"Цапля ловит рыбу" - читать интересную книгу автора (Словин Леонид)ГЛАВА ТРЕТЬЯ Плюс со знаком минусВ Ухте стояло морозное утро. Денисов приехал в куртке, продрог. У трапа, пока пассажиры покидали самолет, чтобы всем вместе следовать через летное поле, озяб окончательно. — Товарищ Денисов из Москвы, — объявило радио, — вас просят подойти к справочной… Встречающих было двое, оба в гражданском. Главной приметой их была неприметность. Денисов сразу узнал своих, хотя они и держались до последней минуты поодаль. Денисов и сам играл в эти игры. Коллеги также быстро «просчитали» Денисова. — Барчук, начальник отделения розыска. — Шахов, старший опер. — Денисов. — Мы тут кое-что прихватили… — Вблизи начальник розыска выглядел моложе своего подчиненного, державшего в руке короткий, с искусственным воротником полушубок. — Примерить лучше прямо сейчас… — Барчук избежал официального «вы» и принятого между оперативными работниками «ты». Денисов сбросил куртку, с ходу сунул руку в меховушку. — Как? — Совсем другое дело, можно ехать. — Я рад. В машине Барчук объяснил: — Жена Сабира… — Начальник розыска называл актера как человек, хорошо с ним знакомый, — Овчинникова. После развода вернула свою фамилию, живет в Сосногорске… — Вы не из Ухты? — Сосногорский уголовный розыск. Раньше это тоже была Ухта, потом отсоединились. — Далеко отсюда? — Пустяки. Сорок километров. Дорога хорошая… Водитель-милиционер резко, с места, взял старт. — …Насколько все это серьезно с Сабиром? — Барчук сел рядом с Денисовым на второе сиденье; впереди, с шофером, устроился Шахов. — Пока полная загадка для всех, кроме, как мне кажется, режиссера… Впечатление такое: вышел позвонить и не вернулся. Так, с книгой, которую читал по дороге, и исчез. — А что режиссер? — Забил тревогу в первые же часы. — Странно. Денисов вспомнил тетрадь с выдранными листами, обнаруженную в купе Жанзакова, конверт без адреса, заклеенный, потом вновь распечатанный; ничего не сказал. «Это мои трудности…» — Деньги с ним были? — Сейчас проверяют. — Если были — все может обернуться другим. На месте виднее… — Барчук дал понять, что гость может приступить к вопросам, из-за которых прибыл. — Жанзаков бывал здесь? — Денисов придвинулся, чтобы лучше видеть лицо собеседника. — Сабир? В год по нескольку раз! Это было неожиданностью. — Даже так?! — Иа-за дочери. — Любит? — Не то слово. Обожает! Девчонка делает с ним что хочет. Скажет — «Останься!», он, мне кажется, останется. — Сколько ей? — Во втором классе. Еще в музыкальную ходит. В Сосногорске гостиниц нет, а музыкальных целых две. — Сабир и из-за жены приезжает… — Старший оперуполномоченный обернулся. Он оказался немолодым, рыжеватым, крупный лоб блестел, как в жару. — Хотя она и бывшая. Смекаешь? Денисов кивнул. — Она работает? — В леспромхозе «Сосногорский» экономистом. — Училась в Москве? — В Ленинграде, в Лесотехнической академии. — Мне придется ее допросить. — Она, наверное, уже ждет, я предупредил. Шахов говорил чисто, но в разговоре словно пользовался другими лицевыми мышцами, как бывает, когда говорят на чужом языке. «Местный… — Денисов с интересом взглянул на него. — Из народа коми…» Города он не увидел. Дома как-то сразу расступились, теперь вокруг было только белесое небо и белый, застрявший наполовину в снегу лес. На больших скоростях по дороге навстречу проносились машины. Тайга… — Настоящая тайга километров за пятнадцать отсюда… — Словно уловив короткую внезапную мысль гостя, сказал Шахов. Добавил жестко: — Мы называем ее «парма»! Хорошие места. Если бы мне, к примеру, предложили в Москве квартиру на Арбате или в Крылатском, я бы все равно не уехал. — Овчинникова была этой зимой в Москве? — Шахов кивнул: Была. Очень недолго. Один или два дня. С отчетом. — Встречалась с Жанзаковым? — Этого не знаю. — А позавчера? Ее видели в