"Мечи в тумане" - читать интересную книгу автора (Лейбер Фриц)

5. Не в ту сторону

Среди высокомудрых крыс, скрывающихся в лабиринтах нор под городами, среди выслеживающих их тени хорошо осведомленных котов, среди проницательных летучих мышей, бесшумно носящихся в ночи, среди космических кошек, парящих в безвоздушном пространстве на потоках света, – повсюду ходят слухи, будто двум воинам и побратимам Фафхрду и Серому Мышелову доводилось ввязываться во всякие авантюры не только в Ланкмарской империи, расположенной в Невоне, но и в иных мирах, временах и измерениях, куда они попадали через тайные двери, глубоко спрятанные в запутанных подземельях Нингобля Семиокого, чья громадная пещера, если можно так выразиться, существует одновременно во многих мирах и временах. Это подземелье – Дверь с большой буквы, а сам Нингобль бойко объясняется на языках различных миров и вселенных и собирает сплетни всех времен и народов.

По слухам, Мышелов и Фафхрд, оказываясь в новом для себя мире, уже знают все, что нужно для того, чтобы в нем жить, а Ланкмар кажется им сном, и они даже забывают все его языки, хотя их отчизна – именно он.

Поговаривают даже, что однажды два приятеля прожили жизнь в удивительнейшем из миров, который, все называли по-разному: кто Геей, кто Мидгардом [в скандинавской мифологии обитаемая человеком часть мира], кто Террой, кто Землей. Там они якобы болтались вдоль побережья некоего закрытого моря по разным странам, входившим в громадную империю, созданную за столетие до этого каким-то Александром Великим.

Вот и все, что повествует о данном предмете Скрит-летописец. А из более осведомленных источников мы узнали следующее.

Счастливо избежав гнева морского царя, Фафхрд и Серый Мышелов взяли курс на холодный Но-Омбрульск, однако к полуночи попутный западный ветер сменился на сильнейший северо-восточный. По мнению Фафхрда, которое Мышелов тут же высмеял, эта помеха была началом мести морского царя. Друзья были вынуждены поджать хвост (вернее, корму, как поправили бы нас истинные морские волки) и под одним кливером двинуться на юг, держа слева по борту мрачное гористое побережье, дабы не попасть ненароком в бескрайнее Крайнее море, которое им доводилось пересечь лишь однажды, причем гораздо южнее и при весьма страшных обстоятельствах.

На следующий день они вновь вошли во Внутреннее море через новый пролив, образовавшийся, когда обрушилась скальная стена. Тот факт, что им удалось сделать это, даже на царапнув килем «Черного казначея» о рифы, Мышелов расценил как прощение морского царя, если таковой, конечно, существовал вообще. Фафхрд же, напротив, угрюмо твердил, что этот заросший водорослями многоженец играет с ними в кошки-мышки и позволил им избежать опасности лишь для того, чтобы вновь пробудить в них надежду, а потом, причем неизвестно когда, нанести новый дьявольский удар.

Приключения друзей во Внутреннем море, которое они знали не хуже, чем королева Востока свой лазорево-золотой купальный бассейн, свидетельствовали о правильности пессимистической гипотезы Фафхрда. «Черный казначей» раз двадцать попадал в мертвый штиль и раз шестьдесят во внезапные штормы. Друзья трижды убежали от пиратов и один раз одолели их в кровавой рукопашной. Когда они зашли в Уул-Хрусп, чтобы пополнить запасы провизии, береговая охрана безумного герцога обвинила их самих в пиратстве, и лишь благодаря безлунной ночи и умелой лавировке (не говоря уж о крупном везении) «Черному казначею» удалось улизнуть; борта и паруса суденышка были так густо утыканы стрелами, что оно походило на изящного дикобраза из черного дерева или морского ежа.

Вблизи Кварч-Нара друзьям все же удалось пополнить свои запасы, однако лишь грубой пищей и мутной речной водой. Вскоре после этого «Черный казначей» чиркнул днищем о подводный риф, который взялся неизвестно откуда, поскольку раньше его в этом месте не было, и в корабле открылась течь. Единственное место, где друзья могли бы поставить судно на кренгование и заняться его ремонтом, был небольшой пляж на юго-восточном побережье Драконьих скал, куда они и добрались через двое суток, едва успевая вычерпывать воду из трюма. Далее дело пошло так: один конопатил щели или отдыхал, а другой в это время отгонял любознательных драконов – в основном двух– и трехголовых, но порой и одноголовых. Когда, уже в завершающей стадии ремонта, в котле забурлила смола, драконов словно ветром сдуло, благодаря омерзительной вони, что, как ни странно, весьма раздражило двух героев, поскольку им не пришло в голову с самого начала держать на огне котел с кипящей смолой. (После долгих передряг они сделались очень ранимыми.)

