"Чистильщик" - читать интересную книгу автора (Пучков Лев)

ГЛАВА 1

– …Я вашего слона забираю, – сообщил Звездорванцев после продолжительной паузы. – Вы его напрасно сюда поставили! Погорячились…

– На здоровье, – я вяло пожал плечами. – Забирайте – воля ваша.

Следователь сцапал слона и на пару секунд задержал руку с фигурой над доской:

– Переходить не желаете? Думаю, вы просто допустили ошибку – я вам прощаю.

– Да нет, не ошибся, – я хмуро ухмыльнулся и почесал могучую щетину, за две недели превратившуюся в почти полноценную бороду. – Я его сюда специально поставил. Это тривиальный карповский дебют – через пять ходов вам мат.

– Вы так полагаете? – Звездорванцев удивленно сдвинул на лоб свои «хамелеоны». – Мы же только начали партию!

– Нет, это не я. Это Карпов так полагает. – Я опять почесал бороду и потянулся к початой пачке «Лаки страйк»: – Разрешите?

– Да-да, пожалуйста. – Звездорванцев подвинул пачку и озабоченно углубился в изучение партии.

Я шел в «несознанку». Этот допрос был восьмым по счету, и ни на одном из них я ничего не сообщил следователю по факту инкриминируемого мне деяния. И не подписал ни одного протокола. Нет, в молчанку я не играл – нес всякую чушь о чрезмерной загазованности атмосферы и поголовной дегенератизации общества, упирая на извращенность человеческой натуры вследствие стечения негативных факторов, которые могут даже самого честного и бескорыстного сотрудника правоохранительных (!) органов сделать отъявленным и жутким мздоимцем. Когда я переходил к конкретике, следователь вымученно улыбался и розовел – не успел еще окончательно испортиться, салажонок. Вообще мне с ним повезло: коммуникабельный, отзывчивый, не давит, не орет, допускает всякие поблажки… Видимо, знает, что мое дело – заведомо лажа. Мне кажется, никто ему забашлять не удосужился за мою закопку по самые уши. Просто указали – веди дело как обычно, и так все ясно. Вот и не старается…

Узнав, что родичи насильственно привили мне склонность к шахматным баталиям и даже пытались вытащить на уровень межобластных олимпиад, следователь притащил набор дорожных шахмат и за два часа продул со свистом шесть партий подряд.

С того раза это вошло в систему. Следователь задавал мне дежурный вопрос:

– Показания давать будете?

– Не-а, не буду, – печально отказывался я.

– Ага! И протокол подписывать… А? – уточнял Звездорванцев.

– Тоже не буду, – опять отказывался я. – Вы же слышали, что Гольдман, упокой господь его грешную душу, мне завещал? Грех не выполнить последний совет покойного…

– Ясно, – Звездорванцев потирал ладошки и доставал из кейса с золоченой монограммой (ах, как хочется казаться большим и солидным!) коробку с шахматами: – Ну, тогда, может … эээ… партейку?

– А вот это – с превеликим удовольствием! – Тут я усаживался на краешек стула (привинчен, зараза, не подвинешь к столу!), и мы начинали сражаться не на жизнь, а насмерть – Звездорванцев, дилетант в сей строгой игре, отдавался ей самозабвенно, будто с разбегу в омут нырял.

Такой расклад меня вполне устраивал – можно было посидеть в нормальной комнате, подышать воздухом, покурить и, общаясь с хорошим человеком, узнать, как там – на воле. Такой идиллии, впрочем, предшествовали кое-какие катаклизмы местного значения, которые, повернись ситуация несколько иначе, могли сыграть в моей дальнейшей судьбе весьма неприятную, если не трагическую, роль. В камере ИВС меня держали недолго – к исходу вторых суток предъявили обвинение в тройном убийстве и перевели в СИЗО. Дознавателя мои отчаянные доводы совершенно не волновали.

– Все шито белыми нитками, – резюмировал он, определившись в отношении меры пресечения. – Все вы так – подстава, подстава! Надо же, а! Водку ему в рот залили! Может, они еще и бабу под тебя подложили?! И щипцами от камина и ледорубом полтергейст позабавлялся?! Ха!

Но мою просьбу об обязательном присутствии адвоката неожиданно выполнили – честно говоря, я не рассчитывал на результат, когда, руководствуясь опытом просмотренных видеофильмов, гордо заявлял, что без адвоката фирмы даже рта не раскрою! А может, сыграло роль особое положение нашего адвоката в системе отношений правоохраны и криминалитета. Борис Моисеевич Гольдман, состоящий на службе у Дона, за время своей активной деятельности посадил на скамью подсудимых не один десяток товарищей в форме, имевших неосторожность превратно истолковывать суть и значение правозащиты в современном уголовном процессе. В общем, адвоката ко мне доставили и даже позволили переговорить наедине, предварительно обыскав Гольдмана, дабы не пронес злобному убийце каких-нибудь запрещенных предметов.

– Я все знаю, – махнул рукой Борис Моисеевич, когда я попытался изложить суть дела. – Я предупредил, чтобы не смели без меня предъявлять обвинение… Так что… – Тут он смутился и виновато пожал плечами: – Ну, знаешь, придется тебе посидеть некоторое время в СИЗО, мальчик мой… Мммм-да… Так вот. Это липа – дураку понятно. Я разберусь – подключим все резервы, заплатим кому надо – можешь не беспокоиться. И не из таких передряг выскакивали…

– Нехорошо мне в СИЗО будет, дядя Борис, – мрачно сообщил я. – Знаешь, сколько товарищей хотят мою голову?

