"Опасное наследство" - читать интересную книгу автора (Каабербол Лене)

ДАВИН Надежда, страх и овсяная каша

Все мысли о войне и смерти, о дохлых овцах тут же вылетели у меня из головы.

– Как он к ней попал? – спросил я.

– Один человек продал его женщине, которая… нет, лучше сам прочитай грамоту Вдовы.

Матушка дала мне маленький листок тонкого пергамента. Сразу бросалось в глаза, что он был плотно исписан мелкими буковками и был обернут вокруг Знака Пробуждающей Совесть.

«Дорогая Мелуссина! – так начиналась грамота. – У меня для тебя новости, и скорее хорошие. Думаю, Дина жива, и думаю, мы знаем, где она…»

У меня закружилась голова. Буквы прыгали и плясали перед глазами, а я только таращился на них. Я никогда не был особо силен в грамоте, а тут как раз получилось, будто я вовсе позабыл ее.

– Ты не хочешь сам прочитать мне, что пишет Вдова? – спросил я матушку. – Я так медленно читаю…

– Может, тебе бы стоило побольше этим заниматься? – сказала матушка.

В ее голосе слышалась прежняя колкая насмешка. – Кое-как управляться с мечом, луком и стрелами – замечательно, но ничуть не худо в нынешнее время учиться и грамоте.

– Да умею я читать! Только нынче… – Матушка положила ладонь на мою руку.

– Прости, Давин! – сказала она. – Не знаю, почему я укоряю тебя. Это только… вдруг все перевернулось вверх дном, с ног на голову, а я так ликовала, так радовалась какой-то миг, а потом мне стало страшно… Послушай! Дай-ка мне грамотку, я прочитаю ее тебе.

Вот так и получилось, что посреди двора, назавтра после похищения овец, я узнал: сестра моя, возможно, все-таки жива. Вдова рассказывала, как они с Предводителем стали собирать народ, тех, как осторожно написала она, кто «чувствует вроде нас».

Народ, уставший жить под властью Дракана и желавший быть вместе с теми, кто положит конец Драканьему ордену.

«Теперь, – писала она, – мы можем сделать не очень много, разве только узнать друг друга, собрать немного оружия и быть начеку. Мы считаем людей, мы считаем оружие. Мы изучаем сильные и слабые стороны Дракана».

Одной из сильных явно был город под названием Дракана, совсем новый город, где люди его владетеля Дракана тайно использовали силу воды, чтобы ткать одежду и ковать оружие куда быстрее, чем это было когда-либо ранее возможно. Вдова, Предводитель и их люди крайне интересовались Драканой, ведь Дракана и ее тайна были одной из причин того, что Дракан сумел так быстро вооружить огромную рать. Однако же это не был город, куда можно запросто войти. Жили там одни драканарии – мужи из ордена Дракана, их жены и дети. И как раз эти жены и дети ткали и трудились в кузницах, пока мужчины служили Дракану.

«Мы по возможности беседуем с каждым, кто возвращается из Драканы, что бывает не часто. Городом заправляет некий Вальдраку, родич Дракана с материнской стороны, который твердой рукой правит своими людьми. Женщина, которую мы знаем, купила этот Знак Пробуждающей Совесть у одного из людей Вальдраку. А кроме того, ходят слухи, будто на службе у Вальдраку состоит девочка с „ведьмиными глазами“. Мы пытаемся выяснить побольше, но это не так легко. Я опасаюсь, что один из наших, добрый друг Мартина, попал в плен и, возможно, разоблачен, потому что мы уже давно ничего от него не слышали. Стало быть, дорогая Мелуссина, надежда зажглась, но надежда, чреватая страхом и опасностями. Ежели это Дина, значит, она жива. Но во власти Дракана!»

Я одолжил у Мауди лошадь, крупную гнедую кобылу поспокойнее норовом. Звали ее Хелла. Я бы охотнее взял Кречета, но не смел рисковать, ведь кто-то мог узнать скакуна Пробуждающей Совесть, как уже случилось однажды на постоялом дворе «Белая лань» в Баур-Лаклане. Что хорошего в Хелле, не считая четырех крепких ног и спокойного нрава? Она не была еще помечена знаком Кенси-клана. Мауди она досталась в обмен на несколько молодых баранов.

