"Лед Бомбея" - читать интересную книгу автора (Форбс Лесли)14На следующий день я отправилась на такси к отелю «Тадж-Махал», где у нас с Шомой Кумар была назначена встреча в кафе. – Наши встречи – моя дхарма и ваша карма, мадам, – сказал водитель, и я узнала в нем Томаса. – Эта жизнь есть суд, а жизнь после смерти – приговор. – Цитата из «Рамаяны», – попыталась я угадать, – верно? Не хотите же вы сказать, что у Шекспира есть индуистские аллюзии? – Нет, мадам, – Томас широко улыбнулся, – это Луи Маль. – Шекспир цитировал Луи Маля? Реинкарнация наоборот? – Вы шутите, мадам. Луи Маль – французский кинорежиссер, представитель «новой волны», прославившийся такими шедеврами, как «Прелестный ребенок», «Атлантик-Сити» и «Зази в метро», в котором снимался Филипп Нуаре и играл актера, исполняющего женские роли и... – Томас, я прекрасно знаю, кто такой Луи Маль. Его улыбка сделалась еще шире. – Между прочим, в 60-е годы, когда мистер Маль снимал свой документальный фильм об Индии, я был его водителем. Он порылся в сумке и извлек оттуда старенькую фотографию с загнутыми краями. На ней совершенно определенно был запечатлен сам Луи Маль и рядом с ним совсем молодой Томас. И какие сомнения могли еще оставаться после того, как я прочла надпись на обороте: «Томасу с наилучшими пожеланиями, за его поэзию, Луи». Я увидела в зеркале, как заблестели коричневые глаза Томаса. – Скромной оплаты за постоянное обслуживание будет вполне достаточно. И вы можете звонить мне на мобильный в любое время. – У вас есть мобильник, Томас? Это впечатляет! – Ну, почему же, мадам? Это просто очень удобно. В сотовой связи не бывает помех, вызываемых муссоном. Мы договорились, что в конце каждого дня я буду сообщать ему, в какое время мне будут нужны его услуги. – Но только прошу вас, Томас, не пытайтесь сделать из меня индуистку, проповедуя идеи кармы и прочего. У вас все равно ничего не получится. – Как угодно, мадам, – ответил он. – И внимательнее следите за дорогой. У меня совсем нет желания прямо сейчас сменить этот мир на мир эльфов и фей. Отель «Тадж-Махал» располагался в районе Колаба. Еще один поглощенный городом остров, Колаба оказался удобным основанием для строительства европейцами хлопковых прессов и военных поселений. С тех пор Бомбей очень разросся и прибавил в весе. Все больше раздуваясь, он проглотил множество соседних территорий. Лишь в очень немногих районах до сих пор можно разглядеть его исконный скелет, проступающий из-под наслоений наносной почвы: ребра викторианских доков, окружающие новый деловой центр Бомбея; позвоночный столб старого крепостного вала, ныне превращенного в район Крепости, тянущийся до фонтана Флоры. По мере того как все большая территория отвоевывалась у приморской топи, рыбаки из народности коли, изначально обитавшие в этих местах и давшие острову Колаба свое имя, были вытеснены в маленькую деревушку на дальней оконечности Колабской дамбы. В огромном Бомбее они казались грязными ногтями, слишком сильно отросшими на его лапах. Со временем их неизбежно отрежут и сбросят в море. Томас высадил меня напротив входа в «Тадж-Махал» у волнолома, на котором расселась голодная стайка полуголых мальчишек, похожих на костлявых пташек. Всего за несколько рупий эти тощие создания готовы нырнуть в воду в поисках сокровищ сквозь маслянистую пленку, оставляемую на поверхности туристическими катерами, отправляющимися в шестимильное морское путешествие на остров Элефанту, где находится статуя Шивы в образе Ардханари. «Соединяющий оба пола в одном теле, символизирующий примирение противоречий». Так сказано в путеводителе. На позднеэдвардианской триумфальной арке, известной как «Ворота Индии», я заметила какую-то корявую надпись на неизвестном мне языке. Я спросила у одного из мальчишек, что она означает. – Мумбаи! – крикнул он с явным удовольствием. Товарищи поддержали его такими же торжествующими воплями. Человек, стоявший рядом, обратился ко мне: – Простите, что я вмешиваюсь, мадам. Это имя Мумбаи Дэви, доброй богини-матери, записанное на местном наречии деванагари. Работа «Шив Сена». Они хотят, чтобы городу вернули его древнее название Мумбаи, вместо Буан-Бахиа от португальского «хорошая гавань», хотят уничтожить все