– Знаю, мальчик, знаю, – торопливо покивал Гольдман. – Уже дадено кому надо – будешь сидеть в комфортабельной одиночке. Ты же у нас бывший вэвэшник – положено отдельно содержать. Так что – не беспокойся, быть удавленным в общей камере тебе не грозит.

– Ну и на этом спасибо, – поблагодарил я и поинтересовался: – Как Дон?

– Нормально, – отводя взгляд, ответил Гольдман – в его голосе я уловил фальшь. – Ты не волнуйся – сиди себе… Да – вот еще что! Без меня – ни слова! Понял? Ни е-ди-но-го словечка! Все показания – в моем присутствии. И ничего не вздумай подписывать. Ясно?

– Да понял я, дядя Боря, – успокоил я Гольдмана. – Вы, главное, найдите, кто меня подставил. И знаете – я могу подсказать: ищите в Кировском районе.

– Это уже не твоя забота, мальчик мой, – мудро сощурился Гольдман. – Твой патрон занимает достаточно высокое положение в системе, а потому у тебя не должна болеть голова о том, как тебя будут вытаскивать из дерьма, в которое ты имел неосторожность вляпаться. Так что – сиди себе…

Меня благополучно переместили в СИЗО и водворили в одиночку. Никто меня ногами не бил и прикладами в спину не тыкал – наверно, проинформировали, что я за птица. Правда, мне не понравилось, что при перевозке были предприняты, на мой взгляд, излишние меры предосторожности. Во-первых, на меня натянули наручники в положении «руки за спину» и хромированные ножные кандалы, не позволявшие широко переставлять ноги. Во-вторых, начальником караула был пожилой капитан – командир роты по конвоированию. Я выходец из внутренних войск и знаю, что начкаром в данном случае мог быть и обычный прапорщик. Офицер, тем более командир роты, возглавляет караул только в особом случае.

Обстановка одиночной камеры комфортом не отличалась: откидные нары и отвратно воняющая в углу чаша «Генуя» (на местном диалекте – «параша» или «толчок»), над которой сиротливо зависал протекающий водопроводный кран. Когда я намекнул, что неплохо было бы заполучить матрац, робу, туалетные принадлежности и так далее, корпусной терпеливо разъяснил:

– Вот на зону придешь – тама тебе все и дадут. Тута ни фуя не получишь. А матрац – с бикарасами. Хошь?

Я решительно отказался – уж лучше на голых досках бока отдавливать, чем потом беспрерывно чесаться…

– И вооще – должен радоваться, – сообщил свое мнение корпусной. – У нас тута людишек – как сельдей у бочке. А ты, как король, – отдельно. По режиму, вишь ты, полагается ему! Хм… Ну, бывай, хлопец. – И со страшным скрежетом захлопнул железную дверь, похоронив меня в замкнутом пространстве камеры…

На следующий день, после завтрака, который состоял из пары кусков липкого черного хлеба и тарелки перловки с острым привкусом хлорки, меня повели на допрос. Комната для допросов располагалась в этом же корпусе, на последнем этаже. За ближним к зарешеченному окну столом сидел румяный молодой человек с бездонно-голубыми глазами и скучающе обрабатывал ногти маникюрной пилкой.

– Спасибо, – сказал он корпусному и сделал отмашку рукой – типа удались, тот ретировался, оставив дверь слегка приоткрытой.

– Дверь-то закройте! – возвысил голос румянолицый.

В коридоре раздалось брюзгливое бурчание по поводу какой-то матери и безопасности следователя, однако дверь закрылась.

– Ну вот и ладненько, – констатировал румянолицый и указал рукой на свободный стул: – Садитесь, пожалуйста.

– Спасибо, – буркнул я, присаживаясь, и уточнил: – На сколько?

– В смысле? – не понял румянолицый.

– На сколько садиться – лет на двадцать? – Я внимательно посмотрел на собеседника, стараясь определить степень сопричастности следака моим напастям.

– Ах, вон что! – румянолицый смущенно улыбнулся и нервно мигнул – значит, в курсе, сволочь, почем дровишки! – Я полагаю, мы разберемся с вашим делом, угу… и расставим все точки над «i». Кстати – я ваш следователь. Звездорванцев, Василий Хафизуллович…

– Василий Хафи… как? – переспросил я.

– Хафизуллович, – зарделся следак. – От слова Хафизулла.

– Эк вас угораздило, – посочувствовал я. – А на вид вы совсем даже бледнолицый! Да и фамилия… Хм! Н-н-да…

– Ну… где вы встретите сейчас носителя чистого этноса? – заоправдывался Звездорванцев. – Сейчас все так перемешалось… мгхм… хммм… монголы там, видите ли, триста лет, ага… Так что… А насчет фамилии – увы, мы не выбираем. Впрочем, давайте займемся делом.

Давайте, давайте, – согласился я и выдал: – Вы в курсе, что без своего адвоката я вам ничего не скажу? Там, на подходах к изолятору, должен где-то топтаться такой толстенький курчавый дедок – мой адвокат. Гольдман его фамилия.

