"Чистильщик" - читать интересную книгу автора (Пучков Лев)ГЛАВА 8В 7.30 утра я уже был дома. Несмотря на прекрасную погоду и удачно проведенную акцию, настроение было просто преотвратительнейшим. Одолевали смутные сомнения как в правильности выбора режима функционирования, так и в целесообразности существования вашего покорного слуги на этой Земле. Очень уж мне не понравилась сложившаяся вокруг фирмы ситуация. Судите сами: за две недели я ликвидировал троих видных деятелей, так или иначе связанных с фирмой и занимавших в криминальном мире далеко не последнее место. Изъятие этих товарищей из оборота закономерно влекло за собой перераспределение сил и средств в соответствующих сферах, которое при определенном соотношении обстановочных факторов могло вылиться в бурные катаклизмы с непредсказуемым финалом. И хотя «Петрович» клятвенно заверил, что все делается во благо фирмы, а значит, и в моих интересах тоже, в сознании у меня поселилась безотчетная тревога, не позволявшая вздохнуть полной грудью и расслабиться. Тревога эта рождала тяжкое подозрение: а не уподобляюсь ли я обколотому дебилу, которого посадили с подрывной машинкой метрах в двухстах ниже плотины, обложенной взрывчаткой, и в установленное время велели крутануть ручку… Стае, оставшийся за хозяина, решил для полноты ощущений добавить пару проблемок, которых мне как раз не хватало для комплекта. Пока я принимал душ и брился, он безмолвствовал, а когда мы уселись завтракать, выдал: – Это… Ну, вчерась звонили из автоинспекции – спрашивали, в каком состоянии твоя «Нива» и где она сейчас находится. Положив поддетый на вилку кусок ветчины, я медленно выдохнул и поинтересовался: – Ну и что ты ответил? – Сказал, что все хокей, – Стае пожал плечами, – и что тачка твоя стоит во дворе. Правильно? – Ага, правильно, – подтвердил я и, промотав в уме все возможные варианты непредсказуемых пакостей, несколько успокоился. Вчера Феликс был жив и здоров, значит, звонок автоинспектора ничего общего с акцией не имеет. Ну а остальное переживем – пусть даже тачку отберут за злостное уклонение от техосмотра. Дон утрясет все проблемы мановением мизинца. Рассудив таким образом, я опять подцепил ветчину и потащил ее ко рту. – И это… – Стае несколько смутился. – Ну, мы с Милкой уйдем от тебя… Щас вещи соберу, вот… Подбросишь до ее хаты? А то шмоток много у нее – неудобно на тачке… – Тихо, тихо, тихо… – я водрузил ветчину на место и потер уши – показалось, что ослышался. – Ну-ка, ну-ка – еще разок и повнятнее. – Мы от тебя уходим, – угрюмо повторил Стае, опустив взгляд. – Хата у нас есть. Я молодой и здоровый – «капусты» на харчи срублю всяко-разно. Ну вот, – он неопределенно развел руками. – Это ты так решил? – поинтересовался я, угрожающе сдвинув брови. – Или надоумил кто? – Я так решил, – Стае опасливо отодвинулся вместе со стулом. – А че? Че такого? – А ты меня спросил? – едко ухмыльнулся я. – Ты ее спросил? – Я потыкал пальцем в сторону, где располагалась Милкина спальня. – Ты вообще кто такой, парень? Да недавно тобой тут вообще не пахло! А тут – нате вам, явился не запылился и давай распоряжаться! Ха! Деятель… – Она все равно ничего не соображает, – тихо проговорил Стае и шмыгнул носом. – А ты… Она тебе не нужна. Ты вон – с Оксанкой… Да и помимо Оксанки у тебя еще есть – дома не ночуешь, а она вчерась звонила вечером. – Кто звонил? Оксана? – переспросил я. – Ага, она, – подтвердил Стае. – И чего? Что ты ей сказал? – Ну чего, чего… Сказал, что ты уехал куда-то. Я думал, она в курсе. – А во сколько это было? – Да где-то около двенадцати ночи… – А как она отреагировала на твое сообщение о моем отсутствии? – Ну как… Ну, сказала… Че ж она сказала… А, вот – сказала «а-ха!», раздельно так – «а-ха» – и швырнула трубку. – Вот спасибо-хорошо! – Я задумчиво побарабанил по столу пальцами и горько вымолвил: – Все, старик, – кранздец моей спокойной жизни. Жизнь дала трещину, денег осталось два чемодана… Оксана мне закатит скандал, ты чего-то там тянешь… угу, угу… – Да я че! – начал оправдываться Стае. – Просто жить на прикормке у доброго дяди не приучены мы… Ну, ты классный, конечно, мужик, но понимаешь… Милка тебе никто – вы уже скоко-то времени не живете, ага… Я тебе – тоже никто… Хата у нас есть… – Хорош чушь пороть! – спокойно оборвал я Стаса. – Милка мне никто! Да она, если хочешь знать, неотъемлемая часть моего существования! Она – моя половинка! Я за нее жизнь отдать готов, если потребуется… Стае отвернулся и непримиримо скрестил руки на груди. В соответствии с учением Хосе Сильвы сия поза свидетельствует о непреклонном стремлении оппонента стоять на своем и никоим образом не соглашаться с любыми разумными доводами, исходящими от противоположной стороны. Тупиковая ситуация. Она разрешима лишь двумя способами: либо мощным радикальным давлением на оппонента, либо заменой противоположной стороны на более импонирующую этому упрямому оппоненту особь. Так-так… Ну калечить Милкиного братца в мои планы пока не входило – а посему я решил избрать второй путь по Сильве и заодно попытаться разрешить проблему с Оксаной. – Вот что, – миролюбиво сказал я, ласково улыбнувшись надутому Стасу. – Ты, конечно, волен поступать как сочтешь нужным, но… но ты особо не торопись, мой юный друг. Тебе же ведь без разницы, когда съезжать? – Ну, в принципе без разницы, – согласился Стае, несколько расслабившись. – Так вот – давай эту проблему отложим на послеобеда, – предложил я, – до того момента как раз все прояснится. Идет? – Ладно. – Стае придвинулся к столу, взял вилку и буднично сделал резюме: – Раз так – то и похавать можно. – И начал ударно метать ветчину с зеленым горошком и яичницу. – Похавай, похавай, – согласился я. – А я пока пойду кое-куда звякну. – И направился в спальню. Набрав Океании номер, я дождался, когда она сонно ответит: «Ну кто там еще?» (эта дамочка встает, как правило, не раньше одиннадцати), и быстро протараторил, не дав ей раскрыть рот: – У меня жуткие проблемы с Милкой и Стасом. Если не поможешь – мне конец. Срочно приезжай, а то застрелюсь на фиг! Я тебя люблю, ты у меня – самая желанная! – И моментально положил трубку, тут же вырубив автоответчик. Выждав, когда иссякнет желание моей дамы выяснить, в чем дело (это желание обернулось тремя сорокасекундными попытками дозвониться до меня), я включил автоответчик и набрал номер Бо. Его автоответчик сообщил, что хозяина нет, а если приспичило, можно оставить сообщение. Сообщение я оставлять не стал – мне было необходимо личное общение с персоной. А поскольку персона могла находиться минимум по трем десяткам адресов, я тяжело вздохнул и начал методично названивать всем знакомым, так или иначе связанным с жизнедеятельностью главы периферийной группировки. На восьмом или девятом звонке выяснилось, что я наконец попал куда надо. Попросив пригласить Бо к телефону, я дождался, когда в трубке раздастся его ритуальное сопение, и сообщил: – Это я. У меня проблемы. – Ну. – В данном междометии я уловил некоторую озабоченность. Да не настолько серьезные, можешь не беспокоиться, – успокоил я Бо. – Просто, если тебе позвонит Оксана, скажи, что я вчера приехал к тебе ориентировочно в десять вечера и всю ночь мы пьянствовали. Короче – ночевал у тебя. Идет? – Ну, – согласился Бо с заметным облегчением и нетрадиционно добавил: – Как сам? – Хреновато, братишка, – признался я. – Боюсь, что скоро мне придется обратиться к тебе с более серьезными заморочками… Нет, я, естественно, постараюсь все разрешить своими силами, но ты будь готов, если что… Ага? – Ну, – беспечно бросил Бо. – Прорвемся. Все? – Все, – подтвердил я. – До связи. – Пока, – сказал Бо и положил трубку. Заглянув на кухню, я обнаружил, что прожорливый Стае благополучно аннулировал завтрак, приготовленный на двоих, и теперь мне предстоит еще разок выступить в роли кока. Немного подумав, я решил отложить это дело до прибытия психоаналитички, которая, будучи в хорошем настроении, могла бы, на мой взгляд, приготовить