– Жаль, что не могу послать с тобой Каллана! – сказала матушка. – Но теперь это никак нельзя! А вдруг у нас начнется немирье со Скайа-кланом?

– Ничего страшного, – ответил я, хотя на самом деле мне очень хотелось, чтоб со спины меня прикрывал Каллан. Его сила, спокойствие и здравый ум! – Да, и, пожалуй, лучше, чтобы в спутниках у меня был кто-либо, в ком по говору нельзя признать жителя Высокогорья. Нам ведь ни в коем случае нельзя обращать на себя внимание!

– Нет! Нет, в этом ты прав! – Она ободряюще потрепала меня по плечу. – Желаю удачи, мой мальчик! Береги себя!

– Ясное дело, постараюсь!

В последний раз оглядев ремни на своей поклаже, я взметнулся на широкую спину Хеллы.

Матиас, житель Низовья, что привез грамоту и Знак Пробуждающей Совесть от Вдовы, выпрямился на спине своей светло-желтой, чуть сероватой, с черным хвостом и гривой лошаденки.

– Ты готов, парень?

– Да, – ответил я. – Я готов.

И мы поскакали в сторону Низовья и Драканы.

Вообще-то, ужасно трудно оказалось уговорить матушку. Поначалу она хотела было поехать сама, но я и слышать об этом не желал.

– Там, в Низовье, они жгут на костре Пробуждающих Совесть. Ты разве не слыхала, что говорил Предводитель?

– Дина – мое дитя, Давин! Да и ты тоже! Как я могу сидеть сложа руки и ждать?

– Придется! – сурово произнес я. – Ведь мы увязнем по уши в дерьме, как только тебя угораздит в первый же раз глянуть на человека.

Она хорошо знала, что я прав. Я видел, что она знала это.

– Но, Давин… Надо ли ехать тебе! – Ее голос звучал совсем иначе, чем обычно. Он был тих и робок. Было больно слушать… – Пусть это сделает Каллан, – молила она. – Я знаю, он это сделает, если я попрошу.

Думаю, она была права. Каллан больше не принадлежал целиком и полностью Кенси-клану. В тот день, когда он вернулся домой без Дины, он стал Человеком Пробуждающей Совесть. Стоило моей матери попросить его о чем-то, он в точности это выполнял. И я сомневаюсь, понимала ли это Мауди.

– Ничего не предпринимай против него, – сказал я. – Не вынуждай его противиться наказам Мауди. А кроме того, есть и другие причины, по которым лучше поехать мне. Ты же знаешь, речь моя звучит совсем не так, как у высокогорца.

– Но есть и другие, у кого она тоже не звучит так.

– Матушка! Есть еще одна причина – и она самая важная!

– Что же это за причина?

– Коли я этого не сделаю, не смотреть мне больше тебе в глаза.

Похоже, она была ошеломлена.

– Давин… Как ты можешь так говорить? Ты же мой сын!

Я покачал головой:

– Это решать не тебе и не мне! Так оно и есть!

Она довольно долго молчала. Ее руки неподвижно, лежали на коленях. Вообще-то, они редко бывали в покое. Они работали или двигались, помогая словам, когда она говорила. Они приглаживали волосики Мелли или чесали за ухом Страшилу так, что он блаженно вздыхал.

– Хорошо!.. – тихо сказала она, глядя на свои руки. – В таком случае езжай! Но, Давин…

– Да?

– Обещай мне вернуться домой! Несмотря ни на что!

Я кивнул:

– Если смогу.

– Нет! – возразила она. – Несмотря ни на что! Я подумал: «Пусть я погибну, тогда призрак мой вернется домой». Но что бы я ни думал, я не мог сказать матушке «Нет!».

Что-то затрещало в пламени костра, и столб искр вместе с дымом взметнулся ввысь. Я лежал, хорошенько закутавшись в одеяла и ощущая, как подползало предчувствие сна, заставляя тяжелеть все тело и отуманивая меня. Рядом со мной лежал Пороховая Гузка. К моему удивлению, он прискакал галопом вслед за нами и заорал, будто бешеный:

– Подождите! Подождите меня!

Он надумал сопровождать меня часть пути.

– Только по Высокогорью!

Он говорил так, словно думал, что задохнется, если глотнет хотя бы каплю воздуха Низовья. Но я был рад, что он со мной, ведь было чуточку странно и чудно скакать в молчании с Матиасом, которого я вообще не знал.

