Юрий Шубин Враг государства

Пролог ИЛЛЮЗИЯ СЛУЧАЙНОСТИ

Как ни крути, а все тайное когда-нибудь становится явным, даже если это сверхсекретная государственная тайна. И часто приходится с горечью констатировать, что виной тому не происки и хитроумные операции ушлых агентов иностранных спецслужб, хотя и без их участия порой не обходится, а наши собственные, ставшие едва ли не национальными, черты – пофигизм и бедность.

А начинается все с обычной бытовухи – праздного трепа, бахвальства, лишнего слова за хмельным столом. И от нее, родимой бытовухи болтливой, до осознанного предательства уже рукой подать. И пойдет тогда, и поедет – только держись!…

Заканчивая работу и отправляясь отмечать день рождения напарника, работник частного охранного предприятия Саша Сватко не думал ни о чем таком. Напротив, настроение отличалось приподнятостью, соотносясь с предстоящим событием в нужной пропорции. Бывший прапорщик КГБ Сватко уволился из органов, имея за плечами солидную выслугу лет, превосходившую чистый «календарь»[1]. Мутная и мощная волна нарождавшейся демократии смыла его с военной службы и словно кита выбросила на берег новой жизни, привыкать к которой пришлось мучительно и долго.

Все его навыки, знания и умения «на воле» не могли пригодиться, став совершенно бессмысленным набором действий. Из всех освоенных Сватко специальностей на гражданке годилась разве что «корка» электрика. Хотя и она вряд ли могла осчастливить бывшего сотрудника совершенно секретного отдела Пятнадцатого управления КГБ, ставшего впоследствии Управлением специальных программ при Президенте России. «За забором» теперь все другое, а технологии, применявшиеся раньше, отстали так окончательно и бесповоротно, что и говорить об этом не стоило.

Но говорить не стоило и о другом: факт работы Сватко в недрах московской земли сам по себе уже являлся государственной тайной, за неразглашение которой Саша расписался в специальном бланке с напоминанием об уголовной ответственности…

Помыкавшись по унизительно малодоходным работам, пообивав пороги фирм и плюнув на растрезвоненную когда-то программу поддержки и переподготовки бывших военнослужащих, Сватко через знакомого устроился охранником в ЧОПе и этим остался доволен.

Для крепкого, полного сил молодого мужика работа казалась не тяжелой и вместе с пенсией давала средства к существованию. Кроме того, лицензия частного охранника и служебное оружие возвышали бывшего прапорщика в собственных глазах, а новая служба постепенно вытеснила воспоминания о преждней.

Оказалось, что и на Марсе, то бишь на «вольных хлебах», жизнь есть. Причем достаточно сытая и свободная. В общем, все налаживалось!

Вероятно, «марсианская жизнь» Сватко могла продолжаться достаточно долго. И, собираясь с ребятами за бутылочкой, он нехотя хвастался бы своими «песочными» медалями[2], с напускной важностью и недомолвками поясняя, что, мол, награды в Комитете просто так не раздавали, каждый раз вызывая уважение товарищей…

Возможно, все так бы и было.

Возможно. Если не сошлись бы в одно время да в одном месте несколько разных обстоятельств, фатальных случайностей и взаимоисключающих интересов, поставивших бывшего старшего прапорщика КГБ СССР на путь предательства, а тонкий и хрупкий, как яичная скорлупка, мир – на грань катастрофы.

День рождения Миши Белова, напарника Сватко, удачно совпал с получкой. И, поскольку деньги приятно шелестели в карманах, не давая покоя рукам, ребята раскрутили его на «проставление». Главное, что повод железный – не отвертишься!

Хорошенько подумав, чоповцы не захотели проводить мероприятие абы как, превратив в обычную пьянку, а как люди серьезные собрались прибегнуть к услугам обще-пита. Для придания празднику недостающей обычно цивильности ребята прикупили несколько кур-гриль и, хрустя подошвами по ледяным корочкам луж, отправились в ближайшее кафе, расположенное возле станции метро «Алексеевская».

– Может, сразу «снаряд» купим? – предложил сметливый Сватко, намекая, разумеется, на водку.

– Конечно, лучше в городе взять! Водка – она везде одинаковая! – подхватили ребята, не желая переплачивать в кафе и подтверждая рекламный слоган: «А если разницы нет – зачем платить больше!»

Подсвеченное уходящим солнцем небо освещало улицу, наполняя души чоповцев радостным предвкушением. Завернув в знакомый магазинчик, охранники затарились «черноголовской» и, полагая, что все остальное им предоставят в питейно-закусочном заведении, твердой поступью шагнули к нему.

Несмотря на толпы народа у метро, в застекленном аквариуме кафе немноголюдно. Двойные оконные стекла отсекли уличный шум, проявляя негромкие разговоры внутри, Шумная компания разделилась. Сватко с Беловым прошли сквозь ряд столиков-кругляшей с проволочными стульями и остановились у стойки. Двое других отправились «забивать» теплые места у окна.

– Чем закусывать будем? – спросил Белов.

– Берем «шведский салат» за стольник и фанту со стаканами, – деловито посоветовал Сватко.

Прихватив большое блюдо, он зачерпнул мелким половником по салату из каждой емкости, кинул горсть шампиньонов и накрыл горку несколькими листьями нерубленой квашеной капусты.

– Под такую закусь, знаешь, сколько выпить можно! – оптимистично заметил бывший прапор и, пока именинник расплачивался, вернулся к ребятам.

Завидев наполненное до краев блюдо с изящно свисающими листочками, чоповцы встретили товарища воодушевленными возгласами и повышенным слюноотделением. По сравнению с ними собака Павлова отдыхала.

Расположились, Приготовили вилки. Разделили закусь, бережно разложив по тарелкам.

Воду тут же выпили, а в освободившуюся тару разлили водку. На всякий случай прямоугольную бутылку убрали в сумку.