Оказавшись снова в море, Мышелов в конце концов признал, что Фафхрд прав и над ними тяготеет проклятие морского царя, от которого они должны избавиться с помощью какого-либо волшебника – ведь если они просто сойдут на сушу, то морской царь будет досаждать им с помощью своих союзников – повелителей рек и ливней, а выйди они опять в море, проклятие снова будет тут как тут.

Тогда встал вопрос к кому обратиться: к Шильбе Безглазоликому или Нингоблю Семиокому. Однако Шильба обитал на Соленой Топи неподалеку от Ланкмара, где у друзей могли возникнуть неприятности из-за недавних дел с Пульгом и прочими иссекианцами, поэтому они решили посоветоваться с Нингоблем, пещеры коего располагались в невысоких горах, что позади Илтхмара.

Но даже на переходе до Илтхмара не обошлось без приключений. Друзья подверглись нападению гигантских каракатиц и летучих рыб с ядовитыми спинными плавниками. Кроме того, им пришлось пустить в ход все свое мореходное искусство и растратить все добытые в Уул-Хруспе стрелы, отражая еще один пиратский набег. В довершение всего кончилось бренди.

Когда Фафхрд и Мышелов причаливали в илтхмарской гавани, «Черный казначей» развалился, словно карточный домик: борта отскочили, как ломти разрезанной дыни, а вся средняя часть вместе с мачтой, каютой и килем камнем пошла на дно.

Друзьям удалось спасти лишь одежду, которая была на них, мечи, кинжал и топор. Кинжал и топор мгновенно пошли в ход: плывя к берегу, Фафхрд и Мышелов подверглись нападению косяка акул и каждому пришлось бороться за свою жизнь, равно как и за жизнь товарища. Облепившие набережную и пристань илтхмарцы подбадривали как героев, так и акул вполне беспристрастно или, вернее, в зависимости от того, как побились об заклад: ставки были в основном три к одному против того, что героям удастся выжить; кроме того, делались и более мелкие ставки на каждого из героев в отдельности.

Илтхмарцы – люди довольно бессердечные и крайне приверженные азартным играм. Вдобавок они всегда рады, когда в бухте появляются акулы: эти хищники помогают им избавляться от преступников, убитых и ограбленных пьяниц, состарившихся или по иной причине ставших бесполезными рабов, а подобные жертвоприношения акульему богу выглядят к тому же весьма живописно.

Когда Фафхрд и Мышелов, задыхаясь, выкарабкались наконец на берег, их радостно приветствовали те из илтхмарцев, что выиграли благодаря им пари. Остальные же были заняты тем, что ругательски ругали акул.

Денег, вырученных друзьями за останки «Черного казначея», было недостаточно для того, чтобы купить или нанять лошадей, однако хватило на еду, вино и воду для одной попойки и еще на несколько дней скромной жизни.

Во время попойки они не раз поднимали кружки за «Черного казначея» – верный корабль, отдавший им буквально всего себя, до смерти истрепанный штормами, пиратами, всяческой морской живностью и прочими знаками гнева морского царя. Мышелов пил и клял на чем свет стоит этого могучего властелина, при этом Фафхрд предусмотрительно скрещивал всякий раз два пальца. Время от времени друзьям приходилось более или менее учтиво отвязываться от танцовщиц, по преимуществу оплывших и уже удалившихся от дел.

В общем и целом попойка вышла так себе. В Илтхмаре даже не слишком осмотрительный человек не позволяет себе лечь спать под газом, а бесчисленные изображения крысиного бога, даже более могущественного, чем акульего, выполненные в виде скульптур, фресок и тому подобного декора, равно как живые крысы, молча таящиеся в тени или пляшущие посреди улиц, заставляют пришельцев чувствовать себя не в своей тарелке уже через несколько часов.

За попойкой последовал утомительный двухдневный переход к пещере Нингобля, который вконец измотал двух друзей, отвыкших после многомесячного плавания от пешей ходьбы, тем более по песку пустыни.

Когда усталые и пропыленные герои вступили под своды туннеля, ведущего к скрытому глубоко в недрах горы жилищу Нингобля, охватившая их прохлада показалась друзьям просто даром небес. Фафхрд, лучше знавший и самого Нингобля и его запутанное логово, шел впереди, ощупывая стены и потолок прохода руками, дабы не врезаться головой в сталактит или не пораниться об острый выступ скалы. Нингобль не одобрял, когда его гости пользовались факелами или свечами.

