"Пиппи Длинныйчулок 1-3" - читать интересную книгу автора (Линдгрен Астрид)

ПИППИ ПРИГЛАШАЮТ НА ЧАШКУ КОФЕ

Мама Томми и Анники пригласила на чашку кофе несколько дам. И поскольку она напекла столько всякой всячины, что ее на всех бы хватило, она и подумала: пожалуй, Томми с Анникой могли бы заодно пригласить и Пиппи. По крайней мере, думала она, у нее будет меньше хлопот с собственными малышами.

Томми и Анника от всего сердца обрадовались, услыхав об этом кофепитии, и тотчас побежали к Пиппи, чтоб пригласить ее. Пиппи ходила по саду и поливала из старой заржавленной лейки чахлые цветы, которые еще оставались у нее. Поскольку именно в тот самый день с неба непрерывным потоком лил дождь, Томми сказал Пиппи, что, пожалуй, это совершенно ни к чему.

– Да, хорошо тебе говорить, – с досадой сказала Пиппи. – Я, может, всю ночь не спала и радовалась, что встану и буду поливать цветы. Так неужели я позволю, чтобы такой мелкий дождик помешал мне! Заруби себе это на носу!

Но тут Анника преподнесла восхитительную новость: Пиппи приглашена на чашку кофе.

– На чашку кофе... я? – вскричала Пиппи и на нервной почве, вместо куста роз, о котором, собственно говоря, и шла речь, стала поливать из лейки Томми.

– О, как все это будет! Ой, как я волнуюсь! Подумать только, а что, если я не смогу как следует вести себя?

– Нет, ты точно сможешь, – утешила ее Анника.

– Не будь так уверена в этом, – сказала Пиппи. – Я, конечно, попытаюсь, можешь не сомневаться, но я много раз замечала, что людям не нравится, как я себя веду. И это несмотря на то, что я стараюсь вести себя как нельзя лучше. На корабле мы никогда не придавали этому большого значения. Обещаю, что буду стараться изо всех сил и вам не придется стыдиться меня.

– Чудесно! – сказал Томми и помчался как стрела вместе с Анникой домой под дождем.

– В три часа пополудни, не забудь! – крикнула Анника, выглядывая из-под зонтика.

Ровно в три часа пополудни по лестнице дома семейства Сеттергрен поднималась весьма изысканная фрекен. Это была Пиппи Длинныйчулок. Свои рыжие волосы она, в виде исключения, распустила, и они, словно львиная грива, падали ей на плечи и спину. Она размалевала свои губы яркокрасным фломастером, а к тому же еще намазала сажей брови. Так что вид у нее был почти грозный и внушающий страх. Красным же мелком она размалевала также ногти, а туфли украсила огромными зелеными бантами.

– Похоже, я буду самой шикарной на этом пиру, – удовлетворенно пробормотала она себе под нос, когда звонила у дверей.

В большой комнате семейства Сеттергрен сидели три важные дамы, а также Томми с Анникой и их мама. Стол был великолепно накрыт, а в камине горел огонь. Дамы спокойно и тихо беседовали между собой, а Томми и Анника, сидя на диване, рассматривали альбом. Все было так мирно!

Но внезапно мир был нарушен.

– К оружииииииию!

Пронзительный командный окрик раздался из прихожей, и в следующий миг на пороге уже стояла Пиппи Длинныйчулок. Она закричала так громко и так неожиданно, что дамы просто подскочили.

– Отряд, вперед МАРШ! – раздался следующий окрик, и Пиппи, чеканя шаг, подошла прямо к фру Сеттергрен.

– Отряд, СТОЙ!

Она остановилась.

– Руки вперед, АТЬ, ДВА! – закричала она и обхватила обеими руками руку фру Сеттергрен, которую начала сердечно трясти.

– Колени СОГНУТЬ! – снова закричала она и сделала красивый книксен.

Потом, улыбнувшись фру Сеттергрен, Пиппи приветливо сказала:

– Вообще-то я зверски стеснительная, так что если бы я не отдавала приказания самой себе, то просто осталась бы в прихожей, тряслась бы от страха и не посмела бы войти.

Затем она ринулась к другим дамам и расцеловала их в обе щеки.

– Шармонт, шармонт [6], какая честь для меня, – сказала она, потому что слышала, как один шикарный господин говорил однажды при ней эти слова одной даме.

Потом Пиппи уселась в самое лучшее кресло, какое только попалось ей на глаза. Фру Сеттергрен предполагала, что дети поднимутся наверх, в комнату Томми и Анники. Но Пиппи спокойно продолжала сидеть, потом ударила себя рукой по коленям и, бросив взгляд на накрытый кофейный стол, сказала:

– В самом деле, это выглядит ужасно аппетитно. Когда сядем к столу? Но тут вошла служанка Элла с кофейником, и хозяйка дома пригласила гостей:

– Прошу к столу!