Пороховая Гузка, наоборот, болтал без умолку, словно водопад, и это было и вправду хорошо, потому что его болтовня отвлекала меня от раздумий. Хелла, выносливая и сильная, шла ноздря в ноздрю с лошадью Матиаса. Ребенок мог бы скакать на ней – так она была послушна. Не будь со мной Пороховой Гузки, я бы все послеполуденное время размышлял о том, каково там Дине и что означали слова о том, что она, дескать, «на службе» у Вальдраку. Мне трудно было представить себе, что моя своенравная младшая сестренка может служить кому-нибудь, и уж меньше всего родичу Дракана.

Стало быть, хорошо, что Пороховая Гузка здесь, со мной. Даже если он как раз в эту минуту начал болтать во сне и вертеться так, что толкнул меня ногой в спину.

По другую сторону костра лежал Матиас и по-прежнему не спал. Я видел, как его глаза блестели при отсветах пламени. Он был молчун, этот добрый Матиас, и, если б он внезапно онемел, думаю, прошло бы несколько недель, прежде чем кто-либо это заметил.

Когда ему требовалась помощь, чтобы собрать ветки для костра, он просто тыкал пальцем. А когда ему казалось, что ты сильно отстал, он оборачивался и смотрел на тебя своими странными золотистыми глазами, и тогда ты знал, что пора пришпорить лошадь.

Он был длинный и тощий, такой длиннющий, что его ступни свисали почти до земли, когда он скакал на своем светло-буланом мерине. Но, несмотря на длинные ноги и руки, в нем не было ничего неуклюжего или неловкого. Все его движения были рассчитаны, словно он берег свои силы точно так, как скупился на слова. Мне казалось, будто он немного напоминает хищную птицу своими золотистыми глазами и настороженностью, с которой поворачивает голову. Коли б я не осторожничал сам, я бы побаивался Матиаса.

Вдруг он возник надо мной. Я бы мог поклясться, что он по-прежнему лежал завернутый в свои одеяла по другую сторону костра, но то ли он был быстр, как волшебник, то ли я все-таки на миг задремал, потому как он уже стоял, положив руку мне на плечо, и кивал головой, что явно означало: «Поднимайся!»

– Что такое? – спросил я, вернее, открыл рот, чтобы это сказать, но он остановил меня, прижав палец к губам.

Мое сердце забилось быстрее. Что там происходит? Я выбрался из одеял и поднялся на ноги. Матиас показал пальцем на свое место у костра. Ничего удивительного, что я решил, будто он там лежит: его одеяла были свернуты так, чтобы казалось, будто там человек. Я взял свой заплечный мешок, взял чурку из поленницы рядом с костром и решил делать все, как Матиас. Он стоял на краю очерченного светом круга почти невидимый и ждал меня. Я молча показал на Пороховую Гузку, но Матиас покачал головой. Ясное дело, мы должны быть вдвоем. Он повернулся и исчез среди низкорослых деревьев, и я последовал за ним.

Мы разбили лагерь на бережке ручья, что бежал на дне ущелья неподалеку от дороги. Откосы ущелья поросли ежевикой и шаткими березками, чьи белые стволы светились во тьме.

Едва войдя в заросли, Матиас сделался невидимкой и теперь стоял в ожидании. Я вопрошающе поглядел на него. Он приложил ладонь к уху.

«Послушай!» – как бы хотел сказать он.

Я прислушался и теперь, окончательно проснувшись, отчетливо услыхал треск и грохот в зарослях. Звук, по правде говоря, был довольно громким. Что-то двигалось нам навстречу, привлеченное отсветами от костра, что-то огромное – может, медведь?

Медведь… А мой лук по-прежнему лежал под одеялом у костра, рядом с одеялами, которые должны были изображать меня. Будь здесь Каллан, он бы изругал меня на чем свет стоит. Матиас, само собой, не произнес ни слова.

К-р-р-а-х! Т-р-р-а-х! Звуки все приближались. Кусты зашевелились. Потом вдруг настала тишина. Такая тишина, что я смог расслышать чье-то приглушенное всхлипывание. Неужто так ворчал медведь?