великолепный завтрак. Оксана прибыла минут через пятнадцать. Вид ее не предвещал ничего, кроме семейного скандала. Резво подскочив к калитке, я принял озабоченное выражение лица и разом выдал на-гора: – Вчера я, дурачок, решил немного разрядиться у Бо – ну и остался у него ночевать. А в это время этот придурок Стае такую штуку придумал – хочет съехать от меня и Милку увезти. Представляешь? Надо же – деятель! А кто будет за ней следить-ухаживать? Ему ж придется только на одну няньку круглосуточно пахать. Вот такие вот пироги. Помогай, солнышко… На прелестном личике моей подружки несколько секунд явственно прослеживалась борьба эмоций. Наконец профессиональный аспект возобладал, и Оксана, прерывисто вздохнув, распорядилась: – Ладно, разберемся. Давай этого… на кухню. И оставь нас одних. Психопрофилактика длилась около двадцати минут Я за это время успел вздремнуть в прихожей под монотонное бормотание Оксаны и «бу-бу» Стаса – совсем как в прошлый раз, по прибытии Милкиного братца в наш город. Проснувшись, я обнаружил, что Оксана и Стае стоят рядом и улыбаются, наблюдая за мной. – Храпишь, братан, – сообщил мне Стае. – Нос сломан? – Ага, еще до рождения, – хрипло пробормотал я и поинтересовался: – Результат? – Будет жить, – утешила психоаналитичка. – Пока будет. Через неделю-другую будет продумывать варианты с устройством на работу. У моего мужа в фирме наверняка найдется непыльная работенка для такого здоровяка. – Оксана кокетливо стрельнула в сторону Стаса глазками – он зарделся аки маков цвет. – Но-но! – недовольно воскликнул я. – Ты мне это брось – кокетство свое. В другом месте будешь кокетничать, а тут вам не здесь! – А это специфика работы, – отпарировала Оксана и кивнула в направлении моей спальни: – Пошли-ка уединимся – разговор есть. О! Интересная мысль! Насчет уединиться в спальне я никогда не прочь, особенно если речь идет о прекрасной даме, долго и упорно не отвечающей мне взаимностью по одной только ей понятной причине. – Но-но, парниша! – угрожающе воскликнула моя фурия, когда мы оказались в спальне и я без обиняков стремительно сграбастал ее в охапку. – Дистанцию соблюдай! – Не понял! – обиделся я. – Кто кого в спальню позвал? – А я что – сказала, что мы тут будем совокупляться?! – с деланым недоумением воскликнула Оксана. – Или у тебя действительно фуй в голове, как говорит твой друг Бо? Если это так, тебе надо экстренно лечиться, мой мальчик! – Мне не нравится, как ты со мной разговариваешь, – медленно проговорил я, приняв каменное выражение лица. – Мне не нравится, как ты вообще со мной обращаешься. Давай, в конце концов, определимся в степени близости наших отношений. Ты меня мучаешь, Оксана, – неужели ты этого не видишь? Или это тебе доставляет удовольствие? Мужчина и женщина встречаются для того, чтобы доставлять друг другу радость. Для чего встречаемся мы? Все, все, все, птичка моя! – ласково прощебетала Оксана, мгновенно поменяв тон. – Не надо так напрягаться – головка бо-бо будет! Разве я против? Давай определимся. Сегодня я тебя приглашаю к себе на ночь – мой сохатый укатил по делам в Самару. Вот и определимся там – не спеша, вдумчиво… во всех позах… Я кисло улыбнулся – вот как интересно получается! Оказывается, достаточно принять суицидопредрасположенный вид, как психоаналитичка тут же идет на попятную. До сих пор я в таких случаях нервничал, ругался и пытался нахрапом осуществить свои незамысловатые намерения – как правило, это веселило мою мегеру и она оставляла меня пребывать в самом скверном состоянии духа, стремительно удаляясь восвояси. В настоящий же момент так ловко у меня вышло вовсе не из-за прирожденных актерских способностей. Я страшно устал сегодняшней ночью. После таких ночей я обычно напиваюсь до изумления и веду себя крайне неприлично. Когда это случается раз в квартал – ничего страшного, терпеть можно. Хотя, как мне кажется, со временем я сделаюсь полноценным неврастеником – даже если и делать это по разу в квартал. А тут – представьте себе – три раза за две недели. Не многовато ли? Так вот, я страшно устал, при виде Оксаны кратко воспламенился тлеющей искоркой вожделения – эта фурия может воспламенить даже совершенно негорючий состав, – а когда встретил сопротивление – мгновенно утух. Спать. Сейчас мне хотелось только спать – ничего более не желала моя натруженная нервная система. – Это что за новости? – Оксана по-своему истолковала отсутствие дикого энтузиазма в моем угасающем взоре. – Ты чем занимался ночью? – Я всю ночь пьянствовал с Бо и Коржиком, – вяло сообщил я и зевнул во весь рот. – Теперь хочу спать. Я страшно рад, что мы проведем сегодняшнюю ночь вдвоем, сердечко мое. Но сейчас… – Да-а-а-а уж, – озабоченно протянула Оксана. – Я тебя упустила. Извини – что-то в этом плане я дала маху! Ну ничего – сегодня вечером мы расставим все точки над «i». Сегодня… Ты мне что-то хотела сказать? – невежливо перебил я свою собеседницу и прямо в одежде завалился на кровать, показывая всем своим видом, что готов немедленно отойти ко сну. Такие штуки в присутствии дамы сердца я ранее не делал никогда – совсем распоясался! Чтоб средь бела дня, да при виде великолепных грудей, прелестной попки и чувственного рта я завалился спать – да ни в жизнь! Вот ежели со всем этим эротическим комплексом да под одеяло – это я понимаю! – Ай-я-яй! – обескураженно пробормотала Оксана и присела на край кровати. – Хочешь, я сейчас тебе… а? – Не-а! – Я страшно зевнул, едва не вывихнув челюсть, и вяло помахал рукой, отвергая дар: – Уже все, май дарлинг. Уже уехал на ручной дрезине – как ты советовала. Так что ты там хотела сказать? Давай быстрее! – Стае кое в чем прав, мальчик мой, – обиженно заявила Оксана. – Тебе надо расстаться с Милкой. Как это ни прискорбно – но придется. – Мстишь за отсутствие алчного желания? – поинтересовался я, поудобнее укладываясь на правый бок. – Не мсти – вечером реабилитируюсь. – Нет, – Оксана пожала плечами и грустно вздохнула. – Тут наши отношения ни при чем – это объективные факторы. Тебе придется расстаться с Милкой хотя бы потому, что она вскоре пойдет на поправку и ты пожелаешь жить с ней, как с женщиной… – А тут ты – да? – проникновенно закончил я. – И мне предстоит делать выбор между двумя дорогими моему сердцу дамами, отчего моя легкоранимая душа будет страшно страдать! О-о-о-о… – Придурок, – констатировала Оксана и для убедительности покрутила указательным пальцем у виска. – Я тебе серьезные вещи говорю, а ты прикалываешься. Может, выспишься, потом поговорим? – Не-а, давай сейчас, – решительно сказал я, с трудом подавив очередной зевок. – Только в доступной форме, без психоаналитических выкидонов. – Милка никогда не сможет спать с тобой, – Оксана сожалеюще развела руками, – более того, живя рядом с тобой, она будет чувствовать себя крайне дискомфортно, что может свести на нет реабилитационный курс и вновь обострить заболевание. – Страху нагоняешь? – неуверенно предположил я. Ничего подобного, – возразила Оксана. – Я была бы рада, если бы вдруг оказалось, что я ошибаюсь, но… но в сознании этой девочки ты всегда будешь ассоциироваться с той трагедией, которая с ней произошла. Она… она будет неразрывно связывать тебя и тех подонков, потому что… – Ну чего ты несешь, а?! – возмущенно воскликнул я. – Ты же прекрасно знаешь, как было дело! Нету их, нету – не с кем ассоциировать! Она уже давно про них забыла… Оксана смущенно замолчала и отвела взгляд. Я озарился мрачным предчувствием, что психоаналитичка вовсе не нагоняет страху, а дает мне верный прогноз, основанный на всестороннем анализе заболеваний моей маленькой женщины. Говоря Стасу, что о заваленных мной гоблинах, изнасиловавших Милку, знаю только я и Милка, я несколько кривил душой. Естественно, я рассказал об этом Оксане! Иначе как она могла бы заниматься с Милкой, не зная всех подробностей и причин? И потом – мне нужно было как-то реабилитироваться перед своей совестью. Близкий человек должен был знать, что я отомстил