"Ромовый пунш" - читать интересную книгу автора (Леонард Элмор)

Глава 9

Вечером того четверга Луис зашел в винный магазин на Дикси-Хайвей в Лейк-Ворт. На полках были расставлены бутылки с водкой, завезенной из России, из Польши и Швеции и ещё откуда-то, по цене от пятнадцати до двадцати пяти за большую бутылку. Наверное такой же товар продавался в этом заведении и до того, как он угодил на четыре года в тюрьму, но Луис что-то не мог припомнить ничего подобного. Он всегда брал себе что-нибудь подешевле.

Но только теперь все будет иначе.

Хозяйничавший за прилавком немолодой продавец, увидев очередного посетителя, тут же направился к нему со словами: «Чем могу быть полезен?» Он был старше Луиса, но физически казался крепче него — стареющий детина с коротко подстриженным ежиком седеющих волос на голове. Со стороны он производил впечатление заправского пьяницы; а жесткая щетина на щеках и подбородке свидетельствовала о том, что за бритву он брался довольно-таки не часто. Одет он был в футболку с надписью «ГОСПОДИ, БЛАГОСЛОВИ АМЕРИКУ», типа тех, что были столь популярны во время войны в Персидском Заливе. Футболка туго обтягивала большой живот своего обладателя, и слово «АМЕРИКУ», пришедшееся именно на это место, оказалось сильно растянутым вместе с тканью.

— Мне две бутылки вон того «Абсолюта», — приказал Луис.

Продавец обернулся к полкам с расставленными на них бутылками, а Луис быстро сунул руку в карман темно-синего пиджака, найденного им в шкафу и надетого поверх белой футболки и брюк защитного цвета. Когда же продавец вновь повернулся лицом к нему, выставляя на прилавок затребованный товар, Луис объявил:

— И ещё все деньги из кассы.

Теперь хозяин заведения из-за прилавка разглядывал Луиса, наставившего на него нечто, спрятанное в кармане пиджака. И его это как будто вовсе не удивило. Он поскреб рукой колючую щетину на подбородке и сказал:

— А почему бы тебе тогда не вытащить оттуда свой палец и не засунуть его себе в задницу, пока я сам схожу за ружьем.

Сокрушенно покачав головой, он направился к двери в подсобку. Луис бросился к выходу.

Не слишком удачное начало.

Доехав до конторы Макса Черри, Луис открыл себе дверь ключом, который ещё раньше, утром того же дня, он вытащил у Макса из стола, и вошел. Он был настроен оптимистично, ощущая в себе готовность перейти к решительным действиям. Просто нужно ещё все получше продумать, подойти к делу на полном серьезе. Орделл был прав, терять ему и в самом деле было уже нечего. Луис вернулся к машине и вытащил из багажника монтировку.

Сегодня днем он ездил в Саут-Маями-Бич, потратив на дорогу в общей сложности два с половиной часа. Целью его путешествия был отель «Санта-Марта» на Оушен-Драйв близ Шестой. Отель принадлежал колумбийцам, и кое-кто из них постоянно ошивался в баре, находившемся в гостинничном холле. Войдя, Луис заметил у бара четырех молодых парней, один из которых демонстрировал остальным какое-то танцевальное па, двигая бедрами в такт латиноамериканской мелодии, пронзительные звуки которой доносились из скрытых от глаз динамиков. Нехотя обернувшись, трое зрителей взглянули в сторону Луиса, и тут же снова переключили внимание на танцующего перед ними приятеля. Ясно. Конечно, Луис вполне мог бы как ни в чем не бывало подойти к ним и вручить каждому по визитной карточке Макса Черри... Но он приехал сюда не за этим. А с этими ребятам, пожалуй, шутить и в самом деле не стоит.

