"Человек с того света" - читать интересную книгу автора (Аскеров Лев)Леший выходит на связь (ВМЕСТО ЭПИЛОГА)То был не сон. Мефоднй ущипнул себя так, что чуть было не взвыл. Нет, не сон. И все-таки… Надо проверить еще раз. Он подбежал к крану и подставил лицо под струю холодной воды. Вода обожгла. На теле выступили мурашки. «Не сплю… Не мерещится… А я уж потерял надежду…» Мефодий роняет голову на руки. «Меф, ты плачешь?» «А как же, сатана ты мои милый…» …Это случилось под утро. Он услышал в себе до боли знакомый зов: «Меф! Меф! Отвечай, Я — Леший». «Опять снится», — решил он и, повернувшись на другой бок, проворчал: «Так можно на самом деле спятить… Успокойся! Спи!» — приказал он себе, и с раздражением подумал, что ему теперь придется долго ворочаться, чтобы снова, хотя бы на часок, ззбыться. Но внутри опять, правда, менее требовательно, с долен иронии прозвучало: «Меф, вставай! Тебя ждут великие почести…» Мефодий вскочил, как ошпаренный, озираясь по сторонам… В комнате пусто, темно. Он закрыл глаза, сосредоточился и с величайшей боязнью не услышать отзыва, пролепетал: «Леший! Я — Меф. Ты меня слышишь?» Была ли между вопросом и ответом пауза—кто разберет сейчас? Если и была — длилась она ьсего миг. Но кто с уверенностью ему мог бы ответить, что такое этот мнг? Это — ничего?! Ничтожно мало?! Или бесконечно много?! Кто измерял его? И есть ли ему мера?.. В тот момент, пожалуй, он вместил в себя вечность, пока до него не донеслось насмешливое и родное: «Наконец-таки, Ну, здравствуй. Это я — Леший…» … «Успокойся, Меф. Все уже позади», — по-отечески тепло просит Леший. «Черт безрогий! Почему ты так долго молчал?!» сквозь слезы, шепчет Артамонцев. «Ругаешься, не зная того, что я давно не Леший, а уникальный музейный экспонат Интерпола, известный всему миру под именем РКАШ — Робот конструкции Артамонцева-Шеремета. Мой инвентарный номер три дробь десять». «Значит ты был отключён?» «Отключён. На связь с окружающим отключён. Идиотка уборщица повернула регулятор. Случайно, конечно. Хорошо ещё не вырубила приём. Сегодня, кстати, 44 дня, 17 часов, 6 минут и «Дом для умалишённых… Но об этом потом. Скажи кто тебя включил — рядом?» «Да. Лежит…» «Что значит лежит?» «Та самая уборщица. Она вытирала с меня пыль и, к счастью, повернула регулятор. У меня на лбу тут же вспыхнула надпись: „Срочно ко мне! На связи — Меф“. Вспышка перепугала уборщицу. Она схватилась за регулятор, но я успел его заблокировать. Тогда она стала трясти меня. Что мне оставалось делать, Меф? Я приложился к ней самым слабеньким разрядом. Она упала. Вместе со мной. Мы лежим рядышком. Она таращит на меня глаза. Я ей отчётливо говорю: - Иди зови Скарлатти. Передай ему: „Вернулся Меф“… Она или не понимает или не хочет вставать». «Гони её скорей». «А как? Ты меня сделал без рук и без ног…» «Язык-то есть!» Леший, соображая, что предпринять в таких вает: «Меф, может она меня не понимает?.. На каком негритянки?» «На всех, какие ты знаешь, скажи ей: „Вставай — и выполняй! Иначе — убью!“» «Сработало, Меф! Они говорят на английском… Боже, как она вопят!» «Лёшенька, слушай меня внимательно. Никого к себе не подпускай. Кроме Скарлатти или кого-либо из сотрудников отдела, кого я знаю — Блэйра, Гордона, Манфреда». «Первые двое ушли от нас в МАГ, а Манфред — в Риме, в штаб-квартире отдела», — сообщил робот. «А ты где?» «В Нью-Йорке». «В таком случае зови Роберта Мерфи». «Боб умер, Меф». «Что?! Что ты сказал?» «Боб умер», — всё также бесстрастно повторил Леший. «А кто сейчас в шефах?» «Шеф Интерпола — комиссар полиции Сильвио Скарлагш, — бесцветно доложил Леший… — Погоди минутку, Меф». «Что там у тебя