за него перед Стротонами.

Пэн обошел разрушенную кровать и, приблизившись к обугленным остаткам комода, понял, что ситуация безнадежна – верхняя часть полностью сгорела, внутренние стенки покрылись копотью, на дне лежала горка пепла. Отсюда ничего уже не спасти, печально подумал он, затем бросил взгляд на перепачканную одежду, которую носил вчера. Он использовал шоссы и тунику, сбивая пламя, и теперь они валялись на полу в безобразной куче.

Морщась, Пэн тронул ногой каждую из тряпок. Вчера их насквозь промочила вода из ведер, но теперь они высохли и, кажется, затвердели в том положении, в котором остались лежать.

– Боже правый! Что за ужас был здесь вчера!

Пэн оглянулся на вошедшего в спальню отца. Уимарк покачал головой и, закрыв дверь, прислонился к ней, тяжело вздыхая. Пэн ничего не ответил.

– Тебе, конечно, нужна одежда, – сказал лорд Джервилл, направляясь к сыну. – Мне стоило раньше об этом подумать. Ведь пока ты не вошел в эту комнату, я так и не понял, почему ты голый бегаешь по замку.

– Одежда здесь есть, – сказал Пэн, затем неохотно добавил: – Мне, правда, понадобится помощь, чтобы ее надеть.

– Естественно, я помогу тебе! Где… – Отец запнулся, в ужасе созерцая закаменевшие бесформенные кучки на полу, о которых, должно быть, и говорил Пэн. – Ты с ума сошел! Ты ведь не собираешься надевать это?!

Нагнувшись, он поднял искалеченную гарью и водой вещь, отдаленно напоминавшую тунику Пэна. Затрещав, она распрямилась, как доска.

– Нет, сын, ни в коем случае! Я принесу тебе одну из моих туник и…

– Твои мне не подойдут.

Уимарк, собравшийся было уходить, повернулся и хмуро оглядел сына.

– Да уж, ты меня перерос. – Он пожал плечами. – И когда ты успел так вымахать? – спросил он с досадой, затем покачал головой, все еще держа в руке затвердевшую ткань. – Но ты в любом случае не можешь это надеть. Я спрошу Уэрина…

– Я не собираюсь ни у кого просить одежду. Буду носить свою, пока мы не доберемся до дома, – жестко ответил Пэн. – Просто встряхни ее.

Лорд Джервилл открыл было рот, чтобы поспорить, но, поразмыслив, вновь подошел к сыну.

– Тут проси не проси, ты все равно на шесть дюймов выше любого из нас. Уэрин не поможет.

Потребовалось немало времени, чтобы привести одежду Пэна в божеский вид. Сначала отец растягивал каждую из скукожившихся вещей, потом усиленно встряхивал, доводя до подходящего состояния. Правда, если не считать огромного количества темных пятен и дыр, туника и шоссы все же прикрывали самые главные места, и Пэну этого было достаточно. Процесс одевания утомил его – сильно заболели руки, голова раскалывалась, и он решил, что пора позаботиться о скорейшем отъезде домой. У него не было никакого желания искать в этом замке чистую одежду, которая после пары движений треснет по швам. Сам Пэн, будучи равнодушным к моде, всегда имел при себе только два комплекта одежды: один носил, второй в это время находился в стирке. Адам же, его покойный брат, гораздо тщательнее следил за новшествами, и в его комнате по прибытии в Джервилл Пэн мог отыскать пару нарядов для себя – благо у них с Адамом был одинаковый размер.

Пэн сомневался, что мать обрадуется необходимости немедленно возвращаться домой. Ей хотелось побыть в Стротоне еще несколько дней, чтобы Эвелин смогла поближе со всеми познакомиться, прежде чем они отправятся в Джервилл. Пэну было совершенно непонятно, с чего мама решила, что девочке это вообще нужно? У нее вся жизнь впереди, успеет приобщиться к их семье. Однако мать настаивала, и Пэн с отцом в угоду ей согласились. Но теперь планы придется изменить, по крайней мере лично ему, решил Пэн, следуя за отцом в коридор. Пускай родители остаются, если им так хочется, а он вместе с женой уедет сразу после завтрака.

– О, вот и наша мама, – сказал Уимарк, посмотрев в конец коридора, и Пэн увидел мать, разговаривавшую с лордом и леди Стротон. – Спускайся, мы догоним.

Пэн кивнул и отправился вниз по лестнице.

Первой, кого он заметил, спустившись в большой зал, была Эвелин. Она сидела за столом в компании этих своих кузенов, и, судя по ее несчастному выражению лица, они опять грубили. Пэн инстинктивно потянулся к мечу, но, больно ударившись перевязанной рукой об эфес, понял, что сейчас это бесполезно.

Пэн зашагал к столу, не сводя с троицы грозного взгляда. К их собственному счастью, они оказались достаточно трусливы, чтобы мгновенно испариться – в этот раз даже меч не понадобился. Довольно ухмыльнувшись, Пэн сел рядом с женой на скамейку. Она с удивлением посмотрела на него:

– Супруг, вы уже встали…

Пэн не ответил, кроме того, пересилив себя, сдержался и не стал упрекать ее в том, что она самовольно ушла из спальни и оставила его на произвол судьбы. Он лишь спросил.

