"Князь Лавин" - читать интересную книгу автора (Погодина Ольга Владимировна)

Глава 13. Фаворитка

Умение давать взятки – великое искусство, по крайней мере в мире, где их повсеместно запрещают и повсеместно же берут. Тут нужна особая деликатность: надо определить, можно ли предложить взятку именно этому человеку (а вдруг он слишком честен или слишком испуган?), а еще и предложить в той самой форме, которая не покоробит берущего. Можно сказать, взятки следует предлагать, почти что извиняясь за это. Однако и не настолько извиняясь, чтобы полностью дать почувствовать берущему себя в своем праве.

Если бы господин Ито обладал этим искусством, его жизнь сложилась бы куда более удачливо. Но он совсем не умел, и даже когда пытался, его попытки приносили одно только разочарование. Его смущенные бормотания лишь усиливали неловкость момента, и в большинстве случаев результатом оказывалась не благодарность, а раздражение. Господин Ито об этом, конечно, знал.

Поэтому взятки в их семье давно давала госпожа А-ит. Господин Ито только приглашал нужного человека на " скромный семейный ужин" и предоставлял ей возможность вести дела. К своему величайшему облегчению, стоит сказать.

Но теперь госпожа А-ит далеко, а взятку дать необходимо. А он не знает, сколько следует предложить этому толстому старому надменному господину, – служителю императорского архива. Дело-то ведь нешуточное: разрешить господину Ито вынести свитки, в которых содержатся все найденные им упоминания о гулях с тем, чтобы их переписать.

Господин Ито закопошился в своем углу под настырным взглядом архивариуса. То, что он вообще оказался здесь, не иначе как воля Великой Девятки, и Синьмэ, повелителя судеб, – в особенности. Потому что он допущен к своим " научным изысканиям" личным приказом самой Госпожи Хризантем, Великой императрицы-матери Жань Э. Почти месяц он рылся на бесконечных пыльных полках обширного императорского архива, испытывая подлинное наслаждение от своей кропотливой работы. Приходил он самым ранним утром, к полудню господин архивариус начинал так сердито кряхтеть и сверкать глазами, что задерживаться далее было никак невозможно. Однако то, что было им найдено, – двенадцать упоминаний из документов разных эпох и содержания, – следовало переписать, расставить хронологию, а часть одного запутанного мистического текста, плохо переведенного с ургашского, еще и расшифровать. Дело требовало работы с документами, а некоторые из них разве что не рассыпались в пыль. Он мог бы переписать их все за одну только ночь, и наутро вернуть, ничего не повредив: господин Ито всегда бережно обращался с документами, это еще господин Масо отмечал! Но…

Неожиданно господин архивариус, за которым господин Ито всегда следил, пугливо кося одним глазом, словно бы весь подобрался. Под гулкими сводами раздался звук шагов. Замерев над своими манускриптами, господин Ито рассмотрел массивную фигуру в алом одеянии, густо затканном золотом.

– Господин Первый Министр, – согнулся в угодливом поклоне архивариус, – Чем могу служить?

Господин Ито чуть не выбежал из своего угла навстречу: прекрасный случай завести разговор, тем более что госпожа И-Лэнь на все просьбы познакомить его с дядей отвечала ужасно туманно.

– Мне понадобилось найти в архивах… один документ, – произнес господин Той, – Поскольку я никак не мог вспомнить, какой именно, я посмотрю сам. Уверен, что вспомню, если он только попадется ко мне на глаза.

– Но… документов тысячи… – пробормотал изумленный архивариус.

Голос господина Тоя стал холодным.

– Я справлюсь. Где лежат сочинения уважаемого И Чжи?

Ито чуть не подпрыгнул. Вот удача: они сами придут к нему. Сочинения уважаемого И Чжи (в них, кстати, не оказалось ни одного упоминания о гулях, хотя его трактат " Древние чудовища" казался самым многообещающим, – господин Ито с него и начал) находился аккурат в соседнем ряду…

Что? Первому Министру понадобился трактат, всеми учеными умами высмеянный еще триста лет назад как нелепая сказка? Господин Ито почувствовал, что начал дышать тише.

Архивариус, напрочь позабыв о нем, проводил господина Тоя к свиткам, почтительно выдвинул маленький столик, которым оснащались стеллажи в конце каждого ряда (господин Ито сидел за соседним, скрытый от них стеллажом с двумя рядами плотно уложенных свитков)

– Благодарю. Когда мне понадобится, я позову тебя, – этим господин Той фактически приказывал архивариусу вернуться на свое место, что тот и сделал, почтительно поклонившись.

Господина Ито одолело любопытство. Как раз напротив него между свитками виднелась небольшая щель, к которой он незамедлительно припал, жадно разглядывая знаменитого Дракона.

Сочинения господина И Чжи (плодовитый был мыслитель, хотя большая часть его трактатов изобиловала разными небылицами) занимала третью полку сверху. Господину Ито пришлось даже просить, чтобы ему принесли скамеечку, чтобы дотянуться до искомого. Сейчас он снова позовет служителя…

Господин Той что-то неразборчиво прошипел сквозь зубы, а потом его рука начала вытягиваться самым неестественным образом, пока не достигла третьего ряда, и принялась с большой скоростью перебирать их, словно бы к ней были приклеены еще и глаза.

