"Лучше не бывает" - читать интересную книгу автора (Рич Лейни Дайан)

Глава 7

– Знакомьтесь, это Ванда, которая живет над гаражом. Она побудет у нас какое-то время.

Дети радостно приветствовали меня. В ответ я пробурчала что-то невразумительное – утро никогда не было моим любимым временем суток.

Элизабет водрузила на стол миску блинчиков, и дети набросились на них так, словно не ели целую неделю. Детей было двое. Старший, Алекс, угловатый подросток лет пятнадцати, судя по надписям на кроссовках, майке, куртке и даже рюкзачке, явно предпочитал всему остальному «Найк». Он больше помалкивал, погруженный в какие-то свои мысли. Кейси, эдакая Дюймовочка лет двенадцати, с копной темных волос и поразительно яркими голубыми глазами, наоборот, тараторила не переставая.

– Мне очень нравится Джастин Тимберлейк! А тебе, Ванда?

Элизабет, благослови ее Господь, наконец налила мне крепкого кофе.

– Оставь Ванду в покое, Кейси, мы же с тобой договаривались. Она не привыкла так рано вставать.

– К тому же с моей стороны было бы бестактным признаваться в любви к Джастину Тимберлейку, – заметила я, когда кофеин несколько разогнал туман в моей голове.

– Почему это? – удивилась Кейси.

Я оттянула свою футболку, на которой Джордж Майкл сиял поблекшей, местами потрескавшейся от стирок и утюга улыбкой.

– Видишь? Так что пусть он остается в блаженном неведении.

– Он тоже ничего, – снисходительно признала девочка. – По крайней мере внешне.

– Хватит болтать, Кейси! – прикрикнула Элизабет. – Ешьте быстрее, а то опоздаете на автобус. У меня нет времени развозить вас по школам.

Проглотив завтрак, дети по очереди чмокнули мать и наперегонки понеслись к выходу. С невольной улыбкой проводив их взглядом, я повернулась к Элизабет, которой наконец удалось сесть.

– Из рюкзачка Кейси в самом деле торчал паяльник, или мне померещилось?

– Это ее внеклассный проект. Между прочим, сама выбирала. Скоро будет сдавать. Она же у меня вундеркинд с техническим складом ума. Уже починила наш музыкальный центр и мою электрическую зубную щетку, наладила часовой механизм в кофеварке. Боюсь, не пошла бы в автомеханики.

Я понимающе кивнула, припомнив страхи своей мамы. Наверняка ей казалось, что все надежды на мое будущее с ревом и воем уносятся вдаль на мотоцикле Джорджа. Между прочим, так оно и вышло.

– У тебя сегодня напряженный день? – спросила я, чтобы перевести мысли Элизабет в безопасное русло.

– Пожалуй, что так. Наведаюсь на радиостудию.

– Зачем? – удивилась я.

– А вот зачем. – Она склонилась ко мне и понизила голос, как если бы делилась секретом. – Я не хотела говорить об этом заранее… ну, ты понимаешь, чтобы не сглазить, но, похоже, мне светит постоянное время! Передача типа «Радиодоктор: вопросы и ответы».

Элизабет рассмеялась, и в ее смехе не было и тени иронии, зато хватало радости и гордости. Я вдруг сообразила, что за все утро она ни разу не вставила в разговор грубое словцо. Занятая собой, я не заметила в ней столь разительной перемены.

– Да ну? – сказала я, чтобы что-то сказать, и снова ощутила укол ревности, на этот раз к успеху.

Удача явно поворачивалась к Элизабет лицом, в то время как мне светила лишь целая стена желтых квадратиков – море задач, которые еще предстояло выполнить. «Это нечестно! Нечестно!» Обиженный ребенок в моей душе залился горькими слезами.

– Все началось неделю назад, когда я наконец перестала кормить пациентов цитатами и начала высказывать собственное мнение. Ты не представляешь, какое это облегчение!

Ну правильно, буквально все у нее идет на лад.

– И что, они это терпят? Не разбежались?

– Кто как. От двоих я сама не чаяла избавиться, так что все к лучшему. Зато одна пациентка расхвалила меня своей подруге, которая, между прочим, как раз и работает на радиостудии, в программе «Обо всем понемногу». Сегодня у нас с ней встреча, насчет времени в эфире и прочего.

– Обалдеть! – прокомментировала я, терзая свои блинчики и мысленно умоляя обиженного ребенка повзрослеть хотя бы до старшей детсадовской группы. – Страшно рада за тебя.

Хотелось верить, что это прозвучало не слишком фальшиво, потому что в глубине души (где-то очень глубоко) я в самом деле желала Элизабет успеха в делах. К сожалению, подавляющую часть моего «я» составляли обиженный ребенок и никудышный друг.

– Между прочим, это твоя заслуга, – вдруг сказала она.

– Что за глупости!

– Нет, в самом деле. Не то чтобы ты меня чему-то научила, но столкнула с места, на котором я слишком долго топталась. За что тебе большое спасибо.

Мы улыбнулись друг другу. В целом это был приятный момент, однако было в нем и нечто настораживающее. Наша дружба была дружбой двух неудачниц, она проклюнулась и выросла на благодатной почве сходства наших судеб и с обеих сторон питалась злобой и ожесточением. Перемены в Элизабет вполне могли эту дружбу подкосить.

