"Человек с того света" - читать интересную книгу автора (Аскеров Лев)

III

И началась полоса везения. Тут же, после заседания, ему вручили долгожданное письмо из Союза, уведомляющее о том, что ему разрешён брак с гражданкой США Мари Сандлер. Барьер был взят с третьей попытки. Первое поданное им заявление странным образом затерялось в бумажных недрах компетентной конторы. «Такое заявление к нам не поступало», — по-рыбьи, не мигая, глядя не то на Мефодия, не то в пространство, сказал чиновник. Второе обращение чуть не стало для него последним. Подняли вопрос об отзыве Артамонцева из Интерпола под благовидным предлогом использования его на высокой должности в органах внутренних дел. Хорошо, он тогда был прикомандирован к МАГу. Могущественный Кавада сумел поломать это решение — убедить, что Мефодий учёный, а не полицейский и что он необходим Агентству. С мнением Кавады со скрипом, но согласились. Мефодию всё-таки пришлось менять место работы. Из Интерпола — в МАГ, на должность заместителя заведующего отделом по изучению проблем Пространства-Времени. Руководил отделом сам главный маг — Сато Кавада. Но новый статут не облегчил ему трудностей заключения брака с иностранкой, с которой он фактически уже жил. Тогда по просьбе Мари и Мефодия хлопоты по бракосочетанию взял на себя Боб. Так как Мефодий покинул личный состав Интерпола, руки у него были развязаны. Боб пустил в ход личные связи. И вот — долгожданное разрешение. Артамонцев бросился к телефону, чтобы поделиться радостью с Мари и поблагодарить Мерфи. Они договорились через два дня встретиться в Москве. Потом Мефодий нашёл Каваду, объяснил в чём дело и отпросился на недельку на Родину.

— На свадьбу пригласишь?

— Свадьбу, шеф, устроим после моего возвращения.

Кавада долго смотрел на смеющееся лицо своего любимчика. «Ты смотри, — думал он, — какая уверенность. Me сомневается, что страна разрешит ему полёт и не допускает мысли о неудаче… Уверенность — это почти победа… Пусть едет…»

Мефодий опрометью побежал к машине.

— Артамонцев, прими мои поздравления.

— Спасибо, Сато! — прокричал он на бегу.

В Москве Артамонцева поджидала приятная новость. Ее сообщил Пётр Борисович Уманский. В Калькутту за подписью Председателя Совета Министров и Президента Академии наук ушёл телекс с согласием на его полёт и выражением признательности Учёному совету МАГа, остановившему свой выбор на гражданине Советского Союза.

Сразу после бракосочетания Мефодия с ним связался Кавада и сказал, что МАГ отправляет молодожёнов на Гавайские острова провести медовый месяц. Все расходы, какие бы они не были, МАГ берёт на себя.

— Мефодий, — внушительно, без тени шутливости сказал Президент, — считай это первым подарком благодарного человечества своему посланцу в Пространство-Время, бихронавту Земли номер один.

Потом, напомнив Артамонцеву, что до решающего заседания в ООН, где должны утвердить известную им дату старта, осталось две недели, он посоветовал поторопиться с выездом на место отдыха.

— Боюсь, — предупредил он, — медовый месяц, как месяц, не будет соответствовать календарному. По получении решения тут же вызову в Калькутту.

— Замётано, шеф. Привет от Мари и Боба. Мы сегодня провожаем его, а завтра вылетим в Гонолулу. Спасибо за медовые дни. Всего хорошего.

— Подожди, Мефодий, — глухо проронил Сато. — Ради бога, будь осторожен… Счастливо отдохнуть.

— Замётано, шеф, — крикнул Мефодий уже в пустой эфир.

«Он отключился, — сообщил Леший и добавил: Мне показалось профессор Кавада тревожится за тебя».

«Правильно показалось, чёрт рогатый», — привлекая к себе отбивающуюся Мари, засмеялся Артамонцев.