– Ну что, Миша, давай за тебя, за твой день рождения! – поднял тост самый старший из всех, Коля Митрохин, тоже бывший военный – вроде капитан. – Чтобы денег тебе платили больше, а работать заставляли меньше!

Тост активно поддержали. Пластиковые стаканы радостно сомкнулись и негромко хрустнули смявшимися боками. По-чекистски конспиративно.

Мужики махнули по первой.

Теплое, жгучее «лекарство» приятно прижгло язык и прокатилось с горочки до самого живота. Благодать, да и только!

Захрустели капустные листы… Пошел в дело салатец… Разобрали твердые огурчики…

Лепота… Одно слово!

Аккуратно одетый молодой мужчина с темными волосами, сидевший за соседним столиком, бросил на гуляющую компанию безразличный взгляд и отвернулся. Он никуда не торопился и явно кого-то ожидал. Придвинув бокал, он отхлебнул пива и устремил взгляд в светлый квадрат окна. Наплывшая на город туча разродилась мелким дождичком со снегом. Серый асфальт окрасился в черный цвет, а спешащий люд прибавил шаг и приподнял воротники. Машины на проспекте Мира оживились включенными огнями и, словно жуки, зашевелили усами дворников.

– Давай, мужики, по второй заряжай! – скомандовал именинник. – А то горло сохнет!

Призыв был снова с удовольствием подхвачен и развит. Забулькала из горлышка «черноголовская». Отбивая ровную границу напитого, затемнились на просвет молочные стаканы.

Серега Макошкин приподнял руку и, придав лицу каменное выражение, провозгласил тост:

– Желаю… чтоб ты сдох!…

За столом в недоумении притихли, переваривая – не ослышались ли.

– Лет через сто! – поставил заключительную точку Макошкин и довольно заржал. Глупая шутка с бородой.

Врубившись в юмор, ребята откликнулись дружным хохотом.

– Ну ты даешь! – громче других смеялся именинник. – Сдохнуть лет через сто! Ах-ха-ха!

– А я думаю – лишку перебрал парень, что ли! – отозвался Сватко, – День рождения, а он желает сдохнуть! Ну ты и юморист!

– Через сто лет все там будем! – сквозь смех философствовал мудрый Митрохин. – Так что особо не обольщайтесь! Давайте лучше за здоровье выпьем. Всех. А то, блин, юмор у вас черный, как у того поручика!

Сказано – сделано. Бутылка взлетела над столом и описала над стаканами круг. Не прячась больше в сумке, «черноголовская» приземлилась на стол…

Вечер катился по привычному руслу, и все последующие тосты уже не имели никакого значения, потому что являлись чистой формальностью, оправдывающей и подгоняющей дружескую пьянку.

Темноволосый смуглый мужчина с нездешними черта-ми лица недовольно оглянулся и, смерив гуляк презрительным взглядом, отрешенно уставился в окно. Пьяный шум ему был неприятен и только раздражал. Мужчину звали Зураб, и при случае он часто представлялся грузином. Но им он не являлся.

Так удобней.

Зураб был курдом и лишь в откровенных беседах с доверенными людьми называл своей родиной Афганистан. Он долго жил в России, а учился еще при СССР, поэтому неплохо освоился с нашими обычаями и порядками. Афганец часто бывал за границей и посещал Северо-Кавказский регион, но в последнее время делать это становилось все труднее и опаснее – слишком эффективной стала работа контрразведывательных и антитеррористических групп ФСБ и милиции.

Рассыпая брызги, к тротуару причалила по пояс грязная «Паджеро» с привычно темными окнами. Из нее вывалились рослые парни с колкими взглядами-занозами и точно не славянскими корнями. Хлопнув дверцами, они пересекли маленькую площадь, обогнули цветочный ларек и вразвалочку приблизились к кафе.

Заметив их, Зураб оживился, заерзал нетерпеливо и, развернувшись вполоборота, наблюдал, как те проходят через застекленный тамбур.

Едва дверь открылась, Зураб молча приподнял вверх руку, обозначив свое присутствие. Парни его заметили и повернули к столику.

– Ничего не получится, – с досадой произнес Аслан, опустившись на стул. Спутники присели рядом. На их лицах читалось разочарование.

– Почему? – негромко поинтересовался Зураб почти на чистом русском языке.

– Там охрана хорошая – не подступишься, – со специфическим чеченским акцентом пояснил Аслан. – А человек тот гнилой – ненадежный. С ним лучше дел не иметь, а то сгорим к Аллаху.

– Другого способа нет? – уточнил Зураб, не сводя с парня черных глаз.

– Нет – я же сказал! – нервничал Аслан. По натуре он был явный лидер, но старшему подчинялся безоговорочно. – Надо искать что-то другое. Давай я лучше за пивом схожу.

Парень резко поднялся, отодвинул стул, пружинисто прошел через зал и остановился возле стойки с напитками.

Зураб хлебнул пива и задумчиво, сосредоточенно отвернулся к окну. До окружающих афганцуне было дела. Парня напротив звали Нияз, и, кажется; тот не испытывал беспокойства от сорвавшегося дела. Эти чеченцы ни за что не отвечают. Зураб старший, и только он может отдавать им приказы. А они – всего лишь боевики, выученные стрелять и «прикомандированные» к нему. Их расслабленные лица слегка злили Зураба, хотя как раз в спокойствии при любых обстоятельствах заключается главное отличие этих парией от всех остальных в этом кафе. Их жизнь – война, и, вероятно, они уж никогда не смогут привыкнуть к городской тишине и адекватному восприятию мирной жизни: без выстрелов, взрывов, рева вертушек и криков. Для них такого быть не может. Это не их мир.

В тренировочном лагере Хаттаба в Афганистане и в басаевском «Кавказе» они были не последними учениками. Сам Араб рекомендовал их как надежных, проверенных боевиков. Но теперешняя жизнь в Москве казалась чеченцам пресной, скучной и недостойной настоящего воина. Но таков приказ, и они терпели. А решать, что важнее, – не им. В этой войне они пешки. Пехотинцы. И не более того.