– Ну, дорогой вы мой! – поморщился следователь. – Зачем же вам сразу заручаться протекцией такого маститого адвоката, уподобляясь каким-то рэкетирам? Мы будем разбираться по существу дела скрупулезно, дотошно, не упуская ни одной детали. С материалами предварительного следствия я ознакомился, прекрасно знаю…

– Вы не поняли! – перебил я. – Гольдман – адвокат, работающий на нашу фирму. Я сотрудник фирмы. Быть может, мы с вами беседуем в последний раз, достопочтимый Василий Хафи… тьфу! – короче, гражданин следователь, тащите сюда этого старого еврея, ежели желаете контактировать! Кстати, вы его видели или так – понаслышке знаете? А то я вам его опишу…

– Видел, – Звездорванцев замялся. – Ээээммм… дело в том, уважаемый Эммануил Всеволодович… знаете, Гольдман вчера вечером попал в автокатастрофу. Мммм… сейчас он лежит в реанимации…

– Что?! – Я вскочил и подался через стол к следователю: – Чего вы несете? Я вчера с ним разговаривал!

Следователь опасливо отодвинулся и покраснел. Рука его нашарила на столе черную кнопку звонка и зависла над ней, как кошка, изготовившаяся к прыжку.

– Но-но! Эмоции! – петушиным всхлипом выдал Звездорванцев. – Говорю вам – в реанимации… Вчера, между десятью и одиннадцатью часами вечера, его машина столкнулась с бульдозером, который на большой скорости…

– Бульдозер на большой скорости?! – Я скривился в ухмылке. – А каток асфальтный на большой скорости не пролетал?! С реактивным двигателем?! Вот уроды-то! Все куплено! От бля, а!

– Прекратите, – тихо попросил Звездорванцев, утирая внезапно вспотевший лоб. – Я никакого отношения к бульдозеру не имею. И вообще никакого отношения к адвокатам не имею – я из другой службы…

– Службы, службы! – передразнил я. – Знаем мы вашу службу! Не буду ничего показывать. Точка. – Я пристукнул кулаком по столу и для пущей убедительности продемонстрировал следователю кукиш: – Вот вам, а не показания!

– Ясно. – Звездорванцев тяжело вздохнул. – Имеете отвод?

– От каких вод? – удивился я. – Я секретарь-референт! Водами никогда в жизни не торговал! Ну, вы даете!

– Да нет, – досадливо нахмурился следователь, – если я вас не устраиваю, можете написать заявление – официальный отвод. Если причины отвода – веские, вашим делом будет заниматься другой следователь. А вам назначен адвокат Иноземцев – очень, знаете ли, опытный и авторитетный…

– Когда назначен? – живо поинтересовался я.

– Сегодня, естественно! – Следователь смутился.

– Вот оно что! – ядовито протянул я. – Можете передать: пусть адвоката этого, назначенного, на пенсию отправляют! Он мне на хер не нужен!

– Отказываетесь от защиты, значит? – уточнил Звездорванцев.

– Не-а, не отказываюсь, – я развел руками. – Зачем мне ваши адвокаты? Фирма найдет мне защитника не хуже Гольдмана – вот тогда и будем разговаривать. И отвод я не собираюсь писать: вы ли, кто другой – какая разница?

– Ясно. – Звездорванцев опять вздохнул. – На вопросы отвечать отказываетесь?

– Отказываюсь! – Я внимательно осмотрел одежду следователя. – Кстати – закурить не дадите?

– А отвечать будете? – хитро прищурился Звездорванцев. – Если будете, тогда дам!

– Не буду, – упрямо насупился я.

– Аааа! Стойкий ленинец! – Звездорванцев улыбнулся и достал пачку «Лаки страйк»: – Все равно – нате. Вы мне чем-то симпатичны, Эммануил Всеволодович.

– Спасибо! – искренне поблагодарил я, вытаскивая четыре сигареты и пряча их в штаны. – К сожалению, не могу сказать вам то же самое. Ваш брат в последнее время мне что-то здорово не нравится – ну о-о-очень не нравится. Либо хитрые продажные шкуры, либо затурканные трудоголики, которые до пенсии расколупывают чемоданные кражи, не замечая, что рядом воруют эшелонами, практически не маскируясь! Нормальных нет.

Ну, это не мы! – Следователь протестующе потряс руками. – Это специфика работы такая. А меня вы к какому разряду относите?

– Пока не знаю, – покривил я душой и прищурился: – Разберемся со временем. Вот что – я подумаю на досуге, а вы приходите завтра и приводите адвоката – тогда я вам все расскажу. Только позвоните 2-93-51 – это номер моего шефа, скажите, что я прошу адвокатика приличного найти, Договорились?

– Хорошо, – согласился следователь. – Я позвоню. Только вы можете молчать сколько влезет – у меня установка: две недели на следствие, затем передать материалы в суд. Даже если вы не подпишете ни одного протокола, это ниче го не меняет.

– Вон как! – удивился я. – Ну ты посмотри, а! Все уже заранее распределено, все предусмотрено! Да уж…

– И вот еще что, – Звездорванцев осторожно постучал по столу пальцами, – я позвоню, но… знаете, я могу сразу сказать, что, кроме Иноземцева, вас никто защищать не возьмется…

– С чего это вдруг? – насторожился я.