следы иностранного влияния, и прежде всего названия на иностранных языках. И это тем более парадоксально, что Мумбаи – богиня не только без языка, но и вообще без рта. В этом она сходна с Бомбеем, у которого тоже нет единого языка. – А что такое «Шив Сена»? – Армия Шивы, местное политическое течение, наиболее популярное среди бедняков. Их название происходит от Шиваджи, воина и вождя народности маратхи, жившего в семнадцатом столетии и подчинившего себе всю Западную Индию. Он отбил ее и у Моголов, и у англичан. «Шив Сена» требуют отдать Махараштру махараштрийцам. – А вы сами махараштриец? – спросила я. – Ну конечно же, нет, мадам. Я из Кашмира, мусульманин. Здесь живет только третье поколение моей семьи. «Шив Сена» – проиндуистское движение. Я один из тех, от кого они хотят избавиться. Прокаженный, расположившийся на скейтборде на подъездной аллее к «Тадж-Махалу», протянул ко мне свою культю, но я прошла мимо, не глянув в его сторону, ответила на приветствие швейцара-сикха и вошла в идеально загерметизированный от всех сюрпризов погоды и социальных уродств вестибюль гостиницы. Здесь переносчиками болезней могут быть только кредитные карточки и мобильные телефоны. Пташки, сидевшие в кафе на первом этаже, были значительно менее костлявы, нежели те, которых я видела на волноломе. – Эти немыслимо жирные женщины, что сидят там, выставив напоказ горы своей тучной плоти, – богатые дамы из Гуджарата, – сообщила мне Шома Кумар своим мягким и вкрадчивым голосом. Когда я вошла в кафе, она уже сидела за столиком и без особого аппетита ковырялась вилкой в курином салате. Я бы никогда не узнала ее, если бы руководствовалась бомбейским справочником местных знаменитостей. Там говорилось, что ей сорок восемь лет. На самом же деле она вполне могла бы сойти за миланскую аристократку на полтора десятка лет моложе. У нее был характерный для многих итальянок оливково-кашемировый оттенок кожи и гладкие коротко подстриженные волосы в духе верных поклонниц стиля Армани. Даже в своем сари она изменила пурпурному и изумрудному – традиционным для Индии цветам и предпочла им шикарную коричневую палитру, более характерную для Рима или Турина. В ходе записи в ней не чувствовалось никакого смущения, и, пока я готовила магнитофон и пристегивала микрофон, Шома Кумар свободно и беззаботно болтала о людях, заполнявших кафе. – Это все из-за того количества буйволиного жира и сахара, которое они употребляют. Каждый житель штата Гуджарат поглощает ежегодно на три килограмма сахара больше, чем средний индиец. А вот посмотрите на их мужей, на этих господ в рубашках-сафари с короткими рукавами, плотно обтягивающих брюшко. Наверное, неспроста их в индийском бизнесе называют «посредниками»[6]. А вот та женщина в зеленом – «миллионерша-дхокла». – Она указала на женщину, удивительно похожую на У.К. Филдса[7]. – Она сделала свое состояние на дхокле – индийских лепешках, напоминающих европейские пончики. Она сама на них похожа. А этот хорошенький юноша с волосами как у Элвиса Пресли – одна из наших нынешних кинозвезд. Глядя на Шому, на ее изящную, худощавую и не по годам стройную фигуру, можно было заключить, что сама она к жирной выпечке особого пристрастия не питает. – Если вы принадлежите к известному семейству, дорогая, то «Тадж-Махал» – именно то место, где вам следует останавливаться, приезжая в Бомбей, – заметила она. – И так ведется с тех самых пор, как он был построен в 1903 году, накануне возведения «Врат Индии» здесь неподалеку. Туристы и авторы путевых очерков просто Она курила сигарету за сигаретой. Не успев докурить одну, она гасила ее в пепельнице и зажигала следующую. – Наших последних парвеню, нефтяных шейхов из Дубая – или, как мы его здесь называем, «Покупая», – мало интересуют исторические достопримечательности и архитектурные красоты. Они предпочитают селить свои гаремы в безликом современном небоскребе гостиницы «Тадж». Шома сделала паузу, пытаясь просчитать своими хитрыми и проницательными глазами профессионального оценщика эффект, произведенный на меня ее рассказом. Я сделала вид, что нахожусь под сильнейшем впечатлением от услышанного. – Но вы сказали, дорогая, что хотите поговорить со мной о нуворишах предыдущего поколения – о