Мы ждали. С того места, где я стоял, я видел свой лук. Как я мог быть так глуп? Теперь, само собой, взять его было невозможно. Пороховая Гузка снов. а зашевелился и выкрикнул нечто невразумительное. Единственное, что я расслышал, было «черничный торт». Ему явно снился сон. Внезапно мне стало не по себе оттого, что он спал там, ничего не ведающий и беззащитный. А вдруг этот медведь вломится в наш лагерь?! Успеем ли мы его остановить прежде, чем он свернет шею Пороховой Гузке?

Заросли снова зашевелились.

То же самое сделал и Матиас.

Послышался какой-то крик, шумный шелест, хруст и шум.

С некоторым опозданием я вломился в кусты, чтобы помочь Матиасу, который бросился на что-то, а теперь лежал, вертясь по земле во мраке. Я лучше слышал его, чем видел, и тут что-то ударило меня по болыпеберцовой кости так, что я упал навзничь, прямо на Матиаса и того, с кем он бился. Во всяком случае, как я заметил, то был не медведь и даже не медведица, ведь у медведя косичек не бывает… Косы…

– Роза? – угадал я. – Роза, это ты?

– Отпустите меня! – заорала Роза. – Отпусти меня, глупая ты скотина!

А так как Матиас по-прежнему не отпускал свою добычу, она закричала:

– Отпустите меня! Знайте, у меня нож! Да, то, без сомнения, была Роза.

– Ладно, отпусти ее, Матиас! – попросил я. – Это моя… это моя названая сестра. – Ведь я не знал, как иначе ее представить.

Матиас помог Розе поднятья, вытащил ее из зарослей и повел к костру. Я последовал за ними и впопыхах чуть не упал, споткнувшись о громадную корзину. Дровяная корзина? Должно быть, ее принесла Роза, но на что ей такая огромная, что едва под силу нести? Я поднял корзину и потащил ее в наш маленький лагерь. Корзина звенела и дребезжала так, будто в ней была целая лавка мелкого торговца железом.

Вид у Розы был просто ужасен. Листья и мелкие веточки запутались в ее светлых волосах, а ее колени, руки и одна сторона лица были измазаны грязью. Слезы сбегали по ее щекам – эти всхлипывания, что я слышал… то плакала Роза.

– Я думал, ты медведь! – вырвалось у меня, и она окинула меня раздраженным взглядом, но не произнесла ни слова.

Она провела рукой по лицу, чтобы стереть слезы и грязь, но рука ее была так грязна, что стало еще хуже.

– Что ты делаешь здесь? – спросил я.

– А ты как думаешь?

Она несколько раз сплюнула. Хотел бы я знать, плевала она на меня или просто Розе в рот набилась земля, когда Матиас повалил ее. Розе повезло: она и выплакалась, и показала свой бешеный нрав, но почему она в таком гневе – я не мог взять в толк.

– Роза, с чего ты…

– Я скажу тебе с чего! – прервала она меня. – Я не могу сидеть сложа руки и ждать, пока ты болтаешься в Низовье. Дина – моя подруга! Но об этом никто и не подумал!

Пожалуй, она была права. В последнее время немногие в доме думали о Розе. Уж я-то о ней точно забыл. Она помогала маме, она обихаживала животных, она мыла посуду и помогала стряпать, а никто из нас, пожалуй, не думал, каково ей живется. Однако же из-за этого все-таки…

– Все равно ты не можешь просто так являться с таким треском и грохотом! – сказал я. – Среди ночи! А как же матушка? Она же изведется от беспокойства.

– Не тебе бы говорить, помолчал бы! – огрызнулась Роза. – Я по крайней мере оставила записку.

Я не собирался отвечать на это замечание. В целом, может, было не так уж и глупо перебраниваться из-за того, кто из нас двоих заставил матушку беспокоиться больше: я или она.

– Ты можешь здесь переночевать, – дозволил ей я своим коронным присловьем, и это прозвучало в моем голосе. – И – нечего – тут – больше – спорить! Но завтра, как рассветет, отправишься домой. Пороховая Гузка захватит тебя с собой.

Роза строптиво глянула на меня.

– Не тебе решать! – отрезала она и вскинула голову так, что ее косы заплясали.

– Роза, у тебя даже лошади нет!

– Что ж, пойду пешком! Тот, кто идет на своих двоих, тоже приходит куда собирался!

Я требовательно взглянул на Матиаса. Неужто он не может объяснить девчонке-несмышленышу, что это не годится. Но он лишь посмотрел на нас своими золотистыми глазами хищной птицы и, как видно, вмешиваться не собирался.