Сосногорске? — Понимаю, — старший опер отер вспотевший лоб платком. — Может, для кого-то это и сгодится как версия… Но мы-то знаем, — он показал на Барчука. — Сабиру от жены ничего не грозило. Она — другой человек. Поговоришь — убедишься… — Шахов первый раз перешел на «ты». — Жанзаков раньше здесь жил? — Сейчас расскажу их историю… — Начальник розыска перехватил инициативу. — Они окончили школу в Сосновке. Тут рядом. Поженились. У Зинаиды тогда еще жили родители, вообще-то она коренная москвичка, дочь бывших высланных. Родители Сабира еще раньше отсюда уехали, после реабилитации. Отец его работал в 258-м строительно-монтажном поезде управления Печерстрой, потом с остальными детьми подался в Душанбе. Когда Сабир закончил ВГИК, начал работать, он несколько лет еще ездил сюда. Потом повстречался с другой. Короче, не вернулся… — Овчинникова живет одна? Я не имею в виду дочь. — Одна. — Жанзаков помогает? — Думаю, да, — Шахов обернулся. — У Зинаиды Андреевны дубленка, и у девочки шубка. Скорее всего Сабир и привез. — Где он обычно останавливается? — В общежитии ПМК, куда мы едем. Иногда у жены. — Там квартира? — Частный дом. Зимой в этот раз он у нее останавливался… — Старший опер, как и положено, был более осведомлен. — Быстро приехал и быстро уехал… Я его и не видел. — Что-нибудь с дочерью? — Сама болела. Зинаида. — Серьезное? — На нервной почве. В детстве не получила необходимого. Авитаминоз, вегетативная дистония. Сейчас это у многих. Денисов подумал: «Обе отлучки актера во время съемок, о которых рассказывал режиссер, могут быть связаны не с родителями Жанзакова в Душанбе, а с его бывшей женой в Сосногорске…» — Когда Жанзаков приезжал в последний раз? В феврале? — В феврале. Он не ошибся. — Приезжает обычно один? — Один, но и с друзьями бывал тоже. — Барчук закурил. — Кроме семьи, он посещает кого-нибудь еще в Сосногорске? — А как же? У него здесь полно друзей, однокашников! В Ухте! И у нас в отделе. Мне пластмассовые наручники привез… — Когда из Малайзии приехал… — вставил Шахов. — Из Вьетнама. Еще фокус показал… — Начальник розыска достал спичечный коробок, укрепил на ладони. — Он ставит его вот так на край стола. Отходит. И вытянутой рукой, но не касаясь коробка, опрокидывает… «Когда-нибудь, — сказал, — буду стоять далеко от стола и только чуть двину пальцами… Отдам мысленный приказ — и он упадет!» У нас все отделение несколько дней пробовало повторить. Никому не удалось. Разговор утратил остроту. — Подъезжаем, — Шахов кивнул на дорогу. Впереди показались прокопченные трубы, снег вокруг тоже был густо покрыт копотью. — Наш газоперерабатывающий. Переработка нестабильного газового конденсата. Попросту: сажевый завод, продукция на пятнадцать стран… За заводом и по сторонам тянулся холодный низменный край, отороченный по горизонту невысоким лесом; остроконечные верхушки елей неброской строчкой чертили границы узора. — А может, Жанзаков, все же, по какой-то причине приехал в Сосногорск? — спросил Денисов. — Девочка дома? — В школе! Я узнавал… — Барчук погасил сигарету. — Конечно, Сабир человек непредсказуемый… Все может быть. Пока идет разговор с Овчинниковой, мы постараемся снова все проверить. И тогда скажем точно: в Сосногорске Сабир или нет… Женщина в кресле, ссутулившись, что-то быстро записывала в толстую тетрадь. Увидев Денисова, сразу убрала записи. — Вы из Москвы? — Голос оказался глуховатым, простуженным. — Овчинникова. Жена Сабира Жанзакова, — у нее чуточку перехватило горло. Она тут же добавила: — Бывшая. На ней была натуральная рыжеватого цвета дубленка, валенки, но внимание Денисова привлекло другое — на столике, рядом с креслом, он увидел связанные, как носки, теплые, из грубой шерсти варежки. «Это она! Приходила к поезду „Таджикфильма“ в Москве, разговаривала со скуластой гримершей…» — Денисов, оперуполномоченный. Вы