«Бесстыдник он, правда, Леший?» — спросила Мари.

«Не замечал», — бесстрастно ответил Леший.

«Я стесняюсь его», — шепнула она Мефодию и тот увлёк её в другую комнату.

И Мефодий рассказал ей обо всём: о чем тревожился Кавада, чем занимался последние два года он сам и в чём суть его ближайшей командировки, о которой он её предупреждал, и после которой он никогда больше не будет с ней расставаться.

Но беспокоит его, по всей видимости, не это, — говорил Мефодий, — Он вспомнил работавшего с ним до меня турка My реала Атешоглы. Я его знал. Талантливый был парень.

— Его тоже туда отправляли? — с тревогой подняла глаза она.

— Нет, Мари, успокойся. Я первый, кого посылают туда. Он погиб нелепейшим образом. Неподалёку от родного дома прыгнул в речушку, запутался в сетях и…

Мари прижалась к нему и, уткнувшись в плечо, жарко зашептала:

— Если по правде, Мсф, мне ровным счётом наплевать на то, что ты номер один. Гордиться, конечно, буду тобой. Но без неё, этой гордости, я могу обойтись. Без тебя же — нет. Зачем она мне без тебя… Не улетай, милый. Я боюсь.

И он почувствовал, как от плеча вниз, к самому сердцу покатилась жгучей струйкой слеза.

— Ну что ты, малыш. Не плачь. Увидишь, всё кончится хорошо. Я на волне везения… Теперь нам обоим будет везти…

Им повезло и на Гавайях. Пока они путешествовали по острову, свободным оказался Колумб. В этой цепочке удач Мефодий усмотрел некую символику.

— Я не суеверен, Мари, но Колумб — вроде доброго знамения, — говорил он.

— Дай-то бог, — грустно отозвалась она.

«Доброе-то доброе, — думал Артамонцев, — но вот пошёл пятнадцатый день, как они с Колумбом „гуляют“ по архипелагу, а от Кавады никаких вестей. Уже прошло больше недели, как в ООН с участием генерального секретаря состоялось специальное заседание МАГа».

То, что оно состоялось, он знал наверняка. Сам слышал сообщенную по радио информацию. Диктор сводку последних известий начал с неё. «МАГ готовит сюрприз!» — объявил он и после паузы, продолжил: «Под таким заголовком пришла сегодня телеграмма из Нью-Йорка. Сегодня, говорится в ней, Генеральный секретарь Лиги наций с руководством МАГа и полномочными представителями стран, являющихся учредителями Агентства, провёл трёхчасовое совещание. Журналисты на него допущены не были. О совещании, проходившем при закрытых дверях, пресс-служба ООН ничего вразумительного не могла сообщить репортёрам. Уклончивые и многозначительные ответы, как-то: „В ближайшие дни узнаете“, — возбудили у журналистов ещё больший интерес. Корреспонденту Ассошейтед Пресс удалось пробиться к Генеральному секретарю ООН и на свой вопрос он получил буквально следующий ответ: „МАГ готовит сюрприз. О нём в скором времени будет распространено специальное сообщение…“ Что ж, наберёмся терпения. Подождём сюрприза», — не без интригующей интонации в голосе заключил своё сообщение диктор.

После последних известий, которые он слушал, находясь на борту яхты, Мефодий с минуты на минуту ждал вызова Кавады. Но ни в тот день, ни на следующий и ни на сегодняшний, десятый, от Главного МАГа не пришло ни слова. Мефодию в голову лезли самые неприятные мысли. Неужели сорвалось? Судя по радиоинформации — непохоже. Тогда почему же не вызвали в Нью-Йорк главного виновника объявленного сюрприза? Если что и сорвалось, так это его кандидатура. Артамонцев не находил себе места, хотя внешне держался спокойно. Можно, конечно, отсюда соединиться с резиденцией МАГа и разузнать. А смысл? Если они посчитали нужным молчать — значит, от них ничего не добьёшься.

