"Улыбка любви" - читать интересную книгу автора (Лестер Джулиус)

Глава 5

Диллон опустился на стул, где только что сидела Джесси.

— Мама!

— Какой сюрприз, дорогой! Не ожидала встретить тебя здесь.

— Уверен, что это так.

— Надеюсь, ты больше не сердишься?

— Как я могу не сердиться? День начался с того, что ты учила меня жить. Я думал, мы с тобой все обсудили, и вот ты здесь.

— Просто я захотела познакомиться с Джесси немного поближе, раз уж ты решил встречаться с ней.

— Мама, что тебя беспокоит? Что меня с ней увидят?

— Это будет сенсация, Диллон. Фотографы вездесущи. Что подумает Милисса Харкен, если узнает об этом?

— Милисса Харкен? Почему меня должно волновать, что она подумает?

— Ох, Диллон, ты невозможен. Милисса — это та женщина, которая тебе нужна. Их семья имеет деньги и влияние. Она была бы отличной…

-..женой политика, — устало повторил Диллон рефрен, который знал наизусть. — Я не люблю Милиссу, мама. Она хорошая женщина, но я не собираюсь жениться на той, которую не люблю.

— Поверь, Диллон, любовь слишком переоценивают.

Он положил ладонь на руку матери.

— Ты так не думаешь. Ты не пожертвовала бы ни одной минутой, проведенной с папой, за все сокровища мира.

— Ты очень похож на него. Иногда я смотрю на тебя, и у меня щемит сердце. Я только хочу, чтобы ты был счастлив.

— Я буду счастлив. Только позволь мне самому решать, что мне для этого надо.

— Она пустышка и может тебя погубить. Тяжелой волной на него нахлынула ярость.

Почему — он не понимал. Только вчера он думал о Джесси то же самое.

— Мама, я тебя очень люблю и многим тебе обязан, но не позволю говорить так о Джесси.

— Боже мой! — Флоренс схватилась за сердце. — Все намного хуже, чем я думала. Впрочем, я поняла это еще вчера, когда вы с ней приехали.

— Ее пригласила Лита.

— Я становлюсь старше, но не наивнее и не глупее. Ты никому не позволял быть с этой девушкой наедине более двух минут, и когда тебе надоело, что постоянно мешают, ты ее увез и вернулся домой только на рассвете.

— Думаю, этого достаточно. В любой момент может вернуться Джесси, и будет лучше, если ты теперь уйдешь.

— О, я ухожу. — Флоренс поднялась. — Но на твоем месте, я бы не теряла время, ожидая Джесси. Я видела, как она ушла.

— Ушла?! — Диллон вскочил, с грохотом отодвинув стул. — Почему же ты ничего не сказала?!

— Это не мое дело, — пожав плечами, ответила она. — Надеюсь, не из-за меня.

— Мама, — сказал он сквозь зубы, — когда тебе что-нибудь надо от человека, ты добрая и ласковая. Если же нет — ты можешь быть сущей ведьмой. В какую сторону она пошла?

Лишь какую-то секунду Флоренс смотрела на него холодно, а затем смягчилась и покорно вздохнула.

— К себе в комнату.

— Иди домой, мама. — Диллон нежно коснулся ее лица. — И предоставь мне решать самому. Хорошо?

— Будь осторожен. Эта девушка может быть для тебя опасна.

— Думаю, ты все равно мне не скажешь, о чем вы разговаривали?

— Я пыталась наставить ее на путь истинный, но не уверена, что мне это удалось.

— Ох, мама. — Диллон закрыл глаза и сосчитал до десяти. Затем он проводил мать к выходу и помчался в комнату Джесси. Конечно, если бы его мать не была столь волевой и требовательной женщиной, он не стал бы тем, что он есть сегодня. Но сейчас эта мысль скорее пугала, чем успокаивала.

В дверь громко постучали. Джесси пошла было открывать, но передумала и вновь принялась упаковывать вещи.

— Джесси, — крикнул Диллон через дверь, — я знаю, что ты здесь.

Она посмотрела на дверь. Приход Диллона разозлил и напугал ее.

— Убирайся!

— Джесси, я прошу прощения за то, что тебе наговорила моя мать. Она… Это… Не могла бы ты открыть дверь?

Она хлопнула крышкой чемодана и щелкнула замками.

— Мне не о чем с тобой разговаривать.

