"ЧЕЛОВЕК– ты, я и первозданный" - читать интересную книгу автора (Линдблад Ян)

Глава 11 Датировка Люси. Почему она была прямоходящая? Сканирующий электронный микроскоп и характер стертости зубов. «Сосать – чмокать». Родственные связи гоминидов. Начальная фаза охоты. Смертельный удар.

Датировка Люси и других представителей ее вида произведена с особой тщательностью, практически исключающей ошибки. Тут потрудились многие специалисты. Основательно изучена геология в районе находок. Данные проверены и, где надо, исправлены с учетом палеомагнитных исследований горных пород. Применялся калий-аргоновый метод с исключением всех сомнительных материалов; использовался и особый метод датировки, на атомном уровне! Мелкие кристаллы циркона шлифуют так, чтобы поверхность стала прозрачной, после чего внутри кристалла можно видеть следы деления радиоактивных атомов урана-238, период полураспада которого измеряется миллиардами лет.

Когда находят кости хорошо известных видов, по ним, естественно, можно также определить возраст соседствующих находок, например, окаменелостей afarensis, тем более что эволюция млекопитающих шла достаточно быстро и виды «прописаны» в четко установленных временных рамках. Так, один из участвовавших в работе исследователей, специалист по древним предкам свиней, сопоставлял костный материал из района работ Джохэнсона и из Олдувая, а также других районов Восточной Африки. Естественно, один и тот же вид должен был обитать в одно и то же время в неизолированных сходных областях; отсюда надежный материал для сравнительной датировки.

Семь лет копились различные данные по районам эфиопских находок. В итоге пришли к выводу, что Люси жила три с половиной миллиона лет назад, а некоторым окаменелостям afarensis по меньшей мере 3,7 миллиона лет!

О самом начале вида пока ничего не известно; возможно, новые находки скажут что-нибудь о его существовании за пределами четырех миллионов лет. Дон Джохэнсон поставил себе задачей заполнить лишенную ископаемых «черную дыру».

Что до зубов afarensis, то они очень похожи на зубы рамапитека, который, как мы говорили, исчез из «списка личного состава» восемь миллионов лет назад.

Что еще нам известно о возможных чертах сходства? От Люси и ее сородичей дошли до нас первые сколько-нибудь сохранные скелеты гоминидов; скелет рамапитека еще предстоит найти. Этот вид был распространен чрезвычайно широко, от Европы до Китая. Где-нибудь должен же хорониться поддающийся определению костяк, если мы располагаем полными скелетами динозавров!

Рамапитек обитал в лесах, это известно благодаря найденным вместе с его костями кускам окаменелого дерева и характерной для каждого растительного вида пыльце. В саванновой среде кости рамапитека не обнаружены.

Подобно видам, занимающим сегодня ту же нишу, – макаку-крабоеду и носачу – рамапитек (если хотите, икспитек), очевидно, начал осваивать ресурсы водоемов там, где реки были окаймлены лесами. Так, установлено, что в Китае представители этого вида обитали в болотистом (так называемом буроугольном) лесу.

До сих пор моя гипотеза согласуется с тем, что нам известно об этом нашем предшественнике. Предложенные мной ступени развития икспитека вполне могли привести к той форме, которая однажды прошлась по вулканическому пеплу и которую вместе с Люси и ее родичами поименовали Australopithecus afarensis.

Следы на пепле ясно говорят, что стопа этого существа была хорошо приспособлена для прямохождения.

Правда, большой палец не так сильно развит, как у современного человека, прилежного ходока. Оуэн Лавджой, тщательно исследовавший кости стопы, считает, в частности, что легкий изгиб плюсневых костей говорит о «приспособлении для ходьбы по рыхлой, песчаной почве». Что как нельзя лучше подходит для вида, привязанного к реке.

Если бы предки человека сразу приспосабливались к передвижениям в саванне, стопа должна была измениться сильнее. Интересно отметить, что, по данным Харди, у довольно большого процента детей (9 процентов мальчиков и 6,6 процента девочек) наблюдается перепонка между вторым и третьим пальцами стопы. А у некоторых исследованных им младенцев перепонки были между всеми пальцами! Большая кожная складка между большим и указательным пальцами руки тоже напоминает плавательную перепонку, особенно если сравнить с торчащим большим пальцем человекообразной обезьяны. Наша стопа приспособлена не только для ходьбы по речному гравию – вряд ли Джонни Вайссмюллер смог бы так великолепно плавать кролем, не будь его ступни похожи на плавники. И хотя нам не дано проверить в воде ступню afarensis, я, большой любитель подводного плавания, полагаю, что равные по длине пальцы ног этого нашего предка еще –лучше выполняли роль плавников.