Аслан притащил три пива. Настроение было омрачено неудавшимся делом. Разговор не клеился, и все раздражало. Вокруг сидели сытые, пьяные люди, свободно расположившиеся за столами и совсем не остерегавшиеся пули снайпера или гранаты в окно. Они не знали, что такое ночные зачистки, не слышали адского рева ковровых бомбежек, не привыкли к чмоканью вертушек… Они не умели стрелять и… жили напрасно. Они не способны положить свои жизни во славу Аллаха и этим не похожи на правоверных бойцов ислама.

Нияз хотел пить и залил напиток в рот прямо из бутылки. Аслан пил неторопливо, перелив пиво в бокал.

Между тем голоса за соседним столом становились все громче и пьянее. Для празднования дня рождения одной бутылки, хоть она и литровая, чоповцам, конечно, не хватило. Макошкин сходил за другой. И повелась беседа…

Когда все оказались «хороши» – как водится, пошло обсуждение военной мощи страны.

– Я когда служил в ПВО – у нас там такие подземелья! – пьяно связывая слова, болтал Митрохин. – Один раз молодой лейтенант заблудился, так его всем батальоном искали!

– Ладно гнать! – рассмеялся сильно захмелевший Сватко. – Какие там в ПВО подземелья! Так – окопы. Вот где я работал – там действительно подземелья! Метров на сто тридцать под землю уходят, а может, и больше. Вся Москва в норах да ходах! Ты что – корешу не веришь?!

– А чего так глубоко? – поддержал разговор Миша Белов. Именинник начал проявлять к теме интерес.

– Стратегические объекты. В пятьдесят восьмом «холодная война» в любую минуту могла перейти в ядерную, и первые же воздушные удары по Москве могли оставить страну и армию без руководства. Чтобы этого не допустить, Политбюро решило срочно создать под землей второй город с разветвленным метро, автомобильными тоннелями, чтобы эвакуироваться из Кремля, а из укрепленных бункеров руководить войсками. Там в горизонтах танки стоят на случай уличных боев, а запасы еды – лет на десять! Свое энергоснабжение, канализация, система пожаротушения, очистки воздуха… Политбюро о себе хорошо заботилось – любой «конец света» переждать можно! А глубоко – чтобы атомной бомбой не взять. Воздух туда компрессорами подают, через противорадиационные фильтры! Все продумано! До гвоздя! До последней гайки! До солдата!

– Коль, а ты когда-нибудь атомную бомбу видел? – с интересом спросил капитана Макошкин.

– Откуда в ПВО атомная бомба! – рассмеялся Сватко. – Там ракеты «земля – воздух»! На фига им атом!

– Тебе-то откуда знать! – словно брызнул горячим маслом Белов. – Небось в своей ФСБ всю жизнь на вахте простоял – пропуска проверял, а говоришь!

От слова ФСБ чеченцев как током дернуло. Они ненавидели это слово и всех, кто с ним связан. Они не подали виду, но незаметно бросили презрительные, ненавидящие взгляды в сторону компании.

– У вас больше «макара» или «стечкина» не увидишь! – доставал Белов.

Неосторожно брошенная реплика, подкрепленная смехом дружков, больно уязвила самолюбие прапорщика, нейтрализовав последнюю блокировку.

– Сами вы ничего не знаете! Ха-ха! – передразнил Сватко. – Я еще в КГБ службу начинал! Повидал столько, что вам на всех бы хватило разделить! Подземный город под Москвой видел. И метро секретное: Метро-2 по-простому называется! Тоннели из специальных тюбингов сделаны – раза в полтора больше, чем тоннели обычного метро. По размеру как зал с путями и платформой на обычной трехсводчатой станции глубокого залегания.

Чеченцы переглянулись, взгляды слились в один и обратились на Зураба. Тот молча провел по уху пальцем, словно медленно почесал. И это был тайный знак.

– Слова знает – тюбинг! Оно что – с обычными ветками соединено? – заинтересовался Макошкин.

– Нет – все отдельно. Хотя в одном месте есть: между «Спортивной» и «Университетом». Как проезжаешь «Спортивную» – слева виден перегон, соединяющий один путь с противоположным. А за ним – влево, по ходу поезда, есть ответвление. Официально это оборотный тупик. Разворот то есть, но пути продолжаются между основными тоннелями, спускаются под реку и по дуге уходят в сторону. Только контактный рельс туда не идет. Пути упираются в стальные ворота, а за ними Метро-2. Больше оно с обычным метро нигде не соединяется.

Однако сказанного спьяну имениннику показалось мало.

– Это давно известно! – с равнодушным видом человека, которого трудно переубедить, уперся Белов. – Во всех газетах написано, что от Кремля до самых до окраин метро проложено. До университета или даже Внукова! На случай бегства ЦК КПСС, ну и кто потом. Значит, ты не в КГБ, а в метро работал – машинистом! – язвительно хохотнул именинник.

– Ага! – брызнул маслецом в огонь Митрохин. – Только в глаза секретное метро не видел!

– Да все я видел! – обиделся Сватко. – Даже ракету с атомной головкой! Она, считай, почти в центре Москвы стоит! Ясно вам!

В этот момент у бывшего прапора что-то екнуло, будто невидимый барьер перешло. Как душа из тела выходит, когда в тот белый тоннель попадает. Видимо, сидел еще в голове тормоз, который до поры исправимо работал и не давал языку болтать лишнего. Но в этот прекрасный вечер казалось, что прошлое не имеет значения. Служба позади, а бывшие секреты страны давно никому не нужны. То, что не продано или не пропито, давно разведано или украдено. К тому же Саша говорит не с кем-нибудь, а со своими друзьями, которые уж точно не работают на иностранную разведку. И в этом убеждении Сватко был прав: ни один из сидевших за его столом приятелей не являлся шпионом иностранного государства и никогда не собирался им стать. Другое дело, что столов в кафе много, а что за люди за ними сидят – одному богу известно. Не зря же среди основных правил чекистов «не болтать!» – на первом месте. Болтун – находка для агента.