– Чур, я первая! Я первая! – вскричала Пиппи и в два прыжка очутилась у стола.

Она разом сгребла со стола столько пряников, сколько могло поместиться на тарелке. Она швырнула пять кусков сахара в свою кофейную чашку, вылила в ту же чашку полсливочника и двинулась со своей добычей обратно к креслу прежде, чем дамы успели даже подойти к столу.

Вытянув вперед ноги, Пиппи поставила тарелку с пряниками на пальцы ног. Затем, бодро макая пряники в кофе, принялась впихивать их себе в рот, да столько, что не могла вымолвить ни слова, как ни старалась. Одним движением руки она опустошила целую тарелку с пряниками. Затем поднялась, ударила в тарелку как в бубен и подошла к столу, чтобы посмотреть, не осталось ли там еще пряников. Дамы неодобрительно смотрели на нее, но она их просто не замечала. Весело болтая, ходила она вокруг стола и хватала пряники то тут, то там.

– Как все-таки мило с вашей стороны пригласить меня, – говорила она.

– Меня ведь никогда раньше не приглашали на чашку кофе.

На столе стоял также большой торт со взбитыми сливками. Посредине торта красовался кусочек красной конфетки. Заложив руки за спину, Пиппи неотрывно смотрела на этот торт. Внезапно наклонившись вперед, она схватила губами вожделенный кусочек конфеты. Но нырнула она губами в торт слишком быстро. И когда оторвала от него губы, все лицо ее было сплошь залеплено сливками.

– Ха-ха-ха! – залилась смехом Пиппи. – Теперь мы можем поиграть в жмурки, ну, в слепого козла [7]. Потому что здесь, по крайней мере, мы получаем слепого козла даром. Я не вижу ни грамма.

Высунув язык, она слизнула со своего лица все сливки.

– Да, ужасная беда случилась с этим тортом, – сказала она. – А раз торт все равно пропал, лучше всего мне его сразу съесть.

Так она и сделала. Она пошла в наступление на торт, вооружившись специальной лопаточкой, и очень скоро он весь был съеден. Пиппи удовлетворенно похлопала себя по животу. Фру Сеттергрен тем временем отлучилась на кухню и ничего не знала о беде, постигшей торт. Но остальные дамы очень строго взирали на Пиппи. Им, верно, тоже хотелось попробовать хотя бы маленький кусочек. Пиппи заметила, что у них кислый вид, и решила приободрить их.

– Не надо расстраиваться из-за такой ерунды, – утешила их она. – Главное – здоровье. А когда приглашают на чашку кофе, нужно веселиться.

Схватив сахарницу, где были кусочки сахара, она выбросила все на пол.

– Ой! – пронзительно закричала она. – Как я могла так ошибиться! Я-то думала, что там сахарный песок. Но уж если беде суждено быть, то она тут как тут. К счастью, если тебя угораздило вывалить кусочки сахара на пол, есть только один способ помочь беде – кусать сахарный песок.

С этими словами она схватила другую сахарницу, стоявшую на столе, высыпала оттуда немного сахарного песку на язык и крепко стиснула зубы.

– Классно! – проговорила она. – Если это не поможет, то уж ничто не поможет.

Затем, снова схватив сахарницу, высыпала на пол целую кучу сахарного песку.

– Заметьте хорошенько, что это сахарный песок, – сказала она. – Так что я в своем праве. Да и вообще, хотела бы я знать, на что нужен песок, хоть и сахарный, если его нельзя рассыпать?

Но тут вошла фру Сеттергрен и, увидев разбросанный и рассыпанный по полу сахар, крепко взяла Пиппи за руку и отвела ее к дивану, на котором сидели Томми и Анника. Затем она подошла к дамам, сама села рядом с ними и предложила им еще по чашке кофе. То, что торт исчез, ее только обрадовало. Она подумала, что гостям торт так понравился, что они весь съели.

Пиппи, Томми и Анника тихонько болтали, сидя на диване. Огонь трещал в камине. Дамы пили кофе, и все было снова мирно и спокойно. И как это бывает порой за чашечкой кофе, дамы начали говорить о своих служанках. Нельзя сказать, что им достались образцовые служанки. Дамы не были ими довольны, и все они сошлись на том, что держать служанок вовсе незачем. Гораздо лучше все делать самим, потому что тогда, по крайней мере, знаешь, что все сделано как нельзя лучше.