– Всегда пожалуйста, – сказала я небрежно. – Может, взамен немного психоанализа? К примеру, почему у меня в голове играет музыка?

Элизабет долго молчала, прежде чем ответить.

– Обещай мне кое-что, Ванда. – Избегая моего взгляда, она начала убирать со стола. – Если я все же получу эфирное время в программе «Обо всем понемногу», обещай, что ты не будешь звонить с этой лабудой, ладно?

Она вдруг повернулась от раковины и расхохоталась. Я тоже. Возможно, нашей дружбе все-таки суждено было устоять.

Поскольку работа уже была мне обещана, оставалось только сесть в машину и отправиться по знакомому адресу. Для начала предстояло своего рода дежурное удовольствие: бесплатный «мокко гранде» и беседа с Джо Бонсом. Единственная тонкость заключалась в том, чтобы принять сделанное из милости предложение, не поступившись собственным достоинством. Мне предстояло убедить нанимателя, что больше он заинтересован во мне, чем я в нем.

К счастью, проблема решилась сама собой.

Стоило мне выйти из кофейни, как раздался радостный возглас: «Ванда!» – и из-за прилавка неуклюже выбралась Шелли, уже изрядно округлившаяся, окутанная аурой предвкушения материнства.

Есть женщины, которые обожают быть беременными, и Шелли одна из них. У меня, к примеру, при одном взгляде на эти раздавшиеся тела начинаются боли в пояснице. Если бы можно было покупать детей готовыми, я была бы в очереди первой.

– Боне сказал, что ты заходила. Я так жалела, что нам не удалось поболтать!

Шелли стиснула меня в объятиях, и хотя обычно я всеми силами избегаю столь тесного контакта, пришлось подчиниться – бесполезно качать права, когда имеешь дело с представителями семейства Бонсов. Оставалось только спасать свой «мокко гранде».

– Я тоже жалела, – сказала я не кривя душой. – Признавайся, давно тебя обрюхатили?

– Просто ужас, чего ты набралась от деда! – засмеялась Шелли.

– Кстати, где этот старый брюзга? У меня к нему дельце.

– У своего терапевта, испытывает новый бедренный протез.

– Протез? – испугалась я.

– Да все в порядке с ним, не волнуйся. Протез в наше время – дело житейское. Я, правда, немного беспокоюсь за доктора.

– Да уж, Боне может вывести из себя и святого. Можно, я тут поболтаюсь, пока он не вернется?

– Болтайся сколько хочешь, но при условии, что сделаешь хоть самую завалящую покупку.

Мы разошлись: Шелли вернулась за прилавок, а я направилась к стенду с литературой типа «Помоги себе сам». Просмотрела, не обнаружила ничего на предмет наклеек с надписями и стала просто слоняться по магазину, вытаскивая книжку то тут, то там, а больше просто разглядывая названия. Центральный застекленный стенд содержал старинные и особо ценные издания. Наткнувшись взглядом на «Анну Каренину» из первого выпуска на английском, я задержалась и стояла, глядя на книгу, пока в воспоминания не вторглась музыка – рождественская и вполне реальная. Она напомнила мне о музыкальном уголке «Одобрено лично Санта-Клаусом», заставив улыбнуться.

Уголок я открыла для себя в прошлом году, вот так же блуждая по магазину. Заправлял там некто по имени Чарли Дент, ни много ни мало фронтовой друг Бонса. Даже я, с теперешним недомерком вместо сердца, вынуждена была признать, какой он грандиозный организатор. На Рождество это бывал целый сказочный мир со своим театром марионеток и миниатюрным поездом для детишек, а обслуживала все это молодежь в костюмах эльфов и фей – студенты, которым не удалось подыскать на рождественские каникулы более денежную работу.

Сам Чарли, конечно же, представлял Санта-Клауса и делал это на совесть. Он был просто создан для этой роли: со своими собственными, а не накладными белоснежными усами и бородой и воистину безграничным терпением. Да что там говорить, даже когда я уселась ему на колени и пожелала на Рождество свеженький труп бывшего мужа в подарочной упаковке, он не протестовал, просто со смехом пообещал, что приложит все усилия. Понятно, что Чарли мне понравился, и теперь я предвкушала, как снова что-нибудь отмочу.

Однако, повернув за угол, я буквально приросла к месту: ни театра, ни поезда. Из обслуги только одна девчонка, сомнительная фея в зеленой тунике размера на три больше, чем нужно. Она снимала «Полароидом» единственных посетителей обедневшего Рождественского уголка, девочку с мамой. На законном месте Чарли торчал некондиционный Санта – заметно моложе, но и заметно толще, чем Чарли, с похожей на поднос лысиной, выставленной напоказ, так как шапку он комкал в руках, пытаясь в чем-то убедить девочку.

Я подошла ближе.

– Иди ко мне, моя милая, – услышала я улещивания Санты.

Девочка в ответ испуганно жалась к матери. Ее трудно было винить: даже на приличном расстоянии от Сайты разило дешевой выпивкой. Я сразу окрестила его Санта-Пьянусом.

