"Ведьма" - читать интересную книгу автора (Лейбер Фриц)Глава 11Когда они сели в машину, на улице было уже совсем темно. Норман ехал медленно, послушно подчиняясь всем сигналам светофоров. Веселье, которое передалось ему от Тэнси, всего лишь помогало справляться с накатывавшими то и дело волнами беспокойства — Тэнси загадочно улыбалась. Она переоделась в спортивное белое платье и сделалась похожей на студентку. — Чем я не ведьма? — спросила она. — Везу тебя на шабащ, на наш личный шабаш. Норман вздрогнул, но быстро напомнил себе, что, говоря так, она пытается высмеять свое прежнее поведение. Он должен постараться, чтобы она не догадалась о его мрачных мыслях. Хватит того, что он сам не находит себе места. Зачем волновать еще и ее? Городские огни остались позади. Проехав примерно с полмили, он круто вывернул руль, и машина съехала на дорогу, которая уводила вверх, в темноту. Норману показалось, что десять лет назад дорога была накатанной. Да и деревья разрослись: ветки так и стучат по лобовому стеклу. Когда они добрались до вершины холма, над ним вставала красноватая убывающая луна. Тэнси показала на нее. — Как точно я рассчитала! — похвалилась она. — Но где же остальные? Обычно здесь уже стоят две-три машины, тем более — в такую ночь. Норман затормозил. — Мода изменчива во всем, — сказал он. — Наш обычай относится к отмирающим. — Опять ты со своей социологией — Угу. Быть может, виной безлюдью происки миссис Карр. Впрочем, мне сдается, что студенты нынче предпочитают уезжать подальше от города. Тэнси положила голову ему на плечо. Он выключил фары. Залитые лунным светом деревья отбрасывали причудливые тени. — Помнишь Горэм? — пробормотала Тэнси. — Я училась в твоей группе, а ты был серьезным молодым преподавателем. Правда, вскоре выяснилось, что ты ничуть не лучше студентов. Помнишь? Он кивнул и взял жену за руку. У подножия холма раскинулся город. Норман различил территорию колледжа; сделать это было вовсе не трудно, ибо ее освещали мощные прожекторы, с помощью которых администрация выгоняла из укромных уголков уединившиеся парочки. Готические здания корпусов на миг представились ему символом мира бесплодного интеллектуального соперничества и ревнивого традиционализма, мира, который был ему бесконечно чужд. — Интересно, за что же они нас так ненавидят? — спросил он. — Ты о чем? — не поняла Тэнси. — Я имею в виду наших коллег, по крайней мере, большинство их. Потому что мы поступаем, как нам хочется. Тэнси засмеялась: — Похоже, ты потихоньку становишься самим собой. К сожалению, нам в последнее время редко хочется чего-нибудь этакого. — Мы живем в мире, где все построено на зависти и соперничестве, — развивал свою мысль Норман, — А соперничество внутри колледжа вроде Хемпнелла в силу того, что тут ты у всех на виду, хуже любого другого. Ты согласна? — Я думаю об этом много лет, — отозвалась Тэнси. — Разумеется, никто не действует в открытую; однако исподволь можно добиться куда большего, чем напрямик. Подобная манера поведения вообще присуща человечеству как таковому. Глядя на Хемпнелл, Норман попытался вообразить в материальном воплощении тот заряд недоброжелательства и злобы против него, который мало-помалу накапливался в стенах колледжа. По спине его поползли мурашки; он осознал вдруг, к чему неизбежно приведут такие мысли. Походило на то, что темная сторона его мозга вот-вот восторжествует над светлой. — Эй, философ, — окликнула его Тэнси, — не желаешь? Она протянула ему маленькую серебристую фляжку. Норман узнал ее: — Не ожидал, что ты сохранишь ее. — Да? Помнишь, как я предложила ее тебе в первый раз? По-моему, ты был слегка шокирован. — Но выпил. — Выпил, выпил. Бери. Норману показалось, будто он проглотил жидкий огонь. Внезапно нахлынули воспоминания: о годах дурацкого» сухого закона «, о Горэме и Новой Англии. — Бренди? — Не совсем. Оставь мне. Воспоминания затопили темную половину мозга, она скрылась под ними, как суша под поверхностью воды. Норман взглянул на Тэнси. В ее зрачках отражалась луна. Конечно, она ведьма, самая настоящая. Она — Лилит. Иштар[Лилит — злой дух женского пола в иудейской демонологии. Иштар — богиня плодородия и плотской любви в аккадской мифологии.]