"Да, господин министр" - читать интересную книгу автора (Линн Джонатан, Джей Энтони)

11 Ярмарочный столб

(В жизни политика бывают моменты, когда он обязан принять неверное решение. Неверное в экономическом, деловом, социальном – в любом плане, кроме одного – в политическом. Любопытный парадокс: решение, которое считается неверным со всех других точек зрения, может являться верным с точки зрения политической! При этом политически верное решение принимается не только ради погони за голосами, хотя в конечном счете так оно и есть. Нет, логическое построение политика гораздо сложнее: если данное решение приносит голоса – значит, оно принимается в интересах народа. Иначе говоря, может ли в демократическом обществе быть неверным то, за что голосует народ?

Событие, о котором пойдет речь в этой главе, становилось достоянием гласности, так сказать, по частям. Первое упоминание о нем встречается не в дневниках Хэкера, а в «Стань как сталь» – мемуарах председателя «Бритиш кемикл корпорейшн» (БКК) – крупного промышленника и ученого сэра Уолли Макфарленда.

Макфарленд славился своим остроумием, прямолинейностью в обращении и упорным сопротивлением любому вмешательству правительства в дела его национализированной корпорации. Являясь признанным авторитетом в области химии и промышленного управления, он не без оснований полагал, что Хэкер вряд ли разбирается как в том, так и в другом. С неменьшим презрением Макфарленд отзывается и о познаниях сэра Хамфри, правда, в сфере бизнеса. Подобно многим деловым людям, он был убежден, что в торговых операциях государственная служба разбирается как свинья в апельсинах. – Ред.)

День начался с приятного известия – во всяком случае, так казалось.

Сэр Хамфри ознакомил меня с новым промышленным проектом для Мерсисайда. Вкратце его суть сводится к тому, чтобы превратить устаревший, нерентабельный комбинат в одно из наиболее прибыльных предприятий «Бритиш кемикл корпорейшн», которая, в свою очередь, будто по мановению волшебной палочки, превратится в крупнейшего производителя пропанола во всей Европе!

Ожидаемые выгоды не поддаются описанию: заказы британским заводам на капитальное оборудование, дополнительные бюджетные отчисления местным властям, новые рабочие места в Мерсисайде, валютные поступления от экспорта готовой продукции – все это слишком заманчиво, чтобы поверить.

Я поделился возникшими опасениями со своим постоянным заместителем.

– Но это правда, господин министр, – заверил меня сэр Хамфри, расплываясь в улыбке.

«Так ли?» – спросил я себя, хотя какой смысл спрашивать самого себя. И спросил Хамфри:

– Действительно, так? Может, тут подвох?

– Подвох? – переспросил он.

– Да, подвох. В чем тут подвох?

Я нутром чувствовал, что здесь должен быть какой-то подвох.

– Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, господин министр.

Хамфри явно тянул время. Никаких сомнений. Я постарался быть предельно четким:

– Значит, так… этот пропанол – итальянского происхождения, верно? Тогда почему же они не хотят производить его в Италии? (Хамфри промолчал, что само по себе весьма подозрительно.) С чего это итальянцы делают нам такой щедрый подарок?

– Господин министр, зря вы беспокоитесь, здесь нет ровным счетом никакого подвоха, – заговорил наконец Хамфри. – Просто отличная новость, и ничего более.

В душе я молил бога, чтобы это на самом деле оказалось просто отличной новостью – тогда лучшего и желать не надо.

– Да, – с опаской согласился я. – Новость действительно отличная. Отличная новость, как вы считаете, Бернард?

Бернард сидел справа от меня и вел стенограмму. Услышав свое имя, он бросил взгляд на Хамфри и дипломатично подтвердил:

– Да, отличная новость, господин министр. – Но убежденности в его голосе почему-то не было.

Поняв, что общие вопросы не помогут мне выяснить истинное положение дел, я попытался придумать более конкретную формулировку. Мой постоянный заместитель ни за что не осмелится мне солгать (вернее, вместо «ни за что» лучше было бы сказать «едва ли». – Ред.), если я сумею правильно сформулировать вопрос, и ответит, как надо.

– Да-а… старый добрый пропанол, – задумчиво произнес я, оттягивая время. И вдруг меня осенило: – Кстати, а что такое пропанол?

– О, это очень интересная история, – немедленно откликнулся Хамфри. – Раньше его делали из диоксина, но после взрыва в Севезо производство было остановлено. Сейчас разработано новое, химически безопасное соединение – метадиоксин. Однако поскольку в Италии в настоящее время его по вполне понятным причинам делать не могут, производством предложено заняться нашей БКК.

Вон оно что. Туман начал рассеиваться.

– Кислотные дожди? – догадался я.

– Да, господин министр, – с довольным видом подтвердил мой постоянный заместитель.

– Ну а это новое вещество… оно что, действительно без опасно?

– Абсолютно!

– Хорошо, – сказал я, так и не поняв, где собака зарыта. (А может, тут-то она и зарыта?) – Хамфри, вы можете гарантировать, что это вещество не просто абсолютно безопасно, а безопасно на все сто процентов?

– Безусловно, господин министр.

Так в чем же дело? Почему меня не покидает тревога?

– Хамфри, а вы не хотели бы что-нибудь добавить? Лучше сделать это сейчас, чтобы впоследствии не пришлось жалеть.

– Да, в общем… нет, господин министр… разве что… пожалуй, я хотел бы отметить следующее: у слабовольного, вечно колеблющегося министра сходство названий, может, и вызвало бы определенные сомнения, но сильный, решительный глава министерства никогда не отвергнет выгодного проекта по столь тривиальной причине.

Итак, проблема в сходстве названий. Не более того. Хамфри прав.

– Совершенно верно! Я знаю, какой тип руководителя вы имеете в виду. Медузу от политики, трусливую ящерицу, не способную принять решение из страха кого-нибудь задеть. Но ведь в конце концов любое решение кого-нибудь да задевает! Долг правительства – не гнаться за дешевой популярностью, а делать то, что необходимо, разве не так, Хамфри?

