"Голубой вальс" - читать интересную книгу автора (Ли Линда Фрэнсис)

Глава 3

1870 год

Ренвилл

– Наконец-то я дома!..

Захлопнувшись, дверь поставила заслон на пути холодного февральского ветра. Маленький бревенчатый домик вздрогнул от этого удара.

– Мама, мама, папа приехал! – закричала маленькая Белл.

Торопливо семеня маленькими ножками, она подбежала по грубо отесанному полу, кое-где прикрытому лоскутными ковриками, к отцу и обвила его ногу своими ручонками.

Отец у нее был большой, крупный человек – настоящий медведь, – с густыми, жесткими каштановыми волосами и серыми глазами. Он шутливо говорил, что некогда они были у него такими же голубыми, как у Белл, но потемнели от частого купания в прудах.

– А вот и мой Голубой Колокольчик, – сказал он, снимая тяжелые кожаные рукавицы и гладя девочку по голове.

Рука у него была большая, заскорузлая и цеплялась за ее волосы. Но Белл это даже нравилось. Как и прикосновение к щеке грубых шерстяных брюк, и запах сена.

Откинув голову, отец принюхался:

– Гм, попахивает недурно. Что там твоя мама приготовила на ужин?

– Ты знаешь! Хорошо знаешь. Это твое любимое кушанье.

Его губы чуть приоткрылись в дразнящей улыбке.

– Неужели тушеная говядина…

– …С лучком, – добавила Белл.

– Верно, малышка. После тебя и мамы я больше всего люблю тушеную говядину с густой подливой…

– С морковкой и картошкой.

Отец бережно взял девочку за плечики и отодвинул, а затем, нагнувшись, посмотрел ей прямо в глаза.

– И почему у нас сегодня такое вкусное угощение? – Казалось, он был в недоумении.

– А ты разве не помнишь, папа? – чуть слышно выдохнула она.

– Дай-ка я подумаю, – проговорил он с серьезным видом. – Наверное, у нас сегодня гости?

– Нет, – нерешительно ответила Белл. Отец поджал губы:

– Неужели сегодня воскресенье, а я запамятовал?

– Сегодня среда, папа. Среда, четырнадцатое февраля.

– Четырнадцатое февраля, родненькая! – со смешком повторил он. – Стало быть, – отец зажал ее подбородочек между большим и указательным пальцами, – стало быть, сегодня твой день рождения?..

– Да, – закричала она, подпрыгивая. – Ты вспомнил! Вспомнил!

– Я вспомнил и еще кое-что. – Выпрямившись, отец сунул руку в карман пальто. Когда он вот так выпрямлялся, его взъерошенные волосы почти касались потолка.

Широко открыв глаза, Белл наблюдала, как он спрятал обе руки за спиной. Она просто умирала от любопытства, когда, словно фокусник, отец вытащил из-за спины два кулака.

– Какую руку выбираешь? – спросил он, возвышаясь над дочерью, точно сказочный великан.

Белл внимательно осмотрела оба кулака.

– Вот эту, – выпалила она, указывая на левую руку. С насмешливой улыбкой отец раскрыл пальцы:

– Пусто.

Наморщив нос, девочка перевела взгляд на другую руку. Отец, запрокинув голову, рассмеялся:

– Какая ты у меня милашка, Голубой Колокольчик! Он разжал пальцы другой руки.

– Мятная конфета! – взвизгнула она, выхватывая лакомство, а затем обнимая отца.

– Броунинг Холли, зачем ты даешь ребенку сладкое перед ужином? Это может испортить ей аппетит, – сказала Мадлен Холли, появившись в дверях кухни. Однако улыбка на ее лице никак не вязалась с суровым тоном. У нее были темно-каштановые волосы и голубые глаза. Глядя на нее, сразу можно было определить, что девочка – вылитая мать.

Белл тут же кинулась к ней:

– Мама, мама, посмотри!

Мадлен, нагнувшись, погладила тыльной стороной испачканной в муке руки щечку дочери:

– Да, дочка, это вкусная вещь – мятная конфета. Съешь ее после ужина. – Выпрямившись, Мадлен встретилась взглядом с мужем. – Ну и хитрец же ты, Броунинг Холли, – с улыбкой произнесла она.

