"Замок Пятнистой Розы" - читать интересную книгу автора (Легостаев Андрей)

Глава 7

Среди шестидесяти четырех знатнейших эллов Аддакая, представлявших все континенты, на Арену Димоэта вышел Мейчон в золоченых доспехах, дающих ему право участвовать в заключительном дне Состязаний Димоэта. Зрители бурно приветствовали его, как победителя первого дня Состязаний, как выходца из простого народа, собственным трудом, мужеством и умением добившегося того, чтобы идти в одном ряду с самыми знатными эллами.

Несмотря на бальзам, рана, полученная шесть дней назад еще давала о себе знать. Маг-эскулап, осматривая обнаженного Мейчона, нахмурился при виде его раны и покачал головой. Но ничего не сказал.

Стоя в ряду знатнейших эллов в роскошных доспехах, Мейчон понимал, почему победители первых дней прежних состязаний Димоэта почти никогда не проходили дальше третьего круга. Состязания проводятся конные, а кони — привилегия эллов.

Конечно, Мейчон, знаком с конем и копьем, но все же… Если выбьет противника из седла, тот станет его легкой добычей, несмотря на тяжелые доспехи, но если собьют его, Мейчона, то если не сдастся сразу, просто затопчут конем в тяжелых доспехах или сверху изрубят мечом в капусту. Стащить всадника с коня вряд ли удастся, но попробовать всегда можно…

Вчера, когда он пришел регистрироваться на состязания эллов, ему предоставили возможность выбрать себе боевого коня из конюшен при Храме Димоэта и боевые доспехи. Что он тщательно и сделал, несколько сомневаясь, что сможет на Арене достигнуть полного взаимопонимания с конем, от которого будет многое зависеть во время боя. Но он был готов сражаться до последнего.

За промежуточные победы в последний день состязаний победитель не получал ничего. За общую победу — совершенно невозможную, непредставимую сумму в четыре тысячи золотых рехуалов. Отказаться от такой возможности Мейчон не мог, не в его правилах. К тому же, победитель Состязаний имеет право говорить сегодня с самим Димоэтом.

Для этого можно было воскреснуть. Потому что любая, самая плохая новость, лучше полной неизвестности.

А Мейчон ничего не знал о судьбе Трэггану.

На утро после того злополучного дня и последовавшей за ним ночи, провалявшись несколько часов в полудреме, Мейчон попросил Сейс сходить в дом Трэггану за его сумкой.

Чтобы не вызывать подозрений у обитателей дворца, среди которых наверняка был шпион, он написал, вспомнив Дойграйна, завещание на имя Сейс, согласно которому она наследует все его вещи и сочинил для нее вполне правдоподобную басню о их знакомстве и о ее присутствии при его гибели, что, частично, было истиной. После некоторого размышления, он попросил ее также отправиться на Торговую площадь, разыскать Дойграйна Ер-Оро и привести его к нему.

Она отсутствовала долго и вернулась в сопровождении тушеноса, который нес довольно тяжелые доспехи, завернутый в тряпку старый костюм Мейчона с золотыми рехуалами в карманах и сумку.

Первым делом Мейчон обработал рану и, почувствовав облегчение, смог говорить.

Дойграйн не думая согласился на предложение Мейчона по возвращению долга; он достаточно выиграл, сделав ставки на Ристалище Чести и, значительно больше — на Арене Димоэта. Он стал богат, но, растерявшись от этого богатства, не истратил ни единого рехуана и по-прежнему работал тушеносом. Его разбудили после ночной работы, когда его разыскивала Сейс по просьбе Мейчона, но он не в претензии. Честно говоря, он уже и не мечтал о возвращении пятнадцати золотых, не то, что с процентами. Но мысль пожертвовать тогда, в «Возвращенной сказке» частью найденного сокровища, чтобы уберечь хоть что-то, принесла ему поистине сказочное богатство. Если быть до конца откровенным, он просто не знал что с ним делать. Дойграйн с радостью согласился помогать Мейчону в чем угодно…

В мгновение его благодарственных излияний в доме Сейс появилось новое действующее лицо — старик в одежде слуги элла Итсевд-ди-Реухала.

Мейчон откинулся на подушку и задумался.

Вряд ли это был шпион — узнай доносчик, что Мейчон жив, он не стал бы этого раскрывать, а помчался бы с новостью к хозяину, чтобы тот спланировал новое покушение.

Мейчон решил рискнуть.

Это оказался Гирну, обеспокоенный судьбой хозяина. Он проследил за Сейс и тушеносом, понял, что Мейчон жив, и решил поговорить со старым другом Трэггану.

Мейчон долго выспрашивал старого слугу, силясь понять насколько искренни его намерения — свой человек во дворце Трэггану был ему просто необходим. К тому же, Мейчон — воин, он практически не знает Города Городов. А Гирну в курсе куда обращаться почти во всех случаях жизни и имел знакомства среди писарей Храма Правосудия и в главном элиранате.