подонкам, совершившим ЭТО. Что я не тварь дрожащая, а право имею… Так вот, Оксана неоднократно туманно намекала на грядущие осложнения в наших с Милкой отношениях в связи с обстоятельствами трагедии. Особенно ей не нравились портреты Тимура, лоб которого Милка старательно метила моим шрамом. Намекала она, намекала! Но в конкретной форме обозначила эти осложнения лишь сейчас… – Она всегда будет бояться тебя, – тихо сказала Оксана. – Она не сможет спокойно спать, зная, что ты находишься в соседней комнате. Спать в одной комнате с тобой – а тем паче в одной постели – она не сможет никогда. Ваша жизнь превратится в пытку. Ее подсознание будет постоянно безмолвно кричать ей, что ты – тот самый человек, из-за которого с ней случилось это. Мало того – это же подсознание будет кричать ей о том, что ты – тот самый человек, который знает, что с ней случилось это; который присутствовал при всем этом; который… который убил на ее глазах… – Который вообще конченая сволочь и дегенерат, – тоскливо закончил я. – Который, будучи в жопу пьяным, оттарабанил ее в период болезни, после чего болезнь обострилась! Я этого не говорила, – Оксана покраснела и отвернулась. – В принципе, конечно, но… Эм-м-м… в общем, этот эпизод может сгладиться со временем. – Я очень надеюсь, что ты ошибаешься в своих прогнозах, радость моя, – сказал я, усилием воли отгоняя смертную тоску, пожелавшую захлестнуть горло слезливой петлей. – Ведь для разных типов больных характерно свое, особое течение заболевания. Так? Медицина частенько ошибается! А есть такие, которые вообще опровергают все устоявшиеся постулаты: вон, Порфирий Иванов, например, или этот… как там его – ну, академик Никитин… – Дай бог, чтобы я ошибалась, – согласилась Оксана, вставая и направляясь к двери. – В принципе, если у вас все получится по-иному, я буду очень рада. Мы с тобой останемся хорошими друзьями – это я тебе гарантирую. Так что – пока спи спокойно, не насилуй себя тягостными измышлениями околосуицидного характера. Всему, как говорится, свое время – когда она окончательно пойдет на поправку, тогда и посмотрим… Только избави тебя боже форсировать события! – В смысле? – встрепенулся я, уже почти убаюканный ровным звучанием мягкого психоаналитического голоса. – Никогда не отпускай няню на ночь, если я не ночую у тебя, – твердо произнесла Оксана. – И не вздумай в ночное время заходить в комнату Милки, если она находится там одна. Ты понял меня? – Понял, – обескураженно произнес я. – Я и так никогда… – Ну вот и молодец! – прервала меня Оксана. – Продолжай далее в том же духе – и тогда мы еще посмотрим, как оно обернется. До вечера – я позвоню после восьми! – Она послала мне воздушный поцелуй и удалилась, закрыв за собой дверь… Проснувшись, я обнаружил, что стрелки настенных ходиков фиксируют три часа пополудни, и почувствовал, что во мне настойчиво шевелится могучий зверь со всеми присущими ему первобытными инстинктами: желанием жить на всю катушку, жрать все подряд и размножаться с первой, кто под руку подвернется. Я мгновенно вспомнил, что ел аж вчера вечером, всю неделю жил кое-как, через раз, а размножался целую вечность назад – в понедельник. – У.у.у.у.р-р.р – Вот щас пойду под душ и слегонца проананирую, – пообещал я, обнаружив своего стойкого солдатика во встопорщенном состоянии. – А то что ж – пока до психоаналитички доберемся, ты у нас так и будешь вытарчивать? Нет, так не годится! А потом уже можно и пожрать! – после чего со спокойной совестью направился к двери. Не тут-то было! Телефон будто сидел в засаде, поджидая, когда я попытаюсь покинуть спальню. Едва я коснулся дверной ручки, он призывно затрезвонил. – Ах ты скотобаза! – воскликнул я и показал телефону кукиш. Любопытство, однако, оказалось сильнее всех инстинктов – не дослушав окончания предложения автоответчика, я подошел и снял трубку. – Бакланова хачу! – раздался в трубке грубый мужской голос с заметным кавказским акцентом. Я обмер – события давно минувших дней внезапно с отчетливой ясностью встали перед глазами, а в голове кто-то тоскливо крикнул: «Началось!» Неужели все по новой? Гоблины-кровники, тайная война, бессонные ночи и хронический переизбыток адреналина в крови… – Кто… кто это? – прохрипел я, опустив взгляд и обнаружив, что первобытная эрекция, которой, казалось, никогда не будет конца, неожиданно самопроизвольно исчезла. – Это я, мой офицерик! Тута возле будки какой-то хачек торчит – так я его попросила попросить, чтоб, значить, попросили тебя – для конспирации. Я молодец? Я со стоном выдохнул и сполз на пол. Это была Ольга – губернаторова супруга и секс-машина многофункционального использования. Продышавшись, я выдал ей по первое число за склонность к конспирации, сообщил, что она имеет вполне реальный шанс своими дурацкими шутками сделать из меня полноценного импотента, и в конечном итоге поинтересовался, по какому поводу звонок. – Тебя хочу, – с придыханием сообщила Ольга. Прям здеся, прям щас – о-о-о-о! Золотой ты мой, нецелованный. От последнего эпитета я чуть не поперхнулся и ядовито поинтересовался, собираясь отбрить эту ходячую похоть самым жестким образом: – Что – твой сохатый тоже укатил? На заседание Госдумы или с телками за город? – А чей еще сохатый укатил? – живо отреагировала Ольга. – Тебя что – уже кто-то зацепил на сегодня? Почему ты говоришь «тоже укатил», а? – Никто меня не зацепил! – лениво обиделся я, подивившись недетской сообразительности первой леди области. – Я, между прочим, не вещь! Просто книгу тут читаю – как раз аналогичный случай описывается… – Книги читать вредно, – компетентно заявила Ольга. – Зрение тупеет. – Что тупеет? – удивился я. – Зрение, зрение, – повторила Ольга и вдруг, без перехода, будто тренировалась полгода на «горячей линии», жарко зашептала в трубку эротическим голосом: – Я тебя покусаю за ухи, а потом погрызу зубками зад головы – у тебя дрожь по мурашкам пойдет! Потома я буду тебе грызть затылок – ласково и нежно. О-о-о-о! Потома я буду покусать тебе спину, а сисей – туда-сюда по попке… – и в таком вот ракурсе, напористо и без перерыва, – минуты три. Перспектива, согласитесь, весьма заманчивая, хотя и несколько расплывчатая из-за особенностей губернаторшиного диалекта. К концу первой минуты «горячей линии» я заметил, что давешняя эрекция возвращается помимо моей воли. К завершению третьей минуты я чувствовал, что готов немедля бежать в цепкие лапы этого эротического чудовища и немилосердно эксплуатировать его во всех позах, дико крича и подвывая от переполнявшей меня страсти. Рациональное мышление и какое-то подобие мужской гордости сделали было попытку воспротивиться этому спонтанному водовороту чувств. – У тебя ревнивый муж, – жалко промямлил я, пытаясь представить, какие ужасные последствия может иметь для меня эта связь, буде губернатор вдруг об этом узнает, – и он в городе. Ни-зя! Я в гробу видала этого стервятника! – возмущенно воскликнула Ольга. – Мы поедем на дачу к моей подружке. Классная дачка! Классная подружка! Полная тайна и конспирация. – И неожиданно заявила: – Ты знаешь, я такое упражнение постоянно делаю – для тебя, желанный мой, нецелованный! Такое упражнение – засовываю туда два пальчика, раскидываю ножки и обжимаю пальчики, обжимаю. О-о-о-о! М-м-м-р-р-р-р… Знаешь, из-за этого я тебя потом могу так обжать, так обжать – как кулачком! Таким маленьким, горяченьким, влажненьким кулачком! Представляешь? Знаю я, знаю – испытал уже разок. «Вот сволочь», – подумал я и попытался разогнать перед мысленным взором заклубившиеся было в хаотичном беспорядке вагинообразные воронки, желавшие засосать меня всего без остатка. – У меня это… м-м-м-м… короче, дела у меня – вот, – отчаянно пробормотал я, вспомнив Оксану и обещанный чудесный вечер вдвоем, – да, дела у меня. Я буду после 19.00 страшно занят – просто невероятно занят! – Нам для этого хватит два часа, – деловито сообщила Ольга. – А еще – на мне такое же платье… э-э-э-э… блузка с бретельками, ага. Помнишь, я порвала