– Ну же, деточка! – Он вдруг рассердился и топнул ногой. – Долго прикажешь с тобой валандаться? Иди сюда, скажи Санте свое желание и можешь мотать к своей мамочке.

Ну и ну! Я невольно подобралась для атаки, хотя происходящее не касалось меня лично. Мать девочки, конечно же, и без меня выдаст ему по первое число. В самом деле, женщина вспыхнула от возмущения. Однако до разноса дело не дошло – девочка высвободила руку, собираясь направиться к Санта-Пьянусу. Заплатив сомнительной фее за снимки, наверняка оставлявшие желать много лучшего, женщина поспешила увести дочь. Только тут заметив меня, Санта-Пьянус расплылся в щербатой улыбке:

– Хочешь посидеть у меня на коленях, деточка?

– Перебьешься, урод! – рявкнула я, резко повернулась и зашагала к прилавку Шелли. – В чем дело? – без предисловий спросила я, поманив ее за пределы слышимости покупателей. – Куда подевался ваш фирменный Санта и все остальное? И что за обалдуй занимает его место?

– Вот именно что обалдуй, – согласилась Шелли со вздохом. – Мне не хочется с ним связываться – сама понимаешь, положение обязывает, – она провела ладонью по холму живота, – но как только вернется Боне, этот тип вылетит с треском.

– Да, но где же все-таки Чарли?

– Чарли Дентумер, Ванда. В июне. – Безмятежное лицо Шелли омрачилось. – Разве Боне тебе не говорил?

Я расстроилась, но не слишком удивилась. Санта-Клаус умер. Это хорошо укладывалось в общую картину беспросветного года.

– А обалдуя зовут Лайл, Чарли приходился ему дядей. Как единственный родственник покойного, Лайл унаследовал все его имущество.

– Его надо гнать в три шеи! – в сердцах высказалась я. – Никакого толку, только детей пугает.

– Знаю, знаю, – согласно кивнула Шелли. – Уголок открылся только сегодня, и сама видишь, в каком виде. Я, знаешь ли, купилась на музыку и не зашла сразу проверить, когда же зашла и увидела, Бонса уже не было. А с таким животом меня и калачом не заманишь к этому уроду!

– Послушай, а почему он вообще там торчит? Ведь уголок открывался только после Дня благодарения.

– Лайл вызвался начать раньше, и мне это показалось хорошей идеей, но теперь-то я вижу, что ему просто не хватает на выпивку!

Шелли выкрикнула это в полный голос, глядя на угол, из-за которого слышалась музыка. Никакой реакции не последовало.

– Значит, теперь все это принадлежит ему?

– Площадь он не арендует, так что мы не обязаны держать его здесь. Или выкупим реквизит, или вытолкаем Лайла в три шеи с ним вместе.

Хм… В голове у меня с натугой завертелись какие-то порядком заржавевшие колесики.

– А сколько может стоить реквизит?

– Точно не скажу, – задумчиво ответила Шелли, – но где-то в районе семи штук.

– Семи штук? – повторила я в изумлении. – Да ты что!

– Ну конечно! Костюмы, поезд, солидное фотографическое оборудование, и не забывай про театр марионеток.

– А где все это сейчас?

– В подвале, потому что Лайл не хочет шевелить своей ленивой задницей! – Это опять было выкрикнуто с расчетом на уши Лайла, но ответа снова не последовало. Шелли со вздохом понизила голос: – К тому же следует учесть возможную прибыль, а она в урожайный год довольно высока.

– Правда? Я думала, там ничего не наскребешь.

– Отчего же, очень даже. А почему тебя это так занимает?

– Скажи, ты бы очень удивилась, если бы узнала, что у меня в банке на черный день отложено несколько тысяч долларов?

– Дорогая Ванда, меня давно уже не удивляет ничего из того, что связано с тобой, – засмеялась Шелли.

– Раз так, иду на дело.

– Если потребуется подкрепление, зови.

Я оказалась на месте действия как раз в тот момент, когда очередной малыш испуганно пятился от Санта-Пьянуса. За ним спешила возмущенная мать. Больше никого в обозримом пространстве не наблюдалось. Подойдя к трону Чарли, на котором теперь восседал этот никчемный тип, я оперлась о подлокотники, заключив его в клетку из своих рук. Это вызвало у Лайла приступ пьяного веселья.

– Я знал, деточка, что ты не устоишь перед старым Сантой.

От него разило, оказывается, не только выпивкой, но и всем фаст-фудом, проглоченным за последние дни. Очевидно, чистить зубы было у него не в обычае. Пришлось сделать над собой усилие, чтобы не отшатнуться.

– Слушай, ты, жалкая ничтожная куча коровьего дерьма, я пришла не рассусоливать, а по делу. Если сейчас же, на этом самом месте, ты передашь мне все права на Рождественский уголок Чарли Дента и уберешься с глаз долой, получишь шесть штук.

– Шесть, ха! – У этого болвана хватило наглости упрямо выпятить подбородок под накладной бородой. – Этот хлам стоит все семь.

– Семь тебе никто не даст, понял? Или шесть, или оставайся при своих. Черт возьми, это же сумасшедшая сумма! Только представь, из скольких баров тебя вышибут, пока ты все потратишь.