Мейчон решил рискнуть. Договорившись, что Дойграйн будет приходить во дворец за новостями, Гирну отправился домой.

Однако к вечеру следующего дня Гирну вынужден был насовсем перебраться в дом Сейс.

С утра Гирну отправился в главный элиранат, чтобы встретиться со своим хозяином и обговорить по просьбе Мейчона совместный план действий. Но личного секретаря элла Итсевд-ди-Реухала к хозяину не пустили. Ему очень вежливо было сказано, что обвинение еще не предъявлено и в Храм Правосудия Трэггану еще не представлен.

Когда Гирну заявил, что наймет самого лучшего в Реухале защитника, ему ответили, что и его не пустят, пока Трэггану не представлен в Храм Правосудия, а представят его, когда элиранату будет угодно. Гирну знал, что могут и не представить. Он неоднократно слышал рассказы об узниках реухалской тюрьмы, сидевших без предъявления обвинения и суда по несколько сроков Димоэта и давно забывших собственное имя и за что их вообще арестовали.

Гирну спросил: а когда будет предъявлено обвинение? Ему ответили, что этим вопросом вообще могут интересоваться исключительно близкие родственники, то есть отец или жена, а также король, как реухалский, так и итсевдский.

Гирну отправился домой и просил эллину Млейн принять. Когда он вошел к ней, она стояла, высокомерно задрав подбородок чуть ли не к потолку, и на вопрос о судьбе мужа заявила слуге, что это не его дело, а ее муж, убийца, заслуживает смертной казни. Рядом сидел в кресле ее отец, контролирующий и одобряющий каждое слово дочери. Гирну по его лицу видел, что он уже примеривает на себя роль опекуна внука — наследника Итсевд-ди-Реухала и Реухал-ди-Кремана — тем самым значительно поправив свои финансовые дела.

Гирну спокойно сообщил, что в таком случае отправиться на прием к королю Итсевда. Элл Канеррану сорвался на крик и заявил, что задета честь его семьи, что он сам во всем разберется и он не допустит, чтобы какой-то слуга совал нос в не в свое дело.

А за ужином Гирну почувствовал странный запах от похлебки, похожий на тот запах, что исходил от вечернего пива, после принятия которого всю ночь и последующий день Гирну не мог связно мыслить и встать с постели. Он сказал остальным слугам, что ему необходимо поработать над документами хозяина, чтобы привести их в полный порядок и отправился в нижний кабинет, попросив принести ужин туда. Ему принесли другую тарелку, от которой исходил такой же странный, едва уловимый запах. Гирну отправился на задний двор к собакам и скормил ужин одной из них. Через полчаса она издохла.

Тогда старый слуга собрал вещи и отправился к Мейчону, полагая, что его жизнь еще пригодится хозяину. В то, что Трэггану убил монаха, Гирну не верил с самого начала, а после рассказа Мейчона окончательно убедился в этом.

Через знакомого писаря элираната, удалившегося по старости на покой, Гирну пытался выяснить что-нибудь о Трэггану. Но место его заключения содержалось в строжайшей тайне. Выяснить не удалось ничего вообще.

Мейчон хотел самолично заявиться к элирану шестой грани Дилеоару, якобы для дачи показаний, как и обещал, но решил воздержаться от подобного рискованного шага — его тоже могли арестовать по любому надуманному предлогу. По совету опытного Гирну он на всякий случай написал прошение в элиранат, где вкратце описал ночное нападение якобы с целью ограбления и просил расследовать его.

Гирну отнес прошение, и с помощью своего знакомца устроил так, что оно было приобщено к остальным делам и тут же забыто — мало ли таких происшествий происходит в ночные часы, все не расследуешь. Врагам незачем знать, что Мейчон жив, но и нарываться на неприятности по поводу неявки в элиранат в назначенное время тоже незачем.

Полная неизвестность изводила Мейчона — Трэггану вполне уже могло не быть в живых. Его могли тихо придушить. Он мог сам не выдержать того, что от него отказалась любимая женщина и покончить с собой. И Мейчон никак не мог забыть странного запаха меча малкирца, нанесшего Трэггану незначительную рану. Если это был яд Каурры, то Трэггану умрет в тюрьме, и все, что остается Мейчону — отомстить. Но надо выяснить кому. Значительный свет на это дело, по мнению Мейчона, должен был пролить суд над Трэггану, но суда вообще могло не быть. Млейн и ее отец не были заинтересованы в суде и казни Трэггану — осужден, значит виновен и на благородное имя ложится пятно. Их больше устраивала полная неопределенность: нет суда — нет вины, а сгинул муж в тюрьме, так ничего не доказано.