Он горячо поддержал меня.

– Господин министр, лучше выразиться не смог бы я сам. (Какая наглость!) Сейчас же дам «добро» сэру Уолли. – И он решительно направился к двери.

Реакция Хамфри показалась мне более поспешной, чем того требовала ситуация. Я пресек такую стремительность и потребовал дополнительных гарантий.

– Да, но… э-э… надеюсь, это решение будет достаточно популярным?

– Более чем, – заверил мой постоянный заместитель.

И все-таки где-то глубоко внутри червь сомнения не давал мне покоя.

– Послушайте, Хамфри, давайте кое-что уточним. Я надеюсь, это не слишком смелое решение?

Он состроил оскорбленную мину.

– Что вы, господин министр! Как можно? Даже не слишком оригинальное.

(Читатель, безусловно, помнит, что на языке Уайтхолла «оригинальное решение» означает предупреждение «вы рискуете потерять часть голосов», в то время как эпитет «смелый» является уже угрозой поражения на выборах. – Ред.)

И тем не менее надо все выяснить сейчас. Ведь, если что, отвечать придется мне одному. Поэтому я предложил на всякий случай вынести вопрос на рассмотрение кабинета.

– По-моему, – с подкупающей откровенностью заметил сэр Хамфри, – чем меньше об этом будут знать, тем лучше.

– Почему?

– Потому что, хотя метадиоксин абсолютно безвреден, сходство названий может всполошить невежд и догматиков.

Я хотел было указать ему на недопустимость подобных высказываний в адрес моих коллег по кабинету (как бы справедливы они ни были), но вовремя понял, что он имеет в виду «друзей земли» и других помешанных на экологии.

В вопросе о пропаноле до сих пор нет полной ясности. Сегодня у меня побывала Джоан Литлер, член парламента от округа Ливерпуль-Саут-Уэст.

Меня предупредили о ее визите. Я немедленно вызвал Бернарда. Он напомнил, что мисс Литлер не только ЛПС ПМ (личный парламентский секретарь премьер-министра – первая, хотя и неоплачиваемая ступенька в иерархии правительственной власти. – Ред.), но и представляет в парламенте округ, где планируется строительство нового комбината.

Я попросил Бернарда пригласить ее. К моему удивлению (не слишком сильному, правда), в кабинет заглянул сэр Хамфри и спросил, не буду ли я возражать, если он к нам присоединится.

Мисс Литлер оказалась очень миловидной женщиной лет тридцати пяти – сорока, однако я вскоре убедился, что за этим ангельским обличьем скрываются жесткость и расчетливость штатного наушника.

Она сразу же взяла агрессивный тон:

– Попрошу вас объяснить мне, Джим, что это БКК задумала в моем избирательном округе!

– Э-э… видите ли… – начал я. Хамфри поспешно перебил меня:

– В ближайшее время, мисс Литлер, будет опубликовано сообщение об исключительно перспективном проекте, реализация которого повлечет за собой увеличение рабочих мест и значительные инвестиции.

Она кивнула и снова повернулась ко мне.

– Но об этом проекте ходят весьма тревожные слухи.

– Какие именно? – Я старался разговаривать с ней как можно благожелательнее.

– О вредных химикатах. – Она пронзила меня взглядом.

– Видите ли, – сказал я, – почти все химикаты в той или иной степени вредны…

– Господин министр хочет сказать, – снова вмешался сэр Хамфри, – что слухи эти абсолютно беспочвенны и нет никаких причин для беспокойства.

Молодец, хорошо ответил.

Однако мисс Литлер придерживалась другого мнения.

– И все же, Джим, я хотела бы получить от вас официальное заверение, что прежде все аспекты проблемы будут публично обсуждены.

На мой взгляд, разумное, вполне приемлемое требование.

– Что ж, – начал я, – хуже от этого никому не будет, наоборот…

Хамфри опять перебил меня.

– Господин министр хотел сказать, что в обсуждении нет необходимости. Вопрос детально изучен. Отчет министерства в скором времени будет опубликован.

«Он слишком много себе позволяет», – невольно мелькнула у меня мысль. Судя по всему, Джоан подумала то же самое.

– Послушайте! – вспылила она. – Я пришла сюда поговорить с Джимом!

– Вы с ним и говорите, – невинно улыбнулся сэр Хамфри.

– Но вместо него отвечаете вы!

Мне понятно ее раздражение. Иногда его стремление помочь приводит к обратному результату.

– У нас с господином министром единая точка зрения, – как ни в чем не бывало, отозвался мой постоянный заместитель.

– Чья точка зрения? Ваша? – возмущенно заявила мисс Литлер. – Послушайте (Это уже ко мне.), как мне стало известно из неофициальных источников, этот ваш комбинат будет производить химическое вещество, которое отравило Севезо и всю Северную Италию…

– Это заблуждение, – поспешил я ее разуверить, не давая сэру Хамфри вмешаться и сморозить очередную глупость. – Причиной катастрофы был диоксин, а мы имеем дело с метадиоксином.

– А разве это не то же самое вещество – только с приставкой «мета»?

– Да, конечно, – согласился я. – Но именно в ней и состоит все различие.

– Какое? Что означает «мета»?

Поскольку вопрос оказался для меня неожиданным (если не сказать – затруднительным), пришлось прибегнуть к помощи Хамфри.

– Все очень просто, – с готовностью откликнулся он. – «Мета» – заимствование из греческого.

(Как и все постоянные заместители, сэр Хамфри получил чисто гуманитарное образование. Обычно они изучают античную литературу, историю, философию, политику, экономику, языки. Однако не следует впадать в логическую ошибку, полагая, что постоянный заместитель министра административных дел должен быть специалистом в области управления. – Ред.)

Далее он пустился в пространные объяснения по поводу греческой приставки. В данном случае она якобы может означать «из диоксина», или «с диоксином», или «вместо диоксина» – в зависимости от того, значение какого падежа выполняет приставка «мета» – родительного или винительного, который в греческом иногда используется в качестве латинского творительного.