От этих невесёлых мыслей на душе становилось тяжко. Мефодий гнал эти мысли прочь. А они лезли да лезли, вызывая приступы глухой озлобленности и на себя, и на Мари. Ну кто, собственно, просил её отключать Лёшку? Какого чёрта?!. Сейчас бы Леший всё вызнал. Обо всём бы доложил…

Мефодий усилием воли осаждал себя. Ничего не поделаешь. Укорами и сетованиями делу не поможешь. В конце концов Мари права: на отдыхе надо думать об отдыхе. Надо, чтобы и ему и ей было хорошо. Она быстро нашла общий язык с Колумбом. Покорила своим ломаным испанским, вызывавшим у Колумба неизменную улыбку, и тем, что стала Мефодия с первой минуты называть так, как к нему обращался моряк — Ратамоци. Колумб старался выполнять все её желания. Захотелось ей ловить меч-рыбу — они её ловили. Нырять за жемчугом — пожалуйста. Побывать на атолле Лидия — милости просим… Хотя сюда, на открытый им некогда островок, он никогда никого не возил. В условиях, кстати, это оговаривалось особо. И вопреки своим правилам, капитан привёз их туда.

Пошли третьи сутки, как они прибыли па атолл. Все дни с самого утра Колумб проводил в океане, оставляя их на островке одних. Они купались, загорали, лазили по скалам и не раз на резиновой лодчонке пускались в «кругосветку», постоянно натыкаясь на укромные тихие уголки. В одном из них Мари свила удобное гнёздышко. Оно находилось над узкой заводью, врезавшейся в глубину атолла, под козырьком громадной скалы, куда океан набросал много сероватого, отливающего синевой песка. Здесь всегда была тень и, прячась в ней от пекла и вслушиваясь в тяжкие вздохи прибоя, они незаметно для себя засыпали. А просыпались от нестерпимой духоты. К двум часам пополудни их пещера превращалась в настоящую жаровню. Они, порядком поджаренные, пулями вылетали оттуда: сначала Мари, а потом гружённый аквалангами Мефодий. Облачившись в доспехи подводных рыцарей, они плюхались в заводь, через которую уходили в спасительную глубину океана — в совершенно иной, волшебноцветный, настороженно-молчаливый мир…

И снова Колумб оставил их одних на атолле. И снова, разморившись от купания, беготни и нещадно палящего уже не утреннего солнца, они, благостно расслабившись, слушали монотонное баюкание добродушного океана. Уткнувшись носом в раскрытую ладонь Мефодия, Мари вскоре заснула. Ему же не спалось. Странное молчание Кавады не давало ему забыться ни днём, ни ночью. Ведь до старта оставалось совсем немного. Пять дней… Мефодий смежил веки и опять, досадливо вздохнув, стал себя успокаивать тем, что завтра к обеду они прибудут на Оаху и он всё узнает.

Лёгкий порыв пассата донёс далёкий шум мотора яхты. Мефодий обернулся. Белёсая гладь вздымавшегося океана, откуда появлялся Колумб, была пуста. Он прислушался. Ни пассата, ни рокочущих звуков мотора. Он поморщился. Могло показаться. Хотя сегодня, как было договорено на вчерашнем ужине, Колумб пришлёпает пораньше. С величайшей осторожностью, чтобы не разбудить жену, Мефодий на запястье руки, на которой спала Мари, повернул браслет часов. Всего четверть одиннадцатого. Ещё слишком рано. В четыре они поднимутся на борт яхты и возьмут курс на Гонолулу. «Скорей бы», — пробурчал Артамонцев себе под нос и вдруг явственно услышал характерный шум приближающегося судна. Пещера наполнилась вибрирующим гулом потревоженных скал. Мари, вскрикнув: «Что случилось», — вскочила на коленки.