– Как я могу отказать хоть в чем-нибудь моей дочурке с такими же большими голубыми глазами и такой же милой улыбкой, как у ее матери? – плутовато улыбаясь, спросил он. – Особенно в день ее рождения. К тому же я кое-что припас и для тебя, любовь моя.

Одна ее бровь изящно изогнулась.

– Ты знаешь, что не можешь подкупить меня конфетами, муженек.

Рассмеявшись, Броунинг снял пальто и повесил его на крючок возле двери.

– Значит, мне придется выбросить подарок?

– Отдай его мне, отдай его мне! – подпрыгивая, закричала Белл.

– Нет, Колокольчик, – ответил он, с нежностью глядя на жену. – Этот подарок – только для твоей матери. Может быть, позднее она согласится его принять.

Глаза Мадлен вспыхнули, отвернувшись, она направилась к кухоньке в глубине дома.

Броунинг в несколько шагов пересек разделявшее их расстояние, крепко обнял жену и потрепал ее по щеке:

– О Мадлен, любовь моя! Я так скучал по тебе сегодня.

Мадлен рассмеялась и стала хлопать его по рукам:

– Ведите себя как следует, мистер Холли. Ужин уже почти готов, – сказала она, но прежде чем отодвинуться, многообещающим жестом приложила палец к его губам.

– Подождем до наступления вечера, моя дорогая, – прошептал он.

Они сидели перед пылающим очагом. На столе дымился горшочек с тушеной говядиной, довольно редкое для них лакомство, манил густым духом свежеиспеченный хлеб. Так они праздновали шестой день рождения Белл. Небольшая семья радовалась и пела песни.

– Ну как, хорошо тебе работалось сегодня на ферме? – спросила Мадлен, держа в руке глиняную миску.

– Неплохо. Он почти не показывался. У него были дела в городе.

– Хотя бы он почаще уезжал в город! – неожиданно резким тоном заметила Мадлен. Броунинг потянулся к руке жены.

– Скоро, любимая, – сказал он, – скоро, как и обещал, я отвезу тебя в Бостон.

Белл озабоченно поглядела на отца:

– Тебе не нравится хозяин фермы, да, папа? Смущенно улыбнувшись, Броунинг потрепал дочку по голове:

– Это не твоего ума дело, малышка.

– Тогда расскажи мне о Бостоне, – попросила Белл. – Расскажи о мощеных улицах, длинных рядах высоких домов с большими бальными залами, где под потолком висят огромные лампы…

– Люстры, дорогая, – со смешком поправил Броунинг.

Мадлен покачала головой, слегка раздвинув губы в загадочной улыбке.

– И чем только ты забиваешь голову ребенку?

– Ты же знаешь, что я рассказываю ей правду.

Оживившись, Броунинг стал описывать своим слушательницам подробности жизни, которую они будут вести в Бостоне.

Рассказы у него были всегда одни и те же о поистине сказочной жизни. Белл слушала их с большим удовольствием, хотя и видела, что они нагоняют грусть на мать, слушавшую со странным мечтательным выражением лица.

В комнате пахло ароматными травами и свежим хлебом, потрескивали дрова в очаге. Все чувствовали себя так уютно и спокойно вдали от стужи, от ненавистного хозяина, который причинял столько неприятностей отцу и матери.

– Расскажи мне о доме, – попросила Белл, чувствуя, что запас историй начинает иссякать.

Он кинул взгляд на пылающий огонь, и на какое-то мгновение Белл ужасно испугалась, что отец не станет больше ничего рассказывать, а будет сидеть с грустным-прегрустным лицом, что всегда ее очень огорчало.

– Сейчас подумаю, – произнес он, моргая на огонь в очаге.

– Про лепные украшения.

– Хорошо, про лепные украшения. – Отец со вздохом повернулся к столу. – Про богато отделанные двери, резные мраморные колонны и огромный камин, над которым висит очень красивый портрет.

– И чей же это портрет? – как всегда, поинтересовалась Белл.

Его губы изогнулись в усмешке.

– Твоей матери, конечно.