– Как вы, конечно, помните, господин министр, в греческом творительного нет, – заметил – впервые за все время – Бернард.

Я сказал, что не помню, и он пообещал к концу дня подготовить мне справку по греческой и латинской грамматике.

Честно говоря, я надеялся, что объяснения сэра Хамфри удовлетворят Джоан Литлер и она, подобно мне, не захочет показать собственное невежество. Увы, мне не повезло.

– Я ровным счетом ничего не поняла, – обезоружила она всех своей откровенностью.

Сэр Хамфри попробовал нейтрализовать ее высокомерным обращением.

– Ох! – вздохнул он. – Ведь это так просто! Лучше бы он этого не говорил. Ее глаза зло блеснули.

– И все же будьте любезны объяснить конкретное отличие диоксина от метадиоксина.

Ничего себе вопросик! Я растерялся. Хорошо, что Хамфри опять пришел мне на помощь.

– Конкретное отличие? – переспросил он. – Элементарно – метадиоксин является инертным соединением диоксина.

«Может, хоть этого будет достаточно», – с надеждой подумал я. Так нет.

Она вопросительно посмотрела на меня, я – на Хамфри.

– Э-э… Хамфри, – сказал я, краснея, – лично мне ваше объяснение кажется исчерпывающим, однако… э-э… не могли бы вы для мисс Литлер сделать его… э-э… несколько популярнее?

Он обдал меня ледяным взглядом.

– То есть, господин министр? Неужели снова искать правильный вопрос? Вот мучение! Но Джоан Литлер опередила меня.

– Что значит «инертный»? – спросила она.

Сэр Хамфри удивленно поднял брови. И в этот критический момент я вдруг отчетливо понял: ведь он тоже не имеет ни малейшего понятия о предмете нашего разговора.

– Инертный? – переспросил он. – Э-э… это значит «безобидный»…

Все в недоумении затихли.

– И мухи не обидит, – пробормотал Бернард.

Сделав вид, что не расслышал, я попросил его повторить, а поскольку он упорно молчал, я понял, что не ошибся.

– А что все это означает на практике? – после небольшой передышки снова ринулась в атаку Джоан Литлер.

– Вы имеете в виду прикладную химию? – спросил я. (У меня степень по экономике.)

– Вот именно, прикладную.

Я повернулся к своему постоянному заместителю. Происходящее меня начинало даже занимать.

– Что это означает в смысле прикладной химии, Хамфри? Он, как профессиональный игрок в покер, даже глазом не повел и покровительственно заметил, что объяснить это на дилетанском уровне попросту невозможно. Решив подыграть ему, я спросил:

– Вы сами-то разбираетесь в химии, Хамфри?

– Естественно, нет, господин министр. Я кончил стипендиальный класс! – гордо ответил он.

(В любой английской государственной школе – под «государственной» следует, конечно, понимать «частную» школу – стипендиальный класс означает класс «с гуманитарным уклоном». Если же речь идет об элитарной школе, то там можно вообще обойтись без точных дисциплин. – Ред.)

– Кстати, не могли бы вы заодно объяснить мне, что такое «соединение»? – игнорируя слова сэра Хамфри, продолжала Джоан.

– Вы что, тоже химию не изучали?

– Нет, а вы?

Совершенно неожиданно ситуация из драматической превратилась в комическую. Выходило, что ни один из нас ничего не смыслит в предмете, который мы так горячо обсуждали. Смех, да и только. Джоан, Хамфри, Бернард и я пытались решить проблему государственного значения, хотя более не сведущих в данном вопросе людей, пожалуй, не сыскать во всей Великобритании!

(Примечательно, что никому из присутствовавших и в голову не пришло позвонить сэру Уолли Макфарленду. Впрочем, кто он такой? Всего лишь специалист и председатель национализированной отрасли промышленности, о которой идет речь. – Ред.)

Я смущенно, словно провинившийся школяр, улыбнулся.

– Гм, надо бы, конечно, хоть что-нибудь узнать об инертных соединениях…

Не оценив юмора, Хамфри предпринял еще одну отчаянную попытку спасти положение.

– Соединение – это… скажем, вы все наверняка знаете, что такое «сложные проценты», не так ли? (Мы с Джоан синхронно кивнули.) Процент соединяется с процентом, счет растет, и все счастливы. Собственно, в этом и заключается смысл «соединения». Предельно просто.

Я пристально посмотрел ему в глаза: неужели он надеется, что этот номер у него пройдет? Затем перевел взгляд на Джоан Литлер. Она тоже вопросительно поглядела на Хамфри. Но на этот раз не возразила.

Воспользовавшись моментом, я решил поскорее закончить тягостную беседу.

– Итак, подводя итоги, следует с удовлетворением отметить, что в принципе наши точки зрения совпадают и мы едины в своем намерении претворить упомянутый проект в жизнь…

– Я такого намерения не высказывала, – запротестовала Джоан.

Снова тупик! Ну как доказать ей, что у диоксина и метадиоксина ничего общего, кроме сходства в названии?

Я лихорадочно пытался найти хоть какую-нибудь образную аналогию.

– Вот, к примеру, Литлер и Гитлер. Мы же не сравниваем вас с Гитлером потому только, что у вас схожие фамилии!

Я, конечно, понял, что допустил ужасную бестактность, но было уже поздно. Слово не воробей…

– Это не имеет отношения к делу! – вспыхнула она.

– А что же имеет? – обратился я к ней, заранее зная, каков будет ответ.

– То, что комбинат будет в моем избирательном округе!

В целом я понимал ее тревогу, но, если Хамфри сказал мне правду, она опасается совершенно напрасно.

– Ваш округ только выиграет, – успокоил я ее. – Новые рабочие места, заказы, деньги… Разве что эти бесноватые пошумят – из общества по охране природы. Если все взвесить, вряд ли это будет нам стоить больше каких-нибудь двухсот голосов.

– Я прошла большинством в девяносто один голос, – сухо заметила она.