Пользуясь старой дружбой, Гирну отвел Мейчона к магам октаэдра порядка. Там, за плату разумеется, ему выставили склянки со всеми известными в мире ядами. Он тщательно понюхал, как пахнет яд каурры — меч малкирца, определенно, имел другой запах. Но у Мейчона нехорошо покалывало в душе и он опробовал на запах все склянки.

К ужасу своему он понял, что, может быть, был прав — яд Смеллы очень напоминал тот запах. Правда, ручаться Мейчон не мог. Яд Смеллы тоже действовал не сразу, как и яд каурры, и тоже не имел противоядия. Но если отравить ядом Смеллы, человек проживет еще долго — не менее трижды по восемь дней, но может и целый год. Смерть будет мгновенной и внезапной.

И все же Мейчон не был уверен. Он пытался успокоить себя, что почувствовал запах какого-нибудь бальзама или мази — и не от меча а от самого малкирца. Да и был ли запах? Мейчон уже не знал.

Мейчон хотел было попытаться пробиться на прием к королю Итсевда, как человек, принесший ему славу на Арене Димоэта. Но это означало бы прежде времени раскрыть, что он жив и жаждет мести. Впрочем, месть не удовлетворила бы Мейчона — он хотел спасти друга.

Поэтому он вышел на Арену Димоэта, чтобы с оружием в руках доказать свое право упасть к ногам мудрого Димоэта и у верховного бога просить справедливости.

И стоя, в шеренге лучших рыцарей мира, он увидел перед собой лицо Сейс. Только глаза у нее были той, утерянной навсегда, а губы и волосы — той, что послал ему сам Димоэт.

Маг-герольд начал представлять участников Состязаний. Каждый элл имел титулы и заслуги, перечисление которых занимало по несколько минут.

— Элин Мейчон, защищает цвета Итсевда, победитель первого дня соревнований, — объявил маг-герольд и трибуны взорвались от восторга. — По решению магов-эскулапов элин Мейчон снят с состязаний, поскольку раны не позволяют ему сражаться, — все тем же громким торжественным голосом сообщил он.

Трибуны замерли. Повисла тишина, которую сменил разочарованный вздох. Такого поворота событий не ожидал никто, даже сам Мейчон. Затем послышались возмущенные крики — многие поставили свои денежки именно на Мейчона, надеясь отыграться за неудачи в первый день.

Мейчон не стал изображать горе, апеллировать к публике, вздевая вверх руки или срывая с себя золоченые доспехи в знак протеста. Воин молча должен принимать удары судьбы — раз так хочет сам Димоэт, ничего не изменишь.

Маг-герольд выждал пока страсти, вызванные столь неприятной новостью, улеглись и продолжил:

— Элл Варрак-ди-Семеллайна Дижаггу, победитель…

Мейчон злился на себя, за неправильно принятое решение. Лучше было бы сидеть тихо до суда над Трэггану и пусть пока неизвестные противники думали бы, что он мертв. О, он дорого бы дал, чтобы иметь возможность увидеть сейчас некоторые лица на трибунах, посмотреть их реакцию при объявлении его имени. Еще бы знать чьи именно лица…

Но в конце концов, все не так уж плохо. Снят с Состязаний магами-эскулапами, это не значит, что проиграл. Не победил, но не побежден. И имеет право вечером явится в Храм Димоэта, чтобы лично приветствовать верховного бога и просить о справедливом суде для Трэггану — больше ничего и не нужно.

— Элл Даггорд, младший сын короля Магвейлы, победитель…

Мейчону нечего больше было здесь делать, но он не знал, как уйти. Он ждал окончания представлений, твердо зная, что на бои не останется.

Наконец, торжественное представление участников закончилось. Принесли и поставили корзину с черными кубиками — наверняка с теми же самыми, что использовались в первый день.

Но ритуал был другим. Две юные красивые девушки в светлых одеждах и золотыми венками на головах вынимали по кубику — это и были соответствующие пары сражающихся, о чем маг-герольд тут же громогласно и провозглашал.

Кубик Мейчона достался какому-то эллу из Реухала и Мейчон подумал, что тому сильно повезло. Во всех смыслах. Мейчон уже знал, что воинское искусство у реухалских эллов не в почете, зато гонора и спеси хоть отбавляй. И этот реухалец, единственный из трех, участвующих в Состязаниях, пройдет в следующий круг.

В отличие от первого дня состязаний, пары сражались не все вместе, а строго по очереди, чтобы зрители видели все нюансы каждого боя. Ну, и чтобы праздник длился подольше, разумеется, ведь участников во второй день не в пример меньше, чем в первый.

Наконец жеребьевка закончилась и рыцари собрались идти в отведенные им комнаты переодеваться в боевые доспехи.