. Надо сказать ей об этом. — А ты помнишь, — проговорил он, — как мы скатились по откосу, прячась от ночного сторожа? В Горэме разразился бы грандиозный скандал, если бы нас поймали. — Да, а потом… Когда они отправились обратно, луна взобралась еще выше. Норман ехал медленно, не желая повторять тех глупостей, которые творил в былые годы. Их обогнал грузовик.» Две недели «. Черт побери! Кто он такой, чтобы слышать голоса? Жанна д'Арк? Ему вдруг стало весело. Он подумал мельком, а не рассказать ли Тэнси обо всем, что он навоображал себе в эти дни, чтобы она посмеялась вместе с ним. Если поднапрячься, выйдет шикарная история о призраках. Существовала, правда, причина, по которой он не должен был ни о чем рассказывать Тэнси, однако сейчас она выглядела просто вздорной, ибо была частичкой, принадлежностью того мирка, откуда им почаще нужно вырываться. Разве жить — значит постоянно следить за собой, чтобы, не дай бог, не произнести чего-то такого, что оскорбит нежные чувства имярек? Поэтому, когда они приехали домой, вошли в гостиную и сели на диван, Норман взял быка за рога. — Знаешь, Тэнси, насчет всяких колдовских штучек. Я хотел… Удар застал его врасплох. На мгновение он словно потерял сознание, а очнулся уже в кресле; веселье исчезло без следа, мысли метались и путались, будущее представлялось мрачным коридором длиной в две недели. Впечатление было такое, как будто одна огромная когтистая лапа зажала ему рот, а другая схватила за плечо, встряхнула и швырнула в кресло. Как будто? Он смятенно огляделся. Может быть, именно это и произошло? Судя по всему, Тэнси ничего не заметила. Лицо ее белело в полумраке. Она что-то напевала себе под нос. Норман поднялся, подошел к серванту и налил себе виски, попутно включив в комнате свет. Выходит, он не в состоянии поведать о происходящем с ним ни Тэнси, ни кому другому? Вот истинная подоплека того, почему жертвы колдовства всегда столь упорно отмалчиваются. Вот почему они не могут сбежать, даже имея под рукой все необходимой для побега. Дело не в слабоволии. За ними наблюдают, как за гангстером, который вышел из доверия у босса. Он сидит в роскошном ночном клубе, болтает с приятелями, подмигивает девушкам, а за его спиной маячат громилы в темных рубашках и светлых галстуках; они не вынимают рук из карманов своих пальто с бархатными отворотами, сопровождая его от клуба до виллы босса, и он не пытается удрать, потому что намерен еще пожить на этом свете, если ему представится возможность. Но такое случается только в фильмах. И когтистые лапы — тоже оттуда. Он кивнул своему отражению в зеркале над сервантом. — Познакомьтесь с профессором Сейлором, — проговорил он, — известным этнологом, искренне верящим в колдовство. Лицо в зеркале выглядело не столько озадаченным, сколько испуганным. Норман смешал себе второй коктейль, не забыв позаботиться о Тэнси, и вернулся в гостиную. — Запорок! — провозгласила Тэнси. — Кстати говоря, последний раз я видела тебя подвыпившим на Рождество. Он усмехнулся. Гангстеры в фильмах всегда напиваются пьяными, чтобы отвлечься от раздумий о своей плачевной участи. Надо признать, неплохое средство. Понемногу начало возвращаться настроение, которое они пережили, стоя на холме. Они разговаривали, слушали старые пластинки, рассказывали друг другу анекдоты, достаточно» бородатые» для того, чтобы считаться свежими. Потом Тэнси села за пианино. Чего они только не пели, сперва с запинкой, а затем во весь голос — народные, рабочие и революционные песни, псалмы и государственные гимны, блюзы, Брамса и Шуберта. Они вспоминали. И продолжали пить. Но в голове Нормана по-прежнему вращалась кристаллическая сфера, внутри которой бились беспокойные мысли. Алкоголь помог ему справиться с возникшим было страхом, и он принялся со скрупулезностью пьяницы размышлять о проявлениях колдовства в заселенном людьми мире. К примеру, разве не логично предположить, что все саморазрушительные стремления проистекают из магического воздействия? Иначе откуда берутся эти всеобщие порывы, идущие вразрез с законами самосохранения и выживания? Чтобы хоть как-то объяснить их, Эдгар По сочинил своего «Беса противоречия», а психоаналитики выдвинули гипотезу «влечения к смерти». Однако гораздо проще приписать их влиянию неких злодейских сил, которые пока не установлены, а потому называются «сверхъестественными». События прошедших дней можно разделить на две группы. В первую попадут те, от которых его прежде защищало колдовство Тэнси. Возможно, сюда относится и покушение Теодора Дженнингса на его жизнь. Дженнингс — явный психопат. Он наверняка долго вынашивал свой замысел, но магия Тэнси не подпускала его к Норману. Едва лишь колдовской «защитный экран» был снят, едва Норман сжег последний амулет, Дженнингс преисполнился решимости осуществить задуманное. Как он выразился? «Меня как осенило…» Итак, Теодор Дженнингс с его пистолетом, обвинение Маргарет Ван Найс, неожиданный интерес Томпсона к внеслужебному времяпрепровождению Нормана, находка Соутеллом диссертации Каннингема. Одна группа. Другая — признаки направленного против него колдовства, цель которого — погубить его. — Пенни за твои мысли, — предложила Тэнси, глядя на него поверх ободка стакана. — Я думал о рождественской вечеринке, — отозвался он ровным, немного глуховатым