бомбейских кинорежиссерах. Вы обратились ко мне, потому что считаете меня специалистом в киноискусстве или в надежде, что мне известно о них гораздо больше грязных подробностей, чем кому-либо еще? – А вам они действительно известны? – Зависит от того, кто вам конкретно интересен. – Калеб Мистри. – А, дьявол с талантом Мидаса. «Экс» с золотой кредитной карточкой «American Express». Он во многих отношениях «экс» – бывший. Экс-инструктор по плаванию одного из бомбейских пляжей, экс-распространитель билетов, экс-торговец наркотиками и наркоман, экс-муж, наконец: один раз овдовел, один раз разведен и имеет одну дочь, которая его на дух не выносит. Сам себя вывел в люди. Ну, чуть-чуть ему помог Проспер Шарма. В настоящее время живет на студии по-походному и, насколько я слышала, трахается направо и налево. Что еще вас интересует? – А чем ему помог Шарма? – О, это очень давняя история. Я знаю ее только по рассказам. Говорят, что много лет назад Проспер снимал фильм о жизни бомбейского дна и случайно к нему в кадр попал Калеб, который тогда был хорошеньким маленьким жуликом, ночевавшим в «чаулах», по-вашему, в трущобах. Позже у Калеба возникли какие-то проблемы с полицией, и Проспер вытащил его и дал ему работу. Кроме того, Калеб помогал Просперу снимать экстремальные фильмы на рискованные сюжеты: о наркоманах, проститутках. И всегда, кстати, с блестящей операторской работой. Все они проваливались в прокате, но имели громадный успех у критики. Калеб очень долго принимал наркотики, много раз обращался к разным гуру, пытаясь избавиться от зависимости. И наконец, кто-то из них посоветовал ему плюнуть на всех гуру, включая и Проспера Шарму, и начать самостоятельную жизнь. Калеб так и сделал: порвал отношения с Шармой, основал собственную студию и, как результат, исцелился от наркомании. – А какие отношения были у Калеба с Майей Шармой? – Он ее не выносил. Она его ни во что не ставила, считала, что Калеб недостоин даже чистить ей обувь. Возможно, ей не нравились их весьма доверительные отношения с Проспером. Но если уж на то пошло, Майю не любил не только Калеб. Я тоже терпеть не могла эту старую стерву. – Терпеть не могли до такой степени, что даже способны были бы ее убить? Шома погасила недокуренную сигарету и уставилась на дымящийся окурок, по-видимому, просчитывая, что она может мне сказать, а о чем лучше промолчать. – Выключите магнитофон. Я выполнила ее просьбу или по крайней мере сделала вид. Я сняла микрофон с ее сари и положила его в сумку, не отключив. – Это ведь не имеет отношения к программе о кинорежиссерах, не так ли? – спросила она. – Непосредственного отношения не имеет. Но это имеет отношение к моей сестре Миранде, второй жене мистера Шармы. Хитрые глазки сузились, и она оглядела меня всю с головы до ног: от челки под Элвиса Пресли до потертых туфель, не пропустив прабабкиных читральских серег. – Так, значит, вы сестра Миранды. В последний раз, когда я слышала о ней, она продавала высохшие на солнце томаты из Гуджарата и тибетский козий сыр жирным бомбейским домохозяйкам, обожающим калифорнийскую пиццу. Признаюсь вам откровенно, вы лишены ее наивного девичьего очарования. – Оно требует слишком больших затрат душевных сил. – Ах, вот теперь я вижу сходство между вами. Меня ввел в заблуждение ваш стиль «грандж». А ваша сестра носит «шальвары-камиз», которые ей шьет приятель Проспера Неруда, любовник одного бывшего магараджи, усыновившего его. Магараджа этот известен тем, что пишет дурные вирши в стиле Одена на салфетках в роскошном отеле, который когда-то был загородной виллой его дедушки. Семейству приходится довольствоваться верхним этажом, но говорят, что при всем том это десятая по величине частная резиденция в мире. Я попыталась как-то присовокупить и эту информацию к постепенно проступавшему портрету сестры. – Чтобы вы могли представить себе, что это за обитель, – продолжала Шома, – я могу вам сообщить, что его стильные прибамбасы включают пруд в форме «роллс-ройса» модели 1935 года и люстру из рубинового стекла, которую спускали с потолка с помощью девяти слонов. Восемь из них, ныне представленные в виде чучел, стоят строем у главного входа на виллу. – А что случилось с девятым? – Девятый слон