"Мадонна Придорожная" - читать интересную книгу автора (Славин Лев Исаевич)

4

Наконец его остановил патруль. Это были польские солдаты. Пока один проверял документы Фабьюша, другой поддерживал его, чтобы он не упал.

– Ты замерзнешь, приятель, зайди к нам в сторожку, обогрейся. Спрашиваешь, далеко ли до С? Вот он – сказал солдат и поднял шлагбаум.

– Я спасен… – прошептал Фабьюш.

Он был у отцовского дома. Мысль об этом возбудила в нем силы. Он потряс ворота. Старое железо ответило дружелюбным лязгом. Он долго стучал. Во дворе слышался визг. Очевидно, отец колол свиней, он любил заниматься этим по ночам. Потом залаял пес.

– Топси, Топси! – позвал его Фабьюш.

Ему казалось, что он кричит в полный голос, на самом деле он только шептал. Он снова принялся стучать. Это было трудно, руки не слушались его. Приходилось отдыхать, набирать силы, потом снова стучать.

Наконец во дворе послышались шаги. И Фабьюш услышал голос – мягкий, басистый, с вежливыми рокотаниями.

Фабьюш заплакал от радости. Вспухшим языком своим он изобразил слова:

– Папуня, это я, твой Фабьюш…

Но вместо слов из его замерзшего горла выкатился безобразный хрип.

Отец, там, за воротами, вежливо откашлялся и деликатно проворчал, что еще вчера он имел удовольствие внести известную сумму на патриотические нужды, в чем у него есть форменная расписка, и что для финансовых переговоров панам террористам лучше приходить в трезвом виде, и что, во всяком случае, завтра днем они договорятся, и что сейчас он желает панам террористам доброй ночи и низко им кланяется. И возможно, что он действительно, там, во мраке за воротами, низко поклонился. Потом послышались его шаги и удаляющиеся учтивое покашливание.

Фабьюш долго бился в ворота. Он понял, что погибает. Он собрал последние силы и побрел на другую сторону улицы. Там стоял дом его богатой незамужней тетки пани Казимиры Борковской. Издавна известно было, что она проводит ночи в молитвах. У нее в доме была своя часовня и постоянно жил какой-нибудь капеллан, очередной ее духовник, обычно не очень старый.

Тут Фабьюшу не пришлось долго стучать: отозвались с чудесной быстротой. Калитка, правда, не отворилась, но два голоса, мужской и женский, запели в подъезде: «Pod Twoja obrone…»[2] – с ангельской чистотой и сладостью. Фабьюш впал в бешенство, он тряс ворота, хрипел, стонал, ругался. В ответ он получал «Pod Twoja obrone…» – и ничего, кроме этого.

Он потащился по улице и принялся стучать подряд во все ворота без разбора. Тут всё жили родственники и друзья. Вот дом пана Ловейко, отцовского компаньона. Вот этот – окруженный садом – принадлежит пану Пенксна, сияющему старичку с румяным детским лицом посреди аккуратной серебряной бородки, владельцу магазина церковной утвари, где всегда так сладостно пахло сухим кипарисом. А вот дом капитана Марцинека, старого легионера, и по обеим сторонам дверей все те же два алебастровых льва с замасленными спинами, оттого что на них вечно садились верхом школьники, а пан капитан высовывал в форточку свое красное лицо с длинными отвислыми старопольскими усами и скверно ругался, и от него школьники научились гадким уличным словам. А вот дом пана Зволинского, в младшую дочь его Зосю когда-то Фабьюш был влюблен и признался ей в этом на новогоднем балу в гимназии сестер-урсулинок. А дальше шли дома Бжезинских, Сеньковских, Скибинских, Тачальских. В большинстве домов никто не отзывался на стук Фабьюша. В иных его уверяли из-за ворот, что какие-то деньги будут внесены кому-то завтра. Кое-где угрожали спустить на него псов…