бретельку, и у меня сися выпала. Представляешь – щас такая же штучка получится! М-р-р-р? Я представил. Восхитительная незагорелая грудь, тяжелая, как спелый плод, с торчащим кверху нежно-розовым соском, при одном взгляде на который возникает необоримое желание припасть к нему губами… «Вот сволочь! – вторично подумал я. – Интересно, что будет из этой… этой… короче – что из нее получится к тридцати пяти годам, когда она в совершенстве освоит свое прирожденное дарование». – Я… Я не знаю! – потерянно крикнул я. – Я ничего не соображаю! – А и не надо соображать, золотистый мой! – обрадованно воскликнула губернаторша. – Я в двух шагах от тебя! Возьми тачку и езжай в сторону Демьяновской. Возле гостиницы притормози и помахай ручкой из окна. Тута я к тебе и упаду. А потом я тебя уже увезу к подружке – ниче соображать не надо! Токо быстрее, мой желанный, – тот хачек, которого я попросила тебя попросить, – он, козлина, торчит и стрижет глазами. И не отстает ведь, козла кусок! – последнее восклицание было адресовано хачеку – Ольга выкрикнула его куда-то в пространство. Ладно, еду, – сдался я. – Только учти – я жрать хочу, как стадо диких… – хотел сказать «кабанов», но осекся, – э-э-э… короче, как стадо диких всяких. Со вчера не ел – некогда было… – Я тебя накормлю, – клятвенно пообещала Ольга. – Ты токо поезжай, поезжай, радостный мой! Уж я тебя накормлю… Она действительно оказалась совсем рядом. Спустя десять минут я подрулил к гостинице и принял на борт это секс-чудо в возмутительно короткой юбке и, как обещали, некоем подобии блузки на бретельках, совершенно не скрывавшей умопомрачительных грудей, едва не вывалившихся наружу при посадке и чуть было не ставших причиной инфаркта у пожилого лысого таксера, разинувшего оторопело рот на последней фазе вдоха. – Рот закрой, и поехали, – сердито посоветовал я водиле, по-джентльменски захлопывая дверь за губернаторшей, и тут же рявкнул на приволочившегося было следом за Ольгой тщедушного хачека, отделившегося от толпы на остановке: – Продано! Иди дрочи, недоделанный! Через двадцать минут мы вырулили на Демьяновскую – элитарный частный сектор Новотопчинска – и остановились у «дачки» Ольгиной подруги. Губернаторша швырнула таксеру стольник и, не ожидая сдачи, повлекла меня за руку к массивным железным воротам. Я покорно трусил за своей укротительницей и, раскрыв рот, глазел на апартаменты. «Дачка» была очень даже ничего: три этажа, оранжевая черепица, фигурные оконные рамы и прочие прибамбасы в стиле «зажравшийся номенклатурщик конца 90-х» – все это безобразие утопало в пышной зелени заботливо рассаженных вдоль забора деревьев. – А там, кроме твоей подруги, никого больше нет? – запоздало поинтересовался я, когда Ольга нетерпеливо давила на кнопку звонка у калитки в воротах. – Там есть кто, – скороговоркой бросила Ольга. – Но он нам не помешает. Дверь распахнулась – с той стороны стоял здоровенный мужлан звероподобного вида и негостеприимно хмурился, собираясь, очевидно, раскрыть рот. «Сейчас зарычит и бросится», – подумал я и опасливо отстранился. Мужлан, однако, рычать не стал – он расплылся в широченной улыбке и по-уставному принял вправо, приветственно вскинув вверх правую руку. – Привет, Жоржик, – прощебетала Ольга, влача меня за собой и решительно направляясь к дому. – Это… это… а? – поинтересовался я, оглядываясь на мужлана, который, закрыв калитку, не спеша двинулся за нами. – Ладин телохранитель, – пояснила Ольга, забегая на крыльцо. – Муж ее одну боится оставлять – могут изнасиловать. Я хотел было спросить, отчего это Ладу могут изнасиловать, но в этот момент мы оказались в холле, и вопросы отпали. На широченной тахте, среди кучи разноцветных журналов, возлежала очень симпатичная дамочка лет этак двадцати трех-четырех и лениво пускала в потолок кольца, стряхивая пепел с сигареты себе… в пупок. Сказать, что она была голой, я бы не решился: на голове у дамочки имелись бигуди, повязанные прозрачной косынкой. Более предметов туалета на этом холеном теле я не обнаружил, а потому мгновенно покраснел, засмущался и стыдливо отвернулся, делая вид, что рассматриваю интерьер. – А-ха! – обрадованно воскликнула дамочка и дунула себе в пупок. Пепел взвился небольшим облачком и равномерно осел на коротенький пушок, выкрасив его в благородные седины. Придирчиво осмотрев сей необычный натюрморт, дамочка сожалеюще вздохнула и сообщила: – Е…ная тетя – как я постарела! Седею на глазах! – Лада – нудистка, – сочла нужным пояснить губернаторша, – постоянно ходит голенькая. Ты не стесняйся – она привыкла! – Дуйте наверх, – скомандовала Лада, отряхивая пепел с лобка и указывая пальцем в сторону лестницы, ведущей на второй этаж, – и е… тесь тама скоко влезет. – Скоко влезет не получится, – скорбно вздохнула губернаторша и поджала губки. – Мой мальчик токо до семи часов – потома занят. – Все равно дуйте, – сказала Лада и негодующе сверкнула глазенками: – Щас я не в духе – могу нагрубить, бля! – А че такое, че такое? – суетливо затараторила губернаторша, спешно поднимаясь по лестнице и влача меня за руку. – Кто тебя обидел, радость моя? Да мой чмо – тварь паршивая – из дома не выпускает! – Лада в ярости стукнула кулачком по пачке журналов. – Коз-з-зел, бля! Вчерась приехала поздно – вот он, сучара, и встал на дыбки! У Лехи на именинах была – ну вот… – А во сколько приехала? – полюбопытствовал я, будучи уже в дверном проеме на втором этаже. – В пять утра, – охотно сообщила Лада и с любопытством стрельнула в мою сторону глазками. – А что? Хлоп! Ольга втянула меня в спальню и захлопнула дверь. – Ты че? – возмущенно прошипела она. – Она ж как щас вцепится, до ночи болтать будет! Ей же скучно! – А кто Леха? – праздно поинтересовался я, приходя в себя после общения с экзотическим фруктом по имени Лада. – Да, там один – харит ее, – беспечно сообщила Ольга, сноровисто стаскивая с себя одежонку, – муж в курсе. Просто она припозднилась – вот и… – А кто муж? – спросил я, застенчиво снимая брюки. – А! Муж объелся груш! – с придыханием проворковала губернаторша, освобождаясь от юбки и с сомнением глядя на свои кружевные трусики. – Мэр. Мэр наш – вот кто муж. Знаешь – такой ста-а-аренький дядечка, такой лы-ы-ы-сенький… – Ни хера себе – старенький! – возмутился я. – Да ему всего сорок пять! А за такие штуковины – в пять утра – я бы своей жене, будь она у меня, башку бы открутил! Ничего себе – шуточки! – Старенький, старенький, – хриплым шепотом произнесла Ольга, – и он ничего Ладочке не сделает – без ума от нее! Все ее выкрутасы терпит… Да любит ее как! А офицерик мамочку любит… – Она чуть-чуть приспустила трусики и поманила меня к себе: – Ну иди сюда, красочный ты мой! И я, естественно, пошел. Трусики – в клочья, на кровать – плюх! Раз-два, ножки врозь, три-четыре – оп! – к вам гость! И – туда-сюда, обратно, о боже, как приятно! – целых три раза без передышки. Затем я перекурил, выпил колы (в спальне имелся бар), произвел удивительно длительный и вдумчивый акт совокупления № 4 и потребовал заслуженный обед – он же завтрак. Слегка одуревшая от ударного секса губернаторша ушуршала на разведку, предварительно истребовав от меня обещание сдублировать акт № 4 не далее как через десять минут после окончания обеда (до 19.00 у нас оставалось около полутора часов). Спустя пятнадцать минут я уже восседал за столом в огромной кухне мэрского хауса, будучи облачен в полотенце наподобие набедренной повязки, поглощал холодные закуски и слушал треп малоодетых подружек (на двоих у них имелась лишь юбка, которая слегка прикрывала Ольгину попку). Отобедав, я ощутил, что не в состоянии выполнить данное полчаса назад обещание, и уведомил об этом Ольгу. Последовала небольшая, но бурная сцена, после которой мы благополучно покинули этот гостеприимный домик и двинулись в город на вызванном мэршей-нудисткой такси. – А этот… ну – Жоржик… мэр не боится с ним оставлять свою красавицу? – полюбопытствовал я, почесывая за ушком привалившуюся к моему могучему плечу