Но барьер преодолен. Тормоз отпущен, и вагон покатился под уклон. Давай, прапор, подкинь уголька!

– Хватит сочинять – откуда бомба в Москве?! – смеялся Макошкин. – Голливудский фильм посмотрел? Ну, даешь, мужик! Корпускулу не наливать!

– Пошел ты знаешь куда! – возмутился Сватко. – Никакой не фильм! Я ж под землей работал, в пятнашке, хоть вам это ничего и не говорит! А раньше был ракетчиком – ясно? Это потом меня как лучшего комсомольца в КГБ взяли!

Кавказцы, тянувшие пиво «неподалеку, сидели очень тихо, боясь что-то пропустить. Зураб подал им ригнап – «слушать», и они напрягли слух, вникая в смысл дружеской болтовни. Пьяный треп про подземный город, секретное метро и атомную бомбу заинтересовал Зураба, вызвав живейший интерес.

А вдруг в этой болтовне что-то есть?

Напряглись и его спутники. Только им хотелось совсем другого: убить чекиста, хоть и бывшего, Подкараулить на улице, когда домой пойдет, да пришить по-тихому. Хоть какая-то радость и развлечение.

– Ну ты совсем запутался, Сашок! – подтрунивал Макошкин. – То ты в ФСБ работал, то в метро, а теперь оказывается – ракетчик! Может, ты секретный физик или космонавт? А? Ты скажи, не стесняйся – мы поверим!

Ребята обидно посмеивались.

– Хватит галдеть! – махнул на спорщиков именинник. – Давайте еще выпьем. За нашу ПВО! Помните, как она в шестьдесят первом американца Пауэрса сбила? Тут парад, а там – самолет.

– За ПВО – могу! – поддержал инициативу Макошкин. – Я слышал, что его не ракета сбила, а истребитель. А ракета чуть в нашего не угодила… Ладно. Наливай!

Водка влилась в рот без сопротивления. Только приятные ощущений притупились – вместо них – резкий, горьковатый вкус. Словно подменили водицу.

Салат закончился.

– Слышь, Сашок! – не унимался сволочь Белов. – Ну и чего ракетчику в КГБ делать? Может, ты атомную бомбу охранял, которую под Красной площадью зарыли, а откопать забыли? Не-е! Она в мавзолее лежит!

Мужики опять заржали, спровоцировав Сватко на более активную защиту: кому ж приятно, когда друзья тебе не верят, да еще обсмеивают!

– Что вы ржете! Ха, ха! Не бомбу я охранял, а на кнопке баллистической ракеты с ядерной боеголовкой сидел! Поняли?! – приблизился к опасной черте бывший чекист. – И не на Красной площади она, а… Тут, недалеко. Не скажу где. Под землей спрятана, в шахте! Знаете, как херово на шестидесяти метрах в «автономке» работать? А?

Друзья притихли, словно дожидаясь развязки анекдота, а Саша почувствовал прилив красноречия. Вроде как пробил его звездный час: пусть знают кореша, с кем водку пьют! Пусть гордятся!

– Бывало, подменишься, просидишь под землей две недели подряд – так кровь из носа и ушей хлещет, как у подводника! Давление! А сколько ребят до сорока лет в запас списывали, потому что давление прыгает, как у инвалидов! Дистония! Тогда все молодые были – о здоровье никто не думал!

Сватко будто очнулся и подозрительно стрельнул глазами в зал… Но посетители кафе чужих разговоров не слушали и занимались своими несекретными делами. Они ели, пили, болтали с женщинами и, казалось, меньше всего щумали о разглашаемой государственной тайне.

Но так только казалось. Сватко слушали. Причем очень внимательно. Хватая и запоминая каждое брошенное слово. Отсекая шум и напрягая слух.

Понизив голос до громкого шепота, бывший прапор продолжил ликбез:

– Раньше несколько таких ракет по окраине Москвы боевое дежурство несли. Сколько и где – не знаю, нам не говорили. Смена – три офицера и прапор. Уходили как в подводное плавание. А ракету называли уважительно – «Изделие». Вольностей с ней не позволяли. За температурой ее следили: не дай бог повысится! Это уже нештатка… У нас в бункере даже гопкалитовые патроны имелись, которые на подводных лодках используют, чтоб кислород получать.

– На фига? – попытался вникнуть в ненужные тонкости Макошкин.

– Воздух в подземелье постоянно под избыточным давлением подавали, чтоб, если наверху химией траванут, к нам не попало. А если на земле совсем плохо станет, то мы перейдем в «изоляцию». Вентиляция глушится – все герметично, и сиди, пока кислород не кончится. Задыхаешься – вытащи из цинка патрон, вставь в держатель. Углекислый газ преобразуется в кислород, и сразу станет легче. Главное – задачу выполнить: ракету в небо запулить, если команда пройдет. Запас продуктов и воды ровно на месяц…

– А потом? – наивно спросил Макошкин.

– Потом – хана! – безумно рассмеялся Сватко. – Неясно разве!

Разлили очень экономно, отмеряя чуть не по каплям. Чтоб хватило на всех.