Господин Ито мгновенно вспотел. Стук собственного сердца вдруг показался ему оглушительным.

Господин Той выудил искомый трактат, его рука вернулась к хозяину, приняв обычную форму и он принялся очень быстро его просматривать.

Потом вдруг господин Той замер и уставился в ту сторону, где за свитками скрывался господин Ито. Господин Ито замер, забыв дышать. Глаза господина Тоя цепко ощупывали пространство, уши словно бы подрагивали.

Господин Ито познал ужас, который ему еще не доводилось испытывать. Он теперь точно знал, кто перед ним.

" Сами гули являются существами бесформенными, – говорилось в небольшом отрывке, посвященном гулям, написанном безымянным автором пятьсот лет назад в сборнике " Легенды древних войн", – " А потому могут принимать любую форму. Однако, если гуль и примет обличье обычного человека, кровь у него не течет, а конечности могут изгибаться и удлиняться самым невероятным образом…"

Господин Той фыкрнул и отвернулся прежде, чем господин Ито умер от нехватки воздуха или выдал себя. Он вернулся к свитку, однако продираться сквозь пространные описания И Чжи явно не собирался. Одним движением он смял хрупкий бесценный свиток, стряхнул разлетевшуюся пыль с халата и вышел, позвав за собой архивариуса.

Какое-то время господин Ито не осмеливался шевельнуться. Только лишь когда шаги господина Тоя стихли, он смог пошевелиться.

В голове было пусто, а желудок завязался в узел. Господин Ито распахнул свой просторный халат над поясом и аккуратно уложил над животом все свитки, с которыми работал. Потом мелкими перебежками прокрался до выхода, убедился, что господин Той и архивариус, беседующие в большом зале с колоннами, предварявшими вход в архив, не увидят его, если он шмыгнет в боковую галерею, и сделал отчаянный рывок, стараясь ступать бесшумно. Нырнув в галерею, он прислонился к стене, вытер пот и потрусил к выходу из Шафранового Чертога.

Только достигнув дома господина Масо, господин Ито смог мыслить связно. И первым отчетливым чувством его был новый ужас: он осмелился украсть свитки из императорского архива! Потный, дрожащий и растерянный, господин Ито немедленно уединился, достал принадлежности для письма и принялся переписывать, поскольку не сомневался: гуль в образе господина Тоя ищет то же, что и он. И не найдя, заподозрит, что его опередили и начнет на него охоту, а узнать у архивариуса, кто приходил в архив за последнее время, проще простого. Таким образом, от скорости теперь зависела его жизнь

Наутро господин Ито, хлопая покрасневшими глазами, как обычно, поутру отправился в архив, однако пробыл там совсем недолго: ровно столько, чтобы вернуть свитки на место и покопаться для видимости. Когда он подошел, чтобы попрощаться с архивариусом, ему вдруг показалось, что что-то будто бы метнулось от него в тень. Охваченный дурными предчувствиями, господин Ито вернулся и, невзирая не протесты семьи господина Масо (после того, как он оказался щедрым гостем, мнение домочадцев о незваном госте в корне изменилось), переехал в неприметную гостиницу в портовой зоне, никому о ней не сказав.

И только после этого он написал госпоже И-Лэнь короткое письмо.

" Ваш ничтожный слуга закончил работу, – гласило оно, – Вам необходимо непременно посмотреть на нее. Нижайше прошу вас встретиться со мной вне стен Вашего дома. Не будут ли Вам интересны драгоценности, недавно поступившие в ювелирную лавку на углу портовой площади? Завтра утром я буду ждать Вас."

Отослав письмо с мальчишкой, господин Ито провел день за созданием еще одной копии – для доброй молодой госпожи, которой, как он теперь не сомневался, грозит пресерьезнейшая опасность. По мере того, как боязнь за собственную жизь слегка утихала, господин Ито все отчетливее осознавал тот факт, что Первый Министр империи – гуль!

Сколько еще их может оказаться среди высокопоставленных лиц? Что, если они подменят самого Господина Шафрана? От этой мысли господин Ито пришел в неописуемое волнение и снова вернулся к своим трактатам.

Он любовно разложил их согласно составленной им самим хронологии. Два отрывка – из " Легенд древних войн" и " О погребальных ритуалах и суевериях" упоминали о гулях совсем коротко и имели наиболее ранние датировки. Из них следовало, что гули за историю Срединной появлялись дважды и оба раза были связаны с какой-то темной ургашской магией. В последнем трактате также содержалось упоминание о том, что гуль явился " плодом преступной страсти князя к его жене-сестре", которую " князь в своей гордыне пожелал вернуть из мира мертвых, и был убит в горной пещере порожденным им злом". Красивая сказка, но совершенно не проясняющая природы вещей. Господин Ито отложил их.