Мутноватые глаза Санта-Пьянуса забегали по сторонам. Не то он хотел убедиться, что рядом нет посторонних ушей, не то высматривал путь к спасению – не важно, спасение ему не светило до тех пор, пока я не получу свое. В конце концов он смачно рыгнул мне в лицо, так что с трудом удалось удержать рвотный спазм.

– А когда я получу эти шесть штук? Надо бы поскорее.

– Будет тебе поскорее. Как только у меня в руках окажется подписанный договор, деньги будут твои. Решай!

Не прошло и двадцати минут, как Лайл выскочил из магазина с чеком на мои честно заработанные шесть тысяч долларов, а я украсила себя всеми атрибутами Санта-Клауса, начиная от окладистой бороды и усов и кончая одеждой, которая была мне явно не по размеру. Что ж, по крайней мере теперь мы составляли гармоничную пару с феей по имени Мэри Энн.

– Ты целый день изображала Санта-Клауса? – полюбопытствовала Кейси.

Я вернулась домой где-то около половины десятого, буквально падая с ног. Безразличная к окружающему, спешно открыла купленную по дороге бутылку вина и даже не замечала Кейси, пока та не заговорила.

– По мере сил, – хмыкнула я. – А ты откуда знаешь?

– Мама сказала, когда я спросила, почему ты не выходишь к обеду. – Некоторое время она строчила что-то карандашом в блокноте, потом с недовольной гримаской стерла все ластиком. – Ну и как? Тебе понравилось бытьСантой?

– Да в общем, ничего себе занятие, только в одиночку я не управляюсь. Похоже, придется нанять еще троих… да, а еще побольше эльфов и фей. И надо срочно что-то делать со снимками.

– А что с ними не так?

– Да все! Стареньким полудохлым «Полароидом» много не наснимаешь. Все время застревает, хоть убейся. Может, ты его подвинтишь?

– Могу, конечно, но какой в этом прок? – произнесла Кейси с видом умудренного опытом профессионала. – Советую купить цифровую камеру со встроенным компом. Вот тогда будут снимки так снимки. Эти штуки такое могут!..

– Например? – против воли заинтересовалась я.

– Ну, например… – Она призадумалась. – Например, любой фриз по краю, размытый фон, ну и прочее. Знаешь, как это круто!

– Ах фриз. – Я кивнула с умным видом, хотя понятия не имела, о чем речь. – Раз ты так хорошо разбираешься, посоветуй что-нибудь.

– Само собой. Самая крутая штука на сегодня – пауэрбук, из них и выбирай, лучше всего красный. А что, у тебя правда в голове музыка?

– Это тебе тоже мама сказала?

– Нет, Алекс. Он случайно слышал ваш разговор.

– Да, у меня в голове музыка, – признала я со вздохом.

– Какая?

– Да я и сама точно не знаю. У тебя когда-нибудь кончаются вопросы?

– Напой ее мне!

– Тебе-то зачем?

– Может, я ее узнаю.

– Вряд ли. Это же не из репертуара Джастина Тимберлейка.

Я потрепала Кейси по руке, она ответила тем же, отлично спародировав мою снисходительную «взрослую» манеру. Эта девочка все больше мне нравилась.

– Алекс что-то говорил о том, что это классическая музыка… в смысле, что тебе так кажется. В классике я тоже разбираюсь.

– Да? – Я наградила ее насмешливым взглядом. – Тогда назови двух композиторов. Бетховен, Бах и Моцарт не в счет.

– Рахманинов, Берлиоз, Гендель, Чайковский. Хватит или еще?

С минуту я в изумлении таращила глаза, потом решила, что терять мне, в сущности, нечего, зато есть шанс сократить число наклеек на стене, и напела Кейси проклятый отрывок (разумеется, в меру своих способностей – не скажу, что мне на ухо медведь наступил, однако караоке я все же стараюсь избегать).

– Мне это ничего не говорит, – честно призналась девочка.

– Да я не очень-то и надеялась. Ну что, конец допросу?

– Нет еще. Можно мне записаться феей?

– К сожалению, нет. Вроде бы есть закон, который запрещает оплачиваемую деятельность до определенного возраста.

– А можно мне вина?

– Нет, и тут уж никаких сожалений! Закон на этот счет существует точно. Кстати, а где твоя мама?

– Отмокает в ванне. – Девочка вернулась к своему блокноту и рассеянно добавила: – И попутно плачет.

– Что?! С чего вдруг? Что-то случилось? – Я отставила стакан, все больше паникуя. – Где Алекс?!

– Ничего не случилось, и с Алексом все в полном порядке. Он сегодня у папы.

Кейси окинула меня оценивающим взглядом, очевидно, решая, достойна ли я посвящения в их страшные семейные тайны. Я представила, как в голове у нее крутятся пресловутые шарики и ролики. Наконец решение было принято в мою пользу, и девочка придвинулась ближе.

– Это уже традиция, – зашептала она. – Когда папа приходит забирать к себе того, чья очередь, мама запирается в ванной и плачет. Она думает, что мы об этом не знаем.

– Ну, уж от тебя-то ничего не укроется. А почему вы не бываете у папы вместе? Мама против?