Маг-герольд произнес:

— Главный судья соревнований, наследник реухалского престола его высочество принц Марклит, приглашает победителя первого дня состязаний элина Мейчона в свою ложу в качестве почетного зрителя.

На трибунах снова пронесся гам и свист. Он относился не к Мейчону, а к магам-эскулапам, не допустившим любимца к Состязаниям.

Это был шанс, от которого Мейчон не мог отказаться, хотя довольно смутно представлял себе, как требуется говорить с особами королевской крови, соблюдая весь этикет. Он, правда, подумал, что его высочество знает, что воин — не придворный льстец, и раз приглашает, значит, либо так хочет, либо так положено все по тому же стократ проклятому Трэггану этикету. Так или иначе отказываться от такого предложения нельзя, да и неразумно.

К Мейчону подошел человек в одеждах с символикой реухалских королей и с поклоном сделал жест, предлагающий следовать за ним.

Мейчон, как был в золоченых парадных доспехах, прошел в королевскую ложу. Встал перед троном и преклонил колено.

— Ваше высочество, — глядя в глаза наследнику реухалского престола, — я благодарен вам за приглашение и то, что вы оценили мое умение. Я крайне опечален решением магов-эскулапов и хотел бы просить вас…

— Да, элин Мейчон, — прервал его принц, — мне тоже крайне досадно, что тебя не допустили до состязаний. Ты мне глянулся в первый день и я хотел бы посмотреть, как ты держишься в седле. Но я ничего не могу поделать, решение магов-эскулапов — закон. Я выполнил бы почти любую твою просьбу, но здесь я бессилен. Состязания начнутся без тебя.

— Я благодарен вам за теплые слова, — еще раз поклонился Мейчон.

— Кстати, — снова заговорил принц Марклит, — я не помню, чтобы ты на Состязаниях получал ранения, не позволившие бы тебе выступать сейчас.

Это прозвучало как вопрос. Надо было отвечать.

— Ваше высочество, — склонил голову Мейчон, — после Состязаний, в тот же вечер, на меня напало семеро грабителей, хотели отнять врученные вами деньги. Я писал прошение в элиранат с просьбой разобраться.

— Да? — с интересом переспросил принц. — И ты запомнил кого-либо в лицо? Может, при схватке ранил или убил кого-нибудь?

— Ваше Высочество, со мной была женщина, которая могла пострадать. Из-за нее я дал себя связать. Грабители вывезли меня за город, вонзили в меня кинжал, ограбили и бросили в лесу…

— И у тебя взяли все деньги, что ты выиграл на Состязаниях?

— Нет, ваше высочество, денег при мне в тот момент не было.

— Но ты запомнил кого-либо из грабителей? — снова спросил принц.

— Нет, ваше высочество, — ответил Мейчон, — я никого в лицо не запомнил.

Принц Марклит задумчиво провел, приглаживая, пальцами по пышным усам и сказал:

— Элин Мейчон, на Луддэке справедливый суд вершат только королевские судьи с соизволения мудрого Димоэта. И больше никто. Если тебя пытались убить, ты должен обращаться к королевской власти за судом, но не пытаться мстить сам кому бы то ни было.

— Ваше высочество, я не собираюсь мстить этим грабителям, — сказал Мейчон, вдруг догадавшись, что сейчас или никогда он может обратиться к принцу с просьбой. — Я, напротив, нижайше хотел просить вас о справедливом суде для моего старого друга, который мне очень дорог. Он арестован в первый день праздников, и я ничего не могу узнать о его судьбе. Ничего, кроме справедливого суда, я не прошу — ни для себя, ни для кого другого.

— И для кого ты просишь суда? — поинтересовался наследник реухалского престола.

— Для элла Итсевд-ди-Реухала Трэггану, — посмотрев в глаза принцу, ответил Мейчон.

— Да, я знаю элла Трэггану, — кивнул принц Марклит. — Очень приятный человек, он совсем недавно вступил во владение итсевдским кварталом. Я что-то слышал о том, что его арестовали. Он, кажется, заколол у себя в кабинете какого-то монаха? Но ведь за это полагается смертная казнь!

— Ваше высочество, — все так же стоя, преклонив колено, сказал Мейчон, — я провел с ним всю ночь перед Состязаниями. Именно в том кабинете. Он заснул в кресле, а я вышел в садик, что рядом с кабинетом, и провел ночь на песке. Мне так спать привычнее, чем в мягких постелях. Я знаю, что элл Трэггану ни в чем не виновен. И я думаю, что грабители, ранившие меня, были не случайны — они поджидали человека с тремя пальцами на правой руке, — Мейчон показал свою покалеченную кисть. — Кто-то, кто хотел свалить убийство монаха на моего друга, решил убить меня, чтобы не мешал.