Но если вид был приспособлен для полуводного образа жизни, почему же описанная выше троица шагала по вулканическому пеплу?

Давайте рассмотрим одну параллель.

Когда у рыб начали развиваться более тугие плавники – с пятью опорными лучами, давшими начало пяти пальцам наших рук и ног, – это происходило вовсе не потому, что рыбы готовились покинуть воду. Просто им так удобнее было перебираться по суше в другой водоем! Такие рыбы, их называют прыгуны, существуют по сей день. Мало-помалу копились усовершенствования, которые позволили многим позвоночным перейти на сухопутный образ жизни.

Итак, рыбы – точнее, представители надотряда кистеперых – приспособились «ходить посуху», чтобы перемещаться от одного водоема к другому. Такая же потребность была у австралопитека! Видимо, упомянутая троица (вероятно, маленькая семья) направлялась от одной реки, чьи ресурсы они исчерпали, к другой. А может быть, спасалась от вулканического извержения. Современные охотники-собиратели Южной Америки, например описанные выше акурио, тоже переходят от одной реки к другой, оставаясь на месте, пока их кормит поречье.

На мой взгляд, ни австралопитек, ни его предшественники не были всецело приспособлены к водному образу жизни. Скорее, их можно сравнить с нашей выдрой, которая трусит к другому водоему, когда кончается рыба в прежнем. Она пребывает в воде, сколько нужно, но не меньше и на суше. Поймав рыбу, выходит на берег и там ест добычу. Спит на суше в чистой сухой норе, пусть даже с подводным входом.

Я старался показать, что наше тело, в отличие от шимпанзе, гориллы и прочих человекообразных обезьян, приспособлено для плавания и ныряния. Строение стопы – удачный компромисс: она вполне годится и как плавник, и как опора для прямостоящего, прямоходящего существа, освоившего богатую пищей речную нишу. И подчеркну еще раз – в воде не очень-то побегаешь. Недаром специалист по двигательным навыкам Оуэн Лавджой утверждает, что мы «принадлежим к самым медленным бегунам среди млекопитающих». Тот факт, что мы в этом смысле замыкаем эволюционную цепочку, вполне можно объяснить результатом приспособления к полуводному образу жизни!

Несмотря на климатические изменения, которые сократили площадь лесов, ниша рамапитека, его непосредственная среда обитания радикально не изменилась. По-прежнему его кормила в основном старая добрая река.

Несколько неожиданным явилось сообщение в научной литературе, что рамапитек питался плодами: сканирующий электронный микроскоп показал, что его зубы стерты так же, как у большинства обезьян. Биолог Алан Уокер, составляющий картотеку данных об изношенности эмали различного типа зубов, указал, что характер стертости зубной эмали рамапитека и Australopithecus robustus такой же, как у шимпанзе.

Но ведь это вовсе не значит, что плоды составляли весь рацион названных видов. Во всяком случае, из публикации того же Алана Уокера следует, что в их пищу не входили злаки; видимо, они еще не начали осваивать степную среду. Непохоже также, чтобы робустус и рамапитек грызли кости или жевали корни. Что до шимпанзе, то они, как мы видели, едят не только типичные для их среды обитания плоды с твердой подчас кожурой, но и термитов, птичьи яйца, даже других животных, причем добыча может быть величиной с павиана!

Что ж, наука шагает вперед – и мой вариант «водяной гипотезы» только выигрывает от этого.

Докторант Мичиганского университета Эл Райен тоже провел тщательнейшее исследование зубов с применением сканирующего электронного микроскопа. В таком приборе вместо световых лучей используются пучки электронов, дающие гораздо более высокое разрешение, так что маленькие царапинки выглядят глубокими ущельями.

В распоряжении Райена был обширный материал. В частности, он сопоставил зубы индейцев из захоронений в Северной Америке с зубами современных эскимосов. У тех и других зубы играют роль рабочего инструмента – и ведь то же относится к «моим» индейцам! Челюсти заменяют им тиски; зубами акурио очищают сучья от коры, обрабатывают заготовки для топорищ. Естественно, при этом стачивается эмаль.