Он вышел обратно и зашагал вдоль улицы, на которую выходили богато украшенные фасады других отелей, направляясь к «Кордозо», где и задержался, заняв место за одним из расставленных на тротуаре столиков, чтобы выпить водки с тоником. Вообще-то Луису было бы больше по душе остаться в отеле, облюбованном колумбийцами, но и здесь было тоже не плохо. Луис жил здесь десять лет назад, когда на веранде каждого из отелей, в специально расставленных там креслах, отдыхали постояльцы из числа нью-йоркских пенсионеров, почти все поголовно в больших шляпах и с намазанными белым кремом носами, а чуть подальше, вниз по улице, как всегда суетились кубинцы. Пять лет назад, когда наступили большие перемены, он вернулся сюда, чтобы ограбить банк, находившийся всего кварталах в десяти отсюда, близ Волфиз-Делай. Теперь это место стало едва ли не самым популярным во всей Южной Флориде. Парни со сдвинутыми на лоб солнцезащитными очками фотографировали позировавших им на пляже худеньких девчонок. И машину на Оушен-Драйв уже просто так не припарковать. Луис заказал ещё пару бокалов водки с тоником. Он обратил внимание на проходившую мимо темноволосую девицу в узеньких облегающих брючках и туфлях на шпильках, и уже совсем было собрался протянуть руку и поинтересоваться, не желает ли она с ним выпить, когда ему вдруг стало ясно, что это парень в макияже и с накладной грудью. Вот ведь какие теперь времена настали. Так что же он здесь делает? Он больше никакой не агент, раздающий дурацкие визитные карточки. И если кто-нибудь вздумал бы спросить, чем он, Луис, занимается в настоящее время, то он, скорее всего не раздумывая, ответил бы, что грабит банки; и не имеет значения, что последний раз это было с ним вот уже пять лет тому назад.

А что если, раз он уж все равно находится неподалеку, сейчас заехать в тот банк на Коллинз? Это был тот самый банк, где кассирша подсунула ему ту взрывающуюся пачку банкнот.

Луис выпил ещё водки с тоником и начал быстро писать на салфетке. Это налет. Сохраняй спокойствие... Ему пришлось взять ещё одну салфетку, чтобы дописать на ней «на кнопку не нажимай...» Он подумал, что придется писать помельче, чтобы уместить ещё «а не то мозги вышибу» и ещё кое-что насчет денег, о том, что он берет только сотенными и пятидесяти долларовыми купюрами. Взяв ещё одну салфетку и развернув её, он переписал заново, изложив все, что ему хотелось бы сказать. Вот так. Замечательно.

Но за то время, пока он, оплатив счет, прошел несколько кварталов пешком до оставленной им машины, а потом доехал до Коллинз-Авеню, банк уже закрылся.

Случись это неделю назад, он бы сдался, признав свою поражение. Но только не сегодня; потому что сегодня он твердо решил действовать. И даже тот факт, что толстобрюхий торгаш из винного магазина счел его придурком, не мог охладить его пыла. Нет, теперь он просто обязан довести дело до конца. Тем более, что в винных магазинах — и он точно знал это — управляться с делами было не так просто, как в банках.

При помощи монтировки Луис взломал замок на шкафчике, в котором Макс Черри хранил оружие, и находившемся в комнате для совещаний, стоявшему по соседству с холодильником и кофеваркой. Внутри лежали четыре пистолета и никелированный «Моссберг 500» с пистолетной рукояткой и лазерным прицелом. Луис был настроен весьма серьезно, и поэтому он выбрал хромированный «Кольт-Питон» Уинстона — «Магнум 357» с восьмидюймовым стволом, большой и внушительный. Этого должно было хватить, и ещё пару коробочек патрон. Но затем решив, что коль скоро он все же решился на такое, то мелочиться, пожалуй, не стоит, прихватил заодно и «Мосберг 500». Даже вместе с лазерным прицелом это оружие можно было запросто укрыть под полой пиджака, который был сейчас на нем. Застегнутый на все пуговицы пиджак неплохо сидел, и ещё у него были самые широченные лацканы изо всех, какие Луис когда-либо видел в своей жизни. Все вещи из гардероба Джей-Джея были как будто новыми, но в то же время и безнадежно вышедшими из моды, пылясь по двадцать лет в шкафах или в чемоданах, в то время, как сам Джей-Джей находился на отсидках и был лишен возможности подбирать себе наряды по собственному усмотрению. Но только Орделл никогда не увидит на нем этот пиджак. Потому что он завтра же отправится в «Бердайнз» или в «Мейсиз» и купит себе там что-нибудь из приличной одежды. Ничего вызывающе яркого, типа той куртки Орделла, незачем лишний раз высовываться. А вот что-нибудь в сине-голубых тонах ему вполне подошло бы.

Когда Луис во второй раз переступил порог винного магазина, толстяк в футболке, надпись на которой призывала бога благословить Америку, потер рукой подбородок и сказал:

— Господи Иисусе, только не говори, что ты решил вернуться.