Как же я упустил это из виду?! Она безусловно права. Мне совершенно ни к чему ставить под удар неустойчивый округ, особенно если в парламенте его представляет ЛПС ПМ!

– К тому же не следует забывать, – продолжала она, – что по соседству еще три избирательных округа и все неустойчивые, с большинством куда менее двухсот голосов.

Я, честно говоря, растерялся, но тут на помощь снова подоспел сэр Хамфри.

– Мисс Литлер, вы позволите?… Она молча повернулась к нему.

– Так вот, ваше счастье, если БКК откроет в вашем округе пропаноловый комбинат, верно, господин министр?

– Конечно, счастье, – подтвердил я.

– Новые рабочие места, – воодушевленно продолжал мой постоянный заместитель, – дополнительные средства в местный бюджет, выгодные экспортные заказы…

– Экспортные заказы! – Я многозначительно поднял указа тельный палец.

– Более того, управление в Вашингтоне официально объявило, что метадиоксин безвреден.

– Вот видите, в Вашингтоне, – сказал я.

– В ближайшее время и мы опубликуем аналогичное заявление. По мнению господина министра, проект сулит колоссальные выгоды как вашему избирательному округу, так и всей стране.

– А если метадиоксин все-таки окажется вредным, – не утер пел я, – обещаю вам не допустить его производства. Но, чтобы не оказаться в глупом положении, надо подождать вердикта специалистов.

Джоан Литлер окинула меня хмурым взглядом, затем сэра Хамфри. Решительно встала и заявила, что не удовлетворена нашими объяснениями. Я ее не осуждаю. Если бы речь шла о моем избирательном округе, я бы тоже не чувствовал себя удовлетворенным. На прощание она посоветовала мне не забывать, что членом парламента я стал только благодаря нашей партии и быстренько расстанусь с министерским креслом, если на следующих выборах партия проиграет.

Тут она безусловно права.

Не говоря уж о том, что не позднее завтрашнего дня содержание нашей беседы станет известно ПМ!

Она еще не успела закрыть дверь, как Хамфри вскочил и вопросительно посмотрел на меня, ожидая разрешения «дать делу ход». Я сказал, что хочу еще подумать, и попросил Бернарда подготовить мне всю документацию.

Внимательнейшим образом просмотрел дома все материалы по пропанолу. По-прежнему не знаю, что делать.

В отличие от сэра Хамфри и сэра Уолли, у меня нет полной уверенности, что комиссия Хендерсона сделает положительные выводы.

Я пригласил к себе Хамфри и выразил пожелание побеседовать с председателем комиссии.

По мнению моего постоянного заместителя, в такой встрече не было практической необходимости. Кандидатуру председателя отбирали очень тщательно, к тому же профессор Хендерсон – признанный авторитет в области биохимии.

Кандидатуру-то отбирали тщательно, я не сомневаюсь. Но с какой целью? Чтобы выводы комиссии не разошлись с мнением сэра Уолли и сэра Хамфри? Они же не настолько глупы, чтобы публично заявить о безопасности метадиоксина, если на самом деле опасность существует! По-моему, я снова в замкнутом круге.

– Ну а если комиссия займет выжидательную позицию, мол, «поживем – увидим»?

– В таком случае мы положим ее отчет под сукно и опубликуем американский вариант, – бодро ответил мой постоянный заместитель.

Его оптимизм не рассеял моих сомнений. Допустим, я дам «добро», а потом произойдет авария?… О последствиях лучше даже не думать!

– Как вы считаете, Хамфри, есть ли хоть малейшая вероятность, что комиссия выскажет сомнения в безопасности метадиоксина?

– Вероятность? – недоуменно переспросил он. – Никакой. Он абсолютно безопасен.

Странно. Он на сто процентов уверен в своей правоте и в то же время готов похоронить отчет комиссии, если она займет выжидательную позицию.

– Почему вы намерены наложить запрет на отчет Хендерсона?

– Запрет? – Казалось, он оскорблен в лучших чувствах. – Ни о каком запрете и речи быть не может! Просто не публиковать его. А это другое дело.

– Есть ли разница?

– Огромная! Запрет – орудие тоталитарных режимов. Для свободной страны такое неприемлемо. Мы демократическим путем принимаем решение – публиковать или не публиковать.

А что, его рассуждения не лишены смысла. Но как я в таком случае отобьюсь от прессы и парламента? Мы, мол, рассчитывали получить от комиссии Хендерсона подтверждение нашей позиции, а когда его не последовало, сделали вид, будто отчета не существует вовсе? Я поделился этими опасениями со своим постоянным заместителем.

– Не остроумно, господин министр.

– Хорошо, а что мне говорить, если мы решим не публиковать отчет?

– Существует хорошо отработанная практика.

– Отработанная практика? Впервые слышу. И в чем же она состоит?

– В дискредитации нежелательного документа.

– Каким образом?

Я взял ручку и открыл блокнот. Может, пригодится и для дискредитации некоторых на редкость глупых партийных документов?

Первый этап: интересы общества.

1. Намекнуть на соображения безопасности.

2. Подчеркнуть, что данный материал допускает возможность неверной интерпретации… Следовательно, может быть использован для оказания негативного давления на правительство.

(Неверно интерпретировать можно буквально все… даже Нагорную проповедь. Будь она отчетом правительственной комиссии, сэр Хамфри Эплби, без сомнения, доказал бы нежелательность ее публикации на том основании, что она являет собой пример безответственности. В частности, утверждение, что «кроткие наследуют мир», может нанести непоправимый ущерб нашему оборонному бюджету. – Ред.)

3. Сослаться, что целесообразнее было бы подождать результатов более широкого и детального исследования на долгосрочной основе.

4. Если такого исследования нет и в помине, тем лучше: можно создать авторитетную комиссию и выиграть еще больше времени.

Второй этап: дискредитация нежелательных для публикации материалов.