Миновав множество ответвлений, друзья подошли к развилке. Высунув голову вперед, Мышелов различил в конце левого коридора слабый свет и предложил пойти в ту сторону.

– В конце концов, – заявил он, – если окажется, что мы пришли не туда, всегда можно вернуться.

– Но ведь в приемную Нингобля ведет правый проход, – возразил Фафхрд. – То есть я почти уверен в этом. Это солнце пустыни расплавило мне все мозги.

– Чума на тебя за все твои увертки! – бросил Мышелов, еще не пришедший в себя от жары, и, нагнувшись, уверенно двинулся по левому коридору. Через два удара сердца Фафхрд, вздохнув, последовал за товарищем.

Свет впереди становился все ярче. В какой-то миг друзья вдруг почувствовали легкое головокружение, а скала у них под ногами чуть вздрогнула, будто от несильного землетрясения.

– Давай вернемся, – предложил Фафхрд.

– Давай хотя бы посмотрим, что там, – ответил Мышелов. – Мы, считай, уже пришли.

Через несколько шагов друзья вновь смотрели на бескрайнюю пустыню. Прямо у входа в пещеру совершенно неподвижно стояла белая лошадь под ярким чепраком, рядом с ней вороная – поменьше и в отделанной серебром сбруе, а чуть подальше – крепкий мул, нагруженный бурдюками с водой, горшками и свертками, в которых, судя по всему, помещался провиант для людей и животных. У каждого седла висел лук и колчан со стрелами, а к седлу белой лошади был приколот обрывок пергамента с краткой запиской:

«Проклятие морского царя снято. Нинг».

В записке чувствовалось нечто весьма странное, хотя ни один из друзей не мог решить, в чем именно заключается эта странность. Возможно, дело было в том, что Нингобль вместо слов «морского царя» написал: «Посейдона», но такая замена казалась вроде бы вполне уместной. И все же….

– Очень непохоже на Нингобля, – заметил Фафхрд голосом, показавшимся несколько необычным Мышелову, да и ему самому, – он не привык делать одолжения и не просить взамен каких-либо сведений или даже услуг.

– Дареному коню в зубы не смотрят, – наставительно отозвался Мышелов. – И мулу тоже.

Пока они шли по пещере, знойный восточный ветер сменился на прохладный западный. Друзьям стало гораздо легче дышать, а когда они обнаружили, что в один из бурдюков налита не родниковая вода, а кое-что покрепче, это решило дело. Фафхрд сел на белую лошадь, Мышелов на вороную, и, ведя на поводу мула, они доверчиво двинулись на запад.

После дня пути герои поняли, что здесь что-то не то: они не добрались ни до Илтхмара, ни до Внутреннего моря.

Кроме того, их продолжала тревожить некая причудливость употребляемых ими слов, хотя понимали они друг друга превосходно.

И в довершение всего приятели почувствовали, что с их памятью и житейским опытом происходит нечто необычное, однако поначалу не стали признаваться друг другу в этих опасениях. Дичи в пустыне было предостаточно, и в жареном виде она оказалась вполне вкусной для того, чтобы заглушить смутные подозрения относительно ее несколько непривычного вида и расцветки. Вдобавок друзья вскоре наткнулись на источник с водой редкой сладости.

Только через неделю, после встречи с караваном мирных торговцев шелком и пряностями, друзья поняли, что разговаривают не на ланкмарском языке, не на ломаном мингольском и даже не на диалекте Лесного Народа, а по-финикийски, по-арамейски и по-гречески; до Фафхрда дошло, что его детские воспоминания связаны не со Стылыми Пустошами, а с землями, окружающими море, которое называется Балтийским; Мышелов осознал, что вспоминает не Товилийс, а Тир, и оба они уразумели, что самый большой город в этих краях не Ланкмар, а Александрия.

И вместе с этими мыслями воспоминания о Ланкмаре и даже о всем Невоне начали постепенно стираться из их памяти, превращаясь в далекие сны.

И лишь память о Нингобле и его пещере оставалась ясной и четкой. Однако, что за шутку он с ними сыграл, было непонятно.

А между тем воздух оставался чистым и свежим, еда превосходной, вино сладким и хмельным; мужчины были здесь сложены недурно, а это говорило о том, что и женщины тоже должны быть хороши собой. Новые слова показались поначалу причудливыми? Ну и что? Стоило лишь подумать об этом, как впечатление исчезало.

Это был новый мир, суливший неслыханные приключения. Хотя, если разобраться, не такой уж он был и новый….

Друзья медленно трусили по белой песчаной дороге, ведшей их к неведомой, но уже предопределенной жизни.