уже знаете? — Сабир пропал, — глаза ее, маленькие, сухие, следили за Денисовым. — Это правда? — Да. — Но, видимо, не вся. Из-за этого вы не прилетели бы в Сосногорск! — Где мы можем переговорить? Я должен записать. Общежитие было маленьким, на несколько комнат, удачно спланированное: все двери располагались словно по периметру правильного квадрата, в центре квадрата виднелись раковины умывальников. Был предобеденный час, комнаты пустовали. — Давайте хотя бы сюда, — она пошла впереди. В угловой комнате стоял телевизор, несколько кресел, — она предназначалась для отдыха, рядом была кухня. Денисов увидел электроплитку, холодильник. — Я поставила чай. — Овчинникова оказалась скорой на ногу. Через минуту она уже вернулась с чашками. — Вы сегодня уедете? — Да, но до этого я должен еще кое с кем встретиться в Ухте. — Мы, наверное, приедем провожать. Хочу, чтобы Люда увидела вас. — Дочь? — При возможности очень важно напоминать ей, что отец существует. Я поняла это. Знакомить с друзьями Сабира, показывать фотографии, вещи. Тогда ребенок не чувствует себя брошенным. — Девочка тоскует? — Она ничего еще не понимает. Сабир позволяет ей делать с собой все, что она захочет. — Овчинникова повторила слова начальника розыска. — Живете вдвоем? — Втроем. Еще старуха — девяносто лет. Дочь выставила, вот и перебивается с нами. — Чужая? — Абсолютно! А дочь родная на соседней улице! Свой дом! И смех, и грех! — Жанзаков бывает в Сосногорске? — Когда я болею. Он тогда сам не свой. Может, считает себя виноватым. Трудно объяснить. Говорит, все валится из рук. Я это чувствую. Показывает разным специалистам… Один раз профессора привез, чуть ли не академика. Потом знахаря… — Она заговорила отрывочно. — В то же время, пока здоровье… Такие дни! Их так мало! Мне кажется: у меня на лбу написано «Сабир» — и все видят… Не хочет сделать человека счастливым… Овчинникова вышла. Заваривала чай она чуть дольше, чем требовалось, когда вернулась — глаза были сухи. — Сабир физически очень сильный человек, — она разлила чай. — Но духом слаб. Я — маленькая женщина — много раз сильнее его. Он это знает. Как и то, что со мной он становится крепче, независимее. И получается, замкнутый круг. Я поднимаю его, и он уходит. Тереза фактически не стала его другом! Это — как свидетельство успеха! Как награда, которой он добивался. Визитная карточка. Странно, но я даже не ревную. Она старше меня. Это как в его любимом фильме: мальчик-боксер влюбился в дочь спортивного босса… Вам говорили? — Да. Кстати, почему «Восьмой раунд»? — В этом раунде он переломил судьбу… Чушь! Вы видели Терезу? — Нет. — Интересная женщина. Но не для Сабира. Он простоват, однолинеен. Тереза — женщина другого уклада, привычек. Когда она с мужем жила в Африке, им полагался бой. К ним наезжали журналисты и дипломаты, и не только наши. Сабир сам мне рассказывал. Теперь он превратился в боя, но ему это доставляет одну лишь радость. — Друзья у него есть? — Раньше было так: с кем общается — тот и друг. Мог привести домой, оставить ночевать. «Ты накорми его, Малыш!» — сам мог уехать. У него не было ни тайн, ни зависти, ни ревности. Сейчас все эти люди считаются его друзьями только по инерции. — А враги? — Врагов практически тоже нет. Но он их легко заводит. Как друзей. — Женщины? Много приятельниц, но от них, по-моему, стал уставать. С Терезой он больше думает об успехе. О больших ролях в кино. Самбисты, десантники… Это в прошлом. Тереза ввела его в свой круг. Сейчас он делает свою жизненную карьеру. Рисунок взаимоотношений внутри пресловутого треугольника прояснился. Овчинникова поспешила дополнить: — Не подумайте. У него своя жизнь. Я ему никогда не мешала, я ему друг. Их любовь начиналась у меня на глазах. — Он звонит вам? — Иногда в день по нескольку раз. Телефонистки удивляются. Бывает, из-за