грохнуло, Леший?» «Кажется, пронесло. Болван стрелял в меня». «Кто стрелял?!» «Болван караульный… Сегодня ведь воскресенье. Никого нет». «Он не попал в тебя, Лёшенька?» «Я же говорю — пронесло, Когда он прибежал, я велел ему немедленно бежать и по телефону сообщить комиссару Ска р лат-ти, чтобы он приезжал сюда, так как на связи его ждёт Артамонцев. Караульный почему-то выхватил пистолет. Я едва успел среагировать… Пистолет караульного — возле меня. Сам он лежит в пяти метрах…» «Молодец, Лёшенька. Подробности не нужны. Приведи этого кретина в чувство… Привёл? Отлично, Теперь прикажи позвать дежурного офицера. Дежурный обязательно должен быть. Скажи ему, что для твоих разрядов стены не помеха и если он захочит улизнуть, ты его пригвоздишь на месте...» «Но ведь это не так». «Выполняй!» «Этот кретин побежал, Меф!» «Хорошо. Спасибо. Будь предельно вннмателен». «Хвастун… Расскажи лучше о новостях. За долгое отсутствия их набралось, наверное, видимо-невидимо». «Что тебя конкретно интересует?» «Мари», — выдохнул Мефодин. «Я видел её… Первый раз 21 год назад, В день рождения VB02-го сына». «Что?!.. Что ты мелешь?» «Я знал, тебя это заинтересует. Поэтому записал… Слушай!» Артамонцев схватился за подушку и что есть мочи зяжмурился. «…Шаги. Дробный стук каблучков… Каблучки умолкают. Мари, вероятно, остановилась. А вот — другие шаги… Поступь тяжелая, уверенная, с какой-то ленцой. „Чьи они? — пытается угадать oн. — Наверное, Боба“». Как бы в подтверждение его догадке раздается мягкий голос Мари («Боже, как Мари. Па, опусти Джека. Обнялись, будто не виделись сто лет. Джек (пищит). Не хочу. Не опускай. Мне у тебя хорошо. Боб. Ты, Джек, лентяй международного значения. Да? Джек. Это хорошо или плохо? Мари. Для мальчика очень скверно. Джек (после раздумья). Всё равно, дедушка, не опускай меня. Мари (пускаясь на хитрость). Дедушке тяжело, сынок. Джек (деду). Тяжело? Мари. А как по-твоему? Ты уже такой большой. Тебе сегодня четыре года. Джек. Согласен. Опускай. Мари, Иди сюда, сынок. Я тебя познакомлю с самым верным папиным другом. Джек. Таких друзей не бывает. Боб. Бывает, мой мальчик. Здравствуй, Леший. Леший. Здравствуй, Боб… Привет, Мари… Здорово, Джек, Я рад тебя видеть. Мари (сыну). Поздоровайся. Джек. Привет, чертик! Мари. Фу, как невежливо. Джек. Почему? Дедушка говорил, что «леший» в переводе с русского — чёрт. А я сказал: «чёртик». Боб (смеётся). Логично, малыш. Джек. Дядя чёртик, скажи мне, кто сильней — мой папа или дедушка?: Леший (не задумываясь). Конечно, Меф. Боб. О, да! Твой отец мог моргнуть одним глазом и свалить в кучу самых мощных молодцов. Джек (восхищенно). Вот это да! (Лешему). Можно я тебя поглажу? Леший. Я пыльный, малыш. Джек. Ничего, правда, мама? Мари. Ничего, сынок. Джек (гладит). Дядя чёртик, мама говорит, ты можешь разговаривать с папой. Правда, можешь? Леший Могу, Джек. Джек. А сейчас не можешь? Мари. Я же тебе объясняла, Джек, он сейчас далеко. Джек. Далеко — это где? В космосе? Боб. Космос, мой мальчик, ерунда в сравнении с тем, куда проник твой отец. Джек, Неужели больше космоса? Боб. Как бы это тебе объяснить, малыш? Ибольше, и опаснее. И Меф первый человек в мире, которому удалось забраться туда. Джек. Туда — далеко-далеко? Мари. Никто не знает насколько далеко. Леший (вмешивается). Во всяком случае, я его не слышу он меня, очень возможно, слышит. Мари (с искренним удивлением и радостью). Правда; Леший?.. Тогда передай туда, что я, Мари, с его сыном Джеком ужасно ждём, безумно любим, горячо целуем. Боб (внуку). А что ты передашь? Джек. Передай, что я уже большой. Мне сегодня четыре года. Пусть скорей возвращается. Он очень мне нужен. Мы с ним отлупим Эдди