"Гордая и непреклонная" - читать интересную книгу автора (Ли Линда Фрэнсис)

Глава 3

– И что, черт возьми, все это значит? – осведомился Грейсон, как только за Элис захлопнулась дверь. Отшвырнув цилиндр в сторону, старший из братьев Хоторн стащил с рук перчатки и сжал их в кулаке.

Едва сдерживая гнев, Лукас вернулся на свое место за столом и опустился в мягкое кожаное кресло с видом полной безучастности, далекой от его истинных чувств. «Что же на самом деле все это значит?» – спрашивал он себя. Желание доказать раз и навсегда, что он не из тех людей, с кем можно шутить. Потребность прикоснуться к ней, привлечь к себе, прижаться к ней всем телом… При этом воспоминании в нем снова разгорелась похоть, и он пробормотал себе под нос ругательство.

Лукас до сих пор видел перед собой ее лицо с изящно очерченными скулами, светлую, молочного оттенка кожу без малейших следов пудры или, что еще хуже, небольших доз стрихнина, которым некоторые из танцовщиц кордебалета по глупости пользовались, чтобы осветлить кожу.

Потирая виски, он произнес:

– Она мне не нравится.

Грейсон бросил на него недоверчивый взгляд, и Лукас едва ли мог осуждать его за это. Он и сам понимал, что со стороны его поведение выглядело нелепо. Однако Элис Кендалл действительно ему не нравилась – или, вернее, не нравились те чувства, которые она в нем вызывала. Еще никогда при виде женщины он не терял самообладания до такой степени.

– Ей не хватает солидности, – добавил он вместо этого, – и ты просто выжил из ума, если думаешь, что она способна принести хоть какую-то пользу моему делу. Любой юрист в Бостоне без труда возьмет над ней верх.

– Она не позволила это сделать ни одному из нас. Более того, я должен признать, что она умеет настоять на своем. – Грейсон посмотрел ему в глаза. – И ты будешь беспрекословно выполнять все ее требования. Тебе сейчас необходимо любое преимущество, какое ты можешь получить.

– А как насчет преимущества моей невиновности? – огрызнулся в ответ Лукас.

– И судью, и присяжных заботят только доказательства, а насколько мне известно, у тебя нет способа доказать свою невиновность. Так что нам волей-неволей придется представить тебя образцовым гражданином. Только одно обстоятельство, что мама живет здесь, с тобой, в конечном итоге может сыграть нам на руку.

Их разговор прервался, когда в большой зал внизу вошла женщина, одетая столь же безупречно, как и Элис Кендалл. Братья словно по команде повернули головы в ее сторону.

Грейсон покачал головой и усмехнулся:

– Вот уж и впрямь легка на помине…

Однако смех тут же замер на его губах, когда следом за их матерью в комнату вошла еще одна женщина. Его холодные обсидиановые глаза ярко вспыхнули, едва он узнал свою жену Софи.

Лукас застонал. Женщины, слишком много женщин – по крайней мере, порядочных. Элис Кендалл, Софи Хоторн, но в первую очередь его мать Эммелин в изящном платье для прогулок, с кружевным зонтиком от солнца, который она держала в руках. Ее седеющие волосы были скрыты широкополой шляпой, украшенной искусственными цветами. Переступив порог битком набитого посетителями заведения, она пробиралась между столами для игры в фараон, танцующими парами и полураздетыми женщинами, поглощавшими спиртное, которое лилось тут рекой, беседуя с каждой из них, как со старой знакомой.

Эммелин, его ангелоподобная мать, которую все в Бостоне считали воплощением благопристойности, не так давно неожиданно заявила, что хочет найти себя.

Лукас покачал головой, по привычке опустив закатанные рукава рубашки, как он делал всегда, когда его мать находилась рядом. Вырастив и воспитав троих сыновей, Эммелин Хоторн объявила, что чувствует себя никому не нужной, и теперь намерена начать новую жизнь. И первым делом она порвала со своим мужем Брэдфордом, уважаемым главой клана Хоторнов. Скандальный поступок, чтобы не сказать больше. Впрочем, Лукас не мог винить ее за это. Сам он редко разговаривал с отцом. Они плохо ладили друг с другом, и Лукас сомневался в том, что их отношения когда-нибудь станут более теплыми. Брэдфорд Хоторн не одобрял пристрастия своего младшего сына ко всему самому лучшему в жизни, он не понимал, что Лукас абсолютно независимая личность и не позволит собой руководить ничему и никому – ни сигарам, ни дорогим выдержанным винам и особенно женщинам. У него их было множество, и их общество неизменно доставляло ему удовольствие. Однако он не любил ни одну из них. Среди уроков, полученных им от отца, был один, достойный упоминания: он внушил сыну, что на свете не существует такого понятия, как любовь.