Исследования Райена также позволили по микроследам определить пищевой рацион различных обезьян. Приступив к изучению afarensis, он установил, что этот вид был всеядным. Продолжая работу, Эд Райен надеется точно выяснить, чем конкретно питались эти гоминиды. Задача серьезная и непростая.

Что до формы зубов, то у всех гоминидов, начиная с проплиопитека и рамапитека, наблюдается редукция по сравнению с мощными зубами дриопитеков и человекообразных обезьян. Почему уменьшились клыки, столь важное прежде средство защиты? И почему малые коренные зубы тоже не такие острые и скорее похожи на большие коренные? Резцы меньше выступают, и вся челюсть подковообразная, а не продолговатая. Ответ: такими зубами удобнее измельчать пищу, такая челюсть лучше приспособлена для боковых движений. Ясно, что эти орудия миллионы лет назад приспосабливались к новому пищевому рациону. В своих тщательных сравнительных исследованиях Дон Джохэнсон, видный специалист по зубам, показывает, что afarensis в этом отношении занимал промежуточное положение между обезьянами и гоминидами. И уже не было такой нужды в мощном средстве защиты – возможно, потому что в воде обитало меньше грозных врагов. (А против крокодильей пасти и обезьяньи зубы ничто…)

Тенденция к постепенному уменьшению зубов отмечается по всей линии от древнейших гоминидов до человека. И, наверное, пищевой рацион не ограничивался фруктами, если признать возможность образа жизни, описанного мной для эволюционирующего полуводного примата. Тому, кто частично кормится устрицами и другими моллюсками, обезьяньи зубы не очень подходят. Нет сомнения, что икспитек умел разбивать раковины камнями, а расположение пальцев позволяло применять для той же цели палки.

Вероятно, язык у представителей этой линии был мускулистее и подвижнее, чем у обезьяны; об этом говорит и форма черепных костей. Разве не само собой разумеется, что такая приспособленность необходима, чтобы высасывать содержимое различных раковин? Язык и губы вместе работают, словно мощный насос. При нынешних наших правилах поведения за столом сосать и чмокать как-то не принято. А вот у акурио я наблюдал, как они, разбив палкой отваренный череп капуцина, высасывали мозг. Большие губы человека отлично дополняют мощный язык, когда надо извлечь содержимое из разного рода оболочек. И как раз эти усовершенствованные мускулистые органы со временем позволили артикулировать, формировать сложные звуки, произносить слова. К этому я еще вернусь.

У гориллы и шимпанзе нет таких мясистых губ, как у нас. Они вообще кажутся безгубыми. Иное дело орангутан.

Несколько лет назад я смотрел по телевизору программу с участием дрессированных орангутанов. Две вещи привлекли мое внимание. Действия орангутанов, их реакции на сигналы превосходили быстротой реакцию шимпанзе. И губы этих обезьян отличались удивительной подвижностью, к тому же были изогнуты сердечком – чисто человеческая черта, которой лишены гориллы и шимпанзе.

Читатель помнит, что у рамапитека были два современных ему родича – огромный гигантопитек и сивапитек. Специалист по обезьянам миоцена Дэвид Пилбим, изучавший кости рамапитека и другие находки с плато Потвар в Пакистане, полагает, что сивапитек мог быть предковой формой орангутана. Как хорошо, что даже известные специалисты не боятся строить догадки! Может быть, наше родство с орангутаном теснее, чем с шимпанзе? Изучавшие орангутана («лесного человека» в переводе с индонезийского) в лесу и в неволе считают, что он намного смышленее, чем другие человекообразные обезьяны. Однако по биохимическому составу кровяной плазмы человек ближе к шимпанзе и горилле. Так что по одной из гипотез линия человека отделилась от линии горилла – шимпанзе много позже, чем от линии орангутана. Правда, Бьёрн Куртен считает, что это опровергается окаменелостями и, скорее всего, все дело в параллельном развитии плазмы.

Поистине происхождение и линии развития человека теряются в тумане…

Шимпанзе, горилла, орангутан и гиббон находятся сегодня на грани полного истребления. Австралопитек и неандерталец давно вымерли. Но один вид благополучно здравствует в ужасающем, с биологической точки зрения, катастрофическом множестве. Что-то случилось с нашим звеном подотряда высших приматов, чем-то должно объясняться это фантастическое увеличение численности. Как я уже говорил, на мой взгляд, великий скачок, или сальто-мортале (то есть смертельный прыжок), совершился около пятнадцати тысяч лет назад, когда инстинкт побудил нас держать домашних животных. Но самая первая предпосылка – развивающийся интеллект.