Роза уселась на корточки у костра, подняла крышку дровяной корзины и вытащила оттуда одеяло. Заставь я ее вернуться, я был бы вынужден привязать ее к лошади Пороховой Гузки, а мысль о том, чтобы драться с Розой, была мне не по душе. Ведь я-то знал, что у нее есть нож.

– Оставайся здесь, пока не рассветет, – как можно тверже повторил я. – И ни на один час дольше!

Роза фыркнула:

– А ты не ляжешь спать? Завтра будет долгий день.

Она легла на землю, плотно укрывшись и подоткнув под себя одеяло. Я попытался взглянуть на нее построже, но глаз Пробуждающей Совесть у меня не было, а меньшим с такой, как Роза, не обойтись.

– Надо взять селитру! – внезапно громко и отчетливо выговорил Пороховая Гузка.

Повернувшись, я посмотрел на него. Но глаза его были закрыты, и он был глубоко погружен в свои сны. Как ему удалось, даже глазом не моргнув, проспать и «медвежью охоту», и мою перебранку с Розой?

Я проснулся от дивного запаха жареных колбасок. У меня еще были закрыты глаза, а я уже улыбался, ведь накануне на обед да и на ужин тоже нам достались лишь черствый хлеб да вязкая несладкая овсяная каша, сваренная Матиасом. Так что нечего удивляться, что Пороховой Гузке снился пирог с черникой.

Я сел. Солнечные лучи косыми полосами озарили темную листву, а подле нашего маленького очага сидела на корточках Роза, переворачивая на сковороде колбаски… а еще на сковороде у нее – не верю глазам своим! – жарились ломтики картошки. У меня просто слюнки потекли.

– Проснулся? – спросила она, едва заметно, но все же дружелюбно улыбнувшись мне. – Чай готов, у тебя есть кружка?

Она кивнула в сторону небольшого жестяного котелка, стоявшего на камне рядом с огнем. Над ним поднимался легкий пар.

Да, кружка у меня была, хотя мне и в голову не приходило брать с собой сковородки и котелки для чая, и колбаски, и картошку! До меня дошло, почему приход Розы, когда она продиралась сквозь заросли со всем своим грузом, звучал будто поступь медведя. Подумать только, как она волокла все это от Баур-Кенси!

– Откуда у тебя все это? – спросил я, потому что успел разглядеть – сковорода у Розы не из нашего дома.

– Нико помог мне, – только и ответила она.

– Нико? Нико помог тебе?

Я недоверчиво глядел на нее, и мне было трудно представить себе, что это правда. С какой стати Нико помогать Розе удирать из дома? Ведь, как ни крути, она удрала… Во всяком случае, матушка ее не отпускала.

– Нико сказал, что, ежели мы беремся спасать Дину, понадобится хотя бы один человек с каплей здравого смысла и житейского опыта.

– Никого ты спасать не будешь, – произнес я. – Ты отправишься домой.

– До или после завтрака? – спросила она и снова улыбнулась еще милее, чем прежде.

И тут у меня, как назло, громко заурчало в животе.

– Завтрак?

Не совсем проснувшийся Пороховая Гузка сел на своих одеялах.

– Есть завтрак?

И тут он увидел Розу, и рот у него расплылся до ушей.

– Роза! И ты зажарила колбаски?! Я-то думал, у нас опять будет овсяная каша!

Можно подумать, она спасла его от смерти.

Мы пили чай, ели колбаски и жареный картофель. Поначалу я решил, что ничего не стану есть. Но потом все-таки умял немного. А потом доел остаток своей доли, даром, что ли, Роза состряпала все это, к тому же колбаски с жареной картошкой были ужасно вкусными.

– Но ты не воображай, что я передумал из-за того, что ты явилась сюда со своей сковородкой, – пробурчал я с набитым ртом. – Как поешь, двинешь домой!

Роза фыркнула:

– Знаешь, что сказал Нико? Он сказал, что от сковородки больше пользы, чем от меча.

– Да, могу поверить, – кисло, сквозь зубы, процедил я. – Нико не очень-то дружен с мечом. Но тебе все одно надо домой!

Мы собрали поклажу. У Матиаса это заняло всего лишь миг. Но мы с Пороховой Гузкой провозились немного дольше. А Роза, само собой, справилась последней со всей той утварью, какую ей надо было уложить.