Старик никогда не доставлял ничего, кроме горя, обоим братьям Лукаса, Грейсону и Мэтью, не говоря уже об их матери. Неудивительно, что Мэтью предпочел покинуть Бостон, чтобы поселиться в Африке. Жаль, конечно, что их брату приходится возвращаться в Бостон при столь печальных обстоятельствах, но все равно Лукас был этому очень рад. Он уже отправил Мэтью телеграмму, в которой говорилось, что нет необходимости предпринимать такое долгое и трудное путешествие. Однако вряд ли послание дойдет до Мэтью раньше, чем он и его молодая семья вступят на борт корабля, отплывающего в Америку.

Впрочем, в данный момент его куда больше заботила Эммелин. Она не только оставила мужа, но и успела пристраститься к жизни в «Найтингейл-Гейте», как утка к воде, и никакие доводы с его стороны или Грейсона не могли убедить ее поселиться где-нибудь в другом месте. Когда Эммелин прислала младшему сыну записку, в которой извещала о своем намерении перебраться в его клуб, он тут же настрочил ответ – краткий, любезный и предельно ясный: «Ни в коем случае!» Он не мог представить свою мать в заведении, печально известном азартными играми, обилием спиртного и… вещами, которыми обычно занимаются женщины, не имеющие ничего общего с его матерью. И о чем она только думает? Грейсон здорово посмеялся тогда над этим неожиданным проявлением благопристойности. Но, черт побери, ведь в конце концов речь шла о его матери! Однако Эммелин Хоторн оставалась непреклонной. Если Лукас не согласится взять ее под свой кров, она найдет другое место, где ее примут.

Все попытки ее разубедить или уговорить поселиться вместе с Грейсоном и Софи в их великолепном городском особняке, расположенном в районе Бэк-Бей[3] и известном под названием «Суон-Грейс»[4], не поколебали ее решимости. Скрепя сердце Лукас вынужден был уступить ее желанию в надежде на то, что родители скоро образумятся и Эммелин снова вернется к прежнему респектабельному образу жизни. Однако этого не произошло. И теперь, опасаясь, что она уже никогда больше не съедет отсюда, Лукас приобрел полуразрушенный городской дом рядом с клубом и решил привести его в порядок, превратив это заброшенное место в приличную резиденцию. Таким образом, его мать сможет оставаться в стороне от мужского клуба и вместе с тем достаточно близко от него, чтобы он мог не спускать с нее глаз.

– Мы только что побывали в Гарвардском университете, – заявила Эммелин, войдя без стука в его кабинет в сопровождении Софи и положив на письменный стол стопку книг. – Не так ли, дорогая?

Однако Софи никак не прореагировала на ее слова, застенчиво улыбаясь мужу. Не то чтобы его невестка была таковой от природы. Лукас уже имел случай убедиться в обратном. А его брат, серьезный и деловой человек, отнюдь не склонный к сумасбродствам, смотрел на свою жену так, словно готов был тут же, на месте, заключить ее в объятия. Они поженились три месяца назад – всего за несколько дней до того, как его мать объявила о своей независимости, – и до сих пор вели себя как новобрачные в пору медового месяца, которые не могут насмотреться друг на друга.

Лукас поспешно отвернулся от них и взял в руки одну из книг.

– «Введение в юриспруденцию»? – Он приподнял брови и сухо осведомился: – Уж не собираешься ли ты поступать на юридический факультет, мама?

Эммелин в ответ тоже приподняла брови.

– Нет, сынок, – ответила она с мягким укором, словно он был еще мальчиком в коротких штанишках, – хотя, наверное, мне следовало бы это сделать. Женщина вполне способна выполнять ту же работу, что и мужчина.

Холодное выражение на лице Лукаса сменилось любящей улыбкой. Отложив в сторону книгу, он обнял мать за хрупкие плечи и поцеловал в лоб.

– Не забудь напомнить мне, чтобы я не выступал против тебя в суде, если ты решишь получить ученую степень.

Эммелин довольно долго оставалась в его объятиях, словно пытаясь собраться с духом. Внезапно его осенило, и им начал медленно овладевать страх. Она взяла эти книги для того, чтобы помочь его защищать.

– Я не собираюсь сидеть сложа руки, в то время как моего мальчика несправедливо обвиняют в убийстве, – заявила она, отстранившись от него.

Он старался выглядеть беззаботным, однако у него это плохо получалось.

– Я уже давно не мальчик, мама.

