"Год Крысы. Видунья" - читать интересную книгу автора (Громыко Ольга)

ГЛАВА 3

Дождь хлынул перед самым рассветом, и под него Рыска наконец заснула — хотя громыхало и лупило но черепице так, что перебудило даже батраков внизу.

Зато и шелеста фасоли больше не слышно было.

Лило долго, щедро, доверху заполнив колоду для скота и все промоины на дороге. Обмелевшая река впервые за месяц дотянулась до камышей и накрыла отмель напротив вески. Жабы, невесть где прятавшиеся всю засуху, теперь важно шлепали по траве и ошметками грязи качались в лужах, побулькивая от удовольствия. Отмытые от пыли листья блестели, будто глазурованные, а между ними бусинками сверкали зеленые плоды: яблочки, сливки, грушки. До чего ж вовремя дождь пошел, еще день-два — и осыпались бы от зноя!

Расторговавшись, туча встряхнула потрепанным подолом, напоследок осыпав Приболотье мелким, мгновенно растаявшим градом, и уплыла в сторону города. Судя по выцветшим, поднявшимся ввысь облачным клубам, на его долю осталась одна морось.

Ради такого праздника детей разбудили не со вторыми петухами, а с третьими[5].

— Вставайте, лодыри! — Фесся постучала в потолок черенком метлы, как раз под тем местом, где спал Жар. Мальчишка так и сел на тюфяке, проснувшись уже потом. — Я что, сама посуду мыть буду?

— Небось не растаешь, — пробурчал Жар, но покрывало отбросил. — Эй, малая, гляди, куда прешь! Я ж тебе вчера сказал — до прялки!

Рыска перевела заспанные глаза на потолок и ойкнула. Там, едва различимое в утреннем полумраке, висело серое яблоко осиного гнезда. У обращенного вниз выхода сидела, подозрительно сжимая и разжимая брюшко, полосатая стражница. Еще несколько ползали взад-вперед по стенкам, ожидая, когда станет посветлее и можно будет лететь на промысел.

— Ты, главное, башкой его не задень и руками рядом не маши, — предупредил мальчишка. — Тогда не тронут.

— А сковырнуть его никак нельзя? — жалобно спросила девочка. Ночью крысы, днем осы, вот попала!

— Попробуй, — вкрадчиво посоветовал Жар и быстро-быстро пополз к выходу. — Только подожди, пока я с чердака слезу!

Рыска смолчала — слишком хорошо помнила, как их соседка, баба Нюща, попыталась расправиться с осиным гнездом в стогу, вывернув его оттуда вилами. Гнездо оказалось здоровущим, с тележное колесо, и взвившиеся на его защиту осы гнали бабку, позабывшую про возраст и болячки, аж до самого ровка. Брошенные под стогом вилы удалось забрать только на третий день, когда осы смирились с потерей и разлетелись лепить новые домики.

Девочке хватило бы просто пригнуться, но она тоже предпочла ползти — чем дальше от ос, тем лучше. Заодно подробно разглядела, чем завален чердак: рассохшаяся лохань, проржавевший чугунок, старая одежда, обрезки досок, перевернутая, чтобы кошки в ней не гадили, колыбелька. У дальней стены, за фасолью, стопкой лежали вязанки свекольных перецветней[6], такие древние, что почти все семена с них осыпались и смешались с мышиным пометом. Выбрось три четверти здешнего «добра» — никто никогда не хватится.

Едва нашарив ногой вторую ступеньку, Рыска широко зевнула, споткнулась и чуть не скатилась с лестницы кубарем.

— Вот неумеха! — замахнулся кулаком Жар. — Чуть на голову мне не свалилась!

Девочка показала ему язык и скорей шмыгнула в кухню, надеясь, что при взрослых мальчишка не посмеет ее колотить.

Батраки уже успели позавтракать и уйти, оставив на столе гору мисок, ложек и закопченный горшок.

— Молока вон с хлебом возьмите. — Фесся ожесточенно вымешивала тесто для сырников, в печи гудело недавно разожженное пламя: когда хозяйские дети продерут глаза, угли как раз созреют и в них можно будет поставить сковороду на длинной ручке. — И живо за работу, мне свободный стол нужен!

Рыска, давясь, скорее сгрызла свой кусок и недоуменно уставилась на Жара: тот едва двигал челюстями, лениво прихлебывая из кружки.