Трактат " О гулях", написанный через сто пятьдесят лет после их последнего появления во времена императора Камму, был наиболее подробным. В нем после весьма длинных и путанных рассуждений о нарушении равновесия пяти элементов вследствие преобладания человеческих пороков говорилось, что изначально гули являлись и являются существами повсеместно распространенными. "Эти существа, будучи хоть и зловредными, но в целом не опасными, обитают на любом кладбище, питаясь по преимуществу соками души умерших людей, которые, как известно, не сразу удаляются от покинутого ими тела, а растворяются в оружающем вечносущем шу постепенно. Этот, обычный гуль невидим глазу, а для магического взора представляется чем-то вроде толстого червя или слизня в ладонь длины. Даже в местах, где гули кишат в изобилии, убить человека они не могут – лишь присосаться к нему и питаться его шу, что не причинит здоровому, неослабленному порчей или проклятием человеку особенного вреда, помимо приступов головной боли и дурного расположения. И то, гуль может обрести " хозяина" только среди тех живых, в доме которых кто-то недавно умер".

Однако совсем иначе дело обстояло с гулями, которые, будто моровое поветрие, принялись распространяться во времена императора Камму. Эти гули, говорилось в трактате, ненасытны и злобны, и встреча с ними грозит человеку незащищенному немедленным умерщвлением. Такой гуль, будучи по природе своей невидим, может убивать свою жертву молниеносно, но в этом случае не может принимать ее облика, а только высасывать, питаясь шу живого тела, и оттого становиться сильнее и смертоноснее. Однако в некоторых случаях гули, преследуя свои цели, могут какое-то время сдерживать свою ненасытную жажду, находясь рядом с выбранной жертвой, высасывая из нее силы потихоньку, а потом принимать ее обличье, да так, что отличить гуля не могут и близкие люди. " Однако по некоторым косвенным признакам все же можно отличить гуля " – сообщал уважаемый Чунь Йе, – " Для такого дела надо взять каплю чистой ртути, и капнуть гулю в глаз, тогда гуль уйдет, и никогда не вернется. Еще можно отогнать гуля последом черной собаки, ощенившейся на кладбище в полночь. Однако же способы эти не слишком надежны. Самым же простым будет дать гулю напиться – потому как гуль напиться не захочет, сколько ни уговаривай, и все вплеснет вон. А сделает так он потому, вода является для гулей враждебна, хотя и не разрушает их окончательно. Человек же суть существо влажное, в которое много жидкости входит и много выходит. И если проследить хорошо, и узнать, что ближний из твоего окружения человек не испражняется, не сморкается, не пьет и не имеет собственного запаха, испаряемого с потом, остерегись гуля и покинь тот дом немедленно, не убоясь прослыть непочтительным."

Откуда и почему они возникли, нигде не говорилось. В комментариях к " Хроникам Сынь" Лу Дуя (их-то и читал в свое время господин Ито) вскользь упоминалось, подтверждая другие источники, что гуль какое-то время находится рядом с выбранной жертвой, чтобы ее копировать, а потом принимает ее обличье. Однако, чтобы поддерживать свою форму, он может также просто убивать живые существа, высасывая из них жизненные соки и превращая в серый песок в мгновение ока.

В самих " Хрониках Сынь" весьма правдиво описывалось, как пятьсот лет назад, распространившись подобно смертоносному мору из Западной Гхор, гули расплодились настолько, что формировали целые войска. Эти несметные полчища гулей, " покрывшие равнины Хэйлун подобно тучам саранчи", опустошили окрестности и напали на столицу империи, будучи абсолютно неуязвимыми для стрел, мечей, катапульт и иных орудий. " Столь страшной опасности никогда не подвергался Трижды благословенный Шафрановый Чертог, – писал хронист, – Ибо были они везде, и проникали повсюду, и не оставляли за собой ни стариков, ни младенцев, ни даже коров в своей ненасытности." Однако при этом гули были полностью истреблены с помощью заклинаний Желтого Монаха придворным магом Жуй Дэмином в правление императора Камму " с его милостивого благословления".

Господину Ито удалось также отыскать все упоминания о Желтом Монахе и придворном маге Жуй Дэмине.

Желтый Монах был существо легендарное, многие сомневались в его существовании, однако его почитали и в империи, и в Ургахе, где о нем было сложено не менее двух десятков различных небылиц, в основном о случаях исцеления этим монахом неизлечимых больных. По этим весьма приукрашенным свидетельствам, Желтый Монах владел даром бессмертия, обладал способностью переноситься на огромные расстояния, убивать взглядом, воскрешать мертвых и прочая и прочая. Его именовали еще Я-Лунгом, Посланником Богов, наделенным их милостью даром исполнения всех желаний. Желтый Монах пожелал знаний, полезных человечеству, и желание это исполнилось. В якобы оставшихся после него секретных свитках, позднее затерявшихся или спрятанных, содержались лекарства от всех человеческих бед.