Отличительный признак линии Homo – развитие мозга. У австралопитека, как упоминалось выше, объем мозга достигал каких-нибудь четырехсот, от силы пятисот, кубических сантиметров. У человека соответствующие цифры – полторы-две тысячи.

Спрашивается, на каком участке генеалогического древа приматов произошло расщепление и – главное – почему?

По этому вопросу разгорелся острый спор между Ричардом и Мэри Лики, с одной стороны, и Доном Джохэнсоном и его сотрудником Тимом Уайтом – с другой, причем последние могли опираться на данные блестящих специалистов по геологии, точным методам датировки, двигательным функциям животных и пр.

Досадно, что не обошлось без конфронтации, но в ученом мире такое бывает. Хотя что понимать под ученостью… Как ни странно, у звезды современной палеоантропологии, Ричарда Лики, нет никаких ученых степеней, он самоучка – факт, к которому я отношусь с величайшим уважением. Ричард Лики начинал свой путь как профессиональный охотник!

Похоже, начало спору между прекрасно сотрудничавшими прежде сторонами было положено, когда Дон Джохэнсон (кстати, он швед по происхождению) во время симпозиума в Академии наук в Стокгольме высказал предположение, что его afarensis представляет тот же вид, что и гоминиды, оставившие следы в Лаетоли. Хотя «следы Мэри» уже стали предметом научной публикации и по всем правилам этот материал мог обсуждаться, выступление Дона было воспринято как святотатство. Увы! В шествии по упомянутым следам кому-то наступили на мозоль…

Главной же причиной противостояния с самого начала, очевидно, было то, что новые находки и датировки Джохэнсона и Уайта подрезали, так сказать, связки одному из коньков семьи Лики.

В свое время Луис Лики, не приводя никаких палеоантропологических доказательств, заявил, что род Homo никак не мог происходить от примитивных австралопитеков. Ричард, как говорится, унаследовал эту точку зрения, и когда в 1972 году возраст одной из его наиболее сохранившихся находок, широко известной под обозначением 1470 (точнее, KNM-ER1470, где KNM-ER означает Национальный музей Кении, Восточный Рудольф), был определен в 2,9 миллиона лет, это явилось триумфом как для сына, так и для непреклонного Луиса. Поскольку возраст известных дотоле окаменелостей австралопитека определялся в два, максимум два с половиной миллиона лет, этот более древний череп Homo habilis с объемом мозга семьсот семьдесят пять кубических сантиметров явно не вписывался в один ряд с видами австралопитека, которых, таким образом, надлежало отнести к числу одной из многих неудавшихся попыток природы.

Дать точную датировку калий-аргоновым методом – дело непростое. Для этого, в частности, вулканическая порода должна быть совершенно чистой и «девственной». Желающим подробно ознакомиться с разными методами датировки и вообще получить основательное представление о предмете палеоантропологии, советую внимательно прочесть книгу «Люси», написанную Джохэнсоном и Мейтлендом Иди. Вы узнаете, в числе прочего, как тщательно специалист по калий-аргоновой датировке Джим Аронсон подошел к отбору надежных образцов лавы.

Новые измерения в конце концов показали, что выполненная Лики датировка находок у озера Туркана неверна, их древность не так велика, как считали прежде. Череп Homo habilis 1470 резко помолодел: ему было «всего» два миллиона лет, а не 2,9. Что, разумеется, опровергало казавшееся очевидным утверждение Лики, будто род Homo старше австралопитека.

Дон Джохэнсон и Тим Уайт провели еще более тщательные исследования и сопоставления характеристик обезьян и гоминидов. Речь шла о деталях строения всех зубов. Основанная на огромном материале докторская диссертация Дона была посвящена зубам шимпанзе, так что предмет он знал досконально. Хотя оба исследователя опасались навлечь на себя, как водится, ураган протестов со стороны всезнаек, они все же посчитали нужным изложить свою точку зрения, идущую вразрез с гипотезой Лики о длительном независимом развитии рода Homo, опровергнутой теперь первейшими специалистами по датировке.