– Вот и нет. Это папа вычитал в какой-то умной книге, что после развода дети должны видеться с отцом по одному, потому что это вроде подарка. Алекс проводит у него вечер в пятницу, а я – в субботу.

– И никогда вместе?

– У него дома никогда, но по воскресеньям мы встречаемся втроем, чтобы пойти на прогулку или в кино… – Кейси отвернулась и бросила на меня косой взгляд. – Как будто этим можно исправить то, что он изменил маме.

– Меньше знаешь – крепче спишь! – назидательно заметила я. – А между прочим, откуда ты обо всем этом знаешь?

– А почему бы мне и не знать? – вопросом на вопрос ответила девочка. – Взрослые относятся к детям как к полным кретинам.

– К тебе так относиться довольно трудно, – искренне высказалась я.

Кейси наградила меня такой лучезарной улыбкой, что сердце мое приятно стеснилось. Захотелось заключить эту не по годам зрелую барышню в объятия и поцеловать ее в макушку. Прежде мне не были свойственны подобные порывы.

Ну и ну. Я долила в стакан, напомнив себе, что среди моих ближайших жизненных целей вовсе не значится «развить в себе материнский инстинкт». У меня хватает других проблем, ни к чему внушать соответствующим внутренним органам подобные устремления.

– Я слышала, что мужчины шарахаются от чересчур умных женщин, – вдруг сказала Кейси. – Это действительно так?

– Только те, которые не заслуживают внимания, – ответила я с невольной улыбкой.

– Это хорошо. Можно мне все-таки немножко вина? Ну хоть глоточек!

– Ладно, глоточек, – уступила я. – Только маме не говори.

До постели я добралась уже за полночь. В десять, отправив наконец Кейси спать, я прикинула, не начать ли ломиться к Элизабет с целью вызвать ее на разговор, но решила, что не стоит портить такую хорошую идею попыткой ее грубого воплощения в жизнь. И все же еще долго возилась на кухне, не желая отказываться от надежды. Однако Элизабет так и не появилась, и два часа спустя я потащилась к себе. Хотелось верить, что вид расставленных по алфавиту пряностей окажется для нее поутру приятным сюрпризом.

Угнездившись в постели, я позволила взгляду свободно блуждать по желтым квадратикам наклеек. Некоторые сентенции разумелись сами собой, некоторые заставляли призадуматься.

«Сменить прическу». «Навестить родителей». «Разыскать Молли». «Сделать что-нибудь стоящее». «Выяснить название музыки в моей голове». «Произвести переоценку ценностей».

Я читала и перечитывала короткие строчки, взвешивала и расставляла по местам свои жизненные цели, пока не настала очередь квадратика, расположившегося несколько поодаль от остальных, – его-то и предстояло снять последним.

«Сказать Уолтеру».

После долгого созерцания я подмяла под себя подушку, обхватила ее и погрузилась в мечты о том, как мы снова встретимся – Уолтер Бриггс и новая, совершенно неузнаваемая Ванда Лейн. Ванда, которая заслуживает всего самого хорошего.

Мечты не удались – я была просто не в силах вообразить себя иной.

– Элизабет дома?

Джек Маккей оказался рослым, красивым мужчиной, а его уверенная улыбка говорила о том, что он прекрасно это сознает. При обычных обстоятельствах и я отдала бы ему должное, теперь же стояла на пороге как часовой, заложив руки за спину, готовая занять оборону при первой же попытке пробраться в дом.

– Нету. Я пообещала ей, что сегодня разберусь с вами сама.

– Ах так. – Гость постоял, раскачиваясь на пятках, улыбнулся еще шире и протянул руку для пожатия. – Вам, конечно, уже известно, что меня зовут Джек. Ну а я в курсе того, что вы Ванда. Дети мне про вас все уши прожужжали.

Я даже не подумала принять руку, только скользнула по ней холодным взглядом.

– Раз так, вам должно быть известно, что дежурная вежливость не в моих правилах.

Похоже, вызов только раззадорил Джека.

– Нет, Бог миловал. Я слышал о вас только хорошее, притом столько, что заранее к вам расположен.

– Кейси! – позвала я, не сводя с него глаз. – Ты готова?

– Почти! – раздалось сверху.

Дверь Алекса тоже отворилась, и оттуда Ниагарским водопадом низвергся тяжелый рок. Это длилось недолго, потом музыка заметно стихла – не то парень успел удовлетворить любопытство, не то Кейси прикрыла его дверь. Из осторожности я не стала оглядываться.

– А знаете, я не такая законченная сволочь, как утверждает Элизабет, – заметил Джек.

– Не знаю, что она утверждает, да это и не важно. Я только в курсе некоторых событий, а уж два и два сложила сама.

– Вот как?

– Во всяком случае, Элизабет считает вас хорошим отцом своих детей.

Кейси мячиком скатилась по лестнице. Я вышла из каменной неподвижности, чтобы обнять ее на прощание, потом вернулась к прежней позе, ни на минуту не покидая поста.

– Рад был познакомиться с вами лично.

Ради Кейси я нацепила улыбку и, словно коршун, следила за тем, как они идут к машине, как усаживаются. Джек отворил для дочери дверцу, заботливо пристегнул ремень, чмокнул ее в лоб, захлопнул дверцу и только потом сел сам. Хотелось верить, что все это не было чистой воды спектаклем.