— Я понимаю, что мать тебя разозлила, но почему ты вымещаешь злобу на мне?

— Почему ты не сказал мне об этом сам?

— Я как раз собирался это сделать. Открой, пожалуйста, дверь.

— Послушай! Я очень сожалею, что встретила тебя. Мой самолет через два часа, и я буду тебе очень признательна, если ты уберешься отсюда.

— Нет! Ты поговоришь со мной или здесь сейчас, или в Остине. Но уходить я не собираюсь. Открой сейчас же дверь!

Он методично долбил в дверь, и Джесси посмотрела на телефон. Он был неплохой моральной поддержкой.

— Не вынуждай меня вызывать охрану.

— Джесси, что случилось? Что я такого сделал?

— Что ты сделал? — Устав спорить, она прошла через комнату и слегка приоткрыла дверь.

Воспользовавшись этим, Диллон проскользнул в комнату и захлопнул за собой дверь. Прислонившись к ней спиной, он спокойно спросил:

— Так что же я сделал?

— Для начала ты как-то забыл упомянуть об одной помолвке.

Джесси стояла посередине комнаты спиной к Диллону.

— О помолвке? — с удивлением повторил он. — О какой помолвке?

— Перестань, Диллон. Такой умный человек, как ты, должен уметь строить из себя идиота намного лучше.

Она резко замолчала и повернулась, но тотчас отступила назад. Он стоял вплотную, почти касаясь ее.

— Это тебе сказала мать, да? В ответ он получил лишь гневный взгляд и продолжил:

— Меня подозревают в том, что я с кем-то помолвлен? — Вдруг он догадался. — А! Речь, наверное, идет о Милиссе Харкен. Мама тебе сказала, что я помолвлен с Милиссой Харкен?

— Нет.

— Боже мой, ты имеешь в виду, что есть кто-то еще?

— Твоя мать не потрудилась назвать имени.

— Понятно. Значит, она говорила о Милиссе. — Диллон сел на край кровати и хмуро посмотрел на Джесси. — Я не собираюсь на ней жениться, пусть даже этого очень хотят моя мама и дед.

— Это та самая Харкен?

— А кто же еще? Деньги, власть, положение в обществе — все в одной милой компактной упаковочке с черными волосами.

— Как удобно. Пожалуй, тебе стоит подумать о свадьбе.

— Ты этого хочешь, Джесси?

Быстрым движением Диллон отшвырнул в сторону ее чемодан и, схватив Джесси за запястье, потянул ее на постель рядом с собой. Он обвил ее руками за талию и притянул к себе.

— Ты этого действительно хочешь? Она не смотрела на него.

— Меня это совершенно не касается.

— Да? И именно поэтому ты ушла из ресторана и принялась упаковывать вещи?

— Просто я не люблю, когда мне лгут. — Она наконец сдалась и посмотрела ему в глаза.

— Прости меня, Джесси. Если бы я знал, что она сюда придет, то постарался ее остановить. Но я такого от нее не ожидал.

— Похоже, ей кажется, что мы… — Джесси замолчала, подбирая подходящее слово.

-..любовники, — сказал Диллон, произнеся слово, которое она так и не смогла из себя выдавить.

— Да.

— У моей матери очень много достоинств, но именно из-за этого иногда с ней невозможно ладить. Мне бы она никогда не сказала то, о чем поведала тебе.

— Я бы тоже не стала тебе этого пересказывать.

— Прошу у тебя прощения за нее. Она пожала плечами.

— Родители тоже люди.

— Ты говоришь так, словно в этом вопросе у тебя большой опыт.

Джесси улыбнулась. Диллон схватил ее за руку.

— Поехали. Я хочу тебе кое-что показать.

— Но мой самолет! — запротестовала она. Ее не просто уговорить. Но указывать тоже нельзя. И тем не менее улыбкой или взглядом этот человек мог заставить ее сделать что угодно.

— Улетишь потом. Это место я очень люблю. Ты будешь первым человеком, которого я туда отвезу.

— Я не знаю.

Она не должна соглашаться, наоборот, нужно бежать без оглядки. Но она уже знала, что поедет. Улететь можно другим рейсом, а такого момента, как сейчас, больше никогда не будет. И другого Диллона тоже.

— Никто даже не знает о его существовании, — сказал он, помогая ей подняться.

— Мне переодеться?

— Нет. Ты одета как раз так, как надо.