– Ну что вы, право! – укоризненно воскликнул Звездорванцев. – Я вам гарантирую, что после случая с Гольдманом вами никто заниматься не станет. Пример, знаете ли, очень убедительный. Идите-ка в камеру и подумайте, как себя вести. А если уж совсем меня не презираете, как продажную шкуру, – ответьте, пожалуйста, на ряд процедурных вопросов…

В персональную одиночку меня отчего-то не водворили. Курносый проследовал мимо, и я, очнувшись от мрачных мыслей, заметил, что стою перед открытой дверью камеры № 12, что в противоположном конце коридора от моей одиночки.

– Э-э, дядя! Ты чего это? – Я обернулся к конвоиру и на всякий случай сделал шаг назад.

Ласково улыбнувшись в пшеничные усы, корпусной вдруг рубанул меня под коленки дубиной и резко втолкнул в камеру – от неожиданности я даже не сделал попытки к сопротивлению. Трудно было предположить, что такой толстый и на вид нерасторопный дядька может действовать столь проворно.

В камере присутствовали три человека. Они, расположившись на нижних шконках, азартно резались в «буру».

Некоторое время троица продолжала увлеченно играть, а я получил возможность осмотреться. Двое были сильно здоровы – один, по всей видимости, баловался бодибилдингом, о чем свидетельствовали немного одрябшие, но не утратившие формы мышцы. Второй крепкой статью был наделен от природы: массивные плечи, широченные запястья с толстыми пальцами, испещренные татуировкой, твердокаменная челюсть и грудь бочонком – все это наводило на самые грустные мысли о собственной физической неполноценности. Но опаснее всех мне показался третий: мелкий и сухощавый, он словно был сплетен из стальных тросов, которые при каждом движении руки перекатывались под бронзовой от загара кожей.

«Борец, – подумал я, – бывший… – И еще подумал: – Когда это он успел загореть? Если все лето торчал в камере?.. Странно…»

Мне стало немного неуютно. Ай-я-яй… Было очевидно, что в узком пространстве камеры эти ребята задавят меня за несколько секунд. Это вам не по перрону кренделя выписывать!

Трое закончили кон и разом повернули головы в мою сторону.

– За что чалишься? – коротко спросил качок.

Я не стал отвечать – выдержал паузу и добродушно произнес:

– Здорово, мужики. Где мне упасть?

– Не хочет говорить! – сокрушенно развел ручищами здоровый от рождения, а борец неожиданно глубоким басом добавил:

– А и не надо – так знаем. Двух девчоночек несмышленых оттарабанил и головенки им посворачивал! Загубил юные души, бля! А знаешь, что за это полагается? Знаешь, петух недоделанный?! – И тут все трое встали, продвинулись вперед и образовали передо мной в узком пространстве камеры треугольник, вершиной которого оказался борец.

Мужики! Это же старый затасканный прием! – тоскливо воскликнул я, в отчаянии заламывая руки. – Я не делал этого! Меня подставили! Твою мать, а! Ну вы че – фильмы, что ли, не смотрите?! Меня подставили, а теперь через вас рассчитывают опустить – ведь дебилу ясно! Неужели вам не западло быть чьими-то «шестерками»? Мужики…

Увы – ораторское искусство успеха не возымело. Борец молнией метнулся мне в ноги, ухватил за бедра железным кольцом, резко приподнял и мотанул вбок, заваливая на пол.

Вопреки ожиданию нападавшего, я не стал сопротивляться – наоборот, расслабился и плюхнулся, как мешок с трухой. От неожиданности борец подался вперед и ослабил захват.

То, что происходило далее, мой рассудок только успевал фиксировать: мышление выключилось, и заработали автоматизмы старой потрепанной боевой машины, ключевым понятием которой является коротенькое слово «УБЕЙ!».

Подхватив борца под мышки, я с размаху вогнал его башкой в железную дверь, от чего она гулко завибрировала басом, образуя чистую квинту с последним криком бедолаги.

Упершись руками в пол позади головы, я выгнулся дугой и обеими ногами швырнул обмякшее тело борца на стоящих чуть поодаль картежников, которые, приняв на грудь драгоценный груз, попятились к шконкам. Резво выпрыгнув в стойку, я бросился за борцом и с разбегу запихал комплект из двух мужиков, поддерживающих обмякшее тело, в проем между шконками, пока смешавшиеся здоровяки не догадались бросить сотоварища и перейти к активной обороне.

Уцепившись за стойки, я стремительно навалил на уголовников все, что навернулось под руку на верхних ярусах шконок: два увесистых матраца, подушки и постельные принадлежности, которых, как утверждал сволочь корпусной, тут вроде бы не должно быть.

Получилась бесформенная куча, на которую я и запрыгнул, вцепившись руками в кроватные дужки, и принялся все это интенсивно пинать с большой амплитудой, злобно приговаривая:

– Вот вам гостинцы, суки! Вот вам опущение, п…дюки недоношенные! – и в таком духе что-то еще.

Секунд сорок спустя куча мала перестала шевелиться. Потрепанная боевая машина выключилась, и заработало рациональное мышление.

– А не чересчур ли? – запоздало пробормотал я и от бросил матрацы.

Троица пребывала не в самом лучшем виде: борец не подавал признаков жизни, качок еле слышно стонал, скрючившись в эмбриональном положении, и только здоровый от рождения, держась руками за голову, членораздельно просил прекратить экзекуцию.

– То-то же, уроды! – резюмировал я и, зверовато взвыв, с разбегу долбанул ногой по двери.

Любопытство через глазок моментально прекратилось – по коридору забухали удаляющиеся шаги.