Тернера. Он больше меня. Ему уже шесть лет… Скажи ещё, смотри, обязательно скажи, что дед трусит надавать Тернеру. Посылает меня… Боб (с деланной серьёзностью). Мет уж, Леший, этого не передавай. А то он вернётся и мне будет худо. Джек. Тогда не трусь. (Подумав — Лешему.) Хорошо, этого можешь не передавать. Дед старенький и слабенький. Мари. Сынок, Боб совсем не старенький. Джек. Что я, не вижу?.. Вот я не старенький. Правда, дядя чертик? Леший. Правда. Тебе всего четыре года. Я поздравляю тебя с днём рождения. От меня с папой прими подарок. Русский мультфильм «Ну, погоди!» Мефодий слышит звонкий голос мальчика. Он смеётся, топает ножками, кричит, очевидно, зайцу: «Берегись!». Мари. Спасибо, Леший, за подарок. Джек. Ещё покажи. Снова крутят фильм. Мари. Я думаю, сынок, пока мы смотрим картину, твои гости не дождутся тебя и уйдут. Джек. Ладно, пошли. Дед, возьми меня на руки. Я устал. Боб. Я же слабенький и старенький. Джек. Не для меня, дедушка, для Тернера. Боб. А я-то думал. Удаляющиеся шаги. Джек (от двери). До свидания, наш чёртик. Леший. До свидания, малыш… «Меф, — доносится до него голос Лешего, — включаю запись вторую. Она короткая. Сделал я её шесть лет назад. Мари сюда пришла одна, погладила меня, немного постояла и ушла». Мефодий снова слышит её каблучки. Они неторопливы и сбивчивы. В их стуке тягучая тоска. У Мефодия сжимается сердце. «Что случилось?» — думает он, напрягшись. Мари долго молчит. Часто вздыхает… Наконец заговорила: «Меф, милый, любимый мой, где ты? Мы с Женечкой (имя сына она назвала по-русски) остались совсем одни… Умер папа… Возвращайся, дорогой. Я больше не могу…» «Всё, Меф», — объявляет Леший. «Прокрути всё ещё раз». «Пожалуйста, но пришёл дежурный офицер». «Какой ещё офицер! Пошли его к чёртовой матери». «Пожалуйста, но ты сам его звал». «А-а-а, — протянул Артамонцев, — правильно, звал». «Я ему уже сообщил, что ты на связи. Он, по всей видимости, тебя знает». «Спроси, как его зовут и звание». «Стив Лейн, подполковник», — докладывает Леший. «Стив… Стив… Лейн… — вспоминает Мефодий. — Бывший электрик, что ли?»… «Говорит: „Так точно!“» «Пусть подойдёт поближе», — распорядился Артамонцев. «Подошёл». «Мои слова проецируй на лоб». «Хорошо». «Стив, здравствуй. Слава богу, что дежурным оказался ты. Поздравляю с „подполковником“… Где Сильвио? Почему Лешего держали отключённым от внешней связи? Он, бедняга, не мог сообшить вам обо мне. А я здесь, в Москве уже почти полтора месяца. Здесь не верят, что я — это я. Ну да ладно, об этом потом… Приём». Леший. Слова Стива передаю дословно. «Я так и знал, что ты объявился. В пятницу из МВД СССР пришёл запрос. Интересовались тобой. Ответ мы подготовили и отправили в тот же день, Скарлатти подписал его и укатил в Хьюстон, к дочери. Ответ в Москву отправлял я. На свой страх и риск я приписал постскриптум: почему, мол, запрашивали? Как чувствовал. Что касается Лешего — у сирен, что это случайность… Какие будут указания?.. Приём». «Прежде всего, старина, дай Лешему свободу действий. Включи ему блок самоуправления и подсоедини к телефонному кабелю. Он поможет тебе отыскать Скарлатти… И обязательно, даже в гервую очередь, сообщи в МАГ. Пусть они немедля выручают меня… Стив, я сейчас в психушке, куда следователь поместил меня. Возможно, меня завтра снова переправят в Бутырку. Есть такая в Москве тюрьма…» «За что, Меф?» «Они не верят мне… Признаться, на их месте я бы тоже не поверил. Видишь ли… Ты в курсе, чем я занимался?» «Кто не знает этого?!. Временем…» «В общем, так оно и есть… Эта штука, Время, куда я имел безрассудство стартовать, выкинуло меня из XIV века в другом обличье». «Надеюсь, в обличье человека?» «Не