Когда машина скрылась из виду, я поднялась в комнату Элизабет – отчитаться, что Кейси благополучно отбыла с отцом, Алекс у себя, а мне пора преображаться в Санта-Клауса.

– Господи Иисусе! Если сегодня придется сюсюкать еще хоть с одним сопляком, пойду и повешусь!

Я хлопнула красной шапкой Санты по столу Бонса, рванула кушак, повалилась в кресло и жадно присосалась к бутылке минеральной воды. Материнский инстинкт во мне увял, еще не успев расцвести, перед лицом нескончаемого потока избалованных маленьких поганцев. Один требовал ящик самых новых видеоигр, другой хотел ни много ни мало как личный детский городок с аттракционами. Ну и так далее в том же духе, не говоря уже о том, что я буквально сварилась в проклятом костюме.

– С меня пот рекой течет! Кто только выдумал эти тряпки?

– Только не вздумай вымещать на мне злость, – отрезал Боне. – Я не заставлял тебя перекупать уголок.

– И это вся ваша благодарность? – возмутилась я. – Да если бы не я, родители затаскали вы вас по судам!

– Твой перерыв что-то затянулся, – только и заметил этот неблагодарный.

– Еще десять законных минут, – злорадно сообщила я и совсем сползла по спинке кресла.

– У меня в магазине имеется комната отдыха для персонала.

– А я не ваш персонал.

Боне проворчал что-то невнятное и занялся стопкой писем. Я только улыбнулась этой жалкой попытке проигнорировать меня. Если честно, не такое уж плохое было у меня настроение. Хотя изображать из себя Санта-Клауса не так занимательно, как это выглядит со стороны (откровенно говоря, это препротивное и нудное занятие), все же лучше, чем не знать, как заполнить свои дни. Возможность попутно раздражать Бонса стала для меня чем-то вроде премии за каторжный труд.

Потягивая воду, обмахиваясь пустым конвертом и в целом наслаждаясь передышкой, я лениво скользила взглядом по развалу всякой всячины у него на столе. Какие-то бумаги, пресс-папье (скорее просто старое, чем старинное), пластмассовая точилка в виде пушки, карандаши в стакане.

Едва начатая стопка желтых квадратных наклеек.

И тут они! Я зажмурилась, но перед мысленным взором тотчас возникла чуть не сплошь заклеенная стена. «Если хочешь перемен, положи им начало». Я набрала в грудь побольше воздуха.

– Эй, Боне!

– Ну? – буркнул он, не поднимая взгляда.

Слова застряли у меня в горле, и пришлось как следует на себя прикрикнуть: «Черт возьми, ты что, совсем не способна по-человечески разговаривать? Хоть попробуй, вдруг понравится!»

– Вы… как бы это сказать… всегда знали, чего хотите?! Было заметно, что вопрос отвлек Бонса от письма, но он далеко не сразу поднял глаза на меня.

– Это еще что за белиберда?

Я повозилась в кресле, покрутила головой из стороны в сторону, пытаясь составить фразу без единого грубого присловья.

– Да я вот тут…

Вздох вырвался сам собой. Ну почему это так трудно дается?

– У меня сейчас… как это говорится-то?., трудный этап, ну и я… словом, пытаюсь понять, чего хочу. В смысле, от жизни.

Боне смотрел на меня настороженно, как смотрят на незнакомую собаку, не зная, что лучше: погладить или отогнать пинками. И в конце концов занял нейтральную позицию.

– Ты что, записалась на психотерапию? Это дурачье вечно выдумает что-то вроде того, о чем ты спрашиваешь.

– Никакой психотерапии! – «Во всяком случае, не за деньги», – мысленно добавила я. – Простоя… ну, познаю себя… по крайней мере пытаюсь. Ладно, проехали. Смешно обращаться за помощью к тому, кто давно уже в старческом маразме.

Я глотнула воды, попутно стряпая хлесткую отповедь, если Бонсу вздумается отпустить замечание насчет моей пылающей физиономии.

– Как собираешься провести День благодарения?

– Что, простите? – опешила я.

– День благодарения, – повторил он, шлепнув по скоросшивателю. – Это уже в четверг. Ты вообще-то заглядываешь в календарь?

– Оно мне надо? – Я демонстративно отвернулась от висевшего за спиной у Бонса настенного календаря.

– Так вот, День благодарения на носу, и Шелли передает тебе приглашение провести его с нами, если у тебя нет других вариантов.

– Конечно, есть, – соврала я.

– Хм… – Он снова взялся за отложенное письмо, но продолжал смотреть на меня. – Что с тобой происходит, а, Ванда?

– Да, ей-богу, ничего. Все отлично, вариантов масса. Кстати, перерыв подошел к концу. Счастливо оставаться!

– Скатертью дорога.

Вспомнив про недопитую воду, я вернулась за ней, неосторожно бросила взгляд на этого старого пройдоху и заметила, что он ухмыляется.

– И отстаньте от меня! – прорычала я и с треском хлопнула дверью, в очередной раз поставив жирную точку на простом человеческом общении.