границы. Из Ханоя, из Кельна! — О чем говорите? — Ни о чем. «Как ты? Как девочка? Дай ей трубку…» — По-вашему, его сейчас нет в Ухте? — Я бы вам сказала. — Вы виделись в Москве? — В этом году? Нет. С утра до позднего вечера заседали… На второй день перед работой заехала на станцию, где у них съемки, Сабира не было. Так и уехала. — Где, по-вашему, он может быть сейчас? — С Терезой его нет? Даже не представляю. — Он снял деньги со счета. Может, речь идет о какой-то покупке? Машины, например. Не говорил вам? — Сабир не водит машину. Мне он вообще ничего не говорил. — Переписываетесь? — Нет. Только дочь. С его матерью. Иногда Сабир ей отвечает. — Помогает материально? — У нас всего хватает. На алименты я не подавала. — Расскажите о его последнем приезде в Сосногорск. Своей просьбой Денисов словно подвел итог. Она подняла глаза. Лицо было приятным, хотя и невыразительным. Внешнее словно постаралось перечеркнуть чистое и глубокое внутреннее. — В феврале, седьмого. Мы с дочерью встречали его в Ухте, в аэропорту. Две недели перед этим я была на больничке. Похудела. Врачи не знали, что делать. Прилетел не один. Привез старика знахаря. В халате, с колокольчиком на шее. Хотел, чтобы он меня посмотрел. — Знахарь? — Сабир называл его «табибом». Можно истолковать как лекарь или ученый. Я отказалась. Сразу и наотрез. Сабир расстроился, но старик сказал: «Если человек не верит, лучше не надо». Из аэропорта поехали на такси к нам, в Сосногорск. — Все четверо? — Впятером. С табибом была его мать — старуха лет восьмидесяти. Слепая. Он нигде ее не оставляет. — Потом? — Сабир привез и лекарство. Ампулы для инъекций. Они мне всегда помогали. Вечером начала курс лечения, назавтра мне уже было лучше. Сабир тоже влияет на меня благотворно, вообще мы друг на друга… — она не закончила. — Какое впечатление он произвел на вас в этот приезд? — Тяжелое. Я даже сказала: «Ты — как пес, побитый, безудачный…» Он засмеялся, попросил, чтобы я записала ему. Он нуждался в поддержке не меньше, чем я. — Вы пишете стихи? — Так, иногда. Денисов достал блокнот, нашел переписанное в купе у Жанзакова четверостишье: «Забудь судьбу мою, забудь, и, если встретишь ты другую, ей не дари любовь такую, какую я должна вернуть…» — Ваши? — Да. Мы раньше часто писали друг другу, выписывали из книг. — У вас есть что-нибудь? — Из того, что записал Сабир? — Да. За последнее время. Она поискала в сумке, потом подала сложенный вчетверо листок. Денисов прочитал: Денисов подумал: «Как у многих, недостатки Жанзакова — продолжение его достоинств: нежелания причинить боль близким, доброта…» Пока он не видел ни объяснений причин исчезновения актера, ни путей его розыска. За окном остановилась машина, Барчук и Шахов заехали за ним, чтобы отправить в Ухту. — Запишите мой телефон, — сказала Овчинникова, — вдруг что-нибудь прояснится… Денисов смотрел в лобовое стекло. Когда казалось, что Сосногорск уже позади, лес внезапно снова прерывался: снова возникали подъемные краны, кирпичные жилые дома, микрорайоны. На заснеженных балконах колом стояло продубевшее на морозе стираное белье. Сосногорск застраивали по частям — застройка чередовалась с невырубленными делянками. Барчук объянил: — Сабира в Сосногорске нет… — Начальник розыска сел впереди, рядом с шофером. — В последний раз он был в феврале, как я сказал. Приезжал вместе с пожилым человеком, азиатом, и старой слепой женщиной. Были всего один день, в тот же вечер улетели в Москву. Зинаида Андреевна с девочкой проводили их в Ухту, в аэропорт… Вот все, чем могли помочь. Ехали быстро. Денисов успел незаметно вздремнуть, проснулся, ткнувшись подбородком в овчину. — Граница Сосногорского района, — негромко объявил Шахов. — Дальше Ухта… Пока не отделились, ухтинские гостиницы, кинотеатры тоже считались нашими… — Денисову показалось, что сосногорцы