Многочисленные вельможи, восседавшие в ложе, уже давно перестали шептаться между собой, все смотрели на Мейчона. Перед ними открывалась новость, которую можно долго и со вкусом обсуждать. Мейчон прекрасно понимал это, но решил идти до конца.

— Невзирая на рану, — продолжал он, — я вышел сегодня на Арену, чтобы победить и обратиться с просьбой о справедливом суде к великому Димоэту. Но я обращаюсь к вам, ваше высочество. Я ничего не знаю о судьбе друга и боюсь, что его нет в живых. Даже просто увидеть его — было бы для меня счастьем.

— Почему же, — медленно спросил принц, — эти семеро грабителей, если ты подозреваешь в них наемных убийц, оставили тебя в живых?

Мейчон понял, что почти добился своего. Он встал с колена, постарался как можно быстрее снять золоченые нагрудник и панцирь, расстегнул рубаху и сорвал повязку, обнажая рану.

— Но ведь это же удар в сердце! — не удержался от восклицания принц. — Как ты вообще остался жив?

— Я — гапполушец, ваше высочество, — ответил Мейчон. — У меня сердце с правой стороны.

— Но все равно ведь рана опасная! И ты ради друга собирался с таким ранением сражаться с лучшими бойцами мира?

— Да, ваше высочество. Мы дали друг другу Клятву Дружбы До Конца Жизни, — не моргнув глазом солгал Мейчон. Какая разница — выполняли они священный ритуал Дружбы на всю жизнь или нет, если Мейчон готов сейчас на все ради того, чтобы спасти Трэггану.

Принц Марклит задумался. Мейчон склонил голову, ожидая его решения и всем видом показывая, что примет любое, как должное.

На Арену под звуки труб и приветственные крики зрителей выехали с разных сторон арены рыцари первой пары. Оруженосцы подали им копья и бойцы изготовились к поединку.

— Что ж, — наконец сказал принц, — за справедливым судом ты сегодня обратишься к великому Димоэту лично. Он — хозяин мира, мы лишь слуги его. А насчет твоего беспокойства насчет жизни друга… Я тебя понимаю. Если хочешь, отправляйся в главный элиранат и повидайся с ним. Если он жив, ты его увидишь. Только я не понимаю: почему ты опасаешься за него?

— Его отвергла жена, когда его обвинили. Я боюсь, что он не выдержал удара — она очень многое для него значила.

— Хорошо, ты увидишь его, — согласился принц. — Но после состязаний тебе необходимо будет явиться в Храм Димоэта… — Какая-то мысль неожиданно пришла ему в голову и он спросил: — Постой, а разве тебя не интересуют предстоящие поединки?

— Я никого не хочу обидеть, — поклонился Мейчон, — но я сам должен был быть на Арене. Мне очень тяжело было бы смотреть на Состязания не с Арены, а со зрительской ложи. Пусть даже на почетном месте.

Наследник реухалского престола удовлетворенно усмехнулся и приказал:

— Дайте мне перо и бумагу.

Ему быстро подали специальную дощечку для письма, перо и бумагу. Он начертал несколько строк и расписался. Подозвал одного из вельмож и велел ему отправляться с Мейчоном в главный элиранат и добиться свидания с Трэггану.

Мейчон снова преклонил колено.

— Я даже не знаю как благодарить ваше величество за все, что вы для меня сделали.

— Для тебя я не сделал ничего. Я сделал это не для тебя, — несколько непонятно ответил принц Марклит. — Мне просто приятно, что еще живут отважные и великодушные люди, ради дружбы готовые на все. Ступай, а то опоздаешь к шествию.

Мейчона вместе с сопровождавшим его вельможей не заставили долго ждать — с подписью наследника реухалского престола и его представителем не спорят.

Их провели вниз, в подвал и открыли дверь в широкий каменный коридор без окон.

Вдоль обеих стен коридора, бок о бок, стояли в ряд вооруженные стражники с факелами в руках.

В противоположную дверь ввели Трэггану и подтолкнули навстречу Мейчону.

Мейчон кивнул сопровождавшему его вельможе, чтобы ждал на пороге и пошел навстречу другу.

Вид у Трэггану был не шибко привлекателен — с многодневной щетиной, со свежим едва затянувшимся рубцом на щеке, с темными кругами вокруг глаз, в грязной рубашке, недавно белой, словно вершины Оклумша, а теперь похожую на вытоптанную горную тропку, когда тают снега. Без меча и даже без традиционного кинжала на поясе, он выглядел почти как неодетый.

«Хорошо еще, что кандалы на него не нацепили,» — подумал Мейчон.

Трэггану, в ярком свете факелов, подслеповато щурил глаза.

— Мейчон, — разглядел он приближающегося друга. — Мейчон, ты жив!

На лице арестованного элла появились такие облегчение и радость, словно перед ним открылись двери тюрьмы.