Ну и пусть.

– Как собираешься провести День благодарения? – спросила Элизабет, передавая мне очередную тарелку.

– Поверить не могу, что в наше время у кого-то может не быть обыкновенной моечной машины! – высказалась я, возя по фаянсу изрядно намокшим полотенцем.

– По-моему, я совершила свой главный профессиональный промах, когда дала тебе «добро» на роль Санта-Клауса. В тебе же нет ничего от этого добряка.

– Ну и ладно. Во мне нет, в других найдется. После праздника их выйдет сразу трое, и все мужского пола. Между прочим, самое время. Я совсем выдохлась.

Мы помолчали.

– Так как насчет Дня благодарения? Есть какие-нибудь планы?

– Есть, как не быть, – вторично соврала я. – Похоже, какая-то мания приставать ко мне с этим вопросом.

– Просто День благодарения вот-вот наступит.

– Да знаю я, знаю! В четверг.

– Мы с ребятами в среду уезжаем, – невозмутимо продолжала Элизабет, передавая мне салатницу. – К моей сестре Шерил в Атланту. Она приглашала и тебя. Присоединяюсь к приглашению.

– Спасибо, но я не смогу, – ответила я с вымученной улыбкой. – Другие планы, знаешь ли.

– Понимаю. – Она помолчала. – Ты даже не спросила, чем закончилась моя встреча на радиостудии.

– Как гнусно с моей стороны. И чем же закончилась встреча?

– Полной победой доброй воли. – Вытирая руки, Элизабет счастливо вздохнула. – Во вторник меня представят менеджеру.

– Вот здорово! – воскликнула я, с удовольствием сознавая, что зависти убыло, зато прибыло искренней радости за подругу (жаль, что я не догадалась добавить к своим целям и такую: «Обиженному ребенку повзрослеть хотя бы до старшей детсадовской группы», тогда по крайней мере одна уже была бы достигнута).

– Ладно, если передумаешь насчет Дня благодарения, скажи.

– Не передумаю – у меня другие планы.

– Ну что ж. Спасибо за помощь по хозяйству.

– Не стоит благодарности.

– Тогда спокойной ночи.

Элизабет поднялась к себе. Немного постояв в одиночестве, я потушила свет и тоже отправилась спать.

Все было прекрасно: на подносе дымился готовый ужин – индейка из упаковки с девизом «День благодарения на дом», постукивали льдинки в стакане доброго старого Альберта, вокруг царили покой и умиротворение. Однако хорошее никогда не длится долго. Стоило мне водрузить ноги на журнальный столик Элизабет, а поднос – на ноги, как снаружи послышался какой-то шум. Сердце у меня ушло в пятки. Судорожным нажатием кнопки приглушив звук телевизора, я вся обратилась в слух.

Ничего.

Хороший глоток Альберта ничуть не помог расслабиться – было бы вполне в стиле Джорджа превратить мой День благодарения в Судный день.

Я бесшумно переставила поднос на столик и вытянула шею в сторону прихожей. Щеколда закрыта, жалюзи повсюду опущены до предела. Разглядеть меня снаружи он не может. Ничто не мешает мне прокрасться на кухню, к телефону, и набрать 911. Есть шанс, что полиция будет здесь еще до того, как меня прикончат.

Есть, но он невелик.

К тому же все может обернуться еще хуже: копы прилетят, как на крыльях, только затем, чтобы обнаружить шастающего снаружи соседского кота. А может, там и вообще никто не шастает, а все это лишь игра моего неоднократно травмированного воображения. Тогда я сгорю со стыда.

В любом случае не хотела бы я быть сейчас на своем месте.

Крак!

Я вскочила с дивана как ужаленная. Звук был в точности такой, как если бы кто-то наступил на сухую ветку. Или снял с предохранителя револьвер.

Ха, револьвер! Я покрутила у виска. Во-первых, откуда, черт возьми, мне знать, какой бывает звук, когда его снимают с предохранителя. Во-вторых, это все-таки точно была ветка. Под ногой.

Вот дерьмо! Но каким образом Джордж мог меня выследить? Неужели он ходил за мной по пятам все то время, пока я как дура считала себя в безопасности? Наверняка дожидался Дня благодарения, зная, что большинство семей выезжает к родне и что я как идиотка останусь одна. Правда, Элизабет с детьми уехала еще вчера… Зачем уж так-то осторожничать? Это не похоже на Джорджа.

И я прокралась – сначала в прихожую, где достала из кладовки бейсбольную биту Алекса, потом на кухню, где сняла со стены беспроводной телефон. С битой за спиной и телефоном в кармане подошла к входной двери, зажгла наружное освещение и заглянула в «глазок».

– Это ты, Ванда?

Вопль, который у меня вырвался, был средоточием всех подавленных страхов последнего времени, а потому долгим и оглушительным. Когда он иссяк, я открыла дверь и обрушила биту… на Джека, который, к счастью, успел увернуться.

– О Боже, Ванда! – Он оглянулся посмотреть, куда приземлилась бита, которую я не удержала. – Я что, напугал тебя? Ну извини.