– Пороховая Гузка, хочешь поехать с Розой домой? – спросил я.

– Еще бы! – ответил он. – Но я рассчитывал ехать с тобой и дальше.

– Не думай обо мне, – обратилась Роза к Пороховой Гузке. – Я и сама управлюсь.

Она просунула руки в лямки дровяной корзины и приготовилась идти. Корзина торчала у нее над головой и выступала по бокам. Корзина на двух ногах – вот на что она была похожа!

– А ты одна доберешься до дома? – спросил я.

– Не думай обо мне, – снова повторила она, и мне стало ясно, что она не собирается домой.

Что ж, тогда мы уедем от нее. С этой корзиной на спине у нее не было ни малейшей надежды в этой юдоли земной угнаться за тремя всадниками. Так что раньше или позже она сдастся и повернет обратно. Как ни крути, это было лучше, чем возвращать ее силой и привязывать к лошади Пороховой Гузки.

– В путь! – сказал я и вскочил на спину Хеллы. И мы поскакали. И само собой, Роза последовала за нами.

– Она идет следом за нами, – произнес Пороховая Гузка, когда мы проехали некоторую часть пути.

– Мне ли этого не знать! – сквозь зубы ответил я. – Но она скоро устанет.

Я слышал, как она идет за нами. С каждым ее шагом что-то звенело, и этот звук напоминал о сковородке и чайных котелках. И о колбасках с картошкой. Но я не собирался оглядываться.

Время шло, и точно так же шло оно для Розы. Милю за милей следовала она вместе с нами, отставая все больше и больше. А под конец ее можно было различить только на долгих прямых участках дороги – крохотный муравьишка, ползущий за нашими спинами, крохотный муравьишка с огромнейшей корзиной.

– А мы не подождем ее? – спросил Пороховая Гузка.

– Нет! – снова стиснув зубы, ответил я. – Она сказала, что справится сама. Так что – пожалуйста, вольному воля. Коли мы ей поможем, нам никогда не избавиться от нее.

– Ну да… стало быть… она ведь, несмотря на все… я думаю, она ведь девочка.

– Ну и что?

– Да ничего, – пробормотал, глядя в сторону, Пороховая Гузка.

Но он продолжал вертеть головой и оглядываться, хотя Роза уже совсем исчезла из виду. Я прекрасно понимал, почему он беспокоился. Что ни говори, она была одна и выбивалась из сил.

Было тепло, и мы, и лошади покрылись потом. Дорога была не широка, всего лишь колея от колес, но такая сухая, что охряно – желтая пыль, поднимаясь ввысь при каждом лошадином шаге, оседала на их ногах и шеях да и на влажной коже людей. Рой мелких черных мушек кружился над нами, и Хелла трясла головой, била хвостом, чтобы избавиться от них.

Я попытался было заставить себя не думать о Розе, что с трудом волочила свою огромную корзину, но это было нелегко.

– Там впереди, чуть подальше, – ручей, – известил меня Пороховая Гузка. – Нельзя ли сделать там привал? Я весь в поту.

Матиас молча кивнул. И немного погодя мы и вправду подъехали к ручью. Лошади сами по себе остановились и погрузили морды в прохладную воду, а я, преисполненный благодарности, соскочил со спины Хеллы и ополоснул водой голову и шею.

Пороховая Гузка окунул всю голову целиком, а потом отряхивался, будто пес, да так, что капли воды летели с его рыжих волос.

Матиас вытащил сплющенную кастрюлю и набрал в нее воды. Потом насыпал немного крупы в воду, помешал и выставил кастрюлю на солнце.

– А нельзя ее вскипятить? – спросил я, в сомнении глядя на водянистую серую гущу.

– Незачем! – ответил Матиас и улегся в траву в тени березы. – Погоди немного!

Он надвинул свою старую засаленную кожаную шляпу на глаза и приготовился вздремнуть.

«Ну да, – подумал я, – ведь он произнес целых три слова подряд. От этого с непривычки устают».

Появился Пороховая Гузка и заглянул в котелок.

– Что, опять овсяная каша? – мрачно спросил он.

Я кивнул. Пороховая Гузка вздохнул и еще больше помрачнел.

– А у нас колбасок больше нет?