Мейчон подошел к нему и они крепко обнялись.

— Мейчон, ты жив! — только и мог повторять Трэггану. — Ты жив!

— Конечно, я жив, — согласился Мейчон. — Я хотел выступать сегодня на Состязаниях, но меня отстранили маги-эскулапы из-за тяжелой раны.

Трэггану отпрянул от друга.

— Из-за тяжелой раны? — переспросил он, глядя ему в глаза.

— Да, — небрежным тоном отмахнулся Мейчон и продолжил: — Сегодня я иду к самому Димоэту в Храм Семи Богов и буду просить о скорейшем справедливом суде для тебя. Твоя жена и элл Канеррану не хотят этого делать, придется мне самому.

— Млейн… — чуть ли не простонал Трэггану. — Она отказалась от меня.

— Трэггану! — воскликнул Мейчон. — Трэггану! Не сдавайся! Я знаю, что ты ни в чем не виноват, я…

— Млейн…

— Трэггану! — Мейчон тряхнул друга за плечи. — Воин не сдается никогда!

Трэггану поднял на Мейчона глаза. В свете факелов его лицо казалось сейчас измученным и постаревшим примерно на два срока Димоэта. Вдруг волевые складки появились у губ.

— Я и не собираюсь сдаваться, — твердо сказал элл Итсевд-ди-Реухала. — Даже если судьи приговорят меня к смерти, я на Поле Казни буду сражаться до последнего. У меня есть сын, ради которого, я должен жить. — И вдруг без предупреждения, он перешел на велинойский: — Тот, шестой грани — предатель, он нанял разбойников, чтобы убили тебя.

Трэггану не произнес слово «элиран», поскольку на всех языках оно звучит одинаково, но Мейчон понял друга.

— Подземный ход из моей башни упирается в тупик, — продолжал заключенный. — Там все перерыто ходами земляных червей. От тупика по правой стороне уходит ход, он провалился в одном месте в другой ход, а там целый подземный город разбойников…

— Эй-эй, — закричал, опомнившись, глава стражников, — говорите по-реухалски.

— Его высочество принц Марклит разрешил мне увидеться с другом, — возразил Мейчон.

— В записке сказано, что только увидеться. Там нет ни слова, чтобы вы говорили о чем-то! Я и так слишком много позволяю вам! Все, свидание окончено. Выходите!

Мейчон посмотрел на вельможу, сопровождавшего его в тюрьму. Тот развел руками, показывая, что ничего не может сделать.

Мейчон поднял вверх руку, не произнося ни слова. Все смотрели на него. Он достал из ножен кинжал — стражники мгновенно выхватили мечи. Мейчон, не обращая на них внимания, распахнул куртку, скинул ее и снял рубашку, обнажив торс. Затем сорвал повязки, перетягивающие тело и медленно кинжалом провел по груди — по правой половине, где билось его сердце.

И передал кинжал Трэггану.

Никто из стражников не бросился отнимать оружие у заключенного. Все знали и уважали священный обряд Клятвы Дружбы До Конца Жизни.

Трэггану также молча — оба не помнили слов клятвы, да это и не столь важно — снял грязную рубаху и провел кинжалом по груди, побежала струйка крови.

Они обнялись, прижимая раны друг к другу. Их кровь смешалась под взглядами стражников, в свете тюремных факелов.

— Клянусь, что моя жизнь отныне принадлежит тебе, Трэггану, — произнес Мейчон последние, самые важные слова ритуала.

— Клянусь, что моя жизнь отныне принадлежит тебе, Мейчон, — повторил элл Итсевд-ди-Реухала.

Вельможа у дверей о чем-то глубоко вздохнул.

— Все, — уже менее резко повторил глава стражников, элиран четвертой грани. — Свидание закончено.

— Кейону убит, — быстро по-велинойски прошептал Мейчон другу и перешел на реухалский: — Я добью скорейшего суда, элл Трэггану, и мы докажем твою невиновность. Увидимся в Храме Правосудия.

Трэггану кивнул. Слов, чтобы высказать все, что творилось в душе, не было.

В главном приемном зале элираната, где трудились писари и куда приводили задержанных, дорогу Мейчону и его спутнику преградил элиран шестой грани Дилеоар в сопровождении семи элиранов младшего звания.

— Мейчон из Велинойса, — сказал Дилеоар, обнажая свой меч, — именем закона вы арестованы.

— На каком основании, позвольте спросить? — вмешался сопровождавший Мейчона вельможа из свиты наследника реухалского престола.

— А ты кто такой, чтобы задавать мне вопросы? — раздраженно рявкнул элиран шестой грани.

— Я тебе «не кто такой», засранец, а элл Блайжеггу, доверенное лицо его высочества принца Марклита. Потрудитесь ответить, — он взглянул на опознавательные значки Дилеоара, — элиран ПЯТОЙ грани, на каком основании вы желаете арестовать элина Мейчона?