Эммелин улыбнулась, сняв белые перчатки и убрав их в дамскую сумочку.

– Для меня ты всегда останешься моим мальчиком, дорогой.

Грейсон громко рассмеялся, и когда Лукас повернул голову в его сторону, то увидел, что Софи уютно расположилась на диване рядом с его братом. Он заметил в позе Грсйсона непринужденность, что обычно случалось лишь тогда, когда его жена находилась рядом. На лбу Лукаса проступили морщины, и он не мог понять, почему при виде этого зрелища у него так сильно защемило сердце.

Сначала он приписал это внезапным бурным переменам в его жизни. Любому на его месте стало бы не по себе при мысли о матери, живущей с ним под одной крышей, не говоря уже об обвинении в убийстве.

Но будь Лукас с самим собой более искренним, он вынужден был бы признать, что за последние несколько месяцев прежняя жизнь перестала его устраивать. Все время ходить по краю пропасти, действовать на грани закона уже не прибавляло ему адреналина в кровь. Даже женщины не доставляли ему прежнего удовольствия. Несмотря на то, что он мог без труда довести как себя, так и свою избранницу до высшей точки любовного экстаза, все чаще и чаще, поднявшись со скомканных простыней, он подолгу стоял один у окна, чувствуя себя опустошенным и потерянным – словно ему хотелось чего-то большего.

В глубине его сознания промелькнула мысль, что он, очевидно, пал так низко, что прежних удовольствий ему недостаточно. Если и дальше так будет продолжаться, в следующий раз ему придется прибегнуть к половым извращениям. Когда он представил себе эту перспективу, у него по спине пробежала холодная дрожь. Половые извращения никогда не вызывали у него интереса – ни раньше, ни теперь. Как ни странно, сейчас его ум куда больше занимала Элис Кендалл с ее безупречной чистотой.

Лукас решительно отогнал от себя неприятные раздумья, так он поступал всегда, стоило им всплыть на поверхность. За последние годы у него было больше денег и удовольствий, чем у других мужчин за всю жизнь.

– Ваша мать без труда могла бы учиться на юридическом факультете, – пояснила Софи, положив с видом собственницы руку на грудь мужа. – Даже сотрудник библиотеки был поражен тем, как легко она улавливает основные идеи.

Лукас сунул руки в карманы.

– А я-то думал, что вы отправились на поиски обоев.

Эммелин усмехнулась:

– На мой взгляд, ты зря тратишь время и деньги, перестраивая соседний дом, когда я вполне счастлива и здесь.

Здесь. В его клубе, набитом игроками и танцовщицами из кордебалета. Как будто ей самое место в этом притоне для падших душ. Теперь он не сомневался, что она твердо намерена сопротивляться ему на каждом шагу. Вряд ли этот день мог быть для него хуже.

Вдруг в большом зале внизу раздалась чья-то тяжелая поступь. Грейсон выругался, а Лукас, бросив взгляд поверх перил, заметил своего отца, который буквально ворвался в «Найтингейл-Гейт», остановившись на натертом до блеска полу.

Как оказалось, худшее в этот день только должно было случиться.

Брэдфорд Хоторн был высоким мужчиной, таким же высоким, как и его сыновья, с такими же темными волосами, широкими плечами и голубыми глазами, что и у Лукаса. Без сомнения, в молодые годы Брэдфорд был точной копией своего младшего сына, да и сейчас это сходство не исчезло. Его сюртук строгого покроя был из тонкого дорогого сукна, элегантный жилет выглядел вполне благопристойно, без всякого намека на легкомыслие, а шляпа на голове могла бы принадлежать священнику.

Брутус поспешил к нему через всю комнату, однако Брэдфорд не обращал внимания ни на великана, ни на девицу, неизвестно как оказавшуюся у него под боком. Он стряхнул с себя ее руку и поднял глаза наверх.

– Мать, где ты? – потребовал он. Его низкий властный голос разносился по всему залу, отражаясь от высоких потолков.

Посетители клуба тут же прервали свои дела, с любопытством поглядывая в его сторону.

– Тебе вовсе незачем так кричать, Брэдфорд. Я здесь.

Эммелин произнесла эти слова полным достоинства тоном, словно какая-нибудь вдовствующая графиня. Брэдфорд с негодованием посмотрел на нее, стащил с головы шляпу и, крепко сжав ее в руке, направился вверх по лестнице. Он оттолкнул в сторону Брутуса, даже не думая о том, что силач, которому было поручено охранять главный вход в «Найтингейл-Гейт», мог избить его до полусмерти, не пролив при этом ни капли пота, и с шумом поднялся по лестнице и ворвался в комнату, не удосужившись постучать в дверь.