— Мне две бутылки вон того «Абсолюта», — объявил Луис, на этот раз вытаскивая из-под полы пиджака «Моссберг», блеснувший никелем в свете ламп, а красная точка прицела остановилась на затребованных им бутылках.

— Откуда это у тебя? Из магазина игрушек? — поинтересовался толстяк.

— Видишь красную точку? — Луис отвел прицел от бутылок с «Абсолютом» и нажал курок, вдребезги расстреливая нижние три ряда дешевого пойла. — Все настоящее, — боже, в голове у него звенело. — Вон те бутылки «Абсолюта», все деньги из кассы и не забудь ту пачку, что лежит у тебя в заднем кармане брюк.

Чувствовал он себя превосходно, проезжая по Дикси и то и дело отхлебывая водку прямо из горлышкаи, направляясь на поиски какого-нибудь подходящего мотеля. Все, он не будет больше жить в доме Джей-Джея, и к черту эту вонючую контору... И тут он понял, что должен немедленно вернуться туда. Положить ключ на место, в ящик стола Макса и создать видимость ограбления со взломом, а не то Макс обязательно догадается, что это его рук дело. Зря он не выгреб из шкафа все, что там было. Макс все равно может подумать на него. За четыре года проведенных за решеткой, он стал более рассеянным, чем прежде, только и всего. Ну, по крайней мере он хоть во время вспомнил об этом. Но уж потом обязательно уехать прочь, подальше отсюда. Только не останавливаться и не искать путей к отступлению. Об этом, кажется, говорил ему Орделл?

Как будто нечто похожее.

Орделл неоднократно пытался научить своих «шестерок» грамотно орудовать небольшой отмычкой с заостренными усиками на конце, более известной у профессионалов как «грабли» — эти безделушки были не более пяти дюймов в длину и легко умещались в кармане, но зато с их помощью можно было запросто открыть практически любую запертую на ключ дверь. Ясно? В этом не было ничего сложного, стоило лишь раз попробовать самому и приноровиться. Нет же, «шестеркам» больше нравилось вломиться в дом, да так, чтобы при этом переколотить в нем все окна или же, на худой конец, выстрелом из ружья выбить замок. Любимым их номером было протаранить на небольшом грузовичке вход в ломбард или оружейный магазинчик: въехать, быстро загрузить товар и выехать обратно на угнанном грузовике с названием какой-нибудь фирмы с боку фургона. Поэтому обучно владельцы оружейных магазинов загоняли в бетон перед входом в свои заведения железные столбы, чтобы въехать туда на машине было бы невозможно. Тогда ребята врывались в торговый зал, когда магазин был открыт, и уже там выхватив собственное оружие, принимались за дело, забирая столь милое их сердцу военное вооружение. Их не пугало даже то, что любого из них могли запросто подстрелить за этим занятием. Все они были одержимыми придурками. Поэтому Орделл в конце концов отказался от своей первоначальной идеи обучения подручных более утонченным и искуссным приемам проникновения на чужую территорию. А свои хитроумные инструменты он теперь доставал исключительно для того, чтобы воспользоваться ими самому.

Как, например, этим вечером, для того чтобы попасть в квартиру Джеки Берк.

Макс ехал домой и все ещё видел её сидящей напротив его за столиком в полутемном баре: он чувствовал на себе этот взгляд лучистых зеленых глаз Джеки, то, как она, взглянув в сторону рояля, сказала, что пианисту не стоит исполнять «Зажги мой огонь». Как она сказала: «Великолепно», сохраняя все тот же сухой тон, в ответ на его предположение, что ей, возможно, придется отсидеть в тюрьме год и один день. И ещё это ее: «А вы, оказывается, такой же зануда...», когда он не сразу поверил ей. Но уже очень скоро она доверилась ему, и он чувствовал, как постепенно они с ней начинают неуклонно сближаться, как если бы это дело касалось их обоих, и ещё что он был ей необходим. Это было приятное ощущение. Он глядел ей в глаза, желая угадать её настроение. Он смотрел на то, как она курит, и почувствовал, что впервые за последние два года ему тоже вдруг захотелось закурить. И ещё до того, как им уйти из бара, он уже не сомневался, что у них, возможно, что-нибудь и получилось. Если бы он только этого захотел.

У него уже очень давно не возникало подобных ощущений. Тем более по отношению к кому-то из обвиняемых.