По мнению Джохэнсона и Уайта, Люси и ее родичи в Эфиопии, Australopithecus ajarensis, представляли вид, от которого произошли как другие австралопитеки, так и Homo!

Африканские окаменелости можно, так сказать, расположить на одной прямой. Старше всех Austraiopithecus afarensis – от четырех до трех миллионов лет; дальше следуют А. africanus – 2,7– 2,2 и А. robustus – 2,1 – 1,0 миллиона лет. Древнейший из Homo – Н. habilis, он же 1470, – помещается на отметке два миллиона лет.

Если исходить только из датировок, возможны обе версии.

Джохэнсон и Уайт, основываясь на своих тщательнейших измерениях, отдают предпочтение варианту, предполагающему более позднее разделение, и меня их аргументы убеждают. В зубном аппарате afarensis видим элементы, из которых несомненно могли затем развиться и крупные зубы видов Australopithecus, и менее мощный аппарат линии Homo.

Джохэнсон и Уайт опубликовали результаты своих исследований в американском журнале «Сайенс» в январе 1979 года. Статья вызвала огромный интерес и отклики в таких популярных изданиях, как «Тайм», «Ньюсуик», «Нью-Йорк тайме». К сожалению, последовала и досадная реакция со стороны семейства Лики, которое, несмотря на убедительные доказательства оппонентов, упорно держалось за старую гипотезу Луиса: якобы линия Homo развилась раньше и независимо от австралопитеков. Со времен Дарвина видим одно и то же – в вопросе о предшественниках человека новые идеи пробиваются с большим трудом…

Предположим все-таки, что правы Джохэнсон и Уайт, тем более что веских контраргументов не видно. Тогда возникает вопрос – или вопросы: как дальше сложилась судьба двух линий, Australopithecus и Homo?

А, africanus, которого иногда называют «стройным» дартианцем, по имени определившего этот вид Раймонда Дарта, и «дюжий» дартианец А. robustus резко отличаются друг от друга своим телосложением; перед нами явная попытка природы создать две различные модели для разных видов среды и пищи. К сожалению, ископаемый материал периода от трех до двух миллионов лет назад очень скуден. Можно только сказать, что оба дартианца в конце концов не выдержали предъявляемых средой требований и вымерли. Сначала «стройный» (около двух миллионов лет назад), а затем и «дюжий», который еще существовал около миллиона лет назад. И что такое миллион лет? Покажите мне смельчака, верящего, что наш собственный вид, Homo sapiens, ожидает миллионолетнее будущее!

А. africanus был стройнее и гибче, чем robustus. Поскольку его окаменелости возрастом 2,7 миллиона лет стоят в ряду находок достаточно рано, многие исследователи видели в нем «отправную точку» линии Homo, древнейшим найденным костям которого около двух миллионов лет (1470). Мозг africanus был невелик, от четырехсот тридцати до пятисот пятидесяти кубических сантиметров, однако заметно больше мозга шимпанзе, чей объем не превышает четырехсот кубических сантиметров. Коренные зубы намного крупнее человеческих. Центральное расположение большого затылочного отверстия, через которое спинной мозг соединяется с головным, позволяет заключить, что представители этого вида, как и более древнего afarensis, были прямоходящими. Есть все основания считать А. africanus подвижным и всеядным гоминидом.

Просматривается некая эволюционная связь между «стройной» и «дюжей» формами. Они долго сосуществовали во времени, но обитали, видимо, в разной среде Robustus отличался мощным зубным аппаратом. У А. boisei, как Луис Лики назвал найденный им вариант, были такие большие челюсти и зубы, что ему дали прозвище «щелкунчик».

Повторные попытки природы направить развитие приматов по линии зубатых великанов всякий раз кончались провалом. Гигантопитек, живший в Китае еще полмиллиона лет назад, был даже крупнее гориллы. Вероятно, А robustus походил на гориллу; его череп, как и у afarensis, венчался костным гребнем для прикрепления сильных жевательных мышц, приводивших в движение мощный зубной аппарат. Опираясь на разные находки, Тим Уайт постарался реконструировать облик robustus ; сходство с маленькой самкой гориллы поразительно. У современных нам горилл также мало надежд на выживание: даже не будь братоубийственных наклонностей Homo sapiens, они, наверное, долго не протянут. Образ жизни горилл благополучным не назовешь, популяции слишком малы, чтобы можно было говорить о каком-либо будущем этого вида.