Выпили…

– При Горбачеве в Комитете сокращения пошли, – изливал душу бывший прапор. – Всеобщее разоружение началось, мир во всем мире, мать его… Бывшие враги друзьями сделались – хотя какие они нам друзья?! У них все на нас нацелено, они и страну развалили. Какой-то умник решил ракеты убрать. А значит, и наш отдел под зад коленом…

– Кто ж, кроме Горбачева! – догадался умный Митрохин. – Только он,

– Может, и он, – согласился Сватко, пытаясь заставить язык говорить четче. – Начали вывоз «Изделий». Несколько шахт залили бетоном, а ракеты вывезли. Остался последний объект. Но закончить работы так и не пришлось. Не успели: в девяносто первом путч случился. Музыка классическая по всем программам заиграла – думали, помер кто. Ан нет. Запустили заявление… И тут другая возня началась – политическая, кто победит – неясно. Приехал к нам генерал Антошин с полковником Бересневым – начальником отдела. Посмотрели. Посовещались. Что делать? Снять боеголовку – долго, а вывезти ракету – хоть как не успеть! Оставлять – тоже нельзя, но работы-то завершить надо, а то голову снимут. Тогда людей убрали, входы кирпичами заглушили, площадку сверху присыпали мусором, а эту, последнюю ракету так и оставили в земле. Сверху шахта прикрыта крышкой метровой толщины – не залезешь и не взорвешь, а вентиляция осталась – через газоотводные каналы. Заправленная ракета с «пристегнутой» боеголовкой в специальном контейнере находится. Как сейчас помню – мы с Васькой Шелепиным в шахту вошли, посмотрели на «Изделие» в последний раз, и аж на душе тоскливо стало: вроде как с девушкой прощались. Хотя железка, она железка и есть – неодушевленная, но для нас – почти что живая! Даже разговаривали с ней…

Сказав это, Саша Сватко так ясно представил картинку давно минувшего времени, что ощутил запах холодного воздуха из «газоотводки» с привкусом суеверного страха. «Последний день Помпеи», – посмеивались они с Шелепиным, входя в бетонную трубу, поставленную на попа. Гирлянда уходящих вверх лампочек казалась тусклой и не давала достаточного освещения. В голове кадры из фантастики – «Чужих», например. Пугающая чернота ведущего к «дежурке» тоннеля заставляла оглядываться и опасливо прислушиваться к малейшим звукам. Но если оборудование выключить – тихо, как в гробу. Приходила и сумасшедшая мысль: а вдруг, пока они тут кабели отворачивают, «Изделие» возьмут да и запустят. Бетонную трубу заполнит адское пламя и невыносимый рев. Ураган газовых потоков хлынет в газоотводные каналы и… вытолкнет «Изделие» наружу, вызвав столбняк у невольных свидетелей грандиозного, должно быть, фейерверка. В устроенном двигателями крематории люди вспыхнут, как мотыльки, и рассыплются в пепел в одно мгновение. Невысокий многогранник – «грибок» с решетками у Ломоносовского проспекта, такой же, как вентиляционные камеры метро, откликнется выброшенным огнем. Раскаленные газы с легкостью выбьют многоугольную крышу постройки и столбом рванутся вверх, потому что «венткамерой» оканчивается газоотводный канал ракетной шахты.

– Может, у вас там крыши съехали? – усмехнулся именинник.

Но Сватко не обиделся: что он понимает в его бывшей службе! Они – гражданские. Они вообще только наполовину люди! А крыша… Крыша вполне может съехать – попробуй посиди на такой глубине в полной изоляции – хуже, чем в тюрьме! Подводная лодка и есть, только народу меньше. Переговоришь обо всем, наговоришься досыта, и все – затык. Аж тошнит от приевшихся рож. Но ругаться нельзя – за этим специальные люди следят.

– Крыши на месте были! – продолжал затянувшийся монолог Саша. – А как представишь, сколько по соседству атомных килотонн находится – поверишь, что живая. Даже атеисты, кто у нас работал, – в церковь шли креститься. А ведь тогда нельзя это было. Приходилось тайком ехать в глубинку. Но «семерка»[3] все равно все храмы на крючке держала и у попов вылавливала фамилии. Потом по партийной линии или по комсомольской нагоняй давали, да только что толку. Ребята все равно креститься ехали и детей с собой в церковь везли. Входишь в шахту, и так жутко становится, что волосы на голове шевелятся, у кого они еще остались. А у той, последней, мы только питание отключили. «Изделие» может так хоть десять лет простоять – ничего не сделается. Считай, мы с другом – Васькой-прибористом – последними эту «сатану» видели…

Зураб достал ручку и записал услышанное имя прямо на салфетке.

– Но начальство-то знает, что шахта есть и в ней ракета? – возбудился именинник. – Президент, начальник Генштаба или кто там… директор ФСБ? Не может же такое дело потеряться!

– Никто про нее не знает! Шахту ластиком стерли с секретных карт. Документы по моему объекту уничтожили – сам жег во дворе по акту. Наверх доложили о полном демонтаже, иначе Антошина бы вмиг сняли; А так – дыр под землей много – мало ли, что там замуровано, Отдел – разогнали, людей раскидали по управлениям, чтобы до пенсии дотянули. Дослуживали мы уже в ФСК – ФСБ. КГБ СССР тоже вроде как ластиком стерли е карты, вместе с Дзержинским на Лубянке.

– Но у начальства пульт управления имелся? – уточнил Макошкин.

– После объявления ГКЧП внешнее управление отрубили – чтоб политики глупостей не наделали. Объект перевели на автономную работу. Только дежурная смена могла кнопку нажать. Правда, и не кнопка там…

– И в вашей системе никакого порядка нет! – сурово заключил Макошкин, поскребывая вилкой по краю тарелки. Звук – противный.

– Порядок был! – не соглашался Сватко. – Просто как всегда получилось! Хотели сначала проблему решить, а потом уж доделать. Но вышло не так. ГКЧП посадили, как раз до девяносто третьего и держали. Генерала Антошина, который карту тогда подправил, все равно сняли. А чуть позже он в автокатастрофе погиб. Днем, между прочим, на пустой дороге. Странная смерть!

Сватко вдруг замолчал. То ли вспоминал, как было, то ли так в свой рассказ вжился, что снова почувствовал себя в том далеком времени, по которому соскучился. Будто в воду окунулся.