— Я… — Дилеоар несколько растерялся.

Сзади к Мейчону и его спутнику подошел старший по элиранату.

— Элину Мейчону элиран седьмой грани Ведиггу приказал явиться утром на следующий день после Праздника Кашаера для дачи показаний, — наконец нашел в себе силы объяснить страж порядка. — Элин Мейчон не пожелал явиться, тем самым препятствуя расследованию по обвинению его друга элла Трэггану в убийстве монаха Иераггу.

Вельможа повернулся к Мейчону:

— Это правда? Может, у вас были уважительные причины?

— Я уже говорил его высочеству принцу Марклиту, — спокойно ответил Мейчон, — что когда в ту ночь вышел из этого здания, в нескольких кварталах отсюда на меня напали семеро грабителей и тяжело ранили. На следующий день посыльный принес в главный элиранат прошение разобраться с этим делом, подписанное моим именем. Я только сегодня впервые встал с постели, чтобы явиться на Состязания.

— Я полагаю, — повернулся вельможа к старшему по элиранату, — вопрос решен. Элин Мейчон явится к вам завтра. Его высочество принц Марклит ждет нас. Если вы не будете нас задерживать, мы успеем к финальным поединкам Состязаний Димоэта.

— Конечно, элл Блайжеггу, мы не смеем задерживать ни вас, ни элина Мейчона, — поспешно ответил старший по элиранату. — Вам нужна охрана?

— Спасибо, меня дожидаются у выхода мои люди, — сухо ответил вельможа.

Мейчону очень хотелось показать элирану Дилеоару жест, распространенный среди воинов. А еще больше хотелось дать ему по физиономии. И вывести продажную тварь на чистую воду.

Мейчон хорошо запомнил слова Трэггану и догадывался о каком человеке шестой грани, шла речь.

Тщательно продуманный и веками отшлифованный ритуал жрецы Храма Димоэта вынуждены были срочно менять — поскольку Мейчон не был побежден, и являлся победителем первого дня Состязаний. Его поставили не вровень, но чуть позади и левее элла Варгейна, победителя сегодняшних боев.

Элл Варгейн был облачен в парадные доспехи. По его суровому лицу, ничего не выражающему, кроме отваги и готовности продолжать бои, не было видно радости от обладания поистине сказочной суммы в четыре тысячи золотых. В душе он, наверное, уже прикидывал, что и как теперь будет — все иначе, но на лицо старательно напустил суровый вид, чтобы случайно не сказать глупость.

В знак приветствия он молча кивнул победителю первого дня Состязаний и вновь уставился в спины коронованных особ, стоявших перед ним. Выпускник острова Брагги почтительно поклонился эллу Варгейну, который безусловно был великим воином и отчаянной храбрости человеком — Мейчон успел застать два его поединка — и встал за ним.

Мейчон догадывался, что процедура предстоит долгая и утомительная. Но через это необходимо пройти, если он хочет помочь другу.

Когда он входил — впервые в жизни — в огромный храм Димоэта и Семи Богов, в душе его вдруг возникло волнение и какое-то необъяснимое чувство торжественности. Трудно все объяснить словами, но сама внутренняя обстановка Храма действовала на любого входящего, заставляя его забывать о сиюминутном и преклониться пред вечным.

Торжественные песнопения, множество жрецов в ярких дорогих одеждах, немыслимое количество свечей, освещающих Храм ярче, чем днем, но оставляющих в полумраке статуи в нишах тем, кто помогал Димоэту. Мраморные изваяния словно наблюдали за пышным церемониалом.

На огромный подиум вышли, каждый в своих цветах, семь богов в масках — никто из смертных не должен видеть их лиц, пока они живы и служат Димоэту.

Наконец жрецы, под звуки труб и барабанов, открыли золотые створки Ворот Димоэта — единственный в мире аддакан, стоящий не на площади и соединенный не с аддаканом где-нибудь на континентах, а с другой Вселенной, где проводит свой досуг и откуда наблюдает за Аддакаем верховный его повелитель.

За воротами переливалась немыслимыми цветами стена, живо напомнившая Мейчону закрытый аддакан перед пробуждением. Только в это стену не надо было вонзать меч — он сама лопнула мириадами разноцветных брызг.

Четыре гиганта, как минимум в половину превышающие ростом любого жителя Аддакая, сплошь закованные в доспехи, так что можно было лишь догадываться, что за страшные человекоподобные монстры охраняют верховного бога, несли роскошные носилки.

Димоэт сидел на троне, на нем была огромная маска, закрывающая грудь и плечи.

Все, находящиеся в Храме, без всякой команды рухнули на колени, каждый обращаясь в мыслях к божеству — он слышал всех.