Для продолжения линии гоминидов требовалось нечто новое, чего прежде не бывало, – все более развитый интеллект. У Homo habilis, если взять «флагманский корабль» Лики – 1470, объем мозга достигал уже семисот семидесяти пяти кубических сантиметров при средней для этого вида цифре – около шестисот сорока…

Что же вызвало столь достопримечательное увеличение мозга и черепа? Как-никак австралопитеки три миллиона лет обходились мозгом чуть больше обезьяньего. Очевидно, и тут повлияла какая-то принципиально важная причина, а именно – изменившийся пищевой рацион, приспособление к новому образу жизни. В самом деле, сопутствующие окаменелостям гоминидов находки в ущелье Олдувай, представляющие образцы их добычи, позволяют различить путь, по которому шло развитие.

Старшие по возрасту находки – панцири черепах, притом в огромном количестве! А также кости одного вида сомов, обитающего на мелководье. Названные животные достаточно крупная и легкая добыча для afarensis (и для X-pithecus). Конечно, ловля их составляла важную часть занятий еще привязанных к водной среде гоминидов. Оружия в тех слоях не найдено, да и что могло бы остаться от деревянных дубинок за миллионы лет? И непохоже, чтобы какой-либо вид австралопитеков, в отличие от представителей сменившей их линии Homo, догадался обрабатывать камни для своих нужд.

Естественно, в пищу годилось все, что можно было добыть в воде и у воды, в том числе водоплавающие птицы. Рыба, черепахи, птица, яйца – не правда ли, похоже на меню хорошего современного ресторана… Можно, однако, не сомневаться, что в ряду деликатесов находились также жирные личинки. Акурио и другие индейцы Суринама жадно уписывают крупных, величиной с большой палец, белых личинок жуков, которыми кишит гниющая сердцевина поваленных пальм. Звучит не слишком аппетитно? Что ж, на вкус и цвет… В горах Кануку я как-то указал одному индейцу на рака, ползущего по дну прозрачного ручья, и поведал, какие пиршества устраивает мое племя. «Фу! – произнес индеец. – Может, вы и пауков едите?»

Напомню слова Десмонда Морриса: «Итак, вот она перед нами – наша прямоходящая, вооруженная для охоты… разумная Безволосая Обезьяна…»

На самом деле до дебюта «великого охотника» было еще далеко. Эпитет «крысолов» подошел бы лучше. Ибо в пищевой рацион входили и другие лакомства – несомненно, превосходная добыча, когда речь идет о видах, обитающих на лоне девственной природы. Я говорю о мышах и крысах, живших вблизи воды, подобно нашей водяной крысе.

Интересно отметить, что по мере воздействия на ландшафт тех же мест нарастающей засухи появляются, о чем свидетельствуют ископаемые находки, мелкие степные грызуны. Возможно, именно здесь зарождался степной образ жизни столь зависимого прежде от водоемов гоминида.

Как уже говорилось, саванна в ту пору была чрезвычайно богата дичью. По сей день такие области в Танзании и Кении, как Серенгети и прилегающая к ней Масаи-Мара, отличаются гигантским количеством диких животных. Здесь обильно размножаются антилопы и другие копытные. В верхних слоях Олдувая как раз найдены кости молодых животных, в том числе детеныша зебры; с такой добычей охотникам было несложно управиться.

Чтобы лучше использовать изобилие саванны, требовалась смекалка, и эволюция приступила к мутационным экспериментам, созидая все более совершенный мозг.

Старт «обезьяны-убийцы» нетрудно себе представить. Как мы видели, съедобно все, что можно убить. А способом убийства скорее всего был сильный удар достаточно длинной палкой, дубинкой. Кто-нибудь возразит: как можно изготовить дубинку без острого инструмента? Но если акурио обтачивают зубами топорище, то для австралопитеков с их огромными зубищами обработать дерево было пустяковым делом.

Насколько я понимаю, начало новому образу жизни линии гоминидов положил смертельный удар. Однако до техники такого удара надо еще додуматься. Шимпанзе на воле ничего не разбивает намеренно, чтобы добраться до содержимого. Но если какой-то из самцов желает внушить почтение прочим членам стаи, он может вооружиться большой веткой и с ревом размахивать ею. В интересном эксперименте, когда стае диких шимпанзе подложили чучело леопарда с движущейся головой, обезьяны размахивали ветками и неловко бросали их в мнимого врага.