Мужик протер ладонью лицо, будто воду смахнул.

– Начальник отдела от инфаркта умер и все с собой унес. А в девяносто третьем Белый дом и «Останкино» полыхнули – там уж точно про ракету никто не вспомнил. Да и некому, и не с чего – официально ее нет, Думаю, и сейчас стоит она себе, родимая, как новенькая. Только команды ждет!

Сватко передохнул и вернулся к друзьям, во время сегодняшнее. Освободившись от груза чужой тайны, он даже почувствовал некоторое облегчение. Вроде и голова просветлела, и настроение поправилось.

– Похоже, генерала вашего кто-то того: специально на тот свет спровадил, – предположил Миша Белов. – А может, и полковника до кучи,

Мишка всегда делал резкие, но справедливые выводы.

– Так я не понял, – никак не хотел врубаться Митрохин, – А на хрена в Москве ракеты?

– Чего ж непонятного! Если наши ядерный залп прошляпят или диверсанты армейские шахты повзрывают, то эти ракеты все равно до Америки долетят. Как возмездие, понял!

– А-а, – удовлетворился Митрохин. Представленное объяснение показалось друзьям-охранникам вполне логичным и дополнительных вопросов не вызывало.

Но не у всех.

Зураб незаметно толкнул локтем Аслана.

– Надо узнать, где живет, – сказал он, одними глазами указав на Сватко. Аслан Эльмурзаев понимающе кивнул. Расслабленная дремота чеченца сменилась обостренным вниманием.

– Ну что – допиваем и заканчиваем? – выразил общее мнение Макошкин.

Жалкие остатки водки пустили по кругу и выпили, ничем не закусив. Не потому что алкаши – поймите мужиков правильно. Просто нечем было.

– А по пивку? – по сложившейся традиции добавил Миша Белов.

– Я пас! – решительно отказался Сватко, обнажив остатки воли. – Мне сегодня дома надо быть!

– И мне – хорош! – примкнул к отщепенцу Макошкин.

– Как хотите! – разочарованно попенял Белов. – Вот так всегда! Только разговорились!

Шумно раздвинув стулья, чоповцы поднялись, по очереди отметились в бесплатном туалете и гудящей толпой направились к выходу. Ребята чувствовали себя отлично, и даже накрапывающий дождь не создавал им неудобств или дискомфорта.

На площади распрощались с Макошкиным. Но, вместо того чтобы подойти к станции метро и там, как люди, выпить пива, уж если душе так хочется, чоповцы совершили очевидную глупость и отправились совсем в другом направлении. Их объяснимое и понятное каждому российскому мужику поведение было на руку.

Но только не им.

Впрочем, свою главную, роковую ошибку Сватко уже совершил – там, в кафе, и теперь любые варианты поведения веселой компании вели к одному и тому же знаменателю. Разница состояла лишь во времени и длине пути до конечной точки.

Зураб вышел из кафе следом за чоповцами. Стараясь не попасться им на глаза, он остановился, приподнял воротник, будто прячась от холода, и закурил. Водяная пыль противно припорашивала голову и холодила лицо.

Минутой позже из-за стеклянной двери с кривыми ручками появились Аслан с Ниязом. Медленно и неторопливо они двинулись за чоповцами, то останавливаясь и отставая, то убыстряя шаг и приближаясь к объекту наблюдения на минимальное расстояние. Они знали, что делали, потому что этому их учили на «втором курсе» диверсионной школы. Чоповцы не могли заметить слежку или вычислить в толпе наблюдателей, потому что не имели ни подобных навыков, ни позывов к их практическому применению. Их головы были заняты совершенно не этим…

Торговая палатка с напитками располагалась в глубине квартала. Вокруг темно, грязно и немноголюдно. Два студента-вечерника взяли по бутылке пива и, без умолку обсуждая какую-то девчонку, отправились к проспекту. За ними в очереди стоял мужик рабоче-крестьянской наружности – он брал красненькое. Разумеется – портвейн. Для разминки. Сунув в окошко мятые десятки и насыпав горсть мелочи, он сдавленно буркнул:

– Вон ту – поядовитей!

Голос походил на хрип умирающего от жажды путника.

Чоповцы подвалили к палатке шумно и встали за «путником». Недовольная мелочью хозяйка терпеливо пересчитала деньги работяги и подала бутылку. Тот отошел, прижимая посуду к телу, словно великую драгоценность. Хотя чего смеяться-то – для него она таковой и являлась.

Миша Белов с зажатым в руке стольником вежливо поздоровался с хозяйкой и собирался просунуть деньги в окно, как буквально из-под земли перед ним выросли два кавказца. Тот, что поменьше, грубо оттолкнул именинника от вожделенного пива и гортанно прогнусавил:

– Падажди! Сначала ми возьмем!

Ясное дело, что оголтелой наглости чоповцы стерпеть не могли. Тем более что алкогольные газы, валившие, кажется, уже и из ушей, стали для ребят сильной движущей силой – как пар для паровоза. Где-то в головах у них загудело свистком, а пар сорвал клапана и попер по трубам.

– Не «МИ»; а «МЫ»! Понятно вам, как надо говорить! – попер Белов, но был неожиданно осажен широкоплечим джигитом и оттеснен от пива еще дальше. Его просто толкнули взашей, он чуть не кувырнулся.

Ситуация повисла на волоске. Тонкая нить зазвенела. Пискнула и… порвалась с треском.

– Вы чо, козлы, совсем оборзели! – не собираясь уступать очередь, прорычал именинник, запуская известный механизм. Белов поднапер и с усилием попытался просунуть деньги в окно… Но мелкий и жилистый Нияз крепко схватил его за локоть, а другой за шиворот. Резко рванув, горец отбросил Мишу от палатки с такой силой, что тот едва не запутался в собственных ногах. Полет был недолгим, но запоминающимся.

Однако – обидно.