— Ну куда ты спешишь? — сердито прошипел он, когда служанка зачем-то выскочила в сени. — Не убежит твоя посуда!

— Так сказали же…

— Если делать все, что скажут, с утра до вечера спины не разогнешь!

— Ох, Жар, ремень по тебе плачет, — посетовала из-за двери Фесся. — Дождешься — попрошу Цыку его утешить! Рыска у нас малышка послушная, старательная, а ты ее чему учишь, а?

Девочка зарделась: она уж и забыла, когда ее в последний раз хвалили, а тем более называли малышкой. На Фессю она теперь глядела со щенячьим обожанием.

— Чему-чему… Уму! — еще тише пробубнил мальчик, но под грозным взглядом вернувшейся служанки затолкал в рот остаток хлеба и начал складывать миски стопкой.

В четыре руки мытье посуды пошло быстро и весело. Жар не умел ни долго злиться, ни молчать, ни, увы, работать. Поэтому всячески изгалялся, чтобы хоть как-то разнообразить эту скукоту: не отчищал горшок сплошняком, а ногтем выцарапывал на пригоревшей каше затейливые узоры, осторожно клал вымытую тарелку на воду в ведре для ополаскивания, сверху блюдце, на него ставил кружку и так далее, пока вся «баржа» с бульканьем не тонула, заливая пол водой. Фесся переступала через лужу и ругалась, но Рыска уже поняла, что злится она не всерьез, просто для порядку. Тем более что стопка вымытой посуды уверенно росла.

А вот когда за дверью в хозяйскую половину послышались голоса, Жар сам бросил дурачиться.

— Муха с Коровой спорят, — прислушавшись, злорадно сообщил он.

— Что?!

— Ну, женка с женой, — пояснил мальчишка. — Сейчас еще орать начнут, покуда Сурка нет.

— А где он?

— Поля с батраками пошел глядеть, хорошо ли полило. Я еще с чердака видел, как они по междурядью пробирались.

Ссорились хозяйки по сущей ерунде, из-за полотенца: то ли жена нарочно его выпачкала, то ли женка забыла положить на лавку чистое. Им вторили тонкие голоса детей, на которых попеременно цыкали обе спорщицы.

— У них вечно так. — Вид у Жара был довольнющий, он под это дело даже три тарелки вытер. — Как проснутся, тут же и сцепятся. Корова главнее, зато на Мухе весь дом держится, и обе терпеть друг дружку не могут.

— А Сурок?

— Как когда. Но чаще обеим крапивы дает.

Дверь распахнулась. Дети быстро опустили глаза и принялись усердно скрести горшок, оставленный напоследок как самый гадкий. Женка постояла на пороге, отдышалась, заправила под платок выбившуюся волосину и принялась распоряжаться: ведро выплеснуть, пол вымыть, Фессе ставить сырники в печь, а Рыске сбегать в огород нарвать укропу.

Во дворе было непривычно свежо и сыро, с крыши еще покапывало, но утоптанная дорожка к воротам уже покрылась светлыми пятнами. Час-другой — и все просохнет. Рыска вприпрыжку — засиделась на месте, аж под коленками ноет! — обежала дом. Укроп нарочно никто не сажал, он рос самосевом, выжелтив цветами весь огород. Девочке даже заходить туда не пришлось: открыла калитку, нацелилась на ближайший стебель — и внезапно уловила краем глаза какое-то движение.

Пальцы сомкнулись мимо укропины.

На стене, вжавшись в щель между бревнами, сидела крыса. То ли вылезла из отдушины погреться на солнышке, то ли, напротив, собиралась поискать поживы на чердаке. Грязно-рыжая тварь так ловко сливалась с бревнами, что, не шевельни она хвостом, Рыска б нипочем ее не заметила.

Девочка попятилась. Горло словно стиснули изнутри, заперев крик в груди. Крыса не двигалась. Даже глядела как будто в другую сторону, — но Рыска знала, что тварь ее видит. Чувствовала на себе оценивающий, нечеловечески бесстрастный взгляд. «Ну, ты меня обнаружила. И что дальше?»

Когда запыхавшаяся девочка влетела в кухню, чуть не сбив с ног переступающего порог дедка, Жар все еще возился с полом, гоняя мутную воду туда-сюда — в надежде, что она протечет в щели между досками и тряпку не придется выкручивать.