голосом, — вспоминал, как Уэлби изображал сенбернара и ползал по комнате в медвежьей шкуре с бутылкой виски на шее. Не могу понять, почему по прошествии некоторого времени обязательно кажется, что смеяться было вовсе не над чем, что шутки были донельзя избитыми. Впрочем, шутки, какими бы они ни были, лучше напыщенных рассуждений. Он был горд, как ребенок, тем, что сумел ускользнуть из расставленной ловушки. Он сейчас воспринимал Тэнси как бы в двух ипостасях: она была ведьмой — и нервнобольной, которую следовало всячески оберегать. Под действием алкоголя его мозг словно разделился на части, никак не связанные между собой. Обстановка комнаты то пропадала куда-то, то возникала вновь. Норман как будто проваливался в бездонные колодцы. Мысли его в промежутках между падениями текли с торжественной, достойной профессорского звания неторопливостью. Тэнси играла «Лазарет Святого Иакова». «Почему женщины не могут быть ведьмами? — думал Норман. — Они обладают интуицией, привержены традициям, склонны к иррациональному. Они прежде всего суеверны. Подобно Тэнси, большинство из них не уверено до конца, срабатывают их заклинания или нет». Тэнси потащила его танцевать. Она каким-то образом успела переодеться в розовое платье. Ко второй группе, думал Норман, относится дракон с крыши Эстри. Миссис Ганнисон вселила в него человеческую или нечеловеческую душу, оживила и направляла по фотографиям. Сюда же следует причислить обсидиановый нож, послушный ветер и чертов грузовик. Из колонок зазвучало «Болеро» Равеля. Норман в такт музыке постукивал пальцами по столу. Бизнесмены покупают акции по советам гадалок, думал он, кинозвезды уповают на нумерологов, добрая половина населения земного шара доверчиво внимает астрологам, рекламы настойчиво твердят о волшебстве и чудесах, а сюрреалистическое искусство — не что иное, как колдовство: его формы заимствованы из первобытных магических узоров, а содержание — у современной теософии. Тэнси запела «Сент-Луис блюз». Да, Уэлби был прав, она неплохая актриса. Как удачно она воспроизводит армстронговскую хрипотцу! Тэнси остановила дракона при помощи узлов на бечевке, думал Норман. Однако она оказалась в затруднительном положении, потому что ее дневник с формулами заклинаний попал к миссис Ганнисон, а та уж постарается найти обходной путь. Они по-братски разделили коктейль, который обжег бы Норману горло, если бы оно уже не потеряло чувствительности. Ему показалось, что он выпил больше половины содержимого стакана. Рисунок человека под грузовиком — ключ к колдовству, которое направлено на то, чтобы погубить меня, думал Норман. Карты, как и искусство, были первоначально важнейшим магическим средством. Трещотка используется в качестве усилителя. Невидимая тварь у меня за спиной наблюдает за тем, чтобы я не сходил с назначенной мне дороги. Узкий коридор. Две недели. Как ни странно, он находил в этих мыслях нечто приятное. В них была какая-то дикая, черная, ядовитая красота, какая-то отравляющая, смертоносная прелесть. Они обладали очарованием невероятного, невозможного. Они содержали в себе намек на невообразимое. Они пугали, ужасали, внушали благоговейный трепет, но холодная красота оставалась при них. Они напоминали видения, порожденные запрещенным наркотиком. Они обольщали предвестием неведомого греха и омерзительной скверны. Теперь Норман догадывался, какая сила подталкивала чернокнижников к их злодействам. Опьянение внушило ему чувство безопасности. Оно раскололо его мозг на мельчайшие кусочки, которые не испытывали страха, ибо их нельзя было уничтожить. Ведь пуля, которая убивает человека, не в состоянии убить атомы, составляющие его тело. Кусочки сознания бешено кружились. Все плыло у Нормана перед глазами. Они с Тэнси держали друг друга в объятиях. — Все, что у меня, твое? — спрашивала Тэнси. — Все, что у тебя, мое? Вопрос показался Норману подозрительным, но в чем именно — он никак не мог сообразить. Что-то подсказывало ему, что в словах таится ловушка. Но какая? Он окончательно запутался. Тэнси словно читала из Библии: — Ты отпил из моего кубка, а я отпила из твоего… Затуманенному винными парами взгляду Нормана ее лицо представлялось размытым овалом, на котором сверкали бриллиантами серо-зеленые глаза. — Все, что у тебя, мое? Ты отдаешь его мне добровольно, не сопротивляясь? Ловушка, ловушка! Какой у нее вкрадчивый голос! Он обволакивает, увлекает, манит… — Все, что у тебя, мое? Скажи «да». Норм, пожалуйста. Ради меня. Конечно, он любит ее. Сильнее, чем все остальное на белом свете. Он привлек Тэнси к себе, ткнулся губами в ее лицо, норовя поцеловать сверкающие глаза. — Да… да… все… — услышал он собственный ответ. И тут его измученный рассудок обрушился в бездонную тьму, где были тишина и покой. |
||
|