губернаторшу. – А он кастрат, – томно сообщила Ольга и сладко зевнула во весь рот. – Ему в армии все хозяйство оторвало гранатой. Под корень. Чего бояться? – Кхм! Действительно, нечего, коли так, – я озадаченно покачал головой. – Да уж… И откуда вы такие беретесь? Интеллекта – ноль, ноги, грудь и все такое прочее… У этой Лады… у нее какое образование? Шесть классов, – сказала Ольга и опять зевнула. – При чем здесь образование? Главное в этом деле – фигура. Они же старенькие, дрябленькие, эти мужички-политиканчики. Вот мой – всю неделю меня глазами ест и все на ширинку свою поглядывает. А как проклюнется тама что-нибудь, он сразу – прыг! – и начинает сопеть-кряхтеть, стручком своим засушенным елозить где попало. Тута надо изображать страсть, – Ольга закатила глаза и сказала, как эта самая страсть должна выглядеть, – и подкрикивать заполошно. А то начнет переживать да дурацкие вопросы задавать: «любишь – не любишь», «удовлетворяю – не удовлетворяю!». Тьфу! Этим старым ублюдкам нежность нада, нада мущщиной себя почуять! Интеллигентная разве даст ему это? Да она как поживет пару месяцев с вонючим стариканом, так и начнет характер показывать – ей, вишь ли, переступить чрез себя трудно! А мы – неотесанные – для них в самый раз. И то – раз в неделю потерпеть, зато потом жизнь сладкая, завлекательная! Вот так-то, мой радостный… Разомлев возле юной податливой плоти, я на некоторое время утратил контроль над ситуацией и выпал из окружающей обстановки, а потому неверно отреагировал, когда на въезде в город нас на хорошей скорости обошел невесть откуда свалившийся «СААБ» Оксаны. «Попался!» – злорадно крикнул кто-то в голове, когда я, не убирая с плеча всклокоченной головы губернаторши, встретился глазами с Оксаной и на автопилоте сделал ей ручкой. В следующую секунду я резко отвернулся, покраснел, как пожарный щит, и зло прошипел губернаторше: – Пригнись! Нас засекли! – На что последняя отреагировала весьма беспечно: она зевнула во весь рот, продемонстрировав кипенно-белые зубы рекламной кондиции и томно проворковала: «Да и хер с ими! Пусть себе!» «СААБ» слегка сбавил скорость, дождался, когда наша тачка поравняется с ним, и пошел бампер в бампер по соседнему ряду. Оксана так активно вертела головой, рассматривая нас с губернаторшей, что я испугался, как бы у нее от этого не случилось косоглазия. Можете мне не верить, но такое со мной произошло впервые. Я чувствовал себя так, будто жена застукала меня с любовницей на тахте в положении «ноги партнерши сплетены на затылке партнера» за пять-шесть фрикций до семяизвержения. – Слышь – ну сделай хоть что-нибудь! – тоскливо попросил я водилу, который уже давно все понял и теперь сочувственно крякал через каждые сто метров, давая косяка на «СААБ». – Ну и что я тебе, родной, с такой тачкой сделаю? – виновато пробормотал он, красноречиво стукнув ладонями по баранке. – Обогнать – никак, сбавить до предельной – нельзя, автострада как-никак… – Ну так сверни в первый попавшийся отворот! – слетка приободрился я, заметив несколько прилегающих к автостраде шоссе. – Только резко, чтобы она не успела перестроиться и дальше проскочила! – Попробуем, – пообещал водила, – щас до рынка доберемся – там нерегулируемый перекресток. У оконечности фруктового рынка таксер резко притормозил, едва не схлопотав в зад от трусившего за нами «Москвича», и вильнул влево, пристроившись за рычавшим рефрижератором, медленно набирающим обороты. «СААБ» проскочил далее по автостраде. – Готово дело! – победно воскликнул водила. – Теперь ей придется по кольцу минут двадцать шкандыбать – мы за это время куда угодно укатим! – Ага! – вяло обрадовался я. – Разборка откладывается на неопределенное… – И осекся. «СААБ», проехавший за поворот метров на триста, стремительно пятился задом по крайнему левому ряду, повергая в панику водителей сзади идущих машин, которые отчаянно сигналили и сдавали вправо, пытаясь избежать столкновения. Поравнявшись с поворотом, «СААБ» зарулил налево и стремительно рванул к нам. – Ну! – заорал я. Водила резко перегазовал, метнулся за рефрижератором вправо-влево, ища наиболее оптимальный вариант обгона, – в этот момент «СААБ» поравнялся с такси и резко принял влево, поджимая свою левую переднюю дверь к нашей правой передней фаре. – Подрезала, сука! – отчаянно вскрикнул водила, изо всех сил пытаясь выровнять машину, неудержимо заворачивавшую влево, на овощную палатку. «Бум! Бум!» – глухо стукнули по днищу бордюры. – Ай! – испуганно крикнула губернаторша, и наша тачка совместно с «СААБом» с разбегу ввалилась в овощную палатку, разметав в разные стороны яблоки, сливы и прочие дары плодоносных долин южного Азербайджана. Открыв дверцу, я выбрался наружу и вытащил за собой перепуганную губернаторшу. Снаружи было нехорошо. Таксишная «Волга» наполовину находилась за разрушенным прилавком – степень серьезности повреждений авто определить было весьма сложно, поскольку капот был целиком похоронен под грудой свежедавленных фруктов, ящики с которыми минуту назад стояли ровными рядами в глубине палатки. Палатки, как таковой, не существовало – от нагрузки она лопнула по уровню крыши, и теперь посреди кучи фруктов одиноко возвышался чудом сохранившийся шест, угрожающе раскачивающийся в разные стороны. Под грудами полотна что-то шевелилось, стонало и даже невнятно ругалось. Я разобрал достаточно отчетливое «Гищдаллах!!!» и облегченно вздохнул: овощной рынок «держали» мамеды (так в Новотопчинске дразнят азербайджанцев), община которых в криминальном мире области имела солидный вес, так что, задави мы кого из этой братии ненароком, пришлось бы потом покупать танк. Или какой там, в задницу, танк! Вертолет! И быстренько-быстренько крутить лопастями, уматывая в безбрежную даль. «СЛАБ», как ни странно, не пострадал совсем. Оксана, проявляя завидное самообладание, сдала машину назад, выехала на шоссе и только после этого покинула салон. – И где же ты эту грязную шлюху подцепил, а?! – грозно крикнула психоаналитичка, приближаясь и неинтеллигентно тыча пальцем чуть ли не в глаз моей юной спутнице. – На какой помойке ты ее подобрал? – Я это… Ну, я там… – растерянно пробормотал я, пожимая плечами. – За шлюху ответишь! – увесисто произнесла губернаторша и неожиданно шлепнула ладошкой по указующему Оксаниному персту. – Ай! Палец сломала, прошмандовка! – звонко вскрикнула Оксана, тряся правой рукой и одновременно толкая губернаторшу левой. – Я тебя урою, паскуда! – неожиданным басом взревела губернаторша и бросилась на Оксану, норовя вцепиться ей в горло. – Девчата, девчата! – встревоженно вскричал я, встревая между двух прекрасных тел и пытаясь их рассоединить. – Прекратите! – Плати за тачку, дура! – раздался где-то рядом визгливый голос взъерошенного таксера. – Полтора «лимона» гони, идиотка, – фонари, радиатор, крылья – на фуй! Да какой там полтора – все четыре гони! – Девчата, девчата! – тоскливо кричал я, пытаясь растащить рычащих, аки тигрицы, прекрасных дам, собиравшихся нешуточно растерзать друг друга на куски. – Твой рот е…ль, тура! – возникла рядом исцарапанная физиономия хозяина палатки – широченного кучерявого мамеда в порванной рубашке. – Палатка – двенадцать «лемон», прюкты-мрюкты – дывадцать «лемон»! Моральный тудым-сюдым ущерб – тоже дывадцать «лемон»! Мы заплатим! – кричал я таксисту. – Все восстановим, дорогой! – Это – мамеду! – Девчата, девчата! – Это сцепившимся и визжащим, как стадо диких койотов, дамам. – Бабки давай, тура! – яростно завопил мамед, рванув на груди рубашку. – А то мен сана кечаль гет на куски – клянусь-э! – на куски порвать буду!!! Отчаянно подпрыгнув на месте, я оторвал Оксану от губернаторши и грубо толкнул ее в сторону «СААБа», крикнув: – Садись, заводи мотор! Сейчас ведь сбегутся, действительно на куски порвут! – После чего ухватил за плечи Ольгу и жарко нашептал ей на ухо: – У них тута пулеметы, гранатометы – щас начнут мочить! Хорош придуряться – уматывать надо! Словно в подтверждение моих слов к месту