— Где ж укроп-то? — непонимающе уставилась на помощницу Фесся.

Рыска растерянно разжала пустой кулак. На ладони остались глубокие лунки от ногтей. Ох, точно…

— По дороге съела, коза? — фыркнул дедок, присаживаясь на лавку.

— Там крыса, — жалко пискнула девочка, чувствуя себя полной дурой. — Я так испугалась…

— Какая еще крыса? — нахмурилась женка, разворачиваясь к девочке.

— На задней стене сидит! Большая такая, во! — Рыска торопливо отмерила ладонями солидный кус воздуха. — И сзади еще хвост!

— Лучше бы меня в огород послали, — обиженно проворчал Жар, убедившись, что лужа не собирается исчезать сама по себе.

— Чтобы ты вообще не вернулся? Нет уж! Работай у меня на виду, жулик. А ты, трусиха, марш обратно! Придумала — крыс бояться! Можно подумать, они тебя сож… — Женка осеклась. Наверное, история о Бывшем успела разлететься по всем хуторам и веске.

— Крыса — животная умная, — поддержал хозяйку дедок. — Если ее не обижать, первой нипочем не бросится. Разве что бешеная попадется или раненая. Помнится, проверял я давилки в сарае — а там темновато, да и глаза у меня уже не молодые. Вижу, возле одной тряпка какая-то лежит. Я руку протянул — а это крыса, хвост ей защемило. Ка-а-ак прыгнет мне на грудь! Хорошо, кобель рядом крутился, сбил ее на землю, жамкнул пастью — только пискнуть и успела. А пес через три дня сдох. Саший ее знает, то ли больная оказалась, то ли прокляла по-своему…

— Молчал бы лучше, старый пень! — Женка сплюнула в ладонь и вытерла ее о передник, суеверно отгоняя беду. — Намелет вечно всякой дряни, как только жернов-то не треснет!

Рыска продолжала столбом стоять посреди кухни. А если б она не заметила крысу? Нагнулась за укропом, а та ей со стены на спину?!

— Крыс у нас что-то и впрямь многовато развелось, — пожаловалась Фесся. — По утрам из свиных корыт по нескольку штук выбегает.

— Только не говори, что ты их тоже боишься, — презрительно фыркнула женка.

— Придумали тоже, — обиделась служанка. — Не боюсь, но противные же! И потом, говорят, они перед войной плодятся. Как бы не случилось чего…

— Тю, это еще не много, — с превосходством очевидца протянул дедок. — Вот после нее… Мы, помнится, с голодухи петелькой их ловили и ели. Ничего, съедобные. Если в меду пожарить, так и вовсе тсарское кушанье.

Фесся чуть не уронила сковороду с сырниками, белые лепешки сползли к одному краю и покривились.

— Ладно, поболтали, и хватит! — осадила всех Муха, видя, что иначе толку не будет. — Брысь за укропом! И если опять с пустыми руками вернешься, я тебя так хворостиной отделаю, что к крысам плакаться побежишь!

— Полено возьми, — посоветовал Жар, сам подавая Рыске увесистый березовый чурбачок. — И швырни в нее что есть силы!

К калитке девочка плелась на негнущихся ногах. Но полено не пригодилось — стена опустела. Зато в огороде было пестрым-пестро от курей, набившихся в обычно запретные угодья. Страх, что хозяева заметят эдакое непотребство, пересилил робость, и девочка с воинственным воплем ринулась на грядки, потрясая поленом. Впечатлился даже петух, несомненный зачинщик разбоя. Шумна хлопая крыльями, он с орлиным клекотом перепорхнул через колья, а не столь летучие куры долго метались вдоль ограды, с испугу не замечая распахнутую калитку. Но в конце концов удалось вытурить и их.

Нащипав пушистых пахучих листочков, девочка напоследок боязливо оглянулась на стену. В отдушине как будто что-то шевелилось, однако хвост там, осы или колышущийся шмат паутины, было не разобрать.

На кухню Рыска опять влетела стрижом, но уже с добычей.

— Ну что? — жадно уставился на нее Жар. — Попала?

Девочка помотала головой:

— Она удрала куда-то.

— А что ж там тогда бухнуло? — удивился мальчик.

— Где?

— Да на чердаке. Я думал, это ты поленом.

Рыска снова почувствовала, как к горлу подкатывает желчно-горький комок страха. Крыса все-таки лезла вверх.