Пиппи сидела на диване и слушала, а когда дамы ненадолго замолчали, она вмешалась в разговор:

– У моей бабушки была как-то служанка, которую звали Малин. На ногах у нее были мозоли, а в остальном с нею все было классно. Пожалуй, единственно неприятное с ней было то, что, как только в дом приходили гости, она набрасывалась на них и кусала их за ноги. И лаяла! Ой, как она лаяла! По всему кварталу было слышно! Но это только тогда, когда она бывала в игривом настроении. Хотя гости не всегда это понимали. Когда Малин только-только нанялась в служанки, пришла к бабушке одна старая пасторша, и когда Малин примчалась и вонзила зубы в ее тощую ногу, пасторша так взвыла, что напугала Малин до смерти, и та от страха еще крепче вонзила в нее зубы. А потом никак не могла их вытащить, аж до самой пятницы. Так что в тот день бабушке пришлось самой чистить картошку. Но тогда-то наконец это было сделано на совесть. Она работала так умело, что, когда почистила всю картошку до конца, осталась только кожура. Ни одной картошки не было. Но после той пятницы пасторша никогда больше к бабушке не заявлялась. Она просто шуток не понимала. Как тут не пожалеть Малин, которая так любила шутить и веселиться! Хотя, пожалуй, и она иногда обижалась, да, и она тоже, уж этого у нее не отнимешь. Однажды, когда бабушка заехала вилкой ей в ухо, она целый день дулась.

Посмотрев вокруг, Пиппи приветливо улыбнулась.

– Ага, Малин была такая, да! – сказала она, вертя большими пальцами.

Дамы сделали вид, будто они ничего не слышали. И продолжали болтать.

– Была бы моя Руса хотя бы чистоплотна, – заявила фру Берггрен, – я, пожалуй, оставила бы ее. Но она – настоящая свинюшка.

– Видели бы вы Малин, – снова встряла в разговор Пиппи. – Малин была такая грязнуля – ну второй такой не найти! «Одно удовольствие смотреть на нее», – говорила бабушка. Бабушка всегда считала Малин негритянкой, потому что она была такая темнокожая. Но все это дерьмо большей частью можно было смыть. А однажды на благотворительном базаре в городском отеле ей присудили первое место за самую лучшую траурную каемку под ногтями. О ужас, о страх, до чего эта девица была вся в дерьме! – радостно сокрушалась Пиппи.

Фру Сеттергрен бросила на нее строгий взгляд.

– Можете себе представить, – произнесла фру Гранберг. – Как-то вечером, когда моей Бритте понадобилось уйти, она безо всяких церемоний надела мое голубое шелковое платье. Разве это не предел хамства?

– Вот как, еще бы! – согласилась с ней Пиппи. – Ваша Бритта, по всему видно, во многом того же поля ягода, что и Малин. У бабушки была розовая нижняя рубашка, которую она жутко обожала. Но самое ужасное, что Малин тоже обожала эту рубашку. И каждое утро бабушка и Малин ругались, кто из них ее наденет. Под конец они сговорились, что будут носить ее через день, по очереди, ну, чтобы по справедливости! Но подумайте только, какой ведьмой могла быть Малин! Иногда она, бывало, прибежит, даже когда был бабушкин черед надевать рубашку, и скажет: «Не видать вам брюквенное пюре на сладкое, если не дадите мне надеть розовую нижнюю рубашку». Хи! И как вы думаете, что оставалось бабушке? Ведь брюквенное пюре было ее любимым блюдом. И ей приходилось отдавать Малин рубашку. А потом, стоило Малин отхватить рубашку, как она сразу становилась как шелковая, добренькая-предобренькая. Она тут же выходила на кухню и принималась взбивать брюквенное пюре, да так усердно, что только брызги по стенам летели.

На мгновение в комнате наступила тишина. Но затем фру Александерссон сказала:

– Я не до конца уверена в этом, но сильно подозреваю, что моя Хильда нечиста на руку. Я точно заметила, что некоторые вещи пропадают.

– Малин... – снова завела Пиппи, но тут фру Сеттергрен решительно сказала:

– Дети, немедленно поднимайтесь в детскую.

– Да, но я только расскажу, что Малин тоже воровала, – сказала Пиппи.

– Как сорока! Открыто и бессовестно. Бывало, она встанет среди ночи и немножко поворует, иначе, говорила она, ей спокойно не заснуть. А один раз она стибрила бабушкино пианино и засунула его в верхний ящик своего бюро. Она была очень ловка, и бабушка всегда восхищалась ею.

Но тут Томми с Анникой взяли Пиппи под руки и потащили вверх по лестнице. Дамы пили уже по третьей чашке кофе, а фру Сеттергрен сказала:

– Я вовсе не собираюсь жаловаться на мою Эллу, но фарфор она бьет, это точно.