— Успокойся. Ничего особенного. Неуклюже шутит твой Колумб, — охваченный предчувствием доброй вести, проговорил Мефодий.

— Что?! — переспросила Мари.

— Наш мореход забавляется. Пытается вызвать искусственное землетрясение… Врубил сразу три двигателя…

Оледеневшие от страха глаза жены-заставили его запнуться.

— Меф, я это уже слышала, — в самое ухо прошептала она.

— Не понимаю, — сказал он.

Растерянный взгляд её блуждал по их убежищу.

— Только всё было не так. И не здесь…

Артамонцев прижал её голову к себе и, поглаживая по встрёпанным волосам, говорил что-то о тяжести дневного сна, о видениях и прочей дребедени, какая может возникнуть в духоте.

— Гебе всё приснилось, дорогая, — убеждал он, окуная лицо в копну её волос, почему-то источавших холодящую свежесть снега. «Как охапка подснежников», — с наслаждением вдыхал он и ловил себя на том, что такое между ними уже действительно бывало. И пахнуло на него подснежником не из России, не из заиндевелого подмосковного леса, а откуда-то из глубины. Из дремучих недр. Вроде невнятного всплеска колодезной воды из бездонья, от которого вдруг больно сжалось сердце. Чтобы не застонать, Мефодий стиснул зубы и потёрся об сё затылок. Лучше бы он этого не делал. Мари порывисто обхватила его обеими руками и с надрывным всхлипом вскрикнула:

— Нет, не приснилось!.. Не приснилось…

Непостижимое женское чутьё нарисовало в сё возбуждённом сознании нечто такое, что привело Мари в ужас. То, что ещё не произошло, но должно произойти. И не когда-нибудь, а прямо сейчас. Сию минуту. И с неё, с этой минуты, начнётся реальное движение того предугаданного ею, которому Мари, если бы даже очень захотела, не смогла бы найти вразумительного объяснения и перед неотвратимостью которого оба они были бессильны.

— Не приснилось, милый, — с проникновенной отчаянностью шептала она. — Они сейчас тебя заберут.

— Кто они?

— Не знаю. Из тех, кто там, — Мари кивнула в сторону выхода.

— Да там же только Колумб.

Мари прижалась к нему ещё крепче. Губы её похолодели. Что-то выговаривая, они коснулись соска и своей морозкостью пробрали до самого сердца. О чём она говорила, сквозь шум моторов приближающейся яхты, разобрать было невозможно. Попробуй перекричи реактивные двигатели. Поди докричись до Крлумба, чтобы он заткнул свои ревущие чудовища… И тут наступила оглушительная тишина. Колумб наконеи-то вырубил моторы. И океанские накаты, навевавшие ласковыми всплесками дрёму, звучали теперь тревожным гулом колокольного звона.

— Колокола, — подняла голову Мари.

— Угу, — согласился он.

— Не к добру гудят они.

— Ну ты даёшь, — по-русски проговорил он, не вдаваясь в смысл ее слов.

— Для нас с папой колокола всегда кончаются плохо. Теперь он понял её. Понял, на что намекает.

— Этот колокол не но вечеру, Мари. Он не на закат, а на свет, — целуя жену в макушку, успокоил Артамонцсв.

И вздрогнул тут атолл Лидия. Синяя рябь мурашками покрыла белёсый осколок океана. Заныли на ноте испуга кораллы.

— Ратамоци! Ратамоци! — гласом вопиющего в пустыне, усиленным во сто крат мегафоном, гремел над океаном мореход.

— Не пущу! — вскрикнула жена.

— Ну что ты, Мари… Колумб же…

— Мне не нужен Колумб. Мне нужен ты…

Мефодий её не слушал. Не до неё. Всё, догадался он, час пробил. Его зовёт Кавада. Поэтому Колумб летел сюда, врубив все три двигателя.

— Полно, Мари. Надо выходить, — строго сказал он.