В этом смысле шимпанзе дальше не пошли. А вот их полуводному дальнему родичу несомненно приходилось разбивать раковины моллюсков, и постепенно эта форма поведения должна была развиваться, приобретая все более агрессивный характер. Точность удара возрастала по мере того, как совершенствовалось взаимодействие глаза и руки.

Кстати, Дон Джохэнсон, изучая хорошо сохранившиеся кости кистей afarensis, заключил, что этот вид отличала так называемая прецизионная хватка: большой палец развился так, что его можно было прижать к кончику указательного и при необходимости крепко удерживать тот «или иной предмет двумя пальцами. Ни шимпанзе, ни другие обезьяны такой способностью не наделены, их большой палец не дотягивается до кончика указательного. При высокой осязательной способности, которая, как я пытался показать, должна была развиться в связи с поиском добычи в мутной воде (мы видим это у енота-ракоеда), прецизионная хватка играла важнейшую роль для манипулирования особо мелкими предметами. Мы говорим о так называемых „пальцах часовщика“ у особо одаренных людей. Изумительно владеют пальцами музыканты и иллюзионисты. А родились зачатки этих способностей на каком-то давнем этапе эволюции.

Что же определило развитие все более крупного и специализированного мозга у наших предшественников? Мы уже видели, что головной мозг австралопитеков лишь немногим превосходил по объему мозг шимпанзе и гориллы, несмотря на изменение осанки; прежде было принято считать, что развитие мозга предшествовало прямохождению.

Можно уверенно ответить: причиной послужил меняющийся пищевой рацион, когда понадобилось осваивать новый способ добывания пищи – охоту.

У всех животных, кормящихся охотой, уровень мозговых функций выше, чем у их добычи. Жизнь предъявляет куда более высокие требования к виду, чье выживание зависит от умения перехитрить и одолеть других животных. Тигру (этот вид мною хорошо изучен) необходимо использовать множество факторов. От рождения наделенный инстинктом (я называю это «унаследованной смекалкой»), он затем учится брать в расчет характер местности, подходящее время, невнимательность добычи и так далее, чтобы точно определить шансы на удачную охоту. Тогда как его жертва знай себе пасется, не перенапрягая мозг.

У приматов уже на очень ранней стадии видим поразительную разборчивость. Маленькая полуобезьяна, тонкий цейлонский лори – всеядное животное, однако предпочитает насекомых и прочую мелюзгу. Я видел, как этот зверек подкрадывается к добыче и тщательно ее рассматривает. Заманчивый жук отвергается, если у него острые челюсти; ядовитая сколопендра тоже неприкасаема, крупный паук – табу. Увидев новое насекомое, лори пристально изучает его своими огромными глазищами; если решит, что оно неопасно, молниеносно хватает, подносит пятипалыми кистями к своим острым зубам и умерщвляет быстрым укусом.

Обращенные вперед глаза лори и других приматов обусловили более округлую форму черепа и головного мозга; результат – более высокая нервная организация, чем, например, у оленя. Это начало пути, ведущего к разуму. Заключительный этап – вертикальное положение черепа, открывающее возможность строить «новые этажи».

Поднимаясь вверх по генеалогическому древу приматов, видим, что практически все мелкие обезьяны не прочь отведать животного белка. Когда я в Гайане снимал гоацинов, одной из моих постоянных проблем было то, что ловкие рыжие ревуны тоже находили облюбованные мной гнезда. Яйца и только что вылупившиеся птенцы тотчас исчезали. Птенцы покрупнее выскакивали из гнезда, шлепались в воду под деревом и карабкались обратно, цепляясь когтями на крыльях, когда враг уходил.

Раймонд Дарт был убежден, что австралопитеки выделялись невероятной кровожадностью. Он писал: «Предшественники человека отличались от современных обезьян постоянной склонностью к убийству; плотоядные животные, они грубо хватали свою добычу, безжалостно умерщвляли ее, разрывали на части, утоляли жажду горячей кровью жертвы и жадно пожирали живое, трепещущее мясо».

Дарт явно с ужасом относился к этим древним «головорезам» и не жалел усилий, чтобы подтвердить свою характеристику.