– Нет, сэр, – как всегда, возразила мать. Ее нежное лицо с молочно-белой кожей светилось обожанием и гордостью. – Портрет твой, Броунинг Холли. Ты стоишь высокий и гордый, в роскошных одеждах. Любой может тебе позавидовать.

Белл инстинктивно чувствовала, что отец доволен словами матери.

Броунинг со смехом отодвинул тарелку и откинулся на спинку стула. Вытащил трубку, набил ее табаком, умял табак, зажег спичку и зажал чубук в зубах.

Белл очень нравился запах табака. Его богатый аромат странным образом успокаивал ее, внушая мысль, что в этом мире все в порядке. Нравилось ей и привычное продолжение рассказа:

– Мы будем получать приглашения от всех важных людей. Твоя мать станет наряжаться в лавандово-лиловые платья, золотые шарфы, очень идущие к ее нежному лицу, и тончайшие шелковые кружева.

Мадлен смущенно смеялась, Броунинг слегка пожимал ей руку.

– У нее будет бесчисленное множество шляпок с перьями и изысканной отделкой. Лучшие меховщики города захотят шить ей меховые шубки. – Задумчиво держась за чубук, он продолжил: – Такие же, какие у нее были до того, как она вышла за меня замуж.

– Все это у меня снова будет, – говорила Мадлен. – Я верю в тебя, Броунинг Холли. Верю с того самого дня, как мы повстречались.

Когда Броунинг смотрел на мать, Белл чувствовала, как сильно он ее любит. В сердце девочки закрадывался страх. Она обожала свою мать, но иногда ей было так грустно и одиноко: казалось, что отец любит мать сильнее, чем ее. Белл глубоко вздыхала, по опыту зная, что если не привлечет внимания, то останется одна за столом, заставленным пустыми тарелками, тогда как ее родители удалятся в свою комнату.

– Вы меня оставите одну? – с натянутой улыбкой спрашивала девочка.

Мать, краснея, хватала дочь за руку, но отец все еще продолжал смотреть только на нее. Когда Белл думала, что ей так и не удастся удержать родителей, из ее глаз начинали капать слезы.

Но тут лицо отца менялось, он улыбался.

– напевал он, поворачиваясь к дочери. Белл вскакивала со стула и принималась танцевать, подпевая:

Раскинув руки, она быстро-быстро вертелась, и вокруг крошечных ног вздувались юбчонки. А отец продолжал:

Она взбивала волосы и кружилась, изображая то, о чем пелось в песне.

Вставая из-за стола, отец восклицал:

Несколько минут они кружились по комнате, затем отец опускал Белл на пол.

– Я тебе рассказал о Бостоне и даже спел с тобой песенку. А теперь, – он поворачивал дочь лицом к небольшой лесенке, которая вела на чердак, – отправляйтесь-ка спать, молодая леди.

– С днем рождения, дорогая!.. – с улыбкой и нежным поцелуем добавляла мама.

Белл удобно располагалась на соломенном матрасе, покрытом простыней, зарывалась в него поглубже и натягивала одеяло до самого подбородка. На чердаке у нее было небольшое слуховое окошко. Белл никогда не задергивала занавесок. В безоблачные ночи ей нравилось наблюдать за звездами и луной. А днем, приподнявшись на цыпочки, она могла видеть ферму, где работал отец.

Хотя Броунинг Холли и ворчал все время на старого фермера, однако признавал, что тот платит лучше других хозяев. Отец все же недолюбливал его, поэтому и Белл тоже думала о нем плохо. Но скоро они уедут в Бостон и больше не увидят этого ужасного человека.

А до того времени она могла радоваться их семейным вечерам. Летом, весной, зимой, осенью ли – вечера всегда проходили одинаково. Отец покуривал трубку у очага. Мама, с иголкой и нитками в руках, шила, штопала или просто слушала папины рассказы. А когда Белл ложилась спать, то слышала нежный голос мамы, напевавшей вальс, слышала шарканье ног: это ее родители танцевали на грубо отесанном полу. Вот так и она когда-нибудь будет танцевать вместе с отцом в большом танцевальном зале в Бостоне.