– Не-а, – ответил я. – Но тебе нечего жаловаться. Овсяная каша – замечательно питательная и сытная дорожная снедь. А еще выгодная: сам видишь, не надо даже разжигать костер.

Я слегка помешал кашу в котелке. Крупинки уже начали впитывать воду и взбухли. Через час эта каша наверняка будет вполне съедобна. Вот так-то!

Матиас, ясное дело, не думал ехать сразу же дальше. Пороховая Гузка, рыская вокруг по поросшим вереском склонам, отыскал несколько ягод черники. Они еще не совсем созрели и были довольно кислыми, но все же забивали вкус дорожной пыли.

Через час мы ели овсяную кашу. И накануне-то холодная каша была не больно вкусной, а эта холодная мешанина совсем никуда не годилась. Крупинки взбухли и, похоже, настоящей кашей так и не стали, а у нас по-прежнему не было ни меда, ни яблок или чего-либо другого, чем можно было ее сдобрить. Матиас посыпал свою кашу солью и молча протянул мне маленький соляной мешочек. Соль чуточку улучшила вкус, но не намного. Я все-таки быстро съел ее и потому, что был голоден, и потому, что хотел ехать дальше. Коли мы поскорее не тронемся снова в путь, Роза…

– Эй! Послушайте!..

Я обернулся. Я бы никогда не поверил, что она сможет так быстро нас догнать, но вот она уже идет сюда, мокрая насквозь от пота и еще запылен-нее, чем я. Ей пришлось немного наклониться вперед, чтобы нести огромную корзину, и косы ее метались туда-сюда при ходьбе. Но она улыбалась торжествующей улыбкой. При виде ее лицо Пороховой Гузки просветлело.

– Эй, послушай! – крикнул он. – У тебя больше не осталось тех колбасок?

– Не-а, – ответила Роза. – Но у меня есть немного сыра, если хочешь.

Пороховая Гузка вскочил.

– Да! Спасибо! – поблагодарил он, сияя от радости, и побежал ей навстречу.

Он учтиво помог Розе снять с плеч корзину и донес ее туда, где мы расположились. А вскоре и Матиас, и Пороховая Гузка, и Роза сидели вместе и лакомились хлебом с сыром.

– А ты что, разве ничего не хочешь, Давин? – спросила сахарным голоском Роза и протянула мне ломоть жирного желтого сыра.

– Нет, спасибо, – мрачно ответил я. – Я только что ел овсяную кашу. А вообще-то, не пора ли нам двинуться в путь? Я и вправду немного спешу.

– Ну, не так уж нам, пожалуй, к спеху, – произнес Пороховая Гузка и вонзил зубы в очередной ломоть хлеба с сыром, глядя на Розу так, будто она была ангелом, сию минуту спустившимся с небес.

Видно было, что путь к сердцу Пороховой Гузки лежит прямо через желудок. И когда мы немного погодя поскакали дальше, Пороховая Гузка ехал последним, и очень скоро дровяная корзина перекочевала ему на плечи.

Поначалу я сделал вид, будто ничего не вижу. Но, когда немного погодя оглянулся назад, я обнаружил, что он и Розу посадил на лошадь. Это было уже слишком.

– А ну спусти ее! – сердито произнес я. – Это вам не прогулка в лесу, и нам нельзя брать с собой девочек.

– Она ведь может ехать с нами, покуда я не поверну назад, – молвил Пороховая Гузка и посмотрел на меня с тем же упрямством, что и Роза. —

А вообще-то, я и сам разберусь, кому ехать на моей лошади.

Я увидел: это безнадежно. Кричи я и ори – все бесполезно! Роза делала то, что ей хотелось, Пороховая Гузка поступал точно так же. Я читал это в их глазах. Может, Каллан и был рожден вожаком, но я им не был.

– Ладно! – согласился я. – Но только покуда ты не повернешь назад. Тогда она вернется.

– Да! Да! – уверил меня Пороховая Гузка. Однако же Роза не произнесла ни слова, и я мрачно подумал, что она наверняка – последует за мной в Низовье, будь то с Пороховой Гузкой или без него, с лошадью или пешком.

В тот вечер Роза состряпала нам кроличье рагу из маленького коричневого кролика, которого Пороховая Гузка подбил камнем из своей пращи. Он помог Розе ободрать и выпотрошить кролика, а она достала лук и сухие грибы из своей корзины, и никто ни разу не вспомнил про овсяную кашу.