Дискредитировать такие материалы, безусловно, намного проще, чем уже опубликованные. Надо организовать для прессы несколько «утечек». Например, о том, что:

а) остается без ответа ряд важных вопросов;

б) не сделаны четкие выводы;

в) конкретная информация допускает различные толкования;

г) имеются явные противоречия;

д) некоторые кардинальные аспекты проблемы вызывают сомнение. Пункты «а» – «г» будут верны в любом случае, ибо это можно сказать практически о всех печатных материалах – даже необязательно предварительно их читать. Вопросы, оставшиеся без ответа, всегда найдутся – хотя бы потому, что их никто не задавал. Что же касается пункта «д», то если эти кардинальные аспекты ни у кого не вызвали сомнений, вызовите их сами. Тогда они появятся и у других.

Третий этап: дискредитация рекомендаций.

Данная цель легко достигается с помощью умелого употребления дежурных фраз вроде:

а) «… не является серьезной основой для выработки долгосрочных решений…»;

б) «… не содержит достаточной информации для глубоких оценок…»;

в) «… не может служить основанием для радикальных изменений существующей политики…»;

г) «… в широком смысле только подтверждает текущую практику…».

Фразы такого рода создают душевный комфорт у тех, кто не читал данного материала и кто не желает перемен, то есть практически у всех.

Четвертый этап: если и после третьего этапа остаются сомнения – дискредитируйте автора отчета.

Делается это неофициально с помощью намеков и слухов о том, что он (она):

а) предубежден против правительства;

б) жаждет известности;

в) выслуживается, чтобы получить рыцарское звание;

г) выслуживается, чтобы получить руководящий пост;

д) ранее являлся консультантом ТНК (транснациональной корпорации. – Ред.) или хочет стать консультантом какой-нибудь ТНК.

О нашем пропаноловом комбинате говорили в вечерней программе новостей. Черт бы их всех побрал! Эти чокнутые защитники окружающей среды каким-то образом пронюхали про него и устроили в Мерсисайде настоящий скандал.

И хотя диктор ТВ прямо не называл пропанол опасным веществом, но не утверждал и обратного, прикрываясь вводными конструкциями типа «судя по всему», «предполагается», «согласно заявлению…» и т п.

(Нам удалось раздобыть стенограмму выпуска теленовостей Би-би-си от 9 июня, которую мы приводим практически без сокращений. – Ред.)

Сегодня утром первым делом вызвал Хамфри и заявил ему, что метадиоксин – это динамит.

– Вы ошибаетесь, господин министр, метадиоксин совершенно безвреден.

– Возможно, в химическом смысле, – возразил я, – но в политическом он просто смертелен.

– Он абсолютно безвреден, – упрямо твердил мой постоянный заместитель.

– Меня, во всяком случае, он прикончит в два счета, – не уступал я.

В это время зазвонил телефон. Политический отдел канцелярии премьер-министра. Джоан Литлер, конечно же, позаботилась, чтобы Номер Десять не пропустил вчерашнего выпуска теленовостей.

Я, как мог, объяснил: речь идет о проблеме местного значения, и пропаноловый проект сулит экспортные заказы и рабочие места. Сколько новых рабочих мест? Всего лишь девяносто, был вынужден признать я, но… хорошо оплачиваемых и к тому же в районе с высоким уровнем безработицы.

Мои аргументы не произвели большого впечатления. Со мной говорил главный политический советник, но звонил он, безусловно, по прямому указанию свыше. Понимая, что вступать в конфликт с ПМ из-за такой ерунды было бы по меньшей мере неразумно, я поспешно пробормотал в трубку (хотя наш разговор слушал сэр Хамфри и, наверное, по своему телефону – Бернард) о своем согласии с их точкой зрения, то есть с тем, что не стоит рисковать тремя или даже четырьмя неустойчивыми округами.

Я положил трубку. Хамфри не сводил с меня возмущенного взора.

– Хамфри, – как можно мягче произнес я, – меня вдруг осенило…

– Я так и понял, – сухо заметил он.

Я пропустил его завуалированный упрек мимо ушей и привел веские доводы против авантюры с пропанолом. Например, потеря общественного доверия…

– Вы хотите сказать «голосов», – уточнил он. Я с возмущением отверг это предположение.

– Сами по себе голоса не являются решающим аргументом. Но не считаться с волей народа? Мы живем в демократической стране. А народ высказался против проекта.

– Народ несведущ, его легко сбить с толку, – презрительно отмахнулся сэр Хамфри.

– Ну, это уж слишком! Не забывайте: народ избрал меня! Последовало красноречивое молчание. Затем сэр Хамфри примирительно сказал:

– Господин министр, через неделю эта буря в стакане воды утихнет, зато через год современный пропаноловый комбинат в Мерсисайде начнет приносить людям реальную пользу.

– В политике неделя – срок немалый, – назидательно заметил я. (Изречение принадлежит Гарольду Вильсону. – Ред.)

– В правительстве год – срок небольшой, – парировал мой постоянный заместитель.

Есть от чего прийти в бешенство. Это он, может быть, в правительстве, но я-то в политике и не желаю вызывать недовольство ПМ!

Затем Хамфри упрекнул меня, что я ставлю интересы партии выше интересов страны. Я посоветовал ему придумать новое клише, это уже устарело.

В разговор вмешался Бернард: он, видите ли, уловил в словосочетании «новое клише» некоторое логическое противоречие. Благодарю тебя, старина Бернард! Помог, называется!

Я предпринял еще одну попытку убедить своего постоянного заместителя.

– Хамфри, вы ничего не хотите понять, потому что надежно защищены. А я хочу выжить. И не пойду против ПМ!

Я, к немалому удивлению, расслышал в его ответе нотки горечи, хотя он и прозвучал обидно для меня:

– Господин министр, неужели непременно надо всякий раз влезать на вымазанный салом ярмарочный столб?

– Хамфри, – с достоинством сказал я, – вымазанный салом столб очень важен. И на него приходится влезать всякий раз.

– Но почему?

– Хотя бы потому, что он есть.

В сегодняшней «Таймс» опубликована возмутительная статья. Явная утечка.

Я пришел в ярость и призвал Бернарда к ответу: каким это образом прессе раньше меня стало известно содержание отчета?!

