"Обман" - читать интересную книгу автора (Лиханов Альберт)

6

Он чувствует себя выжатым, изнуренным. Но облегчения нет, напротив. Ему кажется, что сделал еще одну подлость: избавился от доказательства, струсил совсем.

Сережа идет пошатываясь, голова словно распухла, а в вены, у висков, забиты тугие пробки: кровь в них остановилась. Еще немного, и голова лопнет, как пузырь. Пусть лопнет, думает он. Теперь все равно. Хорошо бы умереть. Вернуться на мост, к тому самому месту, откуда бросил он платок с деньгами, кинуться вниз, в смоляную черноту… Пусть думают что хотят…

Он поворачивается, пересекает дорогу, чтобы вернуться к мосту… В мозг острым скальпелем врезается странный визг, что-то с силой толкает его в бок, он падает, переворачивается на земле, ощущает боль в ноге…

Сережа отплевывается, на зубах скрипит пыль, он чувствует приторный вкус крови, но это не пугает его. Как во сне, он поднимается на ноги, равнодушно разглядывает рваные брюки… К нему бежит человек – большая, темная тень. Наверное, надо удирать, но Сережа стоит. Ему все равно.

Запыхавшийся человек хватает его за плечо, молча оглядывает. Сережа видит – это летчик, «аэрофлот». Форменная фуражка, голубая рубаха с крылышками на груди.

– Разбился? – испуганно спрашивает летчик. Голос у него трубный, низкий. Наверное, таким голосом можно свободно с самолета на землю кричать. Услышат.

Сережа молчит.

– Что же ты так, а, милый! – громыхает авиатор. – Ведь я же тебя растоптать мог – крутой поворот, красный свет для пешеходов, и вдруг ты под колеса.

Он радуется, что Сережа жив, тащит его к машине, впихивает в вишневого цвета «Жигули». Рвет с места.

– Сейчас, сейчас! – говорит он. – Ранки промоем, брюки зашьем, все в ажуре будет. Не плачь!

Но Сережу колотит. Ему не хватает воздуха, грудь разрывается, плечи трясутся.

– Потерпи, милый! – умоляет летчик и спрашивает: – Очень больно?

– Нет! – отвечает Сережа.

– Что же так плачешь? – спрашивает он озадаченно.

– Мама! – вырывается из Сережи крик. – Мама умерла! Понимаете?

Летчик молчит, «Жигули» летят по пыльному асфальту, а Сережа плачет навзрыд, плачет тяжело, без слез. Все, все, все, что было… Никодим, размен, эти три сотни, Литература, кража – все, что было, все, что видел он и от чего страдал, – это же не отдельные происшествия. Не случайные факты! Всему этому есть общее имя. Вот оно: мамина смерть.

Смерть! Мамина!.. Мама умерла – вот что произошло. И только поэтому случается все остальное!

Машина тормозит, летчик ведет Сережу по ступеням какого-то дома, нервно звонит, им открывает женщина в стеганом халате, охает, провожает в кухню, тащит таз с теплой водой, промывает Сереже ранку на колене, смазывает йодом…

Ранку нестерпимо щиплет, это приводит Сережу в себя. Он больше не плачет. Его не колотит. Опять наваливается равнодушие.

Летчик приклеивает к коленке большой лист пластыря, объясняя, что пластырь не простой, а особенный, бактерицидный, он уничтожит всех микробов в ранке, не даст ей загнаиваться. Сереже безразлично – даст или не даст. Он идет, прихрамывая, умываться, послушно снимает штаны. Пока жена летчика зашивает их в комнате, Сережа разглядывает огромного мужчину, занимающего почти всю кухню. У него толстый нос, большие толстые губы, брови растут кустами. Боже мой, поражается Сережа, да ведь это тот герой – тогда давным-давно он вручал ему грамоты, и кубок, и часы. Доронин!