происшествия начали неторопливо подтягиваться торгаши – все сплошь нехилые мамеды, вооруженные разнокалиберными колюще-режущими предметами явно не заводской кондиции. – Мы тебе заплатим, обязательно заплатим, дорогой, – вторично пообещал я несколько притихшему при виде намечавшейся массовки таксеру и рванул вслед за выпавшим из моего поля зрения мамедом – хозяином порушенной палатки, который успел прочно ухватить Оксану за руку и теперь тащил ее прочь от «СААБа», ругаясь сразу на трех языках. – Садись в «СААБ», Оленька, – бросил я по пути взлохмаченной губернаторше – Оленька презрительно фыркнула, однако вняла моему совету и неспешно водрузила свою прекрасную попу на заднее сиденье Оксаниной машины. Я облегченно вздохнул и приблизился вплотную к мамеду, оккупировавшему мою психоаналитичку. В этот момент Оксана выпала из шокового состояния и заметила, что с ней обращаются не совсем так, как принято в европейских домах. Реакция, естественно, не замедлила последовать. – Пшел вон, казззел черножопый! – заорала психоаналитичка и, подкрепляя устное внушение, пнула мамеда по голени острым носиком туфельки. Взревев, как слон, мамед отпустил мою подружку и с размаху залепил ей мощную пощечину. Слабо пискнув, Оксана упала на коленки и завалилась на бок, мгновенно утратив бойцовский задор. – Зря вы так, мамед, – сурово сообщил я женоизбиенцу и с маху пнул его ногой в живот – носок туфли провалился едва ли не до позвоночника. – На! Я своих женщин никому не позволяю бить, урода кусок! От моего пинка торгаш удивленно ойкнул – почти как Оксана несколько секунд назад, сложился пополам, но падать не пожелал, а вместо этого вытащил откуда-то из кармана длинный узкий нож. – От ты какой! – удивился я. – Ну, тогда на еще! – И зарядил толстяку по затылку кулаком, отчего он рухнул на асфальт. – Стой, ара, э! Стой! – бешено заорали сзади. Я обернулся – от соседних палаток уже не шли, а бежали мамедовы товарищи по оружию. Впереди всех неслись, отдуваясь, два грузных мужлана в несвежих фартуках, вооруженные мощными тесаками для разделки чего-то большого и твердого. Легкая грусть вползла в мою легкоранимую душу: через пять секунд эти двое будут здесь, еще через пять подтянутся все остальные, а моя дама раскрыла до максимально возможных пределов свои прекрасные глаза и сидит себе на корточках, застыв как изваяние. Не успеть! – В тачку, дура! – рявкнул я на Оксану. – Заводи, дура! Бегом!!! – А сам похрустел кистевыми суставами и встал в боевую стойку, надеясь от всего сердца, что мой грозный вид несколько образумит горячих джигитов. Оксана быстренько вскочила и резво загрузилась в «СААБ» – грубый окрик подействовал. А вот на распаленных мамедов мой воинственный вид не произвел никакого впечатления – они продолжали стремительно сокращать дистанцию, размахивая тесаками. Нырнув под косой рубящий удар первого торгаша, я резко выпрямился и размашисто шлепнул его в лоб раскрытой ладошкой, жестко фиксируя руку в конечной точке. Это мой любимый айкидошный прием при работе с более грузным противником. Словно налетев с разбегу на шлагбаум, мамед высоко подбросил пятки и почти вертикально рухнул вниз, врезаясь головой в асфальт. Что-то неестественно хрустнуло – изо рта пострадавшего хлынула кровь, обильно орошая подступы к палатке. Отметив, что движок «СААБа» заработал, я быстренько бросился вдогон второму поножовщику. Он по инерции пронес свою грузную тушу мимо места неудачного приземления товарища по оружию и успел лишь чуть-чуть притормозить, когда я с разбегу толкнул его обеими ступнями в спину, отправляя в полет метров этак на пять-шесть. Приземление этого экземпляра оказалось более удачным – он проехал на животе по асфальту метра три, обдирая руки, и финишировал, гулко ударившись башкой в жестяной бок контейнера из-под фруктов. Не дожидаясь, когда остальные обитатели рынка приблизятся на дистанцию, годную для рукопашной схватки, я одним прыжком впорхнул в гостеприимно распахнутую дверцу «СААБа» и рявкнул: «Гони!!!» Стремительно рванув с места, «СААБ» страшно ударил кого-то бампером под колени, забрасывая тело на капот, вильнул вправо-влево, освобождаясь от неожиданного груза, и, выпрыгнув на автостраду, пулей помчался в город. Что-что, а водить Оксана умела на уровне раллийного аса… Высадив губернаторшу на одной из тихих улочек неподалеку от центра, мы поехали к Оксане, обсуждая по дороге, как лучше на время замаскировать ее замечательную во всех отношениях тачку (весь мамедский рынок заметил!). По поводу губернаторши, как ни странно, бурного продолжения разговора не получилось. Оксана только горько спросила: – Ну и что – эта потаскуха лучше меня? Тебе с ней было хорошо, да? – Ну что ты, что ты! – я изобразил бурное негодование. – Какой там хорошо! Да и не было там ничего! Просто мы прокатились за город… ээээ… ну, короче, она собирается вкладывать деньги в одно из наших предприятий… эээ… вот. Ну, я ей и показал… – Не сомневаюсь! – едко воскликнула Оксана. – Не сомневаюсь, что ты ей показал! Конечно – она молодая, гладкая, не то что я – старуха! Я выдал сентенцию по поводу прекраснейших качеств Оксаниной души, и вообще о ее физическом совершенстве, и она несколько угомонилась. Добравшись до Оксаниного дома, мы пришли к консенсусу: как ни прискорбно, но Оксане придется расстаться с «СААБом». Мамеды в милицию заявлять не будут – это не их метод. А вот искать «СААБ» начнут активно – если уже не начали. Потому что, найдя машину, для них не составит труда выйти на всех, кто около нее находился в момент заварушки. – Пусть это тебя не беспокоит, – покровительственно сказала Оксана, когда мы вошли в холл и, отчего-то смущаясь, сели в разные концы дивана. – Завтра рано-рано я его к подружке отгоню, потом звякну кое-куда и в анналах гаишных компьютеров от моей тачки не останется и следа. А через недельку я получу бабки, вырученные от продажи моего красавца где-нибудь… ну, скажем, в Нижнем Новгороде. Вот и все проблемы, мой дорогой. Связи решают все! Я хотел было вякнуть насчет своей «Нивы»: а нельзя ли ее тоже того – убрать из анналов? Что-то мне не понравился нездоровый интерес какого-то гаишного инспектора к моей скромной тачке. Но, едва я раскрыл рот, Оксана шустро придвинулась, обняла меня за шею и начала плаксиво выговаривать за то, что я в последнее время что-то совсем от рук отбился, не люблю ее, не ем глазами при встрече и совсем не домогаюсь ее стареющей (!) плоти всевозможными способами – как бывало раньше. Я всячески опровергал эти обвинения, ссылаясь на чрезмерную загруженность на работе и некстати образовавшиеся семейные проблемы. Оксана все более качественно входила в роль обиженной девочки, и в итоге я почувствовал, что давешняя пресыщенность женской плотью как-то самопроизвольно сходит на нет, а на место ее потихоньку вползает вновь сформировавшееся вожделение. День потихоньку клонился к вечеру, в комнате стоял полумрак, и хныкающая на моей груди психоаналитичка, талантливо игравшая роль несовершеннолетней по возрасту, но вполне половозрелой девчушки, вдруг стала мне казаться младшей сестричкой или дочкой, прибежавшей поплакаться в жилетку папке-брату. Только эта дочка-сестричка зачем-то забросила свою ногу мне на колени и периодически покусывала меня за мочку уха – очевидно, в качестве дополнения к россказням о свалившихся на ее долю несчастьях. Вот он – опыт многолетней работы в евроклинике высшего разряда! Незаметно для себя я впал в идеомоторную прострацию, страшно возбудился от противоестественной близости половозрелой дочки-сестрички и спустя некоторое время – ей-богу, не помню, как это получилось! – вдруг обнаружил, что уже вовсю пластаю повизгивавшую от нетерпения психоаналитичку, загнув ее в черт-те какой немыслимой позе (ее левое колено на моем правом плече, а правая лодыжка вообще где-то у меня на переносице!), рыча, как раненый буйвол, и чрезвычайно резко дергая тазом. Будто и не было четырехкратного спаривания с губернаторшей, вызвавшего чрезмерную