– А сейчас переходим к репетиции, – мрачно сообщил я. – Драматическое произведение камерного типа: утро в совхозе. Или в колхозе – в деревне, одним словом… – Углядев на быстро оплывающем лице здорового от рождения некоторую заинтересованность, я пояснил: – В этой самой деревне утром, на зорьке, начинают орать петухи – хором. И в связи с этим спать никак невозможно – все встают и принимаются за работу. Доступно?

Похоже, эта перспектива здоровому от рождения совсем не приглянулась: он живо полез под шконку, пряча зад и выставляя наружу ноги. Угостив его смачным пинком, я погрозил пальцем и сказал:

– Спокойно, кочет! У меня нет охоты мараться о ваши грязные задницы. Я тебе даю минуту на размышление, а потом буду кастрировать подручными средствами. Кто дал команду меня опустить?

– Фуля тут размышлять, – здоровый от рождения выбрался из-под шконки. – Это Пахом приказал тебя отпедерастить.

– Вор, что ли? – удивился я. – И чего я ему-то сделал?!

– Вор, вор, – подтвердил здоровый и хмыкнул: – И не обязательно, чтобы ты че-то ему сделал. Кто-то из братвы попросил – вот всех делов-то… Ну, допустим, Витя-Протас…

– Ага, – я поскреб щетину на щеке и сожалеюще покрутил головой: – Значит, таки походатайствовал Витек. Ну-ну… Однако не удалось сие мероприятие!

Ну, ниче, – ободрил меня здоровый от рождения, – ты все равно труп. На зону зайдешь – один фуй опустят, по этапу уже опустят – и отдельная камера не поможет! Ты лучше сразу вскройся – там, за шконкой, самопальное перышко затарено, – здоровый мотнул головой, показывая, где это самое перышко затарено. – А то обидно – такого резвого пацана – опустят… Гы-гы… Лучше, братан, умереть мужиком, чем жить петухом, – это я те точно говорю!

– Ну-ну. – Я тяжело посмотрел на советчика, подошел к двери, и, привалившись к ней спиной, начал колотить по железу пяткой, выкрикивая угрозы, адресованные городской администрации, персоналу СИЗО и всей местной братве.

Из соседних камер начали кричать, требуя прекратить, и вскоре поднялся тотальный гвалт. Я с любопытством прислушался к шуму – теперь было не разобрать, кто устроил такое веселое времяпрепровождение.

– Придется переводить на место, уроды, – пробормотал я. – Куда вы, на хер, денетесь…

Вдруг шум разом стих: в коридоре послышалась дробь бегущих ног, причем мягко этак переступали, словно бегущие были одеты в кроссовки или кеды.

– Довыепывался, идиот, – резюмировал здоровый от рождения и опять полез под шконку. – Ныряй под вторую – это спецназ позвали.

– Что за спецназ? – удивился я. – Откуда в СИЗО спецназ?

– Это уиновский спецназ, – пояснил здоровый и потащил на себя матрац. – Как раз для таких крутых и буйных, как ты. Щас увидишь и почувствуешь!

У меня нехорошо сжалось сердце. Спецназ нарушителям порядка никогда ничего путного не сулил.

– Здесь? – раздалось с той стороны двери.

– Тута, тута – бушует, скотина, весь корпус переполошил, падла! – ответил голос пшеничноусого корпусного.

– Давай! – коротко приказал кто-то.

Дверь со скрежетом распахнулась. На пороге возникли крепкие парни в камуфляже с масками на лицах и резиновыми дубинками в руках. Тот, что стоял спереди, держал под мышкой на изготовку нунчаки из гестолита, окольцованные медными ободками.

«Как врежет – череп напополам», – профессионально определил я и грустно опустил голову, поднимая руки вверх. Слова оправдания были неуместны.

– Во как? – удивился тот, что с нунчаками. – Ну-ну… так, парни, не трогать его, – обратился он к остальным и кивнул мне: – Выходи.

Я послушно вышел в коридор, на всякий случай держа руки поднятыми. Корпусной злобно глянул на меня и сказал:

– Это он, он – тот самый! Он тута…

– Заткнись, чмо, – флегматично посоветовал старший группы. – Закрывай камеру, пошли в дежурку.

– Да ты че, паря! – возмущенно вскинулся корпусной. – Да я тебе… я буду жаловаться…

– Делай, что командир говорит, – один из пятнистых схватил корпусного за рукав и внушительно встряхнул его. – Чего непонятно?

Бурча под нос невнятные угрозы, корпусной запер дверь и валкой трусцой направился к выходу. Спустя три минуты вся наша компания оказалась в помещении ДПНСИ. Здесь нунчакообладатель снял маску, и я с удивлением узнал в нем своего школьного приятеля Ловцова по кличке Муля-младший.

– Муля? А ты как тут?

– А что? Я ничего. – Муля смущенно почесал затылок. – Работа как работа… Я вообще-то подрывником – просто щас дежурю.. Вот… Ты лучше скажи, чего там у вас получилось?

– А-а-а! Ты это у него спроси! – сказал я, кивая в сторону корпусного, который что-то нашептывал на ухо ДПНСИ, бросая на спецназовцев неприязненные взоры. – Спроси – как это я вместо одиночки угодил в камеру к блатным! А запросто! – спокойно заявил Муля. – Щас мы это узнаем. Михалыч! – мой школьный приятель обратился к ДПНСИ. – Дай потолковать с этим фруктом. Пару минут. – Он кивнул в сторону корпусного, который попятился, прячась за стол.