смеши, старина. Иначе и разговора бы не было». «Меф, неужели XIV век?» «Именно, Стив…» «Меф, через две минуты я тебя отключаю, — перебил Леший. — Остальное Лейн узнает от меня. Я ведь все твои вызовы и рассказы записывал. Только из-за этой кретинки не мог ни им сообщить, ни с тобой связаться». «Леший, тебе не кажется, что ты без меня распустился? — Не без раздражения заметил Артамонцев. — Когда мне отключаться, буду решать я». «Меф, мне жаль, конечно, но я это сделаю. Ты забыл, вероятно. В нашей связи наступает порог психической опасности. Опасности для тебя, а ие для меня». «Да-да, я запамятовал. Извини, Леший. Спасибо за предупреждение… Сколько времени ты мне ещё можешь отпустить?» «Одну минуту сорок пять секунд». «Хорошо. Пиши Стиву… „Лейн! В МАГ и Скарлатти передай: я задержан сотрудниками отделения милиции Калининского района города Москвы как гражданин Новрузов Фуад Джебраил оглы — зооветеринар, чабан (пастух) колхоза имени генерала Ази Асланова. Сейчас на предмет якобы своей полноценности, в смысле трезвости рассудка, я помещён в психоневрологический диспансер имени Сиднина. Меня ведёт главврач Гершфельд…“ Боже! Чуть не забыл пароль для МАГа: „Сегодня я видел то, что было вчера“. Скарлатти прошу лично поехать к моей жене и сыну Джеку и сообщить, что я вернулся… Со мной через Лешего можно связаться часов через семь-восемь. Моя подкорка должна отдохнуть Так ведь, друг мой Леший? Иначе я действительно могу рехнуться… Вот, кажется, и всё. Выручайте меня из дурдома! Обнимаю тебя, Стив! Обнимаю всех. До свидания…» — Настенные часы пробили ровно десять, когда в кабинете Гершфельда раздался звонок городского телефона. — Исаак, судя по всему, наше дело — табак, коли ты и в воскресенье тоже сидишь со своими чокнутыми, — гудел в трубке басистый голос его давнего приятеля, генерал-лейтенанта внутренней службы Бориса Куркова. — Не табак, а махра, коли заместитель министра внутренних дел в воскресенье надумал звонить в психушку, — в тон ему отозвался профессор и чтобы не остаться в долгу с сердобольным ехидством поинтересовался: — Надеюсь, с тобой всё в порядке? — А что работы мало? Пациентов совсем не стало? — Скажешь тоже. Умаялся… — Исаак, — не слушая приятеля, перебивает Курков, — у тебя лежит гражданин по фамилии Артамонцев Мефодий… — Ой, — сокрушённо вздыхает Гершфельд, — да отстаньте вы от меня. Завтра по всей форме представлю медицинское заключение… — Какое заключение? — с недоумением спрашивает Курков и, очевидно, догадавшись, добавляет: — Понял… Ну и как он? — Знаешь, Боря, случай неординарный. По-моему, он совершенно нормальный человек… Только мне жалко его отдавать твоим ребятам. — Исаак, дорогой, наши дурачки с ним перегнули… Он… Да что я?! Никуда не отлучайся. Через полчаса я буду у тебя! — Последние фразы Куркова прозвучали в тоне приказа. И вот Курков напротив него. Он взволнован. Рука, извлекающая из кейса документы, едва заметно дрожит. — Вот, Исаак, читай! Это пришло в субботу поздним вечером, — Курков протягивает лист с машинописным текстом. Москва. МВД СССР. Гершфельд пожирал написанное как изголодавшийся крокодил. Не без удовольствия смаковал каждую строчку. Курков, с интересом наблюдая за профессором, вытащил сигарету и закурил. Вид у него был такой, словно самое главное и более сногсшибательное он держит про запас. Так оно и было. Но чтобы помучить приятеля, начал он издалека. — Так знай, Исаак, ему в 1986 году Президиум Верховного Совета СССР присвоил сразу два звания — Героя Советского Союза и генерал-майора. Между прочим в том Указе скобок со словом «посмертно» — не было. Курков умолк, а потом с многозначительной задумчивостью, побарабанив