– Очевидно, утечка, – объяснил он.

Глупый мальчишка! Это ясно и без него. Меня интересует: кто? Впрочем, если подумать, он не так уж и глуп. Наверняка знает, просто не хочет говорить.

– На нем же должен стоять гриф «Секретно»! – кипятился я.

– Хорошо хоть не «Для служебного пользования», – вздохнул он.

(Бернард хотел сказать, что материал с грифом «Для служебного пользования» попал бы в газеты еще раньше. – Ред.) На этот раз Бернарду не удастся увильнуть.

– Кто виноват в утечке? – спросил я в лоб. – Хамфри?

– Нет, господин министр. Уверен, это не он.

– Уверены?

– Э-э… скорее всего, не он.

– Не он?

– Полагаю, это мог сделать кто-нибудь еще, – извиняющимся тоном пролепетал мой личный секретарь.

– Утечки – позорное явление! – с пафосом произнес я. – Не понятно, почему все склонны винить в них политиков.

– Видимо, потому, что были прецеденты, – осторожно заметил Бернард.

Я посмотрел на него осуждающе.

– Разве можно сравнить процент наших утечек с теми, что направлены против нас?

Я внимательно перечитал статью. В ней явно чувствовался слог сэра Хамфри: «Воплощение политической трусости…», «У Хэкера нет выбора…» – и так далее, и тому подобное.

Неужели Хамфри всерьез рассчитывает загнать меня в угол… то есть заставить идти у него на поводу?

Что ж, посмотрим!

Я получил копию отчета Хендерсона в субботу. Всего-навсего на два дня позже «Таймс».

Что ж, отчет действительно не оставляет мне выбора. Во всяком случае, пока я его не вижу. Авторы утверждают, что пропанол – совершенно безвредное вещество.

С другой стороны, статья в «Таймс» меня ни к чему не обязывает. Ведь в ней дается неофициальная информация по проекту отчета.

Первым в списке посетителей сегодня стоял сэр Уолли Мак-фарленд. Вместе с ним в кабинет вошел сэр Хамфри. Сюрпризы, сюрпризы!

Причем оба выглядели что-то слишком веселыми и жизнерадостными.

Я предложил им сесть, и сэр Уолли без лишних слов приступил к делу.

– Судя по сообщениям прессы, господин министр, комиссия Хендерсона целиком на нашей стороне.

Он, вероятно, думает, что я тоже на их стороне. Нет, вряд ли. Хамфри наверняка его подготовил. Просто он притворяется, что так думает.

– Да, я читал статью в «Таймс». Позавчера, – сказал я ледяным тоном и пристально посмотрел на своего постоянного заместителя.

Он смущенно заерзал.

– Эта комиссия – как дырявое решето.

Так, утечка – его рук дело. Никаких сомнений. А Хамфри, как ни в чем не бывало, продолжал:

– Господин министр, теперь нам ничто не мешает дать «добро» новому комбинату, не правда ли?

– Не знаю, не знаю. – Я предпочел не отвечать. В разговор снова вступил сэр Уолли.

– Послушайте, Джим, мы дрались за этот контракт целых два года. Он крайне важен для нас. Я – председатель и несу ответственность… Кроме того, я как химик могу заверить вас – метадиоксин абсолютно безвреден.

– Почему вы, специалисты, всегда так убеждены в своей правоте? – холодно поинтересовался я.

– А почему вы считаете, что чем менее вы компетентны, тем более правы? – огрызнулся сэр Уолли.

Да, я не специалист и не претендую на это. Я так прямо и заявил:

– Министры не обязаны быть специалистами. Министрам, если хотите, потому и доверяют руководство, что больше они ни в чем не разбираются…

– Вы не отрицаете этого? – обрадовался сэр Уолли. Я не заметил расставленной мне ловушки.

– Да, не разбираются в технических вопросах. Обязанность министра – заботиться об интересах нации, и потому я пока не имею права с вами согласиться.

Сэр Уолли вскочил, выйдя из себя (нет, пожалуй, в обратном порядке).

– Да будет вам, Хэкер! Ваше решение ошибочно, вы сами это понимаете. От него за версту разит глупостью и трусостью!

Я тоже рассердился. И тоже встал.

– Я не трус!

– Сядьте! – прошипел он.

Глаза его сверкали, казалось, он вот-вот набросится на меня с кулаками. Вовремя вспомнив, что благоразумие равнозначно доблести, я последовал его совету.

Едва сдерживаясь и брызжа во все стороны (включая мой стол) слюной, сэр Уолли заявил, будто я веду себя так из страха «потерять несколько сот невежественных, недальновидных, попросту глупых избирателей».

– Это политика, – спокойно объяснил я ему.

– Вот именно! – презрительно согласился он и направился к двери. Но на полпути остановился. – Я обращусь к министру промышленности! Я готов подать в отставку, если вы заблокируете проект! – И хлопнул дверью.

Мы с Хамфри молча смотрели друг на друга.

После паузы мой постоянный заместитель светским тоном произнес:

– Каково ваше впечатление от визита, господин министр?

Не желая выказывать тревогу, я как можно беззаботней ответил:

– Придется найти другого председателя, только и всего.

– Найти другого председателя? – Сэр Хамфри не поверил собственным ушам. – Другого? Да на эту работу ни один нормальный человек не пойдет! Никто не захочет быть председателем национализированной отрасли. «Позолоченное рукопожатие»[77] – все, на что они согласятся!

– Найдем кого-нибудь, – беспечно заявил я, хотя внутренне вовсе не был так уверен.

– Ну да, найдете, – фыркнул сэр Хамфри. – Какую-нибудь бездарь или американскую развалину.

– Не обязательно, – возразил я.

– Интересно, каким образом? Как вы собираетесь найти достойную замену сэру Уолли? Кто пойдет на это место, зная, что его предшественника вынудили уйти в отставку, когда он принял разумное деловое решение, а мы заблокировали его из политических соображений?