На защиту именинника бросились товарищи. Сватко подскочил к Ниязу и с разбега бросил в него тяжелый кулак. Мысленно Саша представил, как глухой удар отбросит голову противника назад, и тогда, вторым с левой, он уж точно свалит его с ног и добьет! Ничего, что противник такой жилистый, – мы тоже не лыком шиты и кашу не лаптем хлебаем!

Но что-то не сработало в замечательном плане. Саша почувствовал это сразу. То ли кавказец оказался «не той системы» – невероятно подвижным, то ли кулак летел не так быстро, как представлялось. Только первый блин пошел комом.

Нияз ловко увернулся и мгновенно ударил Сашу под дых. Свет натриевых фонарей из веселеньких – оранжевых – сделался каким-то тусклым и серым. Рубиновые огни машин на проспекте одномоментно замерли, размылись в одну багровую точку и поплыли в черноту. В легких будто лом застрял, перекрыв кислород.

Сватко хрипнул несильно, перегнулся пополам и… отступил. Мгновения мучительного удушья отрыгнулись тяжким кашлем.

На плотного Колю Митрохина напал Аслан Эльмурзаев – коренастый, подвижный, раньше занимавшийся борьбой и не раз ходивший в рукопашную. Несколькими отшлифованными движениями он без труда сбил Колю с ног и, несильно рубанув по шее (если б сильно – Коля отправился бы на небеса), закрепил убедительную победу.

Чужак нагнал и Белова. Мирные переговоры не удались – с характерным звуком костистый кулак шлепнул по лицу, разбив, по меньшей мере, губу.

Сквозь распахнутую куртку на рубашку именинника брызнула кровь.

Едва поднимаясь, Сватко сообразил, что, несмотря на численный перевес, сила оказалась не на их стороне.

Зловещая фигура, увенчанная соответственно зверской физиономией, приближалась. Отсчет шел на секунды, и Саша понял, что сейчас его будут убивать…

«Называется – пивка попили!» – шевельнулось в голове. Справедливо рассудив, что имплантация нескольких зубов обойдется значительно дороже очереди за пивом, даже с учетом добровольной медицинской страховки, а также осознав, что победить Кавказ и его жителей все равно не удастся, о чем свидетельствуют многочисленные факты истории, Сватко начал медленно отползать.

Внезапно со стороны тротуара раздался чей-то уверенный окрик:

– Оставьте их, бараны! И сваливайте, пока вам бошки не поотрывали!

Почти умерший Сватко почувствовал надежду на воскресение и тоскливо так повернулся в сторону возгласа. Не иначе сам апостол Петр с небес спустился на его мольбы. Очень, между прочим, вовремя подоспел! А то бы ребятам каюк!

Сватко настроил зрительный аппарат и заметил приближавшегося к палатке незнакомца. По виду – решительный, с пружинистой походкой, выдавшей хорошую физическую форму,

– А ты чего в наш базар ломишься! – агрессивно вопросил Аслан, оставив в покое Сватко. – Печенка на ребра давит?!

Хулиганы двинулись на незнакомца, собираясь разобраться по существу спора, а бывший прапорщик воспользовался моментом, поднялся и, подковыляв к Белову, загрустившему под тополем, дернул его за рукав:

– Ты живой?

Прижимая рукой губу, тот утвердительно мотнул головой и с видом побитой собаки взвизгнул:

– Не видишь, что ли!

– Иди Кольку поднимай! – велел Сватко, а сам развернулся и, подчиняясь проснувшемуся инстинкту справедливости, кинулся на помощь смельчаку-прохожему.

Однако Зурабу помощь не требовалась. Он молотил чеченцев почем зря! Несколькими ударами «спаситель» перевернул на бок Нияза. Продолговатая кожаная кепка кавказца отлетела в сторону и, прокатившись по земле, легла точно в лужу.

– Валите быстро, бараны! Пока башку не открутил! – прокричал «спаситель» и крепко сошелся с Асланом, обрушивая на него мастерские удары. По идее, от них человек должен был или умереть, или вырубиться хотя бы, потому что только в кино каскадеры оживают после заведомо смертельных ударов!

Но этот бой и был почти что кино. И драка – как постановочный эпизод. Потому что все заранее подстроено. На языке оперативников это действо называлось «подводка».

Подводка к объекту.

«Хулиган» отступил, но, «преодолев боль», снова накатился на смельчака.

– Погнали наши городских! – как призыв к атаке, прокричал Сватко и… кинулся в кипящую лаву драки. Приблизившись к противнику, он несколько раз, куда достал, несильно долбанул врага по незакрытым местам, оттягивая внимание на себя. Тем временем «спаситель» поддел кавказца снизу и отбросил так, что тот впечатался в торговую палатку. Пластиковые панели затрещали, ларек чуть не опрокинулся, а кавказец промычал.

Победа казалась близкой, потому что наступил перелом.

Со звуком падающего самолета мимо Сватко пробежал окровавленный именинник. Добежав до окруженного обидчика, он врезал кавказцу в живот. Видимого ущерба он не нанес, но боевой дух поднял.

Нияз ругался не по-русски, а загнанный в угол подельник бросился наутек.

– А-а, гады! – торжествовал Белов и, провожая взглядом убегающих, зачем-то крикнул: – Стоя-а-ать! Стоять, я сказал!

Те, к счастью, не послушались.

– Спасибо; друг! – по-родственному улыбнулся Сватко. – Здорово ты их отутюжил!

– Какие проблемы, земляк! – откликнулся «спаситель», отряхивая с брюк грязный снег. – Из-за таких, как они, всех кавказцев не любят! Давай знакомиться – меня Зурабом зовут.

«Спаситель» протянул руку, а Сватко ее крепко и благодарно пожал.

– Саша, – представился он, только теперь заметив, что «спаситель» тоже не совеем славянин. Как говорится, лицо кавказской национальности.