– О чем говорили твои кузены? Ты сильно расстроена. Эвелин почему-то смутилась, покраснела, отвела взгляд и, уставившись на свой кубок с медовым напитком, ответила:

– Ничего, что стоило бы повторять, милорд. Да я уже и не помню их слов… – Она откашлялась. – Вы голодны, мой супруг? Не желаете ли позавтракать со мной?

Пэн видел, что она лжет, и намеревался объяснить ей, что жены не должны ничего скрывать от своих мужей, даже если это какая-нибудь мелочь вроде ядовитой болтовни глупых кузенов. Но она с такой ослепительной улыбкой сейчас задала ему свой вопрос, и так красиво из ее уст прозвучало «мой супруг»… Когда Эвелин подала ему ломтик хлеба, он забыл про весь свой гнев и потянулся было за предложенной едой, но снова препятствием стала замотанная рука, похожая на огромную лапу. Тяжело вздохнув, Пэн опустил ее и отвернулся, чувствуя себя опозоренным.

– Я могу покормить вас, милорд, – мягко сказала Эвелин.

– Я не голоден, – отрезал Пэн. Он солгал, категорически отказываясь унижаться и давать жене кормить его с ложечки, как немощного ребенка. Увидев, как жалостливо Эвелин смотрит на него, он буркнул: – Ешь.

Она замешкалась, и он собрался повторить приказ, но тут появился слуга, принесший и ему напиток из меда. Пэн обеими руками взял кубок и поднес его к губам, радуясь, что хоть это он может осилить. Эвелин наконец-то перестала обращать на него внимание, и Пэн, сделав глоток и опустив кубок, начал наблюдать за ней. Он смотрел, неожиданно почувствовав сухость на губах, как она откусывает и медленно пережевывает сыр. Этот процесс возбудил в нем новый голод, утолить который также было невозможно, отчего Пэн почувствовал, как все внутри сжимается от отчаяния: он не мог ни есть самостоятельно, ни одеваться, ни даже уложить жену в постель! Прекрасное начало супружеской жизни! Ничего, успокаивал себя Пэн, глядя на Эвелин, как только появится оруженосец, ситуация пойдет на лад – по крайней мере появится человек, который будет помогать ему одеваться и есть. Это, правда, не решит проблему постели…

Пэн судорожно сглотнул, увидев, как Эвелин, высунув маленький розовый язычок, аккуратно облизывает губки – нижнюю и верхнюю, – убирая с них крошечные остатки пищи. В своем воображении Пэн почти физически ощутил эти нежные прикосновения на своих губах и… на другой части тела, расположенной немного южнее. Она не пострадала от огня, и ей, так уж получилось, было все равно, что там происходит с руками.

Неожиданный удар кубка о стол и холодные брызги, отлетевшие в грудь, отрезвили Пэна. Он с воплем вскочил на ноги и, оглядев устроенный беспорядок, почувствовал, что густо краснеет. Эвелин собралась что-то сказать, но тут сзади послышался обеспокоенный голос:

– Сын, с тобой все в порядке? Повернувшись, Пэн окончательно поник при виде родителей и Стротонов, спешивших через весь зал к нему на помощь. Он закрыл глаза и покачал головой. Через секунду, придя в себя, Пэн объявил:

– Через час мы с Эвелин уезжаем в Харгроув за моим оруженосцем. Затем в Джервилл. Можете остаться здесь или ехать с нами, как пожелаете.

Игнорируя изумленные вздохи, вызванные этим заявлением, он развернулся и пошел на конюшню, чтобы приготовить лошадь – единственное, что осталось неповрежденным после его первой брачной ночи, которая, как он надеялся, не станет дурным предзнаменованием.

– О, дорогая, мне очень жаль! Изначально мы хотели побыть здесь немного после свадьбы, чтобы ты успела привыкнуть к нам. Однако боюсь, что Пэн… – Леди Джервилл вздохнула. – Понимаешь, у него здесь нет другой одежды, кроме той, что сейчас на нем. Все остальное сгорело. Кроме того, с такими сильными ожогами он не может ни есть, ни одеваться… А новый оруженосец, я уверена, прекрасно поможет и…

– Конечно, миледи, я все понимаю, – мягко перебила свекровь Эвелин, – и ничуть не расстраиваюсь.

Взглянув после этого на маму, Эвелин поняла, что та не разделяет ее чувств. Огорченная тем фактом, что дочь должна уехать так скоро, Марджери Стротон изо всех сил старалась не выдавать себя, но мать Пэна все понимала без слов.

– Я, пожалуй, пойду проверю, все ли готово к отъезду, – сказала Эвелин. – Мама?

– Да, дорогая, конечно. – Марджери Стротон взяла Эвелин за руку и крепко, отчаянно сжимала, пока они шли к лестнице. Казалось, она не могла найти сил, чтобы отпустить ее…

Эвелин тоже было нелегко. Она чувствовала, что ближайший час станет сложнейшим в ее жизни. Вскоре она покинет мать, отца, брата – всех и все, что когда-либо знала и любила. Она отправится со своим мужем, с которым была едва знакома, в новый дом, полный неизвестных ей людей. Эвелин никогда и в голову не приходило, что взрослеть так тяжело и болезненно. Мужчинам, возможно, это давалось гораздо легче. К примеру, Уэрин, когда женится, привезет свою жену сюда, в Стротон, и ему не надо будет привыкать к новому месту. Где же справедливость?