провалился сквозь крышу и раздавил старого слугу. Слон тоже погиб, однако в отличие от слуги не был при этом изуродован. Но, по серьезном размышлении, в семье решили не делать чучела ни из того, ни из другого. По всей вероятности, возникли какие-то сомнения с точки зрения хорошего вкуса. – Говорят также, что у вас был роман с Проспером Шармой, – сказала я. Моя фраза неожиданно прервала поток ее причудливых ассоциаций. – Где вы так хорошо научились брать интервью? Не в тюремной ли камере, случайно? – Она закурила очередную сигарету и попыталась ускользнуть от моего вопроса. – У дочери Калеба Мистри тоже был роман с ним. Ну и что? Проспер всегда любил разнообразие. Все страшно удивились, когда он женился на Миранде вместо... Шома закрыла глаза и выдохнула облако сигаретного дыма. Я воспользовалась этим мгновением для того, чтобы проверить уровень записи на магнитофоне. С ним все оказалось в порядке. – Вместо вас? – закончила я прерванную фразу Шомы невинным голосом. – Отнюдь, дорогая. – Она расхохоталась. – Вместо девчонки Калеба. Как только Проспер покончил с Шармой номер один, откуда ни возьмись появилась ваша сестричка. – Вы думаете, Проспер убил Майю? Но его же не было дома, когда она погибла. – Значит, нанял кого-то. В любом случае это не такая уж проблема. У нашего местного Просперо большие связи с нужными людьми. Если от кого-то он не сумеет добиться желаемого с помощью своего прославленного обаяния, то он использует силу связей и влияние в самых высоких кругах. – Вы упомянули нужных людей? – «Гунда», гангстеры, наемные убийцы. Вы что, дорогуша, первый день как на свет родились? Половина фильмов здесь выпускается на бандитские деньги, на деньги тех ребят, которым нравится смотреть «свое» кино по телевизору. Подобно всем знаменитостям они не видят разницы между славой, разносимой масс-медиа, и вечной жизнью. Реинкарнация в виде телеобраза, представляете? Мы все здесь пользуемся услугами бандитов. Бандиты удерживают политиканов от предательских интриг, бандиты ускоряют строительство, бандиты финансируют кино. Но разве это новость? Вспомните Фрэнка Синатру и Джорджа Рафта. Кино всегда зависело от черни. – Ну, предположим, что Проспер действительно организовал убийство своей жены. Но зачем ему это понадобилось? – Послушайте, я всего лишь пару раз переспала с этим парнем. Он никогда не собирался жениться на мне. У него очень дорогие увлечения, такие, например, как по-настоящему хорошее кино, которое он готов делать, несмотря ни на какие затраты. Побеседуйте с кем-нибудь из его дружков, если вы действительно хотите до чего-то докопаться. С Бэзилом Чопрой или с кем-то из тех, с кем он начинал работать. Единственное, что мне известно, – это то, что о Майе ходили жуткие слухи. – Слухи были каким-то образом связаны с Сами? – Сами? – Шома нахмурилась и покачала головой. – Хиджра, тело которого обнаружили два месяца назад на Чоупатти. Статист на студии Калеба Мистри угрожал мне из-за моего интереса к этой истории. Смотрелось весьма мелодраматично. Как сцена из какого-нибудь фильма. – Вы знаете, мелодрама мелодрамой, а угроза остается угрозой. Местные бандиты подражают кинозвездам. Возможно, даже порой заимствуют кое-какие сюжеты из криминальной продукции Бомбейвуда. Только здесь у нас вы можете найти столь многослойную смесь преступлений и преступников: бандиты, играющие на бирже, угонщики скота, мошенники-страхователи, колдуны... – Меня беспокоит будущее моей сестры. Фраза вырвалась у меня почти помимо моего желания, и под ее воздействием хрупкая броня пластикового очарования Шомы сразу же дала трещину. – Можно я дам вам совет? – сказала она, ее голос вдруг зазвучал значительно мягче и человечнее, чем прежде. – Миранда вот-вот родит Просперу сына, о котором он давно мечтает. Мужчины в Индии уважают женщин, рожающих им сыновей. Но вы можете действительно навлечь на себя серьезные неприятности, если будете и дальше совать свой нос куда не следует. Это чужая вам страна. Здесь не высмеивают донкихотов и не подвергают их великосветскому остракизму, закрыв для них двери престижных клубов и аристократических гостиных, здесь их просто убивают. Поэтому наши мельницы все еще стоят и, как ни странно, работают. А теперь, как