Правда, один раз за те последние два года, что ему пришлось прожить в одиночестве, он уже чуть было не признался в любви одной женщине. Она работала офицанткой и говорила с сильным южным акцентом. Он называл её Сверчком. То же самое нежное чувство охватило его, когда однажды ночью они вместе лежали в постели, и свет с улицы проникал через окно к ним в комнату и его лучи ложились на её лицо и на маленькую белую грудь. Но только за окном светил самый обыкновенный уличный фонарь, никакой луны, чтобы все было как в песне «Ты возникла из лунного света» или «Эта дьявольская луна» не было и в помине, и надо думать, что именно осознание этого и остановило его тогда — если уж благоразумие оказалось бессильно. Сверчок любила песни из репертуара Ребе МакЭнтайр, и она пела, забавно пританцовывая при этом. А ещё она пела песенку Тэмми Винетт «Р.А.З.В.О.Д», при этом многозначительно поглядывая в его сторону и приговаривая: «Это намек». Ему было хорошо со Сверчком. Вся беда была в том, что им не о чем было говорить. Так же как и с Рене. За все те годы, проведенные вместе, им так и не удалось по-настоящему поговорить друг с другом. Правда, поначалу, когда они только-только поженились, он ещё пытался читать ей вслух стихи. Но реакция её все равно сводилась к неизменному: «Ну и как это надо понимать?»

За последние лет десять совместной жезни он ни разу не признался Рене в любви. Правда, несколько раз он все же сказал, что любит её, в душе зная, что это не так, а потом и вовсе ушел. Так что же произошло между ними? Она никогда так и не сказала ему об этом. Она вообще мало разговаривала с ним даже в самом начале, и то только потому, что он сам заводил разговор. Она была вся такая маленькая, хрупкая, как букашечка, и ему хотелось всецело владеть ей. Любовью с ним она занималась тоже молча. Она ужасно боялась забеременеть; все твердила, что якобы врач сказал ей, что это убьет её, что она слишком мала для этого; она говорила, что у неё загиб матки или о том, как она боится, что сбросят водородную бомбу. И все было бы ничего, если бы она только относилась с пониманием к его чтению вслух. Вообще-то то, что он ей читал не относилось к романтической поэзии. Это были по большей части стихи Гинсберга[4] и Корсо[5]. Они нравились ему, несмотря даже на то, что в те времена ему нередко приходилось сталкиваться с демонстрантами на улицах, держа в руках резиновую дубинку полицейского. Они обзывали его свиньей, и тогда он задумался: «Постойте, а что, собственно говоря, я здесь делаю?» Это было до того, как он стал детективом и больше всего на свете полюбил свою работу в отделе расследования убийств. Однажды, когда он закончил читать вслух стихи, Рене сказала: «Ты бы хоть раз со стороны на себя поглядел». Наверное, имея в виду, что он нелепо выглядит в своей темно-зеленой униформе декламирующим стихи, и даже не обратив никакого внимания на то, что для всего поколения «битников» эти строки были шедевром.

Ему на память пришло также стихотворение «К Терри Мур», написанное в более поздние годы одним парнем по имени Гиффорд и заканчивавшееся такими строчками:

Скажи мне, Терри,

Когда была ты молодой,

Были ли нежны любовники с тобой?

Он вспомнил это стихотворение, потому что в пятидесятые годы он и сам был без ума от Терри Мур, и как раз до этого он был без памяти влюблен в Джейн Грир, а не задолго до неё терял голову от любви к Диане Бейкер. В этом году он отказался от любви к Джоди Фостер, только потому что по возрасту он годился ей в отцы, и влюбился с Аннетту Бенинг. И ему было решительно наплевать, сколько ей лет.

Джейки Берк заставила вспомнить его о стихотворении, посвященном Терри Мур. О его самой последней строчке: «были ли нежны любовники с тобой?», пока он подвозил её до стоянки, где была оставлена её машина. По дороге Джеки рассказала, что она работает стюардессой вот уже почти двадцать лет, и что за это время она дважды была замужем. Первый раз за пилотом, «которому не по своей воле пришлось облачиться в казенный костюм в полосочку и увидеть небо в клеточку». И второй раз за англичанином из Фрипорта, работавшим администратором в казино при отеле, «который как-то вечером решил, что ему пора умереть, а потом взял да и помер». И это было все, что она сказала о них. Он вспомнил ещё о том стихотворении, потому что мысленно он даже мог представить, как само собой разумеющееся, как влекло к ней мужчин и до того, как она вышла замуж, и в перерыве между теми двумя браками, и может быть даже во время их, на высоте тридцати тысяч футов над землей.