— Видать, кошка, — решила Фесся, придирчиво изучая мокрый горшок. — Вы б там пошарили, поискали гнездо. Рыжая вчера где-то окотилась, надо одного пошустрее выбрать, а остальных утопить.

— Так я пойду поищу? — обрадованно вскинулся Жар.

Служанка молча вручила ему здоровенную морковину и нож для чистки.

* * *

Рыска уже начала раскаиваться в «послушной и старательной», когда женка попробовала почти готовый суп, одобрительно кивнула и, не глядя на детей, буркнула:

— Чтоб к обеду были тут!

Мальчишка, не заставляя себя упрашивать, бросил перебирать крупу и выскочил во двор. Рыска все-таки закончила лежащее в горсти, бережно ссыпала зернышки в миску и, дождавшись одобрительного кивка Фесси, тоже слезла с лавки.

Жара уже и след простыл. Солнце слепило глаза, трава высохла, будто и не мокла. Но цветы в палисаднике, в это время обычно поникшие, продолжали весело топорщить листочки. Хорошо полило, до кончиков корней! Надолго хватит.

Во дворе играли в «уточки» хозяйские дети, две девочки и мальчик. Старшей, Масёне, зимой исполнилось тринадцать, ее брат Пасилка и сестра Диша были ровесниками, двойняшками на год младше. Все толстые, круглолицые, в одежде из яркого городского полотна — ух и жарко им, наверное! Увидев нерешительно стоящую на крыльце Рыску, сурчата перешепнулись, захихикали, но говорить с родней — да не ровней — не пожелали. Из распахнутого окошка за ними приглядывала мать: черноволосая, в юности наверняка красивая, а нынче сильно располневшая тетка с тяжелым ожерельем на толстой шее. Точно — Корова! С бубенчиками.

До обеда оставалось не меньше часа. Рыску клонило в сон, но лезть на чердак в одиночку она боялась, а других укромных уголков не знала. «Сбегаю лучше в лес, — решила она, вспомнив березнячок на холме, мимо которого вел ее вчера отец. — Он маленький, как раз успею все ягодники разведать».

Лес оказался дальше, чем девочке запомнилось. От него уже виднелось ольховое болотце, на котором весчане по осени собирали сыроежки и подрешетники, а там и до родного забора прямая тропка. Рыска тяжело вздохнула, еще немножко поглазела в ту сторону и полезла ворошить земляничник на опушке. Он быстро ее утешил: местечко оказалось нехоженым, на каждом стебельке висели по три-четыре крупных спелых ягоды. Алая горка на ладони быстро росла — съесть можно и на обратной дороге, наслаждаясь каждой земляничиной.

— Ты гля-а-ань! Рыска-крыска!

Девочка вздрогнула, просыпав несколько ягод.

Сегодня их было только трое, Илай и его братцы. Кузнецов сын сидел наказанный дома, да и остальным пришлось несладко: Колай, разумеется, не стал отчитываться перед соседями, что сплавил дочку на хутор, и мальчишки, бесплодно прождав ее до утра, перетрусили и отправились к голове каяться. Тот, всполошившись — о смерти Бывшего ему уже донесли, — потащил зареванных детей к Рыскиному отцу, где все и разъяснилось. Кабы не дождь, раздобривший родителей, шкодникам влетело бы еще крепче. Но садиться все равно было больно.

Расплачиваться за такой позор пришлось, разумеется, Рыске.

— Она ж теперь хуторская! — спохватился Илай. — Эй, гусыня, что ты в нашем лесу забыла? А-а-а, землянику воруешь?!

— Это не ваш лес, — обреченно прошептала девочка, даже не пытаясь встать с корточек.

— А чей — твой, что ли?

— Хуторской…

— Хуторские — за хутором! А досюда — наши! — Илай бессовестно врал, обычно дети дальше болота носу не совали, но все тамошние полянки были уже вытоптаны вдоль и поперек.

Мальчишки обступили сжавшуюся в комок Рыску. Что с ней сделать, они пока не придумали. Жаль, что наутек не кинулась, веселей бы было…

— Эй, вы чего к малой прицепились? — Теперь уже их застал врасплох чужой окрик.

— А тебе что за дело? Она твоя, что ли? — Илай настороженно уставился на незнакомого мальчишку, тоже, видать, пасшегося на здешних ягодниках: рот вымазан соком, на колене раздавленная земляничина.