– Я вовсе не кричу! – проревел он. – Просто я хочу знать, почему ты отказываешься выполнять свой долг.

Эммелин презрительно фыркнула:

– Раз уж ты хочешь поговорить со мной о долге, давай начнем с твоего долга перед сыном.

Глаза Брэдфорда вспыхнули.

– На тот случай, если ты об этом не слышал, – продолжала она, – твой сын обвиняется в убийстве.

Брэдфорд перевел взгляд на Лукаса.

– Да, я слышал, хотя не могу сказать, чтобы меня это удивило.

Лукас весь напрягся.

– Какой-то малый из редакции «Бостон глоб» несколько дней назад расположился лагерем на поляне перед нашим домом, надеясь добраться до меня. Однако я оказался хитрее. Я посылаю Гастингса к парадной двери, а сам в это время тайком выбираюсь из дома через черный ход. Действует безукоризненно.

– Почему бы тебе не поговорить с этим репортером? – спросил Грейсон, чья непринужденность тут же исчезла при появлении отца. – Твое молчание только усложняет дело.

– Мне нечего ему сказать. Никто не может обвинить меня в том, что я был плохим отцом. Я никогда не пренебрегал своими обязанностями! И я не позволю каким-то там газетчикам трепать мое имя, когда я сделал для сына все, что мог!

Глаза Грейсона превратились в щелочки, лицо его выражало удивление. Эммелин затаила дыхание. Однако Лукас только сухо, неприятно рассмеялся:

– Да, папа, ты был истинным образцом для подражания.

– Довольно, вы оба! – вмешался Грейсон. – Как бы ты ни относился к Лукасу, отец, думаю, честь семьи Хоторн тебе небезразлична. Если Лукас пойдет ко дну, ты отправишься вслед за ним.

– Черта с два! Я уцелел после того, что случилось с Мэтью. И с тобой. Уцелею и на этот раз.

– Тогда за каким дьяволом ты пришел сюда? – осведомился Грейсон.

– Чтобы забрать мою жену. – Брэдфорд обернулся к Эммелин: – Я дал тебе время, чтобы образумиться, хотя и должен был предвидеть, что этого не случится. Но теперь, когда эти проклятые газетчики шастают повсюду, ты должна быть там, где тебе и место, – в Хоторн Хаусе, рядом со мной, а не в каком-то… доме терпимости. Изящные пальцы Эммелин сжались в кулачки.

– Я скорее предпочту жить в настоящем доме терпимости, поскольку в твоем доме я всегда была не более чем содержанкой. И к тому же скверно оплачиваемой содержанкой.

– Мать! – воскликнул Брэдфорд в порыве негодования.

– И еще, – добавила Эммелин, – я тебе не «мать»! У меня, в конце концов, есть имя! Хотя я не помню, когда ты в последний раз им пользовался.

Брэдфорд бросил на нее гневный взгляд и усилием воли взял себя в руки.

– Очень хорошо, – процедил он сквозь стиснутые зубы, – Эммелин, тебе пора оставить все эти глупости и вернуться домой.

– Глупости? – Эммелин гордо расправила плечи. – Единственное, что я нахожу глупым, так это твою нелепую уверенность, будто я со временем смогу вернуться к тебе. – Она приподняла подбородок: – Тебе пора понять, что мои намерения совершенно серьезны – настолько серьезны, что я хочу подать на развод.

– Развод? – вскричали в один голос Брэдфорд, Грейсон и Лукас.

Посетители клуба внизу вытянули шеи так, что Лукас был уверен: они вот-вот опрокинутся навзничь.

– Почему бы нам не подняться наверх в мой личный кабинет? – предложил Лукас.

– Иди туда сам, если хочешь, – язвительным тоном отозвалась Эммелин. – Я остаюсь здесь. Я и так уже слишком многое вынесла и теперь начинаю новую жизнь.

Брэдфорд снова сердито сверкнул на нее глазами, явно не зная, на что решиться. Стоит ли ему увести ее отсюда силой, на что он имел законное право? Или же ему лучше попытаться умиротворить ее, сказав что-нибудь приятное? Хотя любому болвану на его месте легко было догадаться, что сначала ему придется иметь дело с двумя своими сыновьями. Впрочем, Брэдфорд Хоторн никому не давал себя запугать, а тем более собственным детям.

Наконец он произнес:

– Что ж, отлично. Оставайся здесь. Вот увидишь сама, заботит это меня или нет.

Затем он кинулся вон из комнаты, хлопнув на прощание дверью и тем самым давая понять, что никакого примирения не будет.

Лукас понурил голову. Итак, его мать останется здесь.