ни печально, мне нужно бежать на работу. Мы готовим к выпуску сенсационный материал о поцелуях, и я совершила большую ошибку, поручив эту работу одной маленькой девственнице. Мы вышли из «Тадж-Махала» на воздух, который совсем не был свежим. Перенасыщенный влагой до такой степени, что казалось, в нем можно было плавать, тяжелый, густой воздух, вдыхаемый, заглатываемый, перевариваемый, выдыхаемый и отрыгиваемый слишком большим количеством людей. Возникало ощущение, что вокруг головы у меня намотан кусок влажной шерсти. – Боже, как хочется, чтобы наконец пошел дождь, – сказала Шома. Я предложила подвезти ее, прикинув, что по дороге смогу вытянуть из нее еще кое-какие откровения о криминальной подкладке Бомбея. Но до самого коммерческого центра города Шома не переставая болтала о бомбейских ресторанах, не обращая никакого внимания на мои намеки и комплименты по поводу ее информированности о самых темных уголках жизни этого мегаполиса. И только она начала рассуждать о гастрономическом убожестве делийской кухни, как мы угодили в транспортную пробку. – Я думала, что раз обеденное время кончилось, то с ним должны закончиться и пробки, – произнесла я, чувствуя, как тонкий ручеек пота, слегка щекоча кожу, стекает у меня промеж лопаток. – Вы заблуждаетесь. Обеденные пробки закончились, но начинаются послеобеденные. Между автомобилями появились попрошайки, которые довольно ловко пробирались к нам и барабанили по стеклам. – Сразу поняли, что вы туристка, – пояснила Шома. – Если вы чувствуете себя виноватой в чем-то, пожертвуйте им что-нибудь. Она опустила стекло и протянула какой-то нищенке банкноту в двадцать рупий. – Извините, – сказала она. – У меня больше нет с собой. У женщины, получившей милостыню, на лице была почти мужская щетина, а у губ – цвет ярко-красных георгинов. Меня удивил неожиданный поступок Шомы. – Чем она вас заинтересовала? – спросила я. – Это хиджра. Если нагрубить им, они обрушат на вас массу проклятий и пригрозят продемонстрировать свои изуродованные гениталии. А это считается очень дурным предзнаменованием. – Она пристально посмотрела в окно и последние слова произнесла уже без особого желания, словно через силу и по какой-то загадочной необходимости. – Они могут превратить в хиджр ваших сыновей. А я беременна. – Подобное консервативное отношение к хиджрам довольно распространено, – сказал Томас на обратном пути в отель. – Здешние жители, по крайней мере те из них, которые в отличие от меня не являются христианами, до сих пор опутаны всякого рода мистическими предрассудками и верой в магию. – Вы действительно полагаете, что христиане не опутаны мистическими предрассудками и верой в магию? Он пожал плечами. – Ну, во всяком случае, Индия постепенно перестает быть страной заклинателей змей, магарадж, канатоходцев и прочей ерунды и мракобесия. – Исчезают заклинатели змей? Я искренне разочарована. – Их и в самом деле осталось очень немного, по утверждениям недавно опубликованного статистического обзора населения Индии. Профессия заклинателя змей весьма опасна. Не каждый Дик, Том или Гарри может этим заниматься. Вначале нужно поймать змею, затем удалить клыки с ядом, потом выдрессировать ее и при этом зависеть от нее практически во всем, каждым куском хлеба быть обязанным ей и, наконец, многие годы выносить насмешки и унижения со стороны плебса. Томас признался, что он хотел бы, чтобы я оценила гибкость индийского характера, ту самую, которую так ярко продемонстрировала Шома, резко переключившись с тональности западного цинизма на тональность восточной мистики. В каком-то смысле местный характер напоминает индийский каучук, он составляется из латекса множества тропических растений, как, например, характер Шомы, или, наоборот, используется для того, чтобы стирать карандашные отметины предшествующих поколений. Я нуждалась в ком-то, кто был способен истолковать сочетания фактов и местных предрассудков на выпавших мне гадательных костях. Томас, при том, что был индийцем, мог помочь далеко не во всем. Понимание Рэмом здешних политических и религиозных тонкостей почти столь же приблизительно и туманно, как и мое. Человеком, подходившим на роль такого гуру, был друг моего отца по имени Ашок Тагор. |
||
|