Спустя час машина Диллона медленно ехала по грязной проселочной дороге. Ее сильно трясло на ухабах, и Джесси приходилось крепко держаться. Несколько минут назад они проехали через шаткие железные ворота. На них висела какая-то табличка, но настолько выцветшая и ржавая, что разобрать на ней надпись было невозможно.

— Ты уверен, что мы ничего не перепутали? — спросила Джесси, когда вдали показалась некрашеная хибара, одиноко стоявшая между двумя высокими деревьями. С каждой секундой возбуждение все больше охватывало ее.

— Все правильно. Мы почти приехали. — Диллон смотрел на хибару.

— Мы едем туда?

— Выглядит весьма скромно, правда?

— Да.

— Я приобрел этот участок несколько лет назад. Тогда я хотел организовать ранчо и центр реабилитации подростков при нем.

Она огляделась. Со всех сторон их окружали заросли полыни и дубовая поросль.

— Неплохое место для чего-то такого. Не думаю, что у посторонних может появиться желание приехать сюда.

— Я по-прежнему хочу использовать часть земли под центр, но сейчас дом нужен мне самому.

— Этот дом?! Диллон рассмеялся.

— Да, этот дом. В оазисе первозданной природы, вдали от цивилизации, где единственные звуки — мой собственный голос и едва слышное шуршание травы.

Джесси зябко поежилась от мысли, кто может вызывать это "едва слышное шуршание".

— Как тебе удается скрывать это место?

— Все привыкли, что я время от времени исчезаю на день или два. Мои домашние давным-давно перестали об этом спрашивать, а друзья считают, что им все понятно и без вопросов.

— Могу себе представить.

— Такая уж у меня репутация, — с улыбкой ответил Диллон.

Понимая, что не стоит его поощрять, Джесси тем не менее обнаружила, что улыбается вместе с ним. Он соблазнитель, каждая нормальная женщина должна была бы бежать от него без оглядки. Но едва слышный внутренний голосок убеждал ее открыть свое сердце этому человеку.

— Вот мы и приехали. — Диллон выключил зажигание. — В доме немного прохладно, но стоит растопить печь, и он прогреется очень быстро.

Пока он обходил вокруг машины, чтобы открыть ее дверцу, Джесси попробовала рассмотреть этот простенький коттедж. Кое-где на досках еще сохранились следы голубой краски. Сквозь давно немытые стекла виднелись занавески. Все имело запущенный вид, но в доме все-таки был определенный шарм.

— Хочу предупредить тебя, — сказал Диллон, когда они подошли к двери, здесь нет ни телефона, ни телевизора, но есть патефон, можно слушать музыку.

— А водопровод в доме есть?

— Есть. Есть даже электричество и аварийный генератор.

— Все удобства!

Он отпер дверь и, войдя, включил свет. Затаив дыхание, она шагнула следом, приготовившись к самому худшему. Внутри было просто и тесновато, но уютно.

— Не так плохо, — сказала она с удивлением. Главное место в комнате занимала большая черная печь. Вокруг нее с трех сторон стояли два стула и две кушетки. На одной лежала воловья шкура. Все говорило о том, что здесь живет одинокий мужчина.

— Кухня вон там, — указал Диллон на дверь справа. — За кухней ванная.

Джесси оглянулась в поисках другой двери, но безрезультатно. В противоположном углу комнаты длинными плотными гардинами была отгорожена небольшая ниша, там на маленьком столике стоял старый патефон. Слева от входной двери виднелась лестница, ведущая на второй этаж.

— А что наверху?

— Еще одна ванная и спальня. Хочешь посмотреть?

— Нет, спасибо, — поспешно ответила она.

— Тогда я растоплю печь, а ты пока можешь посмотреть кухню.

Диллон вышел на улицу, а Джесси побрела в кухню. Все равно заняться больше было нечем. Через некоторое время он вернулся. Послышался звук открывающейся дверцы печи и укладываемых в печь поленьев. Она открыла роскошный холодильник. Там обнаружился галлон молока — запас на целую неделю. Значит, Диллон либо редко привозил сюда продукты, либо проводил здесь много времени. В ванной лежал наполовину использованный тюбик зубной пасты и бритвенные принадлежности. Комната была хорошо отделанной и чистой: похоже, ею пользовались часто. — Вернувшись на кухню, она заметила на деревянном столе горшок с африканской фиалкой. Розовые цветы переливались в лучах солнца и несколько оживляли по-спартански простую кухню.