Мари не отпускала его. Она упрямо молчала. Мефодий с грубоватой резкостью развёл её руки и одним махом выскочил из-под скалы.

Его никто и ничто не могло остановить. И этот безумно родной, умоляющий возглас: «Мефодий!» — тоже. Он на него не среагировал. Он его не слышал. Хотя слышал. Очень хорошо слышал. Он остался в нём навсегда. Он ещё не раз в нём отзовётся. Правда, через много-много лет. И ему в тот момент будет больнее, чем ей в этот. Ему будет ещё и стыдно. Ведь обернуться-то он мог.

— Ратамоци, ты полковник? — всё так же в мегафон спросил Колумб.

Мефодий кивнул.

— Вот как! — удивился капитан. — Значит, это с тобой хочет говорить мистер Гровс. Беги в радиорубку.

— Кто он, мистер Гровс? — поинтересовался Артамонцев.

— Адмирал, кажется.

Мефодий пожал плечами. Человек по имени Гровс, тем оолсе адмирал, ему был неизвестен.

— Мистер Гровс? Здравствуйте, — наклонившись к микрофону, п ро изнес Мефодий.

Динамик неожиданно взорвался рявканьем:

— Да, Гровс!

Затем голос человека, откликнувшегося на имя Гровс, удалился. Он едва был слышен.

— Теперь другой болван сел на радио, — кому-то, по-видимому, стоявшему неподалёку от него, раздражённо бросил Гровс.

Потом тот же голос сухо и чётко произнес:

— Послушайте, вы там, я не знаю, может сейчас со мной снизошёл поговорить Магеллан или Гамильтон, но я ещё раз повторяю: мне нужен полковник Артамоинев Мефодий Георгиевич.

Голос Гровса снова удалился. И снова Мефодий услышал, как он кому-то в сторону пожаловался:

— Даже фамилии у этих русских не как у люден. Еле выговорил.

Мефодий усмехнулся.

— Мистер Гровс, вы меня слышите? Я тот, кто вам нужен. Можете меня называть Мефом, — и, обернувшись к стоявшему в дверях Колумбу, нарочно громко, чтобы услышал Гровс, добавил:

— Колумб, эти болваны американцы настроены только на примитив. Чем проще, тем понятнее.

Эфир онемел. Словно кто его выключил. Мефодий приготовился постукать пальцем по микрофону и тут динамик наполнился искренним, виновато-примиренческим смехом.

— Два-два, Меф. Согласен? — объявил динамик.

— Согласен.

— Меф, я адмирал ВМС США Стив Гровс. Командующий военно-морской базой Перл-Харбор. — Рад знакомству, Стив.

— Я тоже, — отозвался адмирал. — К твоей особе столько внимания, что у меня голова кругом идёт. Кто ты, Меф?

— А что случилось?

— Тут у меня приказ. Зачитываю: «Приказываю разыскать и доставить сегодня в 20.00 в Калькутту остановившегося в Гоно-лульском отеле „Кораллы“ полковника Интерпола, гражданина СССР Артамонцева Мефодия Георгиевича. По личному указанию Президента США в распоряжение Артамонцева и его супруги предоставить президентский самолёт. Подпись: военный министр…» Кроме того, Меф, ко мне на базу рвутся до зубов вооружённые репортёры… Что это значит?

— Извини, Стив, не уполномочен.

— О-кей! Высылаю вертолёт. Куда тебя? Ко мне на базу или в отель?

— Меня на базу. Жену в отель, за вешами. Я не хочу встречаться с журналистами.

— Через десять минут вертолёт будет на атолле.

— Через десять? — засомневался Артамонцев.

— Да. Неподалёку от вас дрейфует авианосец. Вертолёт поднимется оттуда.

— Замётано.

— Что?!

— Замётано, говорю. То есть, о-кей! Жду.

…В 14.30 президентский самолёт с четой Артамонцевых на борту взял курс на Калькутту.