— Наша, — твердо ответил Жар, — хуторская. А вот вас, весчане, сюда не звали!

— Ой, — притворился глухим Илай, — а это не тот ли сиротинушка из Вилок, которого Сурок у тетки на мешок картошки выменял? Мне папа рассказывал, что его вся веска за ограду провожать вышла: хотела убедиться, что не вернется!

Жар так благодушно ухмыльнулся, словно Илай его похвалил:

— Пусть он тебе лучше расскажет, как в войну гнилой пшеницей торговал. Глядишь, таким же удальцом вырастешь.

В следующий миг началась драка. Жара почти сразу сбили с ног, навалились сверху и стали молотить кулаками. Перепадало и своим, но это только добавляло азарта.

Рыска метнулась прочь, по привычке — к веске, потом, опомнившись, к хутору. Но, не пробежав и десяти шагов, снова остановилась. Полщепки[7] оцепенело таращилась на дерущихся, а затем с тонким, почти крысиным визгом вскочила Илаю на спину. Земляника, которую девочка так и держала в горсти, кашей размазалась по лицу драчуна, залепив ему глаза.

— А-а-а! — взвыл тот, не сразу сообразив, что за красная теплая жижа течет у него по щекам. — И-и-и! — Это уже Жар пнул его в колено.

Илай упал — вместе с Рыской, так и не разжавшей рук. Один из братьев попытался ее оторвать, но девочка с неожиданной для себя самой яростью мотнула головой и цапнула его за руку, коротко и глубоко, до крови. Тот взвыл, отскочил и запрыгал на месте, зажимая ранку ладонью. Жар без труда сбросил последнего драчуна, самого младшего и хлипкого из троицы. Вскочил, замахнулся, но ударить не успел.

— А я все маме расскажу! — взвыл тот и кинулся наутек.

— Голове еще пожалуйся, мокроштанник! — презрительно выкрикнул Жар, не догадываясь, что попал в больное место. Беглец зарычал от обиды, но даже не обернулся.

Паника во вражьих рядах оказалась заразительной: укушенный рванул следом, а за ним и Илай, наконец сумевший отцепиться от Рыски.

— Чокнутая! — блажил он на бегу. — Крыса бешеная!

«Чтоб ты споткнулся!» — с ненавистью пожелала девочка, и ее обидчик в тот же миг неуклюже взмахнул руками и покатился по траве. Рыска оторопела, весь задор с нее как веником смахнуло. Илай, правда, тут же вскочил и наддал ходу, заметно прихрамывая, а Жар торжествующе заорал:

— Пошли вон из нашего леса, клопы весковые!

— Погодите, гуси, мы скоро вернемся и вам покажем! — пообещали уже от подножия холма.

— Давайте-давайте, а то мы на ваши спины еще не насмотрелись!

Ответ Рыска не разобрала, но отголоски донеслись не шибко дружелюбные. Жар повернулся к ней — с подбитым глазом и распухшей губой, но гордый донельзя.

— Как мы их, а?!

Девочка неуверенно кивнула. Во рту было солоно и гадостно. Вот странно, а своя кровь как будто даже вкусная, когда царапину зализываешь…

— Пошли назад. — Мальчик одернул рубашку, с удовольствием убедившись, что она цела. Шкура-то сама заживет, а дырку штопать надо. — Эй, ты чего такая скучная?

Рыска вымученно улыбнулась. Жару, может, и привычно задираться с людьми и расшибать чужие носы, для нее же это стало прыжком в омут, из которого чудом удалось выплыть.

На обед они немного опоздали, но, как язвительно заметила женка, сами себя наказали: супа в горшке уже не осталось. Зато и без затрещин обошлось. Сердобольная Фесся сунула детям по куску хлеба с салом и отправила вдогонку ушедшим на луга батракам, помогать ворошить сено. Это было куда веселее, чем мыть посуду, к тому же мужчины не относились к их подмоге всерьез, необидно обзываясь «мелочью» и оттесняя в сторону. Детям оставалось так, сзади подгребать.

— Что, подрался? — ухмыльнулся чернобородый батрак, владелец самой большой ложки, заметив свежие синяки у Жара на руках и лице.

— Было дело, — нехотя, подражая солидному говору мужчины, признался мальчишка.