усталость, и последовавшей за этим катавасии с автогонками и мамедскими заморочками. Вынужден признаться, что я вовсе не половой гигант, каковым, несомненно, желал бы быть, а самый обычный среднестатистический понедельный траховик-затейник. В смысле, затеялся, потрахался как следует (раз-другой, ну, от силы третий – и то если объект траха обладает всеми располагающими к этому делу ухищрениями), а потом могу неделю существовать с едва прослеживающейся в утренние часы эрекцией – до следующей недели. А тут я с удивлением почувствовал, что совершаю настоящий мужской подвиг, и преисполнился гордостью за свою несомненную принадлежность к славному отряду особей, именуемых в просторечии «е…ри-перехватчики». Подо мной визжала от удовольствия великолепная леди, я зверски дергал тазом, тонко чувствуя свое могучее присутствие в этой прекрасной плоти, и душа моя пела, забыв о треволнениях дня и предстоящих проблемах. – Я е…рь-перехватчик! Я е…рь! е…рь! е…рь! – звонко прокричал я на последних тактах этого потрясающего соития и в изнеможении рухнул на пол, отбросив со своих плеч атласные коленки пребывавшей в невменяемом состоянии психоаналитички. Спустя три минуты, когда я уже пристроился засыпать прямо на прохладном паркете, Оксана сползла ко мне с дивана и наивно поинтересовалась, нежно прижавшись к моему потному плечу щекой: – Ты… и в самом деле с этой… с губернаторшей, не… ага? – Ну что ты, радость моя, что ты! – лживо пробормотал я, обнимая прелестные плечи своей мнительной мегеры и запечатлевая на ее челе не менее лживый поцелуй. – Как ты могла подумать! Я же тебе сказал – мы ездили по делам Кроме тебя, у меня никогда не было никаких женщин – совсем. Ты у меня единственная! Оксана с легкостью вспорхнула с пола, радостно сверкая глазами, и, напевая какую-то победную мелодию, отправилась в ванную. Вот тебе и психоаналитичка с евродипломом! Такому неотесанному мужлану, как ваш покорный слуга, не стоило совершенно никакого труда, чтобы убедить это интеллигентное утонченное создание в отсутствии каких-либо левых стремлений на сексуальной почве и наличии примерной преданности одному объекту вожделения – при всем при том обратите внимание, что этот объект сам частенько бывает падок на вышеуказанные стремления и совершенно не склонен к ранее упомянутой преданности! Примерно минут через сорок я проснулся в холодном поту, обнаружил себя на холодном паркете, а еще обнаружил, что психоаналитичка, насвистывая какой-то легкомысленный мотивчик, накладывает макияж перед трюмо у себя в спальне – дверь была распахнута настежь. Я зарычал спросонок и сообщил Оксане, что уже готов к вечернему приему пищи: – Жрать хочу, женщина! – Время пять минут – на душ и одевание, – немедленно отреагировала Оксана. – И едем в кабак. Давай, в темпе – я за это время как раз наштукатурюсь. Я слегка сник и вяло поплелся в душ. Надо вам сказать, что Оксана, при всех ее выдающихся достоинствах, совершенно не умеет и не любит готовить. Проживая в Европе, она питалась в кафе и ресторанах, а попав на родную землю, не пожелала избавляться от этой привычки. Когда мы ночуем под одной крышей, психоаналитичка обычно снисходит до приготовления завтрака (яичница с колбасой) – далее ее кулинарный талант не распространяется. В данной ситуации перспектива ехать куда-то в город мне совершенно не улыбалась. Я бы предпочел остаться дома и никуда не выходить вообще – здоровое стремление как можно дольше не встречаться с сородичами воткнувшегося давеча башкой в асфальт мамеда однозначно предписывало так и поступить. Выйдя из душа, я сообщил готовой к отправке психоаналитичке: – Вот что… Давай-ка я сам приготовлю ужин из того, что у тебя есть, и на этом остановимся. Что-то мне не хочется сегодня никуда ехать… – Мы поедем в «Тюльпан», – мгновенно сориентировалась Оксана и лукаво ухмыльнулась, – там азеров не бывает – ты же знаешь! Я чуть не поперхнулся. Да, действительно, в «Тюльпане» мамеды не водятся. Им там не климат. Потому что завсегдатаи «Тюльпана» не любят шумных и горластых азеров, норовящих в процессе гудежа всячески показать свою удаль молодецкую. А завсегдатаи «Тюльпана» – местные деловые и центральная братва – это тот самый кабак, где меня полгода назад угораздило познакомиться с Оксаной при весьма нестандартных обстоятельствах. – Кхм… гхм! – Я сделал сонное лицо. – Мне нельзя ссориться с центральной братвой, радость моя. Мы еще не разрешили небольшой конфликт, в ходе которого я неосторожно помял там одного… – Не надо ссориться, – согласилась Оксана, подавая мне брюки. – Мы аккуратно подъедем с заднего входа, пройдем в кабинет, посидим как следует, таким же образом ретируемся – никто и не узнает о нашем присутствии. Безопасность вашего неприкосновенного тела я вам гарантирую, шевалье! – Оксана потыкала пальцем в сторону настенных часов и сделала круглые глаза: – Давай живее, трусишка! Я такси вызвала – будет с минуты на минуту! – Пока будем заказывать кабинет, пять раз нарисуемся, – как бы между прочим сделал я последнюю попытку отстоять свою точку зрения, не особенно торопясь натягивать брюки. – Тебе в любом случае придется мэтра вызывать на задний двор – это еще больше подозрения вызовет… – Я заказала кабинет, – безжалостно сообщила Оксана, протягивая мне рубаху, которая оказалась выглаженной. – Так что – как ни крути, ехать придется. И кстати – если у тебя все в порядке со слухом, ты должен был услышать, как десять секунд назад бибикнуло подъехавшее такси! Так что – поторопись… В «Тюльпане» все получилось как обещала: мы тихо подъехали к заднему двору, аккуратно прошли на второй этаж, уединились в уютном кабинетике с видом на ночной город и, вызвонив по телефону официанта, вскоре получили все, чем так славился этот не совсем благополучный в плане сохранности витрин кабак. В течение двух часов мы недурственно поужинали и от избытка чувств, отчасти вследствие пережитой днем передряги, нализались до устойчивой икоты и утраты ориентации в пространстве. По пьяному делу я решил сдублировать свой мужской подвиг, свершенный накануне, и, завалив Оксану на пол, попытался воспроизвести эпизод на диване со всеми необходимыми сопутствующими эффектами: резким дерганием тазом, победным рычанием и тонким чувством моего могучего присутствия в прекрасных недрах милой дамы. Увы, получилось из рук вон – ударная доза употребленного спиртного и беспощадная эксплуатация моего топчуна накануне сделали данный акт любострастия лишь жалким подобием подвига. Рычать я не мог – сытый не рычу; резко дергать тазом по вышеупомянутой причине также было облом, а тонкого ощущения могучего присутствия не получилось совсем – я, увы, в процессе этого самого вообще с большим трудом ощущал, что попал куда надо и произвожу вялые фрикции не вхолостую. Вдобавок ко всему психоаналитичка, со стороны которой предполагалось трепетное участие в мероприятии, выступила в роли деструктивной силы, сводящей на нет мои героические попытки воспроизвести подвиг. Вместо того чтобы восторженно стонать и сладострастно повизгивать, Оксана пьяно хихикала, через каждые десять секунд сообщала, что у меня изо рта пахнет луком, и пыталась рассказать совершенно недвусмысленный анекдот, который, будь я менее пьяным, наверняка поверг бы меня в совершеннейшее уныние. Насчет лука я не спорю – в соусе действительно был плохо прожаренный лук, а суть анекдота такова: молодожену, ранее не бывавшему с женщиной, знающие люди подсказали, что в процессе дефлорации девушка должна ойкать от боли – в соответствии с физиологическими особенностями девичьего организма. И вот, в первую брачную ночь молодожен забрался на свою суженую, принялся увлеченно дергаться и хрипеть, а где-то посреди процесса вдруг вспомнил, о чем говорили ему эти самые знающие люди накануне. Приостановив совокупление, молодожен удивленно спросил: – А что ж ты не ойкаешь, серденько мое? Дяди сказали, когда девушке вдуют, она должна ойкать. – А ты вдул? – поинтересовалась новобрачная. – Конечно, вдул! – возмущенно