болезненно переживают соперничество с Ухтой. Барчук наклонился к шоферу: — Покажешь гостю проспект… — Я и сам хотел, товарищ капитан… «Выходит, лететь надо было не в Сосногорск, — подумал Денисов, — куда-то совсем в другую сторону. Правда, тогда бы я вряд ли так ясно представил себе человека, которого ищу!» — Я захватил кое-что из своего архива, — Барчук передал на заднее сиденье конверте фотографиями, свернутый трубкой плакат. — Интересно? — Конечно! Денисов открыл конверт. Большинство снимков были любительские, сделанные в Сосногорске в разные годы. Актер на сцене клуба. Актер в телогрейке с молотком у бревенчатого дома. Он же с женой и дочерью. За партой на традиционном сборе выпускников школы. Одна из фотографий — групповая — была сделана в спортивном зале во время занятий. Жанзаков — в белом кимоно — был запечатлен чуть сбоку, в глубине. На переднем плане изображен был один из спортсменов — высокий молодой парень. Его мускулистая нога лежала на плече партнера, туловище наклонено вниз, к опорной ноге. — Парня не знаешь этого? — Денисов придержал фотографию. — Нет. Снимок не сосногорский. Это Сабир на занятиях в Москве. — Можешь дать? На время, конечно. — Бери. Упражнение называется «Цапля ловит рыбу». Они уже следовали городскими улицами. Вдоль широченных даже для крупного города магистралей тянулись далеко отстоявшие друг от друга, цвета топленого молока, жилые дома. Высота зданий и ширина проспекта удивительно гармонировали. Было темно. Искры снега вспыхивали под фарами. Сосногорцы в машине молчали. За домами впереди виднелась тайга и вовсе отсутствовала окраина — обычный для Москвы частный одно-двухэтажный сектор. Шахов заметил без связи: — По проекту застройки центр Сосногорска планируют в пятом микрорайоне. Дом Советов, кинотеатр, клуб… Приедешь — не узнаешь: рядом спортивный комплекс, бассейн. А на Ленинградской, где ты шел, торговое училище, ателье… Денисов снова подумал о своем: «Из Ухтинского горотдела надо срочно позвонить в Москву, Бахметьеву…» — Может, остановить у «Ухтатрансгаза»? — спросил шофер. — Подумаешь, здание, выкрашенное в яркий густой цвет… Вот и все! Денисов развернул свернутый трубкой плакат — рекламу «Совэкспортфильма». Жанзаков был изображен на нем в полный рост, во время выполнения боевого приема: пальцы босой, вскинутой на уровень лица ноги растопырены, сбоку — занесенный для удара кулак. Похожие на косточки миндаля темные глаза прищурены, словно от солнца. — Сабир в последнем фильме, — пояснил Барчук. — Сейчас, перед тем как ехать в аэропорт, заскочим в горотдел. Позвонишь… Столицу дали без затруднений. Быстро. Бахметьев был у себя. — Это Денисов. Я в Ухте, только что вернулся из Сосногорска. Жанзакова здесь нет и не было… — Он коротко пересказал разговор с бывшей женой актера. — У нас новость. Перед тем, как исчезнуть, он действительно получил деньги… — Бахметьев словно пропустил рапорт Денисова мимо ушей. — Много? — Большие деньги! — Отчего-то он не назвал сумму. — Сберкасса подтвердила. Что там у вас? Весело? С верхнего этажа донеслась музыка — горотдел отмечал принятие присяги молодыми милиционерами. Виновникам торжества вручали памятные, на лентах, медали — Денисову показали их в дежурке. — Вроде этого… — Только деньги эти, — уточнил Бахметьев, — прислала не студия, он их сам снял в Душанбе со своего счета. Какая-то была у него цель. Подал заявление в сберкассу, и их перевели ему в Москву! — Когда он их запросил? В этом месяце? — В середине марта… — Бахметьев замолчал. Денисов понял: Бахметьев достал платок, поднес к искалеченному на фронте глазу: — У нас непогода. Шереметьево закрыли. Хорошо, что ты летел из Быкова… Хотя что хорошего? Плюс со знаком минус. — Он еще помолчал. — Успеешь к прилету Жанзаковой? Во сколько ее рейс? — В два ночи. Успею. Если не подведет погода. |
||
|