– Ну что же, – говорит летчик, – раз так, давай знакомиться. Меня зовут Юрий Петрович.

– А я вас знаю, – говорит Сережа. – Вы герой. Вы мне давали награды во Дворце пионеров.

– Я тоже тебя помню, – отвечает Доронин. – Ты хотел стать летчиком. – Он хмурится. – А мама правда умерла?

– Правдивее правды нет, – отвечает Сережа. – Это она все хотела, чтоб я летчиком стал, говорила, отец мой – летчик, а он, оказывается, никакой не летчик… Я пойду, – говорит, волнуясь, Сережа. Мысль о краже подавляет его – он больше ни о чем не может думать.

– Без штанов? – удивился Доронин. – Сядь. Это быстро.

Властный, рокочущий голос останавливает Сережу.

– Вы на «кукурузнике» летаете? – спрашивает он, лишь бы спросить.

– На Ан-2, – отвечает Доронин.

– Раньше немцев сбивали, а теперь на «кукурузнике» летаете, – говорит с упреком Сережа.

Летчик опускает голову, теребит толстый нос, потом неожиданно говорит:

– Значит, мама хотела, чтобы ты стал летчиком?..

– Все равно, кем быть, – отвечает Сережа, – чем меньше горка, тем легче с нее падать. И вообще, – он вспоминает Андрона, – все эти мечтания, кому они нужны?

– В каком классе? – строго прерывает его Доронин.

– Работаю, – отвечает Сережа. Уточняет: – Осветителем на телевидении.

– Вот так работа! – удивляется летчик. – Лампочки включать да выключать!

Летчик исподлобья разглядывает Сережу.

Женщина в стеганом халате приносит зашитые Сережины брюки, он одевается, идет с летчиком вниз, опять садится в «Жигули», слушает вкрадчивый рокот мотора, показывает дорогу.

– Вот что, парень, – говорит вдруг Доронин. – А кто в тебя все это напихал?

– Разве не правда? – усмехается Сережа.

– Ересь! – громогласно рыкает летчик. – Слыхал такое слово? Ересь это все! С такой философией в гроб ложиться да помирать!

– Я бы хотел, – задумчиво говорит Сережа.

– Между прочим, – зло говорит Доронин, – у меня тоже нет ни отца, ни матери. Даже бабушки нет, я детдомовец. А так, как ты, никогда не ныл, не распускался.

– Вам легче, – говорит Сережа, – вы Герой.

Летчик молчит, опустив голову.

– А летать бы хотел? – неожиданно спрашивает он.

– Нет, – усмехается Сережа. – И вообще! Надоела мне вся эта болтовня. Прощайте!

Он выскакивает из машины, бежит к дому.

– Какая квартира? – кричит ему вслед Доронин.

– Ну четвертая, – врет Сережа. – А вам зачем?

– Будь здоров! – кричит летчик и срывает с места свой автомобиль, будто хочет взлететь.

Сережа идет домой, молча ест ужин. Бабушка что-то шьет, не глядит на него. Потом он умывается, ложится спать, закрывает глаза.

И вскакивает.

Как же? Он забыл? А кража! Ведь надо что-то делать. Что-то соображать. До утра осталось немного – плосколицая буфетчица придет на работу, увидит следы от шпаги, не найдет денег, и… начнется!

Бабушка поглядывает на Сережу поверх очков, смешно опуская нос.

– Что? – говорит она. – Забыл чего? Или примлилось?

– Примлилось, бабушка! – говорит он. – Такое примлилось, и не выговоришь.

Он глядит на нее, разглядывает свою добрую бабушку, не думающую, не ведающую ни о чем, смотрит на мамину маму и думает, что, кроме нее, признаться ему некому.

Некому, да что там говорить… Он глядит на бабушку глазами, полными слез, и произносит:

– Бабушка! Я деньги украл!

Она хихикает, покачивая головой, не отрываясь от шитья, потом испуганно вздергивает очки.