В пещере Макапансгат он вместе с окаменелостями africanus нашел множество костей животных (сто пятьдесят тысяч фрагментов), в том числе сорок два черепа павианов, разбитых «дубинками», роль которых, по мнению Дарта, исполняла плечевая кость антилопы. Его предположение было подтверждено одним специалистом по судебной медицине. У восьмидесяти одного процента обезьяньих черепов была пробита левая сторона, из чего Дарт сделал вывод, что убийцы были правшами. Желая заручиться, как говориться, неопровержимыми доказательствами, Дарт не один год искал также каменные орудия. Однако у австралопитеков, как уже говорилось, не обнаружено никаких образцов обработанного камня.

Дубинка – достаточно универсальное оружие. У акурио дубинок нет, они не сторонники рукопашного боя и предпочитают пускать из чащи ядовитые стрелы. А вот вайана и трио изготовляют поистине страшные дубинки, нередко с зубами пекари. У яномамо дубинка длиной почти с копье. Масаи в Африке делают утолщенные на конце дубинки из очень твердой древесины. Вообще, у этого ударного оружия много разных вариантов. В средние века была распространена железная дубинка с подвешенным к концу шаром, снабженным шипами. Развитием дубинки можно назвать и острый тесак; способ нанесения удара тот же. Что до каменного топора, то он не причислен к разряду оружия.

Развивая свою версию, Дарт писал: «Жизнь австралопитека была исполнена риска. Он безжалостно убивал других австралопитеков, молодых и старых, и пожирал их, словно какого-нибудь зверя». По словам Дарта, это злокозненное существо использовало как оружие кости, рога и челюсти с большими зубами.

«Доказательством» свирепости австралопитека Дарт посчитал череп молодого представителя этого вида, будто бы убитого двумя ударами острого предмета. Однако другой исследователь установил, что отверстия в черепе могли быть оставлены длинными клыками леопарда! Леопард не прочь поживиться обезьянами – и гоминидам тоже следовало его остерегаться.

Вообще, сегодня представление Дарта о крайней агрессивности австралопитека кое-кем оспаривается; указывали, в частности, что этот гоминид вряд ли смог бы подобраться близко со своей дубинкой к прыткому павиану. Дескать, раз-другой еще куда ни шло, но сорок два раза…

Повторяю: вместе с костями австралопитеков не найдено никаких видов каменного оружия. Robustus мирно уписывал грубую растительную пищу подобно горилле. Он представлял тупиковую ветвь эволюции. Africanus продолжал кормиться в поречьях. Но была еще третья линия – та, что более непосредственно ведет к человеку. От гориллоподобной голову этой формы отличали более высокий лоб и менее выступающая челюсть.

Много спорили о том, годится ли наименование Homo habilis для этого типа гоминидов. Не вернее ли отнести его к более позднему виду, названному Homo erectus? Найденный скудный материал в большинстве случаев плохо поддавался толкованию. Когда Луис Лики в 1964 году сообщил о своих находках и предложил название Homo habilis – «человек умелый», – он располагал всего лишь четырьмя далеко не полными черепами. При их реконструкции из фрагментов с одинаковой приближенностью можно было получить и более высокий, и более низкий лоб. А потому большинство других исследователей восприняли habilis с великим скепсисом. Однако последовавшая затем находка Ричарда Лики – 1470 – внесла ясность: этот череп хорошо сохранился и объем черепной коробки был равен семистам семидесяти пяти кубическим сантиметрам, примерно на двести кубических сантиметров больше любого черепа австралопитека.

Отсюда было уже недалеко до Homo erectus, от которого произошел современный Homo sapiens. Erectus появился около полутора миллионов лет назад; объем его мозга возрастал постепенно от приблизительно семисот кубических сантиметров до тысячи ста, после чего erectus двести – сто тысяч лет назад то ли сошел со сцены, то ли трансформировался.

Когда говоришь про объем головного мозга, напрашивается выражение «скользящая шкала», причем со скольжением в обе стороны. Поскольку у erectus он мог превосходить тысячу кубических сантиметров, этот вид сближается с нашим, Homo sapiens, у которого объем мозга бывает тысяча кубических сантиметров и вдвое больше. Мозг Homo habilis достигал восьмисот кубических сантиметров, стыкуясь размерами с мозгом erectus. Так не вернее ли рассматривать и наш современный вид как развивающуюся форму с большим потенциалом на будущее. И стартовая линия ее проходит там, где после длившейся миллионы лет эволюции начал расти головной мозг.