— Ты не проголодалась? — крикнул из комнаты Диллон. — В холодильнике есть прекрасные бифштексы. И цыплята. Мы можем их запечь. — Он появился в дверях. Внизу лежат овощи, а в том ящике картошка.

Джесси остановилась около стола.

— Похоже, ты проводишь здесь много времени?

Он кивнул:

— Больше чем много.

— И никто не знает об этом доме? Даже твои родственники?

— Тем более мои родственники. Диллон вошел в кухню и, присев на краешек стола, посмотрел на Джесси.

— Ты слышала, что вчера говорила моя мать? Она хочет, чтобы я поскорее женился и у нее появились еще внуки.

— Ты можешь просто сказать ей "нет", — предложила Джесси.

— В том-то и дело, что не могу. Я хочу жениться и хочу иметь детей. Но я хочу, чтобы их воспитывала моя жена. Я не хочу создавать семью в доме, где властвует моя мать.

— Я уверена, что твоя жена это оценит. Диллон пристально посмотрел ей в глаза, давая понять, что следующие его слова относятся только к Джесси, и ни к кому больше.

— Я надеюсь.

Джесси показалось, что буквально за секунду воздух в кухне раскалился. Она отбросила назад упавшие ей на лицо волосы. Нужно было понять, что он имеет в виду. Не хочет же он в самом деле, чтобы она стала матерью его детей? Видимо, это шутка.

Несколько успокоенная такой мыслью, она подошла к холодильнику и открыла его. Ничего не видя, Джесси смотрела перед собой, радуясь холодному воздуху.

— Давай сделаем бифштексы.

— Ты хочешь?

— Да.

Диллон встал сзади, глядя в холодильник поверх ее плеча.

— Вон там. — Провел рукой по плечу, с которого сполз свитер. — Мне кажется, этот свитер сам способен совершать осмысленные действия.

— В отличие от тебя.

Она отстранилась, решив оставить Диллона в одиночестве созерцать содержимое холодильника. Но у стола остановилась. С безопасного расстояния она наблюдала, как Диллон извлекал из холодильника бифштексы. Поставив их разогреваться на медленный огонь, он повернулся к ней и тихо спросил:

— Я тебя обидел? Когда прикоснулся к тебе?

— Нет.

— Джесси, я не пытаюсь скрыть, что ты мне нравишься.

— Верно, не пытаешься. — Она оперлась руками на стол позади себя.

— Ты даже не представляешь, как сейчас прекрасна. Ты очень соблазнительна, когда стоишь так, как сейчас.

Ничуть не смутившись, Джесси подняла голову, и ее волосы рассыпались по плечам.

— Ты привез меня сюда, чтобы соблазнить?

— Я очень хочу тебя и уже говорил об этом. Но не прикоснусь к тебе, пока ты сама этого не захочешь.

— Мне нужно быть в Остине самое позднее в воскресенье вечером.

— Значит, у нас еще есть три дня.

— Меньше сорока восьми часов, — поправила его Джесси. — Этого времени недостаточно даже для того, чтобы завязать хорошее знакомство. Уж не говоря о настоящей привязанности.

— Но ведь надо когда-нибудь начинать, Джесси.

— Я… — Она едва не сказала, что никогда в жизни не была с мужчиной. Ни с одним мужчиной. Вместо этого выпрямилась и с вызовом подняла голову. — Нет. Ни для одного мужчины я не буду женщиной на одну ночь. Даже для тебя. — Конец фразы она произнесла уже на пороге кухни. За дверью была свобода. Бешено стучавшее сердце говорило ей: надо спешить. Но пока она непослушными руками пыталась открыть незнакомый замок, Диллон схватил ее за плечи.

— Джесси, подожди. — Он притянул ее к себе, прижав спиной к груди.

— Пусти меня!

— Прости. Мне не следовало начинать, — ласково сказал он, обвивая ее талию руками. — Обещаю, больше этого не повторится.

— Ты не понимаешь!

— Я понимаю. — Он коснулся щекой ее волос, губами виска. — Джесси, я привез тебя сюда не для того, чтобы соблазнять. — Он крепко держал ее до тех пор, пока она не перестала сопротивляться. — Я хотел быть с тобой, и надо было не дать тебе уехать. Но веришь ты или нет, я просто хотел с тобой поговорить.

— Поговорить?