Поскольку он жил приблизительно в то же время, что и придворный маг Жуй Дэмин, можно было предположить, что составленные им свитки были в то время более доступны. Так или иначе, в " Хрониках Сынь" далее говорилось, что Жуй Дэмин использовал при изгнании гулей " бамбуковые свитки", когда огромное войско под предводительством гуля Ики Тэно подошло к столице и штурмовало ее. Гулей невозможно было убить, и со стен на них лили воду, однако наутро они снова шли на приступ. Жуй Дэмин, " прочтя звучным голосом свитки на чужом языке", вызвал своими заклинаниями страшных, летающих по воздуху чудовищ, которые вступили в битву с гулями. И потом (совершенно непонятная фраза!) Жуй Дэмин " отворил яшмовый поток своего сердца, отчего гули стали испаряться, вспыхивая вспышками ослепительного света. Всего за несколько мгновений поле, заполненное воинами, которых невозможно было убить, опустело, и на нем остались только груды оружия, сильно оплавленного, будто побывавшего в печи".

Господин Ито вернулся к этому отрывку и перечел его еще раз. Что бы это значило? Вряд ли придворный маг смог в буквальном смысле отворить кровь своего сердца и остаться в живых (что следовало из его дальнейшего жизнеописания). Ну почему древние хронисты предпочитали писать столь напыщенно и туманно!

Господин Ито обессиленно потер воспаленные глаза и вернулся к чтению. Его все больше интересовала дальнейшая судьба мага. " Куда потом исчез свиток с сочинениями?"

Император Камму плохо отплатил великому магу за избавление мира от столь страшной опасности. Через несколько лет великого мага по нелепому наговору о связи с женщиной из Шафранового Чертога подвергли самой ужасной из древних казней, – "одеванию в шафрановые одежды". Насколько помнил господин Ито, эта казнь заключалась в том, что с приговоренного заживо снимали кожу, а затем открытые раны натирали желтым перцем, причинявшим ни с чем не сравнимые мучения, в результате которых казнимый сам сдирал с костей собственную плоть, силясь освободиться от боли. За последние сто лет казнь эта не применялась (быть может, в отсутствие для нее повода), и господину Ито она казалась чем-то из области мифологического. Однако, если принимать все найденное им за правду, следовало сделать вывод, что Жуй Дэмин все же умер под пытками, вне зависимости от того, был он виновен в предъявленных ему кощунственных обвинениях или нет. Разъяренный император приказал спалить возведенную магом башню, которую сам же и повелел ему возвести для наблюдения за звездами. Правда, сообщал летописец, вокруг смерти Жуй Дэмина еще долго ходило множество разных слухов, в том числе о том, что он выжил, и бежал в Ургах, где далее след его затерялся. Погиб ли бесценный свиток в огне или все же Жуй Дэмину каким-то немыслимым чудом удалось спастись – и спасти его? Может ли он находиться в Ургахе?

Это единственное давало бы некоторую надежду… Юэ! Господина Ито озарило. Отложив все дела, он достал чистый лист и сел писать письмо сыну.

Ы-ни стояла чуть позади трона императора и смотрела как, согласно дворцовому этикету, за четыре шага опустившись на колени, ползет по Тронному залу господин Той.

Ей было страшно. Сказать по правде, она совсем не ожидала здесь оказаться. Однако три дня назад император посетил с визитом свою возлюбленную матушку, которая, выразив сожаление о не проходящей скорби своего сына по " потерянной возлюбленной", предположила, что, возможно, общение (о, всего только общение!) с другой женщиной, столь же умной и прекрасной, может облегчить ему боль утраты. Императрица, конечно, имела в виду И-Лэнь, свою Первую фрейлину, – с некоторых пор она почему-то принимала в ней большое участие. Однако император только равнодушно пожал плечами:

– Почему бы не попытаться? Если она мне надоест, я всегда смогу вернуть ее.

Императрица уже раскрыла рот, чтобы назвать, по ее мнению, подходящую кандидатку, как вдруг император резко отвернулся от нее, вытянул руку и ткнул в Ы-ни, по обычаю скромно сидевшую на пятках с самого края ряда из фрейлин.

– Подойдет, скажем…вот эта. Мне все равно, но я хочу выбирать сам. Не сомневаясь, впрочем, матушка, что тобой руководят только самые нежные материнские чувства.

Ы-ни была готова поклясться, что Шуань-Ю ехидно улыбается. Лицо императрицы-матери досадливо сморщилось, но тут старая интриганка попалась в собственную ловушку и возразить не могла. Онемевшая, растерянная, Ы-ни теперь понятия не имела, как себя повести. Поблагодарить? Поклониться?

Она ограничилась низким придворным поклоном. И вот уже третий день всюду таскается за императором, который даже еще ни разу не обратился к ней! Но и не отослал.

" Тебе стоит всего лишь захотеть…" – сказал тогда Гань Хэ, ее муж. Как ему это удалось? Выбор императора (Ы-ни не сомневалась) был совершенно случайным. И тем не менее… Может быть, он владеет особым видом магии, которая позволяет желаниям исполняться? Надо будет спросить у него…

– Что у тебя? – холодно спросил император у господина Тоя.