– Отставить! – рявкнул Михалыч. – Ты вместе со своим отделением снят с дежурства за неповиновение! Идите к себе наверх и ждите, когда смена приедет – щас начальнику УИН позвоню. Топайте!

– Не понял?! – Муля прищурился. – Неповиновение кому? Вот этому ублюдку? – Он кивнул в сторону корпусного, который сжался за столом и спрятал запунцовевшее чело за мощную спину ДПНСИ. – Этому придурку, который одиночного в камеру к блатным подсадил и тем самым допустил грубое нарушение режима?! – Флегматичный Муля уставился на ДПНСИ, вызывающе перебрасывая нунчаки из руки в руку.

Я удивленно хмыкнул – вот так тихоня – Муля, который мухи не обидит по жизни! Ай да молодец!

– Или тут имеет место не просто нарушение режима… а, Михалыч? – вкрадчиво поинтересовался Ловцов, перехватывая нунчаки в левую руку и ударяя ими по столу.

– Делай что хочешь! – взвизгнул по-бабьи ДПНСИ, не выдержав дерзкого напора, и суетливо отвел глаза в сторону. – Только подследственного водворите на место…

Выйдя из помещения ДПНСИ, Ловцов сказал корпусному:

– Ты, крыса! Если с этим парнем что случится – я тебе яйца на уши натяну! Ты понял, чмо?!

Корпусной опустил голову и проникновенно вздохнул – понял, не дурак!

– Ну и славненько, – флегматично резюмировал мой приятель и сказал мне: – Тут постоянно дежурят наши пацаны – помощь оказывают персоналу СИЗО. Я им всем передам – ежели чего, шумнешь… Короче – спецназ спецназа в обиду никогда не даст.

– Заметано, – растроганно пробормотал я, протягивая Ловцову руку. – Знаешь, я вообще-то ни за что сюда угодил… Подставили.

– Может быть, – неопределенно пожал плечами Муля. – У нас все может быть. Ну – пока…

Вот так состоялось мое знакомство с нравами и обычаями нашего славного СИЗО. За все время моего сидения никто не покушался больше на целостность персоны вашего покорного слуги, но Судьба, эта своенравная баба, и без вмешательства воров и озлобленных бригадиров два раза нанесла мне страшные удары, от которых оправиться до конца так и не удалось… Спустя два дня Звездорванцев сообщил, что Гольдман умер, не приходя в сознание. Нового адвоката фирма для меня подыскать так и не удосужилась, хотя следователь клятвенно заверил, что беспокоил Кругликова по этому поводу аж три раза.

– Заняты они, – сокрушенно сообщил Звездорванцев. – Крутиков этот слушает пять секунд, раздраженно бросает «да знаю я, знаю!» и отключается. Видимо, проблемы какие-то…

Но отсутствие адвоката я еще мог пережить – в принципе никакой адвокат, кроме Гольдмана, в моем положении ничего поправить был не в силах. Я просто принял этот факт к сведению и приготовился защищаться.

Второй удар был гораздо страшнее. На четвертом допросе Звездорванцев скорбно вздохнул:

– В каких отношениях вы были с главой вашей фирмы… ээээ… с Чанкветадзе?

– Почему «был»? – насторожился я. – Был, есть и буду в прекрасных отношениях…

– Он умер, – прервал меня следователь и отвел взгляд. – Сегодня утром, в четыре часа…

Трое суток я пребывал в прострации. Не ел, не пил, валялся на полу в своей одиночке. Уже не в первый раз Судьба так жестоко карала меня. В свое время я потерял жену, которую боготворил, – она оказалась шлюхой. Затем родители погибли в автокатастрофе – в расцвете сил, как говорят, жить бы еще да жить… Чуть позже злобные гоблины надругались над моей маленькой женщиной – Милкой, которая до сих пор так и не обрела нормальный рассудок… Дон был моим последним оплотом в этом жестоком мире. Да, он был болен и находился в критическом состоянии – врачи не скрывали этого. Но я твердо верил, что этот старый половой разбойник найдет в себе силы выкарабкаться из любой, даже самой безвыходной, ситуации. А он не нашел… За годы, проведенные рядом с этим человеком, я успел привязаться к нему как к родному отцу. Он вытащил меня из беспробудного запоя в память о моей матери и терпел рядом с собой, обеспечивая всем необходимым, давая понять, что личная привязанность значит больше, нежели выгода, трезвый расчет и еще куча рациональных критериев большого бизнеса. И вот – его не стало. Теперь я знал, что обречен. Некому было заняться моим спасением. Правда, еще оставался толстый Бо – мой боевой брат. Но умение стрелять, убивать голыми руками и жестко управлять группировкой, талант заслонять грудью в бою и другие качества Бо были бессильны против козней мерзавцев, которые подставили меня черт знает из каких побуждений. ПРОФСОЮЗ в данном случае тоже оставался в стороне. Я уже представлял, как аналитики этой организации, скучно пожав плечами, вымарали меня из компьютерной памяти.

На последнем допросе, в очередной раз получив мат на 16-м ходу, Звездорванцев вздохнул и сообщил:

– Жаль мне вас.

– Отчего же? – вяло заинтересовался я. – Зря посадили?

– Да нет, – следователь махнул рукой и поморщился. – Посадили… Что посадили – это еще куда ни шло… Отпедерастить вас пытались?