Он едва заметно кивнул.

— Но я совершенно теряю голову. Так я не поступал никогда в жизни. — Он еще сильнее сжал ее запястья и повернул к себе. — Если я пообещаю вести себя как монах, ты согласишься вернуться на кухню и пообедать со мной?

— Как монах? — Она не смогла сдержать улыбку, представив Диллона монахом. Он улыбнулся вместе с ней.

— У меня очень хорошее воображение. Джесси рассмеялась:

— Это я уже поняла.

Когда они покончили с обедом, состоявшим из бифштекса с жареным картофелем и кукурузного хлеба с маслом, над горизонтом был виден только самый краешек солнца. Беседа за обедом помогла Джесси узнать Диллона намного лучше. Они беседовали обо всем: от политики до бедности. В конце концов разговор зашел о семейных отношениях. Эта тема была ей хорошо знакома — дома Джесси всегда сравнивали с сестрой.

— Мама сравнивала меня с ней из самых лучших побуждений, — сказала Джесси печально, продолжая разговор. Они убирали со стола, составляя посуду в раковину и пряча в холодильник остатки еды. — У матерей всегда самые лучшие намерения, но все можно испортить одним-единственным словом.

— А ты когда-нибудь разговаривала об этом со своей матерью?

Диллон наполнил раковину горячей водой и насыпал туда порошок. Джесси выбросила из тарелок объедки и сложила посуду в раковину.

— Один раз. Несколько лет назад. Она ничего не помнит, но допускает, что могла так сказать. Она сказала тогда, что Ребекка хорошая, а я — непокорная. Потом она потрепала меня по щеке и улыбнулась. А делать так нельзя было ни в коем случае.

— Несомненно, ты еще не понимала, что обозначает слово «непокорная».

— Тогда мне было четыре года, и я, конечно, не понимала. Но слово казалось слишком длинным и глупым, чтобы обозначать что-нибудь хорошее. Ты будешь мыть или ополаскивать?

— Как пожелает дама.

— Тогда я буду ополаскивать. — Она встала ко второй раковине. — Ты знаешь, до того дня я считала себя хорошей девочкой. По крайней мере старалась ею быть. После же стала вести себя вызывающе и позволяла себе многое.

— Могу поспорить, ты была террористкой.

— Да, — со смехом призналась Джесси. — Наверное.

Она отчетливо вспомнила, словно это было только вчера, как она спросила у старшего брата Хоустона, что значит «непокорный». После нескольких безуспешных попыток объяснить, он показал на щенка. Счастливый и неуклюжий, он повсюду семенил за ними. Когда они на него посмотрели, он присел, наделал на полу лужу и побежал, оставляя за собой мокрые следы. Ей тогда очень понравился этот пример.

— Выяснив, что значит «непокорный», я поняла, что это описание ко мне очень подходит. Иногда я даже была рада, что не такая, какой меня хотели видеть родители. Бедная Ребекка. Я приобрела свободу, а она ответственность.

— Ей это не нравилось?

— Иногда. Ребекка на самом деле очень мягкая и добрая. Она всегда была готова жертвовать собой, и это делало ее очень уязвимой. Мне приходилось заботиться о ней, поскольку сама о себе позаботиться она не могла. Она была мамой для всех, а я для нее.

Последнюю фразу Джесси закончила почти шепотом, думая о том времени, когда помогать Ребекке она уже не могла. Сердце Джесси сжалось от чувства вины перед сестрой, и она отвернулась, чтобы скрыть неожиданно выступившие слезы.

На месте сестры следовало быть ей. Никто бы не удивился, когда в один прекрасный день выяснилось, что она беременна и отказывается объясняться по этому поводу. Все бы просто восприняли это как очередную проделку Джесси, на сей раз несколько худшую. Но она никогда не забеременеет. В отличие от Ребекки Джесси не могла иметь детей.

Чувство вины растаяло, уступив место печали. Еще некоторое время она стояла, повернувшись спиной к Диллону, продолжая думать о себе. Сердце ныло. Она еще никогда никому не рассказывала об этом. И почти никогда об этом не думала, спрятав все глубоко в себе. Она отдала бы все на свете только за одну надежду, что когда-нибудь у нее родится ребенок. Только один маленький ребенок, которого она сможет назвать своим. Бесценный дар ей и любимому человеку. Она хотела этого больше всего на свете. Но именно этого у нее не будет никогда.