Ы-ни показалось, что в ее любовнике что-то неуловимо и бесповоротно изменилось. Их связь оборвалась необъяснимо и внезапно, и Ы-ни даже какое-то время чувствовала, что ей его не хватает. Что и говорить, господин Той был умным мужчиной и был без памяти влюблен в нее. Сейчас же он смотрел словно бы сквозь нее и его лицо, его тело было абсолютно бесстрастным. Странно, раньше она всегда видела эти мелкие знаки, которые много говорят понимающему глазу, невзирая на то, что мужчины обычно хотят скрыть. Но теперь… теперь она не сомневалась в том, что господин Той внезапно и необъяснимо охладел к ней. Почему? Ы-ни поджала губки. Она не привыкла терять поклонников, тем более таких важных людей.

Интересно, а если она пожелает сделаться императрицей, исполнит ли ее муж это маленькое женское желание, учитывая, что сам он, – увы! – не в состоянии оценить женскую прелесть? Ы-ни чуть не хихикнула, краем уха слушая пространную речь господина Тоя о положении дел в провинциях. Из всех новостей только одна заинтересовала ее: в провинции Нижний Утун хозяйничает хорошо организованная банда разбойников. Стоит сообщить отцу, что дела его провинции обсуждались на приеме у императора.

Император отпустил господина Тоя, не дослушав, затем пожелал остаться один, отпустив свиту. И ее.

Ы-ни, немного поразмышляв, стоит ли ей навестить мать или нет, отправилась все же домой. От утреннего приема почему-то остался саднящий, неприятный осадок. Господин Той казался ей совсем другим человеком, – не живым, теплым, умеющим сочно смеяться и, – о, как целовать! Стоящий перед ней сегодня человек казался неспособным на это, как могильный камень. Быть может, у него случилось горе? Ы-ни слышала душераздирающую историю о том, что обе жены господина Тоя совсем недавно умерли одна за другой, а племянница, Первая фрейлина, вместо того, чтобы поддержать дядю в горе, покинула его дом, будучи призвана неотлучно находиться при императрице. По всему двору шептались о странном капризе императрицы-матери, которая теперь не желала видеть в своих покоях никого, кроме И-Лэнь. Что за странные дела объединяют их?

Дорога до дома была длинной и скучной. В столицу пришла первая жара, мгновенно пропитавшая город запахом пыли и гнилья, которые невозможно было заглушить, даже насквозь пропитывая ткань носилок благовониями.

Судья, против обыкновения, был дома. Последнее время это случалось нечасто, – или, наоборот, к нему домой приходили разные странные люди, видеться с которыми ей не позволялось. Гань Хэ проводил с ними время до глубокой ночи, а Ы-ни тщетно вслушивалась в темноту, силясь уловить обрывки разговоров. По всему выходило, что ее муж что-то замышляет, и намерен держать ее в неведении. Это раздражало. Поэтому Ы-ни решилась сама навестить его на его половине, предварительно благоразумно предупредив.

Иногда ее жизнь ей самой казалась очень, очень странной. Как будто неживой, думала Ы-ни, с должным изяществом следуя в кабинет мужа. Слуги в их доме были молчаливы, скрытны и тихи. Приставленная к ней служанка всегда смотрела как-то не покорно, а жадно, вселяя смутное беспокойство. Госпожу У-цы ее муж решительно не привечал, и Ы-ни чувствовала себя иногда так, будто находится одна в этом огромном доме, заполненном свистящими шорохами, словно змеиное гнездо.

От этого сравнения ее передернуло, и она решительней нацепила на лицо улыбку, встречая холодный изучающий взгляд Гань Хэ.

Ы-ни решила сразу перейти в наступление, чтоы разрешить мучивший ее вопрос.

– Как вам это удалось? – спросила она с порога.

К ее удивлению, Гань Хэ не стал увиливать от товета, а улыбнулся своей странной улыбкой.

– Моя дорогая жена, я не бросаю слов на ветер. Высказанное тобой желание мне удалось исполнить. Каким же образом, может показаться слишком неинтересным.

– Но я хочу знать! – настаивала Ы-ни.

В глазах Гань Хэ промелькнуло что-то, похожее на беспокойство.

– Тогда, конечно, – не особенно охотно сказал он, – Есть такая разновидность магии, которая неподвластна никому, кроме самих богов. Иногда она дает дар исполнения желаний.

– Правда? – щеки Ы-ни слегка порозовели, – И вы владеете таким даром?

– Ну, можно сказать и так, – усмехнулся Гань Хэ.

– Но это же так чудесно! – воскликнула Ы-ни, – И, конечно, с помощью этой магии вы в последнее время добились столь многого! Как бы я хотела обладать им!

Лицо Гань Хэ неожиданно превратилась в маску.

– Со своими желаниями следует быть осторожными, моя госпожа, – холодно сказал он.

– О да, – легкомысленно пропела Ы-ни,улыбаясь, – Ваши слова истинны – но так скучны. Иногда же хочется, чтобы все случилось одним волшебным мановением!