воскликнул новобрачный. – Ну – тады ой! – успокоила своего суженого невеста… Вот так эта негодяйка пыталась меня развлечь, пока я упирался в неимоверных потугах доставить нам обоим вполне заслуженное удовольствие. Тем не менее мне удалось-таки благополучно завершить процесс, после чего мы решили, что на сегодня достаточно, вызвали по телефону такси и крадучись, как ночные ниндзя, двинулись на выход. Такси ожидало у распахнутых ворот заднего двора. Нам оставалось преодолеть каких-нибудь тридцать метров, но тут возникло непредвиденное осложнение. На углу ресторана, под фонарем, стояли трое сильно датых «быков» и оживленно убалтывали двух вызывающе одетых белоголовых особей из разряда «ноги-груди» прошвырнуться с ними в одно местечко, в котором, по их утверждению, имелась здоровенная кровать. В процессе убалтывания «быки» интенсивно размахивали руками и раскачивались из стороны в сторону, поэтому я здраво рассудил, что нам удастся благополучно выскользнуть за ворота, не привлекая их внимания. Мы успели подойти к самым воротам, и тут нас угораздило попасть в яркий свет фонаря – в этот момент пьяный взгляд одного из «быков» зафиксировал наличие двух движущихся объектов. – Вот это жопа! – восторженно заорал «бык», акцентируя внимание своих сотоварищей. – Вот этой бы я впендюрил! Оксана возмущенно фыркнула и сделала попытку притормозить – я покрепче ухватил ее за руку и силком потащил к машине, до которой осталось буквально пять метров. – Эх, ноги! – не унимался «бык», радостно регоча. – Ха! Вот это ноги! Вот это станок! – Да не тебе на нем работать, дебил! – вдруг взвизгнула Оксана, ловко освобождаясь от моего захвата и разворачиваясь лицом к «быкам». Я тихо застонал от отчаяния и попытался вновь ухватить ее, но дама моя проворно отскочила в сторону, уперла руки в бока и, покачиваясь, вызывающе уставилась на представителей центральной группировки. – Че-че? – не вполне врубился «бык», апеллируя к своим спутникам. – Че она там пробормотала? – Иди, свиней трахай на задворках, дегенерат! – крикнула Оксана и для убедительности выставила братве аж два кукиша: – Вот вам, а не станок, уроды недоделанные! Да я те жопу на части порву, курва! – возмущенно вскричал оскорбленный «бык». – Пацаны – вы слыхали, че эта шалава там пропердела?! – Ты что – совсем?! – прошипел я, пытаясь поймать психоаналитичку в охапку и фиксируя краем глаза, как троица, утратив интерес к белоголовым особям, дружно потопала в нашу сторону. – Я же сказал, что мне нельзя ссориться с этими! – А ты что – будешь спокойно сносить, когда твою женщину в б-р-р-г… в б-р-р… грязь втаптывают?! – вдруг напустилась на меня Оксана, отчаянно отбиваясь от моих объятий. – Давеча мамедами хотел затррр… затрравить! А щас – этих урродов жалеешь?! Вот это дружок у меня!!! – Заводи! – крикнул я водиле, отчаявшись обуздать свою мегеру, и принялся тереть уши, чтобы хоть частично обрести ясность панорамы перед предстоящим сражением. – Заводи! А то щас тебя вместе с нами на части порвут! Водила оказался понятливым – спустя пару секунд он уже гонял двигатель на холостых оборотах и гостеприимно приоткрыл заднюю левую дверцу. Еще через пару секунд «быки» дотопали до нас и, игнорируя меня как личность, направились к стоявшей несколько поодаль Оксане. – Я тебе в рот дам, – пообещал моей спутнице тот, что был впереди, – высокий симпатичный молодец в тенниске с портретом Ван Дамма, – потом в попу оттарабаню. А потом ты будешь у меня очко вылизывать, пока не скажу, что хватит. Врубаешься, дура?! – А может, сначала со мной побазаришь? – поинтересовался я, ухватывая за плечо правого заднего «быка» и пытаясь оттеснить его в сторону. Базарить со мной, как видно, никто не желал: тот, которого я ухватил, резко рубанул локтем назад, целясь на голос, а его рядом стоящий коллега, пригнувшись вперед, выбросил назад правую ногу. Ногу эту я кое-как сблокировал, изрядно отбив себе предплечье, а вот от локотка увернуться не удалось – пьян оказался более, чем положено. Скрючившись от болезненного удара в диафрагму, я присел – слезы брызнули из глаз, обида нахлынула, за поруганную честь нехилого рукопашника обида, а совместно с этой обидой как-то самопроизвольно нахлынуло на мой многострадальный организм неожиданное протрезвление, характерное для состояния, близкого к боевому трансу. Резко выдохнув, я вскочил и в три приема провентилировал легкие короткими мощными вдохами, прогоняя боль от удара из потревоженного нутра. «Быки» соизволили обернуться ко мне – наверно, их внимание привлекли странные звуки, мной издаваемые. – Извините, хлопцы, ей-богу, не хотел! – сожалеюще воскликнул я и с маху зарядил тому, что справа, в челюсть. «Бык» оказался пьян менее, чем хотелось бы, – он ловко увернулся и поймал меня в мощные борцовские объятия. Лягнув того, что слева, в пах, я мощно долбанул «борца» головой в переносицу и тут же, едва он ослабил объятия, два раза забодал его грудной клеткой свое правое колено. Клиент мой, не подавая признаков жизни, рухнул наземь. Его коллега, схлопотавший в пах, корчился от боли на корточках и грязно ругался жалостным голосом. Товарищ на заднем плане – высокий вандаммопоклонник, обещавший Оксане сказочную перспективу нестандартных утех, – на секунду замешкался, не зная, как поступить. – Слышь, Юр, – проскрипел схлопотавший в пах, рассмотрев меня как следует, – это же тот! Ну, что привалил Саню Бурого на вокзале! А потом, пидар, к Феликсу побежал жалить, скотина! Ты аккуратнее с ним – он отпадный драчун, пацаны говорили! – А-а-а-а! – зловеще протянул Юра, отступая на пару шагов назад и расстегивая поясную сумку-«кенгуру». – Драчун, говоришь?! Я его на фую видал, бля! – Он вдруг выдернул из сумочки мрачно блеснувший в свете фонаря «ТТ» и наставил его на меня. – Ну че будешь делать? Каратист, бля! Кунфуист, на фуй! К Феликсу вы все бегать мастаки, бля! Нету Феликса – нету! Жаловаться некому! На, сука!!! Юра зажмурился и нажал на спусковой крючок. Выстрела не последовало. Я, даже будучи пьяным, сумел сообразить – пистолет на предохранителе! Ай, какая оплошность! Если пистолет у тебя не взведен, нельзя целиться в опытного бойца, находясь от него всего в четырех метрах, – пока ты будешь приводить оружие в боевую готовность, боец успеет отобрать у тебя ствол и вставит его куда-нибудь не по назначению. – Пили мушку, урод! – прохрипел я, кувыркаясь через левое плечо к длинному, который начал лихорадочно возиться с пистолетом, пытаясь взвести его. Выйдя в полуприсед, я оказался лицом к лицу с длинным и с ходу заехал ему ребром правой раскрытой ладони в горло, одновременно ухватывая его правую руку за кисть и отводя ее в сторону. Нехорошо хрястнул кадык – длинный задергался в конвульсиях и успел два раза оглушительно выстрелить под самым ухом. Действуя по инерции, я коротко рубанул длинного кулаком в висок и, как учили, аккуратно вытащил из расслабленной руки пистолет, удерживая его стволом вверх. Любитель Ван Дамма мягко сполз на землю, не подавая признаков жизни. Остро запахло порохом – где-то за забором забухали тяжелые шаги, сопровождаемые громкими криками. Я быстро пощупал артерию на шее у длинного – пульс отсутствовал. – Пи…ц, приехали, – потерянно пробормотал я, обращаясь к ударенному в пах, который ползком отодвигался от меня, подвывая, как волчонок. – Помер Юра… – УБИЛ!!! УБИЛ!!! – суматошно заорал ударенный. Крик его привел меня в чувство: показав водиле пистолет – для вящей убедительности, чтобы он не вздумал свалить без нас, – я ухватил оторопевшую Оксану за руку, и мы оперативно загрузились в салон. – Надо ехать очень быстро, – сообщил я водиле. – Могут стрелять вслед… Водила моментально перегазовал, и спустя несколько секунд мы улепетывали в ночную мглу, оставив позади злополучный ресторан, подаривший мне вторично радость общения с самой прекрасной женщиной мира и летальные осложнения со всей центральной братвой, весьма некстати оставшейся без централизованного командования… |
||
|