Когда они ехали в его машине в аэропорт, она спросила, женат ли он. Он ответил, что да, он женат, и сказал, как долго, и она ещё недоверчиво переспросила: «Двадцать семь лет?»

Едва удержалась от того, чтобы вскрикнуть от изумления. Он хорошо это запомнил. Как будто в этом было что-то из ряда вон выходящее.

— А мне кажется, что это тянется уже целую вечность, — сказал он, глядя на светлую дорожку, прокладываемую в темноте светом фар его автомобиля и попытавшись объяснить ситуацию.

— Когда мы поженились, я уже работал в канцелярии шерифа, но Рене не хотела быть замужем за полицейским. Она сказала, что для неё невыносимо все время волноваться и переживать за меня, как бы со мной чего не случилось. И ещё она говорила, что служебные дела я ставлю превыше всего.

— И это на самом деле было так?

— Иначе нельзя. Поэтому я ушел со службы. И если тогда ей не нравилось быть замужем за полицейским — то теперь она просто-таки изводится от мысли, что её муж занимается поручительствами. И все эти последние девятнадцать лет, когда её спрашивают обо мне, она всем отвечает, что я продаю страховки.

— Вы совсем не выглядите как поручитель, — сказала Джеки.

Наверное это должно было прозвучать как комплимент. Она не сказала, как, по её мнению, должен выглядеть человек, занимающийся поручительствами. Макс подумал, что скорее всего она до их встречи представляла себе жирного и неопрятного коротышку, в поношенном засаленном костюме и сигарой в зубах. Именно такое представление имеет большинство людей об этой профессии.

— Рене ушла от меня. Она открыла картинную галлерю, где вокруг неё увиваются какие-то непромытые юнцы, больше похожие на наркоманов-гомосексуалистов. Мы и до этого уже пару раз жили порознь. Но последний раз затянулся вот уже почти на два года.

— Тогда почему бы вам не развестись? — поинтересовалась Джеки.

— Как раз сейчас я всерьез думаю об этом.

— Я имею в виду, что вам нужно было бы развестись ещё тогда, раньше. Если уж вы никак не можете поладить между собой.

— Просто не хотелось связываться. Казалось, что это будет чересчур сложно...

Теперь он так не считал, возвращаясь домой и думая о Джеки Берк. Он вспоминал блеск в её глазах, и тот её откровенный взгляд, словно говоривший: «Мы с тобой ещё могли бы позабавиться».

Или может быть она просто цинично разглядывала его, желая дать всему свою оценку, и это её выражение говорило: «Ты мне ещё можешь пригодиться».

И такое возможно.

Но обе возможности приятно возбуждали.

Макс свернул на подъезд к дому, который они с Рене купили двадцать два года назад, когда у неё закончился период увлечения ажурной вышивкой и она начала плести макраме, или все наоборот. Одноэтажный дом старой постройки с верандой, порядком изъеденный термитами, был почти не виден с улицы из-за буйно разросшихся карликовых пальм и банановых деревьев. Рене переехала отсюда на квартиру в районе Пальм-Бич-Гарденз, находившуюся недалеко от того места, где жила Джеки Берк — судя по протоколу её ареста. Он остановил машину на дорожке, собираясь сначала зайти домой, и рассчитывая попозже заехать к себе в контору. Еще удивительно, что за то время, что он провел с Джеки, его мобильный телефон так не разу и не зазвонил. Обычно время с шести до девяти часов вечера для людей его рода занятий, считается наиболее горячим.

Он открыл «бардачок», собираясь забрать из него револьвер. Когда Максу вынужденно приходилось хотя бы ненадолго расставаться с ним, то потом он любил подержать его в руках и лишний раз проверить; сегодня вечером ему было необходимо убедиться, что охранник из Форта вернул ему именно его револьвер. Макс пошарил рукой в ящике для перчаток, затем нагнулся, чтобы заглянуть туда. Пистолета там не было. Никто не прикасался к машине, пока они сидели в баре, иначе сработала бы сигнализация. Они вышли из отеля, и он открыл дверцу перед Джеки. Она села, он закрыл дверцу с её стороны, а потом обошел вокруг машины...

А что если тот её взгляд означал: «Я и сама смогу позаботиться о себе.»