«Какой смысл снова возвращаться к тому, с чего мы начали?» – подумал я и прямо сказал:

– Просто у меня нет выбора.

Сэр Хамфри попробовал было взять меня лестью.

– Господин министр, – вкрадчиво улыбнулся он, – министр волен делать все, что считает нужным…

– Нет, не волен, – оборвал я его. – Он выполняет волю народа. Я – только лидер и должен вести народ, куда он хочет. У меня чистая совесть и чистые руки.

– Сохранить руки чистыми, когда лезешь вверх по вымазанному салом столбу? Интересно, как это вы себе представляете? – сказал он и гордо удалился.

Сегодня воистину я завоевываю друзей и влияние!

Со мной остался лишь старина Бернард.

После небольшой паузы мы приступили к обсуждению последствий, которых следовало ожидать в свете назревающего скандала. Главное – не дать Уолли поднять шум в прессе. Надо лишить его возможности выступить в «Панораме» с публичным обвинением против меня в политическом вмешательстве.

Да, дилемма не из простых. Если я заблокирую пропаноловый контракт, «Таймс» и «Дейли телеграф» завопят о «политической трусости», а если я дам ему «добро», «Дейли миррор» и «Сан» объявят меня «убийцей нерожденных младенцев». Неужели нет выхода?

Вот если бы в отчете Хендерсона была хоть тень сомнения относительно безвредности метадиоксина. Но, увы!… Я перечитал его дважды.

Но ведь отчет еще никто не читал. Он еще не готов. Это только проект!

Интересная, перспективная мысль. Завтра надо обязательно переговорить с Бернардом. Возможно, лучший, чтобы не сказать – единственный, выход из положения – лично встретиться с профессором Хендерсоном. Пока не поздно.

Сегодня утром первым делом спросил у Бернарда, не из Кембриджа ли, случайно, профессор Хендерсон.

Бернард утвердительно кивнул.

– А из какого колледжа? – как можно безразличнее спросил я.

– Из Кингза, – ответил он. – А что?

– Да так, пустяки. Просто подумал, не однокашники ли мы. Ошибка! Досадный промах!

– Разве вы не из ЛЭШа? – удивился Бернард.

– Да-да, конечно, – смущенно пробормотал я.

Научусь ли я когда-нибудь не ставить себя в идиотское положение?!

Ничего не оставалось, как попросить его принести досье на Хендерсона и телефонный справочник Кембриджа.

Бернард глубоко вздохнул, очевидно, собираясь с духом, и несколько напряженным голосом сказал:

– Господин министр… вы, без сомнения, понимаете… то есть я понимаю… у вас совершенно иные намерения… но… э-э… мне представляется недопустимым пытаться оказать давление на председателя независимой комиссии…

Я искренне с ним согласился. Конечно, это недопустимо. Более того, немыслимо!

– Просто я вдруг вспомнил, что надо бы повидать своего старинного приятеля, Кричтона – ректора Кингза. Вас не затруднит набрать номер его телефона?

Бернард молча кивнул…

– Ну а там, кто знает? – добавил я. – Вдруг профессору Хендерсону тоже придет в голову заскочить к ректору на чашку чая. Счастливое стечение обстоятельств – иначе ведь не назовешь.

Поразмыслив, Бернард согласился, что это выглядело бы достаточно естественно, поскольку оба они из одного колледжа.

– В случайном совпадении ничего не допустимого – нет, как вы считаете, Бернард?

Его ответ последовал незамедлительно:

– Разумеется, нет, господин министр! Недопустимыми могут a priori быть лишь намеренные действия, а совпадение их исключает.

NB: Надо активнее использовать такие красивые обороты. Желательно с латынью.

Провел на редкость приятный и полезный день в Кембридже.

Встречался с Кричтоном. Сейчас он – пэр и ведет размеренную академическую жизнь.

Я поинтересовался, что он ощутил, оказавшись у лордов.

– Будто из фауны попал во флору, – ответил он.

По странному совпадению, на чай был приглашен и профессор Хендерсон. Кричтон представил нас друг другу. Профессор несколько смутился.

– Честно говоря, я никак не ожидал увидеть здесь господина министра, – признался он.

Мы оба согласились, что это – удивительное совпадение. Кричтон, в свою очередь, был немало удивлен тому, что мы с Хендерсоном, оказывается, знакомы.

– Мы никогда не встречались, – объяснил я. – Но в настоящее время профессор готовит для моего министерства важный правительственный отчет.

– Надо же, какое совпадение! – поразился Кричтон.

Мы с Хендерсоном дружно подтвердили, что совпадение и впрямь поразительное.

За чаем Хендерсон выразил надежду, что я полностью удовлетворен проектом его отчета.

– «Полностью» – не то слово. Я в восторге! – заверил я и добавил, что понимаю, как ему было нелегко.

Профессор с присущей ему скромностью и откровенностью признал: самую трудоемкую часть работы фактически выполнило управление в Вашингтоне.

– А приходилось ли вам раньше готовить правительственные отчеты? – полюбопытствовал я.

– Никогда, – ответил он.

– О, поздравляю вас! Теперь ваше имя войдет в историю: отчет Хендерсона!… Пожалуй, он принесет вам бессмертие.

Я ему явно польстил. Он довольно улыбнулся и сказал, что никогда над этим не задумывался.

«Пора бить прямой левой», – подумал я и, как бы между прочим, заметил:

– Но если что-нибудь выйдет не так…

И умолк. Он насторожился.

– Не так? – Маленькие академические глазки за большими академическими очками вдруг часто-часто заморгали.

– То есть если метадиоксин окажется не столь безвреден, как вы утверждаете. Тогда ваша карьера… Вы очень смелый человек…

Профессор Хендерсон заерзал. По-видимому, он не относил смелость к качествам, которыми должен обладать ученый его ранга. И вместе с тем был озадачен, так как не понимал, куда я клоню.

– Позвольте, позвольте, но ведь ни один из стандартных тестов не показал никаких признаков токсичности метадиоксина.

Я выдержал многозначительную паузу. Для большего эффекта.