– Напугал?! Напугал?! Мать твою, да ты чуть не выбил из меня все дерьмо, вот что ты сделал! Как бы мне не пришлось менять исподнее! – Согнувшись вдвое и уперев руки в колени, я попыталась подавить нервный спазм в кишечнике. – дьявола тебе здесь понадобилось?

– Просто проезжал неподалеку и решил убедиться, что все в порядке. Я думал, ты поехала вместе со всеми. Свет, пробивающийся сквозь наглухо закрытые жалюзи, показался мне недобрым знаком.

– Это Элизабет тебя просила присмотреть за домом?

– Да нет, я сам.

– Черт возьми, Джек! – Я наконец смогла выпрямиться. – Если бы ты всегда был таким внимательным, то до сих пор оставался бы главой семьи.

Джек отступил с помрачневшим лицом.

– Ладно, раз все в порядке, я поехал. Еще раз извини, что напугал.

– Это уж чересчур! – возмутилась я. – Малотого что ты чуть не загнал меня в гроб, так еще и собираешься смыться! Ну нет, ты останешься здесь до тех пор, пока я полностью не приду в себя. Погоди-ка! – Я сходила за курткой и вернулась. – Надеюсь, ты куришь?

– Знаешь, я не курил с тех самых пор, как Элизабет в первый раз забеременела. – Джек выпустил в холодный ночной воздух длинную струю табачного дыма, отхлебнул виски и удовлетворенно расслабился в плетеном кресле.

– Ага, – хмыкнула я. – Очередной достойный муж стремительно прогнил под тлетворным влиянием Ванды Лейн.

Еще немного подпортив экологию дымом, я затушила сигарету в треснутом блюдечке, служившем нам пепельницей.

– Что ты здесь делаешь, Джек?

– Я же объяснил, что заехал посмотреть, все ли в порядке.

– Это ты делал час назад, а что делаешь теперь, с посторонним человеком в День благодарения, который ведь принято проводить со своими? Мог бы точно так же курить и выпивать в обществе какой-нибудь цыпочки.

– Цыпочки?

– Только не строй из себя святую невинность. Чтобы мужик, который и в браке не мог долго удержать брюки застегнутыми, предпочитал одиночество теперь, когда он свободен? Вот уж не поверю.

– Ты уж как вцепишься, так и не отпустишь, да?

– Дурная привычка.

– Тогда и я не буду церемониться. Что тут делаешь ты? От детей я знаю, что тебя тоже приглашали к Шерил. Какого черта ты здесь сидишь, куришь и пьешь в одиночку, если могла бы быть в теплой компании?

– Не в одиночку, – резонно возразила я, вытягивая из пачки еще одну сигарету. – Здесь еще ты.

– Не передергивай.

– Праздники – не мой профиль, – ответила я, пожимая плечами. – Никогда их не любила.

Джек кивнул, и некоторое время длилось молчание, прерываемое только глотками и затяжками.

– Есть у меня надежда, как ты считаешь?

Я могла бы истолковать этот вопрос как угодно, но предпочла понять правильно.

– Лично я думаю, что твой последний шанс приклеился к голой заднице той горячей штучки из цветочного магазина. Но мое мнение не в счет, потому что я не собираюсь навязывать его Элизабет. Так что все зависит от нее.

– Это мне понятно.

– Ну, а лично от себя вот что скажу, – продолжала я, не в силах удержаться, чтобы не наступить на больную мозоль. – Если хочешь вернуть Элизабет, для начала прекрати эту ерунду с судебным иском.

– Речь не об этом, – поморщился Джек. – Дело в другом: Элизабет не желает даже разговаривать о новой попытке. Избегает меня всеми силами.

– Ах вот как. И ты надеялся снова снискать ее расположение галантными речами в зале суда? – расхохоталась я. – Не могу сказать, что это доставляет мне удовольствие, но вынуждена сообщить, что ты больший болван, чем кажешься.

Он продолжал смотреть в ночь, не реагируя на подначку.

– Думай что хочешь, но я не так уж плох, просто, пожалуй, и в самом деле глуп. Я ведь люблю не только детей, но и Элизабет… – Джек помедлил, – а что до горячей штучки из цветочного магазина, она мне даже толком не нравилась.

Новое молчание было еще продолжительнее, и я уже подумала было, что между нами все сказано. Однако ошиблась.

– Знаешь что, Ванда? По-моему, я так боялся ненароком потерять то, чем дорожу, что уничтожил это сам, добровольно. Глупо, правда?

Я внимательно всмотрелась в его лицо. Оно было мрачнее тучи, взгляд полон тоски. Хотя мне это не слишком-то улыбалось, приходилось признать, что мы с Джеком Маккеем одного поля ягоды.

– Тогда послушай: не думаю, что все уже окончательно пошло прахом. Надежда есть. Не скажу, что это будет легко, потому что обелить себя намного труднее, чем очернить. Но все-таки надежда есть.

Джек вдруг улыбнулся и завертел головой, озираясь:

– Простите, тут только что была Ванда Лейн, специалист по жестокой правде. А вы кто? Вы так милы и добры, я просто растерян. Или это следует понимать как единство и борьбу противоположностей?

– За надежду! – Я подняла свой стакан.

Мы чокнулись, выпили и еще долго-долго сидели в молчании, два чужих человека, повязанных одной веревочкой.