пальцами по столу, сказал: — Вот так-то, Исаак. Подозреваю, что у тебя в диспансере находится не пастух из Азербайджана, а наш генерал, герой, большой учёный… — Я даже уверен в этом, — поддержал Гершфельд. Курков, лукаво улыбаясь, извлёк из кейса два листа бумаги, оторванных от рулона телетайпа. — Почитай теперь это, — не без торжественности произнес он. Москва. Председателю Совета Министров СССР Гершфельд не верил своим глазам. Он отказывался и, сслн быть до конца честным, не мог осмыслить всего написанного. Не потому, что оно было слишком мудрённым, а именно потом}:, что было до невероятности простым и одновременно невероятным. Такое может быть во сне или вообще не может быть. Но листок с характерным шрифтом телетайпа физически вполне ощущаем. И шуршит самым реальным образом. Да и рука, подошедшего к нему сзади Куркова трясёт его за плечо тоже по-настоящему. — Интересно, что ты сейчас скажешь? — в самое ухо басит Борис, подкладывая ему под руку другой обрывок телетайпной ленты, который он успел положить на стол. — Это пришло примерно с час назад, — смеётся Курков и приказывает: — Читай! — Не мешай! — отпихивая от себя грузное тело Куркова, говорит профессор. Москва. Председателю Совета Министров СССР — Боже!.. — смяв прочитанный лист, простонал Гершфельд. — Как трудно было ему поверить… Невозможно было… Медленно поднимаясь с места, Курков с ужасом прошептал: — Опоздал?!. Неужели, Исаак?! — Да! Да! Да! Опоздал! — выпалил он. — Надо было с утра пораньше. Ты ведь уже знал об этом. — Весьма приблизительно. Пока ждал бумаги, пока искал тебя… — Искал?! — задохнувшись, выкрикнул Гершфельд. — Неужели я без бумаг не поверил бы?!. Левая щека профессора дернулась, а от короткой жилистой шеи к лицу хлынула пунцовая волна крови. Обычно сдержанный, в злобе он был необуздан. И, зная об этом, Курков как можно мягче сказал: — Возьми себя в руки. Успокойся. Но Гершфельда уже никто и ничто остановить не могло. — Успокойся, говоришь?! Знаешь, когда я успокоюсь?!. Когда вас, лишат всевластия. Когда вы перестанете давить на психику людей… Вы давили на меня, понимаешь?! Давили!.. Вам во что бы то ни стало нужно было медицинское заключение, в котором я признал бы его болезнь. Чтобы закрыть дело! Чтобы выполнить план!.. — Ты перебарщиваешь, Исаак! — Нехорошо, да?! — кричит он. — Нехорошо перебарщивать, не правда ли?! А вы это делаете каждый день… Будто созданы для того, чтобы сеять зло… Вы не за людей, а против них. Вы не верите человеку и внушаете недоверие друг к другу… — Исаак судорожно сглатывает слюну. — Почему? Почему вы не могли поверить ему? Запросить Интерпол чуть пораньше?!. Да потому что вы не привыкли к этому. Потому что вера в человека вам чужда, если она не касается ваших близких. Потому что человек для вас пустой звук! Он потерял для вас ценность… Но это уже было чересчур. Курков вскочил со стула. — Заткнись! — вращая бешено глазами, заорал он и тут же умолк. Дверь распахнулась и в кабинет влетела истерзанная, встрепанная и заплаканная Сильва Ашотовна Хачатурян. — Профессор, наш турок… — судорожно выдавила она. — Что «наш турок»?! — сипит Гершфельд и вдруг, схватившись за грудь, валится на селектор. Внутри у него словно что-то оборвалось. И мозг, и сердце и легкие обдало крутым кипятком. И кто-то когтистый и беспощадный стал кровожадно рвать их на части. Он еще чувствовал как враз отяжелевшее тело его сползало на пол. Видел подбежавшего к нему Куркова… Склонившуюся над ним со шприцем в руках Сильву Ашотовну… Долгий затуманенный взгляд его с выражением отчаянного упрека так и потух на ней. Больше Гершфельд никого не слышал. И никого больше не видел… |
||
|