– Так, к сожалению, не происходит, – сухо сказал Гань Хэ.

– И что же, – продолжала, размечтавшись, Ы-ни, – Этот ваш дар мог бы сделать вас, к примеру… императором?

Гань Хэ пиподнял одну бровь.

– Не означает ли это, что госпожа хотела бы сделаться императрицей?

Ы-ни звонко рассмеялась.

– Конечно, хотела бы. Какая женщина в Срединной не мечтает об этом. Ну так что?

– Возможно… – тонкие губы Гань Хэ сложились в странную гримасу, лицо будто подернулось рябью.

" Он что, серьезно?" – Ы-ни даже удивилась, – " Этого же просто не может случиться. Хотя…хотя я ведь каким-то образом попала туда…"

– Все требует усилий, моя дорогая жена, – теперь Гань Хэ смотрел на нее холодно,сосредоточенно, – Мне нужно, чтобы ты кое-что сделала для меня. Твое недавнее назначение… открывает новые горизонты.

Ы-ни чуть поморщилась. Разговор только начинал становиться интересным!

– И что же это? – она постаралась улыбнуться как можно безмятежней.

– Шуань-Ю последнее время все время отказывает господину Тою в аудиенции. Не без влияния господина Цао, который составляет расписание ауденций императора – медленно проговорил Гань Хэ, – Однако мне и господину Тою нужно… поговорить с ним по одному чрезвычайно важному государственному делу. И так же чрезвычайно важно, чтобы наша аудиенция вышла приватной. У императора всегда имеется копия свитка с перечнем аудиенций, которую составляет ему господин Цао. Не могла бы ты…сообщить мне, какие у императора намечены дела в ближайшие несколько дней. Я уверен, что тогда мы сможем выбрать момент, чтобы… обойти возникающие препятствия…

– Я не уверена…- пробормотала Ы-ни,чувствуя, что ей становится страшно. Все эти непонятные, опасные интиги вокруг нее, засасывающие,лишающие воли, словно бездонное холодное болото, медленно и неумолимо тянущие на глубину…

– У тебя обязательно получится, – Гань Хэ изобразил в воздухе ободряющий жест, – Я не сомневаюсь.

" А если об этом станет известно? Не ждет ли меня участь моей предшественницы, скорее всего, также вынужденной шпионить в пользу своей семьи? – подумала вдруг Ы-ни, и ее вдруг охватила жалость к малознакомой ей девушке. Место у трона Шуань-Ю оказалось вовсе не тем сверкающим видением, что представлялось ей так недавно.

" На самом деле я хочу, чтобы Юэ вернулся, – вдруг подумала она с отчаянием, и ее охватила горячая, томительная печаль, – О да, я хочу, чтобы Юэ вернулся! Хочу этого так страстно, так ослепительно, как еще ничего не желала. Хочу, чтобы он оказался рядом и взял мои руки в свои. Хочу посмотреть в его глаза, – ясные и спокойные, в которых нет никакого двойного дна, никакого яда. Хочу, чтобы он любил меня. Потому то я люблю его. Все еще. Всегда. Это, верно, то, что еще осталось во мне человеческого."

Господина Цао было очень сложно удивить. За свою долгую жизнь при двух императорах господин Цао узнал о человеческой натуре все (или почти все), и привык к тому, что его предположения о людях, их поступках и устремлениях почти всегда оказывались верными. Однако как тут было не удивиться, когда на его пороге без предупреждения появилась Госпожа Хризантем собственной персоной, даже не сделав вид, что не желала застать его врасплох? Шелестя своими темно-пурпуровыми одеждами, императрица просто отодвинула сухонькой ручкой ошалевшего евнуха у дверей, и предстала перед глазами Цао, в этот момент озадаченно ковырявшего особенно неприятный гнойник на шее, в опасной близости от жилы. Гнойник беспокоил его давно, и болел, а примочки из " девяти сокровищ", которые обычно применяли для лечения гнойных ран, почему-то не помогали.

Увидев Жань Э, Цао слегка смутился (и это тоже было для него весьма забытым чувством). Несколько суетливо он поднял свое грузное тело из кресла и принялся шумно и фальшиво выражать свой восторг по случаю посещения августейшей повелительницы. Однако в его мыслях царил полный разброд.

Он и императрица-мать всегда были заклятыми врагами в борьбе за влияние на императора. Однако последние лет десять, понимая, что ей не удается убрать с придворной сцены назойливого евнуха, Госпожа Хризантем предпочитала его вовсе не замечать, иногда демонстративно делая брезгливые жесты в его сторону. Господин Цао предпочитал всегда сохранять почтительность и некоторое обиженное недоумение: ах, я так стараюсь, за что же?…

В данный момент императрица смотрела на него в упор, отбросив все ужимки. В ее взгляде было нечто такое, что Цао сразу сел прямо.

Жань Э посидела какое-то время, потом сладко улыбнулась:

– Я хочу пить. Не прикажешь ли подать напитки?