– Ни один из стандартных тестов. То-то и оно…

Еще одна пауза.

– Что вы имеете в виду?! – выкрикнул он неожиданно высоким срывающимся голосом, мало вязавшимся с его внушительной комплекцией.

Я неторопливо достал свою записную книжку.

– Забавное совпадение. В поезде по дороге сюда я сделал кое-какие записи. Конечно, я не биохимик, но, по имеющейся у меня информации, вашингтонский доклад не дает ответа на ряд важных вопросов.

Он наморщил лоб.

– Э-э… – произнес он и остановился.

– Кроме того, – не давая ему передышки, продолжал я, – ваш доклад не содержит достаточно четких выводов, приведенные в нем данные допускают иные толкования, некоторые принципиальные положения вызывают сомнения.

Хендерсон растерянно смотрел на меня.

– Да, но… иное толкование допускают любые данные…

Я снова перебил его:

– Вот именно! Поэтому более широкое и детальное исследование вопроса на долгосрочной основе может дать иные результаты.

– Ну, безусловно… – начал он.

– Значит, вы понимаете: если хоть что-либо выйдет не так, пусть даже через десять лет, то пресса тут же возьмет на мушку ваш отчет. А если к тому же выяснится, что вы проводили лабораторные испытания для транснациональной фармацевтической корпорации…

Он в ужасе всплеснул руками.

– Но ведь это было пятнадцать лет назад!

– Четырнадцать, – поправил я. (Все-таки личное досье – на редкость полезная штука!) – Впрочем, вы и без меня знаете, что такое пресса. «Нет дыма без огня» и так далее. Даже если ровным счетом ничего не было. В момент накинут петлю на шею.

Видя, что Хендерсон сдается, я усилил нажим.

– Если все же что-либо выйдет не так, газетчики набросятся на вас, как стая голодных шакалов: «Мучительная агония жертв отчета Хендерсона!»

От страха профессор чуть не лишился дара речи. Затем, с трудом собравшись, он залепетал что-то маловразумительное вроде: «Да-да, конечно… видите ли, я… э-э… что же мне теперь делать? То есть я не могу изменить отчет. Метадиоксин – безвредное вещество, и в отчете это подтверждается. Как же быть?»

Взгляд его был полон мольбы и отчаяния. Но я удержался от опрометчивого шага. Мне ни к чему загонять себя в ловушку, подсказывая, как надо изменить его независимый отчет.

– Да, сложное положение. По-моему, у вас нет выбора, – посочувствовал я.

Наливая себе чашку чая, я краем глаза увидел, как Кричтон, мой добрый, верный Кричтон, подошел к Хендерсону и предложил ему булочку с маслом.

Я знал, о чем у них пойдет разговор. Он скажет Хендерсону, что переделать надо только заключение. Это единственное, чем интересуются газетчики, на остальное они просто не обратят внимания.

Пока что заключение звучит следующим образом:

Уверен, Кричтон предложит ему отличную формулировку. И, не сомневаюсь, Хендерсон последует его совету.

Победа!

Сегодня мне принесли окончательный вариант отчета Хендерсона. В нем ничего не изменено, за исключением последнего абзаца, который теперь звучит так:

Я вызвал Бернарда и попросил его подготовить сообщение для печати.

Затем я отменил все запланированные встречи и отправился поездом в Ливерпуль, где должна была состояться очередная демонстрация протеста. Там в присутствии множества людей, а также извещенных заранее представителей радио, прессы и телевидения я победоносно заявил о своем решении не давать согласия на производство пропанола в Мерсисайде.

Теперь уже можно смело утверждать: на следующих выборах эти четыре неустойчивых округа будут наши.

Вечером с удовольствием следил за выступлением сэра Уолли по телевидению. Естественно, ни о какой отставке не было и речи – мы переиграли его по всем статьям.

Он просто сказал: раз комиссия Хендерсона имеет основания сомневаться в безопасности метадиоксина – вопрос о его производстве отпадает сам собой.

Никогда не видел сэра Хамфри в большей ярости, чем сегодня.

– Чувствуете себя героем? – неприязненно спросил он.

– А почему бы и нет? – ответил я. – ПМ будет просто в восторге.

– Более нелепое деловое решение трудно себе представить, – злобно ощерился он.

– Более умное политическое решение вряд ли возможно, – уверенно произнес я, пропустив мимо ушей очередное хамство моего постоянного заместителя.

Бернард упорно молчал.

– А что вы думаете по этому поводу, Бернард? – безжалостно спросил я.

Его лицо выражало отчаяние.

– Мне кажется… что, принимая во внимание все обстоятельства… и… э-э… тщательно взвесив… э-э… то есть с учетом возможных последствий и различных точек зрения… я считаю своим долгом отметить, что… э-э… вы очень здорово смотрелись по телевизору, господин министр.

С удовольствием понаблюдав за мучительной попыткой Бернарда выкрутиться из сложного положения, я снова повернулся к сэру Хамфри.

– Да, кстати, нельзя ли как-нибудь поощрить профессора Хендерсона: орден Британской империи или еще что-либо в этом роде?

Мое предложение повергло сэра Хамфри в ужас.

– Ни за что на свете! Он абсолютно ненадежен, у него полностью отсутствует умение делать правильные выводы… Мне до сих пор не понятно, почему он так неожиданно изменил последний абзац, чем поставил под сомнение весь отчет!

– Потому что он умеет делать правильные выводы и вдобавок обладает массой достоинств и личным обаянием… – не задумываясь, ответил я и только потом понял, что сказал!

Хамфри тоже все понял.

– Помнится, вы говорили, что никогда с ним не встречались.

– Интеллектуальных достоинств, – моментально нашелся я. Но моего постоянного заместителя не так легко провести.

– А как насчет личных качеств? – иронически заметил он. Я слегка растерялся.

– Он… э-э… он очаровательно пишет, так ведь, Бернард?

– Да, господин министр, – верный чувству долга, подтвердил Бернард.

На сэра Хамфри в этот момент стоило посмотреть.