На верхней ступеньке лестницы снова показалась рыжая головка.

– Кстати о Малин, – сказала Пиппи, – может, вам интересно, била она фарфор или нет? Так вот, можно утверждать: била. Она выбрала себе специальный день на неделе, чтобы бить фарфор. Бабушка рассказывала, что это бывало по вторникам. И вот уже около пяти утра во вторник слышно было, как эта крутая девица бьет на кухне фарфор. Начинала она с кофейных чашечек и стаканов и других более мелких предметов, а затем уничтожала глубокие тарелки, потом мелкие, а под конец – блюда для жаркого и суповые миски. И до самого обеда, рассказывала бабушка, в кухне такой звон стоял, что просто сердце радовалось. А если у Малин находилось немного свободного времени и после обеда, то она шла в гостиную с крохотным молоточком и кокала им античные восточноиндийские тарелки, развешанные по стенам. А по средам бабушка покупала новый фарфор, – сказала Пиппи и исчезла с верхней ступеньки лестницы, как попрыгунчик в коробке.

Но тут терпение у фру Сеттергрен лопнуло. Она взбежала по лестнице, потом вошла в детскую и направилась прямо к Пиппи, которая только-только начала учить Томми стоять на голове.

– Ты никогда больше не придешь сюда, – заявила фру Сеттергрен, – если будешь так плохо вести себя.

Пиппи удивленно посмотрела на нее, и глаза ее медленно наполнились слезами.

– Так я и думала, что не умею вести себя! – сказала она. – Не стоило и пытаться, мне все равно никогда этому не научиться! Лучше бы мне остаться на море!

С этими словами она сделала книксен фру Сеттергрен, попрощалась с Томми и Анникой и стала медленно спускаться по лестнице.

Но и дамам тоже пора было идти домой. Пиппи уселась на ящик для галош в прихожей и стала смотреть, как дамы надевают шляпы и плащи.

– Как обидно, что вам не по душе ваши служанки, – сказала она. – Вам бы такую, как Малин. «Другой такой мировой девицы на свете нет», – всегда говорила бабушка. Подумать только, однажды на Рождество, когда Малин надо было накрыть стол и поставить туда целиком зажаренного поросенка, знаете, что она сделала? Она прочитала в поваренной книге, что уши рождественского поросенка надо украсить цветами из гофрированной бумаги и сунуть ему в рот яблоко. А бедняжка Малин не поняла, что это поросенку надо сунуть в уши бумажные цветы, а в рот яблоко. Видели бы вы ее, когда она вошла в комнату рождественским вечером, вырядившись в нарядный передник и с огромным надгробным камнем во рту. Бабушка сказала ей: «Ну и скотина же ты. Малин!» А Малин ведь ни слова не могла вымолвить в свою защиту, а только размахивала ушами, так что гофрированная бумага в ее ушах мелко тряслась. Верно, она пыталась что-то сказать, но памятник мешал, и получалось только «блюбб-блюбб-блюбб». Да и кусать за ноги людей, как она привыкла, она тоже не могла из-за надгробного камня, а как назло, именно в тот самый день понаехало столько гостей! Да, невеселый выдался рождественский вечер для бедняжки Малин, – горестно закончила Пиппи свой рассказ.

Дамы были уже одеты и попрощались с фру Сеттергрен. А Пиппи, подбежав к ней, прошептала:

– Извини, что я не сумела хорошо себя вести! Покедова!

Затем, нахлобучив на голову свою огромную шляпу, она последовала за дамами. Но за калиткой их пути разошлись. Пиппи отправилась на Виллу Вверхтормашками, а дамы в другую сторону.

Пройдя немного, они услышали пыхтенье за спиной. То была Пиппи, которая, догоняя их, мчалась изо всех сил.

– Представляете, как бабушка горевала, когда потеряла Малин? Подумать только, однажды утром, во вторник, когда Малин едва успела раскокать чуть больше дюжины чайных чашек, она сбежала из бабушкиного дома и ушла в море. Так что бабушке пришлось в тот день самой бить фарфор. А она, бедняжка, к этому не привыкла, и у нее появились даже волдыри на руках. Малин она так больше никогда и не видала. quot;А жаль, – говорила бабушка. – Такая экстра-классно-люксовая девица! quot;

С этими словами Пиппи ушла, да и дамы поспешили скорее удалиться. Но только они успели пройти несколько сотен метров, как услыхали издалека голос Пиппи, кричавшей во всю силу своих легких:

– Она никогда не подметала под кроватями! Да, она. Малин!