Цао, силясь удержать разбегающиеся мысли, хлопнул в ладони и послал молоденького служку за охлажденным соком, – последнее время уже становилось жарко. Все, что ему приходило в голову, – что Госпожа Хризантем попытается его отравить. Потому, едва принесли поднос, он, нарушая все приличия, первый взял с него пиалу с абрикосовым льдом, улыбнулся императрице и жадно отпил:

– Прошу простить старика. Жажда замучила.

Жань Э невозмутимо взяла вторую пиалу и отпила. На ее лице почему-то появилось облегчение… и решимость.

– Тебе известно что-нибудь о гулях, Цао? – неожиданно спросила она.

Господин Цао удивился во второй раз. Конечно, его осведомители собирали немало из гулявших последнее время по империи слухов, и даже разбирали пару непонятных случаев. Правда, расследование ничем не кончилось. Обычное дело – исчез один из его лазутчиков. Сбежал, поди, – после того как заснул и по нерадивости упустил того, за кем ему было поручено следить. Господин Цао славился тем, что некоторых нерадивых лазутчиков собственноручно оскопил. За плохую службу.

– Кое-что, – осторожно ответил он. Глупая старуха, – ей, верно, наболтал эту чушь кто-то из фрейлин.

– У меня есть свидетели, готовые подтвердить, что наш первый министр, господин Той, – гуль. Надеюсь, ты изучал историю, Цао? Пятьсот лет назад гули были по-настоящему опасны для существования династии – сказала Жань Э, буравя его пристальным взглядом. Ее парадное облачение пяти цветов, обильно украшенное золотой нитью и сердоликами, просто-таки слепило глаза, мешая ему следить за выражением ее лица.

Цао, естественно, изучал историю, и весьма тщательно, подчерпнув оттуда не одну блестящую идею, позволявшую ему столь долго удерживаться у трона. Однако, по его мнению, гули были выдумкой летописца, скорее всего написавшего свой трактат в одном из монастырей, где почитали Желтого Монаха.

– Кроме того, по моим личным наблюдениям, военный министр Жэнь Гуй также… ведет себя весьма подозрительно, – добавила Жань Э.

Да уж. После неожиданного падения обеих Гхор следовало бы ожидать, что министр немедленно использует открывающиеся возможности, (а как же, планы победоносных компаний, набор войск, дислокации, – это все прекрасная возможность доказать императору свою востребованность на высоком посту!). Однако Жень Гуй, против всякого здравого смысла, тянул и тянул. Шуань-Ю даже несколько раз спрашивал, так что же с Гхор, однако тот ограничивался какими-то невнятными оговорками. Совсем на него непохоже, – что правда, то правда, Цао и сам заметил.

– Господин Той? Этого не может быть! – воскликнул Цао, однако мысленно он уже охватывал складывающуюся картину: упорные слухи среди населения, несколько таинственных исчезновений людей, несколько взлетов неожиданных людей, – таких, например, как этот рыбоглазый судья. Внезапный разрыв господина Тоя с его любовницей. Смерть, – одна за другой, – обеих его жен. До непристойности поспешные и скрытные похороны. Нелепое назначение девчонки. Странное поведение военного министра. И – да, совершенно изменившееся выражение глаз господина Тоя. Раньше он, Цао, всегда мог легко читать по ним, что на самом деле чувствует господин Первый Министр. Последние несколько встреч в его глазах, казалось, опустились две чугунные заслонки. Цао, признаться, решил, что стареет и теряет свою обычную наблюдательность…

– Я предполагаю, что в скором времени из императорского архива исчезнут все сведения о гулях, если это уже не так – продолжала Жань Э, – Потому я принесла тебе копию тех, которыми пользовалась сама. – с этими словами она протянула ему толстую тубу с бумагами, – Ах да, и можешь спросить архивариуса: господин Той там недавно появлялся с весьма любопытным запросом.

История была настолько дикой, что мозг Цао оказывался верить ей. Его смущало только одно: Жань Э всегда поддерживала партию Феникса. С чего бы ей теперь приходить к нему, его извечному врагу, с этой детской небылицей, и наговаривать на своего многолетнего протеже?

– Предположим, то, что ты говоришь, правда, – медленно сказал Цао, – Что дальше?

Императрица вытащила из складок одежды маленький амулетик.

– Тогда это тебе. Не бойся, он не отравлен, – она показала точно такой же, свисавший с ее дряблой шеи, – Ты – мой враг, Цао, и теперь слишком поздно что-то менять. Но ты все же человек. И по-своему верен моему сыну.

– Откуда тебе знать? – усмехнулся. Цао.

Вместо ответа императрица чуть приподняла свою чашку.

– Гули не пьют, Цао, – мягко отвечала она, – И, уж, прости, не пахнут.

Цао почувствовал себя так, что вот-вот покраснеет. Однако слова были сказаны не из желания оскорбить, – он безошибочно уловил это. Между ними все было сказано, много лет назад. Они могли говорить без обиняков.

– Это и вправду защищает? Ты хочешь, чтобы я дал его Шуань-Ю? – спросил он.