– Я, например, грузин, а всю жизнь в Москве прожил, с искренней обидой в голосе говорил Зураб. – Что ж я, не москвич, да? Нет, ты скажи, не москвич?

– Конечно, москвич! – заступился Сватко. Саша любил грузинский коньяк, и к грузинам у него нет претензий. К Грузии были, к их президенту неуравновешенному, а к грузинам – нет!

– Из-за них и на меня пальцем показывают! – кипятился грузин, очень реалистично продолжая задуманную игру.

– Миша, – подошел Белов, пожимая ладонь новому другу. – Брось, конечно, ты москвич! У нас страна всегда многонациональной считалась. При чем тут русский или нет? Мы все братья!

– Вот и я всегда так говорю! – кипятился грузин. Растирая ушибленную ногу, приковылял Митрохим. Вид потрепанный: рубаха навыпуск, брюки грязные.

Крепко приложили, сволочи! – попенял он и тоже обрадовался новому знакомству.

– Давай, мужики, за дружбу хряпнем, что ли, по нашему обычаю! – предложил Зураб, констатируя про себя, что все прошло как по маслу. Лучший способ без подозрений завести знакомство с интересующим тебя человеком – выручить его из беды. Это азбука. Аслан с Ниязом хорошо отыграли спектакль, так что у подвыпивших чоповцев не возникло и тени подозрения. – У меня сегодня премия – угощаю!

Предложение прошло на ура. Неоконченная пьянка вспыхнула бензиновой лужицей.

Вечер тянулся резиной и закончился поздно. Лишь когда потоки машин на проспекте заметно поредели, а чоповцы добрали необходимую норму, поступило предложение подвести черту.

Пьяно и весело прощаясь, Зураб невзначай поинтересовался у Сватко:

– Я на такси домой поеду, а то, боюсь, в метро милиция остановит. Ты где живешь, Сашок?

– На Профсоюзной, – ответил тот, безрезультатно пытаясь прикурить на ветру. Огонь постоянно задувало; а пламя так и норовило лизнуть пальцы.

– Земляк, значит! – взорвался радостью Зураб. Черные, густые брови разошлись, разгладив морщину на лбу. – А я рядом – на Ленинском! Поедем вместе!

Чоповцы с трудом распрощались. Митрохин с Беловым поспешили к метро, чтобы успеть до закрытия переходов. Сватко и Зураб поймали частника и поехали к центру.

Домой.

От тротуара сразу же отчалил темный «Паджеро» и, не отставая, двинулся за «извозчиком». Аслан и Нияз действовали по плану, хотя, по большому счету, пока это был не план, а всего лишь договоренность.

Подъехав к дому, такси остановилось.

– Давай ко мне зайдем, с женой познакомлю, если не спит! – пригласил нового друга тронутый Сватко.

– Ну если только кофе выпить, буквально на минуту, – ответил Зураб и обратился к таксисту: – Шеф, подождешь минут десять?

– Знаю я вас!– напрягся водила. – Скажете на десять минут, а сами с концами! Сначала деньги заплати.

– Нет проблем, дорогой! – улыбнулся Зураб, вручив два стольника.

Деньги хорошие. Водила успокоился. Из широких штанин Зураб извлек мобильник.

– Надо жену предупредить, что задержусь, – улыбнулся он и набрал номер.

– Здравствуй, Ниночка!… – услышав Аслана, заговорил Зураб. – Я у друга, задержусь на десять минут… Нет, не волнуйся, меня такси ждет у подъезда… Да, внизу.

Покачиваясь, мнимый грузин спрятал телефон в карман и, обняв Сватко, зашагал к нему.

Едва «друзья» скрылись в подъезде, рядом с «извозчиком» остановился джип. Аслан спрыгнул на черный асфальт и закурил. Держа сигарету между пальцев, он подошел к такси и постучал по стеклу.

– Пассажира ждать не надо, – велел Аслан. – Уезжай!

Пока ошарашенный мужик думал, что ответить, опустилось стекло «Паджеро». Из темного проема показалась крупная, как хороший кочан капусты, голова Нияза. В вечерних сумерках казалось, что на бледном овальном лице вместо глаз зияют черные дыры.

– Что, дорогой, проблемы? – с недоброй усмешкой спросил он. – Не понял, может?

Таксист испугался. Радость оказаться ночью в темном, пустом дворе, рядом с явными бандитами-кавказцами ему не могла присниться и в страшном сне. А еще ребята «на конечной» только сегодня рассказывали, что в городе орудует банда. Под видом пассажира один тормозит тачку, предлагает хорошие деньги и едет куда-нибудь в тьму-таракань – Капотню. А там его уже поджидают дружки. Если машина хорошая, а именно такие они и выбирают, то водителя убивают, а тачку забирают…

Неприятные мысли обожгли спину вязким холодом: «Точно, они. И зачем я, дурак, машину помыл! Подумают, что новая!» – корил себя мужик. За какие-то несколько секунд он сделал полную переоценку жизненных ценностей и, почти распрощавшись с «шестеркой», хотел сохранить лишь собственную жизнь. С интонацией просящего подаяния бомжа мужик почему-то промямлил:

– У меня машина старая. Плохо заводится… Аслан приблизился. Он положил руку на крышу и, наклонившись к открытому окошку, презрительно спросил:

– Тебе новую купить? Или толкануть?

– Н-нет, я сам! – поспешил ответить «извозчик». Он почел за благо послушаться доброго совета. «Шестерка» завелась, газанула и, осветив двор дрожащими лучами фар поспешно убралась.

Зураб появился минут через пятнадцать. Поддатый и в хорошем настроении. Запрыгнув в джип, он бросил:

– Все о'кей! Запомнили адрес?

– Конечно, – усмехнулся рулевой Нияз, а Аслан молча кивнул головой.

– Все записал.

– Поехали!

Нияз включил скорость и прибавил газ. Джип тронулся с места и быстро набрал скорость. События прошедшего вечера остались по ту сторону тонированного окна.