– Пытались, – согласился я. – Но не очень удачно. Сами знаете… А что?

– Да ничего, – Звездорванцев пожал плечами. – Суд скоро. На зону пойдете. Там обязательно отпедерастят.

– Ну, это мы еще поглядим, – небрежно бросил я.

– Сто процентов – отпедерастят, – убежденно воскликнул Звездорванцев, – и глядеть нечего! Вы ж бывший сотрудник правоохранительных органов – пойдете на «двойку», так называемую «ментовскую»… А там все повязано – Пахомовы людишки там заправляют. Юридический нонсенс…

– Жаль, значит? – ядовито переспросил я.

– Ага, жаль, – печально подтвердил Звездорванцев. – Неплохой мужик пропадает.

– Ну-ну, – пробурчал я и в лоб спросил: – А вот… сколько вам за меня заплатили? Только честно?!

– Ну что вы! – удивился следователь – даже очки на лоб полезли! – Кто ж нам платит?! Нам команду дают – фас! – и все…

– И не совестно? – поинтересовался я, глядя в бездонно-голубые глаза своего визави. – Спите нормально?

– Совестно, очень совестно, – с готовностью согласился Звездорванцев. – На душе кошки скребут – невмоготу!

– «Невмоготу»! – передразнил я. – Н-н-нда… Но вы же знаете, что дело – липовое?!

– Ну – знаю, не знаю… – следователь сокрушенно развел руками. – А как быть?

– Ну а ежели куда повыше сообщить? – предложил я шепотом, подавшись через стол. – Чтобы приехала независимая экспертиза, бригада какая-нибудь из Москвы – типа Гдляна – Иванова… А? А я бы потом вовек не забыл бы…

– Ну уж нет! – Звездорванцев, как бы отгораживаясь, решительно выставил перед собой раскрытую ладонь. – Это вы бросьте, сударь! Мне, знаете ли, еще пожить охота – я совсем не старый еще…

– Ну а… а вот судьи – что?! – не сдавался я. – Ведь суд наверняка будет все рассматривать, свое расследование… А?

– Не-а, – вяло помотал головой Звездорванцев. – Судьи – они тоже жить отчего-то хотят…

– Да-а-а-а, бля… – задумчиво протянул я. – Мафия, бля! «Коза ностра»…

– Ну что вы, какая там, в задницу, «Коза ностра», – не согласился следователь. – В сто раз хуже. С этой «нострой» кто-то там у них боролся – были, знаете ли, примеры… А у нас – глухомань…

Вот такой разговор состоялся позавчера, на седьмом допросе. Беседа эта энтузиазма мне не прибавила.

– Бежать мне надо, – задумчиво щурясь сквозь сигаретный дым на портрет Железного Феликса, произнес я. – А то и впрямь опустят – тут все повязано…

– Да, опустят – это точно, – согласился Звездорванцев, не отрываясь от партии. – А вот бежать… Бежать?! – Следователь встрепенулся – дошло, наконец, какое предложение я высказал! Подняв глаза, он изучающе посмотрел на меня и, обнаружив, что прямо сейчас бежать я не собираюсь, облегченно вздохнул. – Ну уж дудки, Эммануил Всеволодович! Из этого изолятора в последний раз бежал некто Тонкий – было это, если мне не изменяет память, году этак… в 1904-м. Его отправляли с этапом в Красноярск – когда вывели из приемника, наскочила банда – человек в двадцать, конвой перемочила и убралась восвояси. – Звездорванцев развел руками и хитро прищурился: – Или у вас в Кировском районе есть банда, с которой вы приятельствуете? А?!

– Нет, нету, – сокрушенно вздохнул я.

Ну вот, – обрадовался Звездорванцев. – А вы говорите… А без банды не получится. Никак! Вам придется укокошить шестерых вооруженных конвоиров. И то – это только в том случае, ежели вас будут передавать караулу для перевозки на зону, в облсуд или на следственный эксперимент. Ну а передавать вас будут в наручниках и кандалах – в вашем деле написано, что вы склонны к побегу. Кроме того, здесь целое отделение спецназа… Нет, не стоит, – отрицательно помотал головой Звездорванцев и добавил с удовлетворением: – Кстати – я забираю вашу туру.

– На здоровье, – согласился я и поинтересовался- . – Ну а если отсюда? Ну – из этого кабинета?

– Ха! Да вы оптимист, Эммануил Всеволодович! – развеселился Звездорванцев. – Судите сами: метровая кирпичная кладка, решетки толщиной в два пальца – вам понадобится газовый резак. И потом – четвертый этаж! Пятиметровые потолки – здание-то дореволюционной постройки! Вы же не собираетесь сигать с пятнадцатиметровой высоты, а?! Или вы Тарзан? Гы-гы!

– Нет, не Тарзан, – грустно согласился я. – Запросто могу поломаться… Но ведь не бывает безвыходных ситуаций? Наверняка есть какой-нибудь вариантец?

– Хм… Вариантец, – следователь задумался – в его глазах сверкнули озорные искорки. – Ну, конечно, конечно… Вот, например, чтобы успешно отсюда слинять, надо… надо, надо… пару тяжелых бульдозеров с отвалами, чтобы подъехали и заблокировали снаружи ворота шлюза и вход в приемник. Затем – какая-нибудь штуковина, чтобы высадить решетку этой комнаты. Знаете, ремонтные машины с корзиночкой – в ней монтер сидит и в проводах ковыряется…

– Знаю, знаю, – перебил я. – Дальше давайте!