– Тебе он поверит, – пожала плечами императрица, – А меня обзовет полоумной старухой.

Это польстило Цао, – даже больше, чем следовало, и неприятный осадок от ее предыдущих слов рассеялся Потому что в голосе Жань Э не было ничего, кроме усталости. Никакого намека на лесть. Похоже, она была искренней (а это поднимало стоимость сказанного очень намного).

– Сделай это, Цао, – сказала императрица, поднимаясь, – Это первый и единственный раз за двадцать лет, когда я тебя о чем-то прошу.

Она и вправду верит во все это. Он увидел на ее лице отпечаток страха, – глубоко спрятанный за всеми этими белилами, за бесстрастной маской. Он знал ее достаточно хорошо, чтобы самому испугаться.

Когда она покинула его, Цао решительно приказал его не беспокоить ни под каким видом, и довольно долгое время провел за изучением свитков. Встал, не заметив, что между бровями залегла и никак не желает разгладиться глубочайшая складка.

Следом он вызвал архивариуса и приказал доставить ему оригиналы всех прочитанных им отрывков. Провел до заката в ожидании.

Архивариус лепетал что-то несусветное, когда его доставили в небольшую комнатку, скрытую за резными панелями прямо за спиной кабинета Цао. Комнатка не имела окон и была обита толстым слоем шелка-сырца, так что крики из нее не были слышны даже в кабинете Цао.

Первые два пальца архивариус клялся, что не знает ничего. Еще три истошно визжал, что ему пришлось допустить в архивы человека по приказу Жань Э, и это он уничтожил все заказанные господином Цао документы. После того, как у господина архивариуса вытек один глаз и раскаленное острие почти прижалось ко второму, он, наконец, произнес имя господина Тоя и сумму, за которую сам согласился найти и уничтожить все бумаги. Все подлинные свитки, некоторым из которых было более семисот лет. Цао задумался.

Больше архивариус ничего не сказал. Должно быть, у него было слабое сердце, так как он умер, не дожив даже до третьей ступени " бамбуковой змеи". Жаль.

Господин Цао, выйдя, сменил одежды, и осведомился, как провел день император. То, что император неожиданно согласился принять господина Тоя, и, – что удивительно, – этого мелкого пакостника Гань Хэ, – сначала удивило его, но потом он вдруг вспомнил смазливую девочку, последнее время скромно стоявшую за троном императора, и встревожился. Однако стояла глубокая ночь, а он чувствовал себя уставшим.

Стоило отложить наутро такие важные дела.

Утром, против обыкновения, император не послал за ним, и Цао, начиная тревожиться все сильнее, отправился к нему сам. Он шел насколько быстро, что слегка запыхался, достигнув покоев Господина Шафрана, и пот обильно стекал у него по спине. Стражники у дверей давно были им куплены, и пропустили его без звука.

Шуань Ю казался вялым и сонным. Он лежал на своей огромной постели под балдахином, морщил лицо от падающего в комнату через широкие окна света. Голос его был глухим. Цао весьма неприличной скороговоркой выложил императору все, что узнал и чему был свидетелем. Он умолял императора немедленно отправить в дом Яншао лучшие " зубы дракона", чтобы немедленно избавиться от страшной опасности, нависшей над империей и над драгоценной особой Шафранового Господина. Шуань-Ю слушал, зевая.

– Ты совсем спятил, Цао, – равнодушно сказал он, опуская с постели босые ноги на пушистый белый ковер из шкуры огромного зверя с далекого севера, – Если хочешь избавиться от Первого Министра, придумай историю поубедительней.

– Мой господин, – Цао хорошо улавливал интонации, и понял, что потерпел поражение, – Примите хотя бы это. – он протянул императору амулет.

– Забавно, – император посмотрел на неказистую игрушку в пухлой ладони, однако брать не стал. Губы его брезгливо сморщились. – Не знал, что ты суеверен, как глупая старуха. Убери это.

Цао поднял глаза на императора. Его пробрал зимний холод. Он торопливо пробормотал извинения и попятился к двери, лихорадочно размышляя, успеет ли до вечера завершить все свои дела, – или ему следует бежать из дворца в чем есть. Потому что глаза Шафранового Господина не были глазами, которые он так хорошо знал.

Шуань Ю улыбнулся незнакомой холодной улыбкой, невозмутимо разрезая персик (они поспевали намного раньше своего срока в императорских оранжереях). Несколько капель сладкого сока попали ему на халат, когда он, нечеловечески сильным и быстрым движением метнул инкрустированный кинжал в лоб склонившегося в поклоне господина Цао, – ту единственную точку, где лобную кость можно пробить одним ударом. Господин Цао умер мгновенно, не издав ни звука.

Крови из раны вытекло совсем немного. Шуань Ю какое-то время задумчиво смотрел на труп.

– Жаль, – прошипел император на нечеловеческом языке, – что от стали нет амулетов…

. Он оставил труп лежать на ковре, и хлопнул в ладони. Жажда уже томила его.