— За девку?

Жар насупился и немного отстранился от Рыски. Та тоже фыркнула и отвернулась.

— Уважаю, — неожиданно серьезно сказал батрак. — Вот теперь вижу — взрослый!

* * *

С темнотой Рыске в голову пришла ужасная мысль: а вдруг крысы запомнили ее у Бывшего и решили с ней тоже расправиться? Та первая обнаружила, где девочка живет, и побежала за остальными?!

За день — да после бессонной ночи! — Рыска умаялась так, что пару раз чуть не заснула за ужином, прямо с ложкой во рту. Но когда настало время идти наверх, девочку словно колодезной водой окатило.

— Я лучше тут, на полу у порога, лягу! — со слезами упрашивала она служанку.

— Что, опять крыс боишься? — догадалась Фесся. — А ты кошку с собой возьми, рыжую. Она каждое утро но задушенной крысе на крыльцо приносит.

Но рыжей, как на грех, в кухне не оказалось, а на «кыць-кыць» к порогу подбежал только жирный черно-белый котяра, хозяйский любимец, который на подачках уже забыл, как мышь выглядит.

Пришлось взять плошку с жиром и фитилем. «Если уроните или потеряете, я вас сама загрызу!» — грозно пообещала Фесся.

По лестнице Рыска взбиралась как на плаху. Не будь в сенях еще темнее и страшнее, так бы внизу и осталась.

— Ну, видишь? — Жар поводил плошкой направо, налево. — Никого нет!

Девочка теснее прижалась к его боку. Ага, нет! Со светом стало только хуже: веники под потолком выпустили длинные, лохматые, как звериные лапы, тени, хищно шевелящиеся при каждом движении огонька.

— А давай тюфяки сдвинем? — жалобно предложила она.

— Я во сне брыкаюсь, — предупредил Жар, уже не надеясь отвязаться.

— Ничего, мы спиной к спине.

Обрадованная Рыска потащила свой тюфяк на смычку. Мальчишка дождался, когда она уляжется, и дунул на фитиль. Тени исчезли, потом снова начали помаленьку проступать: нынешняя ночь выдалась ясной, луна светила прямо в отдушину. Фасоль шуршала. Осы гудели. Но Жар сопел громче и ближе, и девочка понемногу успокоилась.

— А ты правда сирота? — вспомнив, осторожно спросила она.

— Угу. Отец на войне погиб, а мама три года назад умерла. — Мальчик перевернулся на спину. — А твои?

— Мои живы… — Рыска вздохнула, жалея, что не может говорить о них с такой же тоской и гордостью. — А ты про Илаева отца правду сказал или со зла?

— Правду. Он позавчера на хутор приходил, предлагал Сурку гусят у него купить. Такую цену вначале заломил, что хозяин расхохотался и говорит: «Не-е-ет, кум, это тебе не гнилую пшеницу тсецким[8] вдовам втюхивать!» И поругались немножко, повспоминали друг другу — так, не всерьез, чтобы торги не сорвать. Я того клопенка запомнил, он по двору слонялся и Бреха попытался подразнить. А пес-то спущен был, просто рядом с цепью лежал.

Рыска тихонько рассмеялась, жалея, что позавчера ее здесь еще не было. Жар тоже хихикнул.

— Надо завтра котят найти, — сказал он. — Сами выберем, какого захотим, и прикормим. Будет у нас в ногах спать, как сторожевой.

— Давай, — обрадовалась девочка. — Только, чур, кошку! Она мурчит вкуснее.

— Ладно, — милостиво согласился мальчик. — Она и крыс лучше ловит.

Воодушевленная Рыска наконец отважилась высунуться из-под покрывала дальше чем по нос и, помявшись, робко предложила:

— Жар, а давай дружить?

Тот выдержал положенное приличиями время и зевнул:

— Давай. Только с утра, а то так спать хочется, что, если и дальше будешь мешать, ей-ей, стукну…

* * *

На рассвете дети тщательно обшарили чердак: Жар по левой стороне, Рыска по правой. Гнездо отыскалось в самом дальнем углу, под краем крыши. В тряпичной ямке лежал единственный котенок, и тот неживой. Когда Рыска, прикусив губу от жалости, взяла его в ладони, рыжая головенка обвисла и девочка увидела две окровавленные дырочки на затылке — от маленьких, но очень острых зубов.