Дальше? – Звездорванцев озабоченно почесал переносицу. – Дальше… А – вот еще что: еще фургон надо, чтобы заблокировать два окна на первом этаже, которые выходят на улицу из дежурки… чтобы, как только вы побежите, не начали пулять из всех стволов дежурной части. А еще нужен человек, который знает расположение помещений в СИЗО и порядок работы – ну, положим, моей работы, – чтобы дать консультацию тем, кто вас будет отсюда вытаскивать. Вывод: для успешного осуществления этой акции нужны десять человек, куча техники, которую придется откуда-то умыкнуть, а потом бросить, и… и полное отсутствие у этих десятерых нормального человеческого страха перед грядущей расправой за содеянное. А такое отсутствие страха бывает, батенька мой, только… эээ… только у круглых идиотов. У вас есть десять приятелей-идиотов?

– Да уж, – мрачно резюмировал я. – Идиотов-приятелей у меня, к сожалению, нету. Все как-то недосуг было обзавестись…

– Ну вот видите, родной вы мой! – жизнерадостно похлопал по столу ладошкой Звездорванцев. – Все это утопия… Так что – играйте лучше, чего там грустить о мрачном будущем! Ожидание наказания – само по себе уже наказание. Лао Цзы, кажется…

– Конфуций, – поправил я следователя. – Ожидание смерти хуже самой смерти. Еще один неверный ход – и вам мат. А пока – шах.

– Вон вы как! – огорчился Звездорванцев. – Мстите?

– Мело, – подтвердил и великодушно предложил: – Может, отдохнете, с мыслями соберетесь? Решающий ход!

– Хорошая идея, – одобрил Звездорванцев, взял сигарету, щелкнул зажигалкой и приблизился к окну.

– Интересно – откуда это здесь техника? – рассеянно пробормотал он, глядя на улицу. – С той стороны «кирпич» висит – не должно быть вроде?

– Что за техника? – вяло поинтересовался я.

– Да вот – полюбуйтесь, – следователь, выпустив клуб сизого дыма, пригласил меня к окну. – Какая-то ремонтная бригада – не иначе. Здесь никто никогда не ездит – специально «кирпич» повесили, чтобы спецавтомобилям не мешали…

Я подошел к окну:

– А-а-а-а… Это, наверно, меня выручать приперлись – как раз по вашему раскладу. Все совпадает…

– Ну-ну, разумеется, – хихикнул Звездорванцев, продолжая с любопытством глазеть на улицу.

Между тем со стороны непроездной оконечности улицы к СИЗО на хорошей скорости подкатила колонна: два здоровенных бульдозера, шеститонная автоцистерна с мрачной надписью «ПРОПАН» и аварийная машина с длинной желтой стрелой, которая заканчивалась стальной корзиной.

Синхронно развернувшись, бульдозеры выпустили клуб черного дыма, взревели натужно и… бросившись вперед, намертво заблокировали ворота шлюза и вход в приемник.

– Ох! – слабо пискнул Звездорванцев, хватаясь за сердце.

Пропановоз, ободрав облицовку стены, впритирочку прилип к окнам дежурки и тут же заглох.

– Ну ни фуя… – только и успел изумленно вскрикнуть Звездорванцев и тут же проворно отскочил от окна. Аварийная машина подняла стрелу и, стремительно подлетев к зданию СИЗО, снайперским ударом вывалила решетку на окне нашей комнаты для допросов – при этом корзина заехала аж до самой двери и уперлась в нее. А в корзине, прикрепленный алюминиевой проволокой, торчал снаряженный коробкой на 200 патронов 7,62-мм «ПКМС».

Секунду помешкав, я растерянно почесал затылок и забрался в корзину, отмотав по ходу дела пулемет и удобно ухватив его на изготовку.

– Ну, я, пожалуй, пойду? – спросил я Звездорванцева, который только промычал нечто нечленораздельное. – Ей-богу, не знаю, – сообщил я следователю, качнув стволом пулемета, – откуда, чего… Но, хочу заметить, все по вашему раскладу вышло – кроме бочки с пропаном…

В этот момент стрела, резко дернувшись, отчего я едва не вывалился из корзины, забрала меня из комнаты для допросов.

Спустя семь секунд я уже стоял на асфальте возле здания СИЗО и растерянно вертел башкой на 360 градусов, наблюдая, как организованно разбегаются какие-то товарищи в тренировочных костюмах и масках.

Из-за угла здания выглянула толстая рожа в натянутом черном чулке и помахала ручищей:

– Че торчишь, Профессор? Греби сюда! – И скрылась.

Добежав до угла, я увидел рычащий в кустах джип «Чероки» без номеров, возле которого маялся, переминаясь с ноги на ногу, чулковоискаженный Бо. За рулем сидел Коржик в маске и весело скалился, гикая от удовольствия.

– Падай! – крикнул Бо и, пыхтя, полез на правое переднее место. Не успел я разместиться на заднем сиденье, как джип ломанулся через кусты, считая бордюры.

– Все! – рявкнул Бо, тыча мне под нос часы. – Минута пятьдесят! Через две минуты выскакиваем через промежуточный пост ГАИ на объездную – там нас ждут. Ловить тебя начнут через семь минут – по графику. Так что – живи пока, Профессор…