Мейчон тоже встал на колени, он волновался не меньше остальных.

Носилки так и не опустили наземь — Димоэт обращался к своим подданным с них, не вставая на грешную землю своего мира.

Мейчон плохо запомнил, что говорил Димоэт — голос верховного бога был густой и громкий, казалось, он проникает прямо в сердце. И слова были простые и доступные — о любви к ближним, о святости дружбы, о мужестве и правде, о том, что в мир надо нести только светлое, а все светлое, воплощено в Димоэте и семь богов — слуги его…

Слова простые и понятные выражали неземную мудрость.

Эти слова ввергали собравшихся в Храме людей в трепет и восхищение.

Мысли путались от осознания важности и неповторимости в жизни этих мгновений.

Мейчон плохо помнил, как Димоэт кончил речь, как тысячи собравшихся, и он в общем хоре, пели славящий гимн великому покровителю и хозяину мира.

Наконец те, кто достоин был предстать пред Димоэтом и сказать ему самое важное, длинной вереницей двинулись к подиуму, на которых держали носилки с владыкой мира.

Главный жрец Храма громко выкрикивал имя подходившего, тот вставал на колени перед носилками и говорил. Спрашивал что-то очень важное и получал ответ. Или обращался с просьбой. Но чаще лишь хвалу и благодарности слышал в свой адрес великий Димоэт. Ибо в принадлежавшем ему мире дела шли прекрасно, годы были урожайные, ремесла процветали, торговля через аддаканы связывала самые отдаленные страны, войны уносили дурную кровь и можно было лишь благодарить великого Димоэта, что все так хорошо в этом замечательном мире.

— Его величество Ликкан, король Велинойса, — провозгласил главный жрец Храма.

Мейчон с интересом поднял голову, оторвавшись от своих мыслей.

В сопровождении своего посла в Реухале и владельного элла Велинойс-ди-Реухала король, во имя и для которого Мейчон рисковал своей жизнью в горах Северного Оклумша и которого никогда не видел, приближался к носилкам с троном Димоэта. Король оказался некрасив, хотя над его внешностью наверняка поработали умелые руки брадобрея. Сейчас он был сосредоточен, словно решал мучительную проблему и до сих пор еще не принял решения. Он бросил быстрый взгляд назад, видимо решился на что-то и ускорил шаги.

Позади него, строго по ритуалу, стоял король Итсевда в сопровождении элла Наррэгу и элла Канеррану, заменившего Трэггану.

Король Велинойса подошел к носилкам бога и преклонил колено.

— От имени своего народа, я благодарю великого и мудрого Димоэта за процветание, — начал он. — Забота о моем народе переполняет мое сердце. Денно и нощно я думаю о судьбах жителей своей страны. И смею обратиться к мудрому Димоэту с нижайшей просьбой.

Выждав положенную паузу, во время которой сумел бросить еще один короткий взгляд в сторону ненавистного короля Итсевда, король Ликкан продолжил:

— Острова Итсавгану, расположенные близ наших северных границ, страдают от отчуждения. Бури и ветры препятствуют проникновению светлой мысли мудрого Димоэта, там царят язычество и невежество.

Мейчон посмотрел на короля Итсевда. Лицо его величества Сераггану ничего не выражало, но Мейчон догадывался, что думает сейчас старый (и потомственный) недруг короля Велинойского.

— Да позволит великий Димоэт построить насыпь к первому острову и соединить мостами остальные. Тем самым острова станут частью континента Махребо и на них можно будет поставить аддаканы. Мое королевство сделает все до следующих великих праздников и…

— Нет! — вдруг громовым голосом прервал Димоэт короля Велинойского. — Этого хотели свергнутые непокорные боги, доставившие мне столько бед. Ты становишься на их сторону?

Вопрос прозвучал как страшное обвинение. У короля Велинойского от напряжения по лицу потек пот. Король Итсевда не смог сдержать вздоха облегчения и злорадной улыбки. Старый недруг, проведав его планы, решил опередить врага. И попался. Какое счастье, что король Итсевда сам не поклонился с той же просьбой великому Димоэту!

Король Велинойский решил идти до конца:

— Великий Димоэт знает, что проклятые боги хотели другого. Так говорят свитки и книги. Я родился много позже после их свержения и я не одобряю их идей.

— Они… — Димоэт вел сейчас себя не как бог, а как обыкновенный рассердившийся человек. — Я не желаю говорить ни о них, ни об островах, этих, или других. — Он повернулся к главному жрецу: — Велинойс имеет какие-нибудь привилегии?

— Нет. Велинойс был лишен всех дарованных вами привилегий еще при деде нынешнего короля.

— Сколько аддаканов?

Жрец прекрасно понял о чем спрашивает великий Димоэт.

— На территории Велинойса расположено четыре аддакана.

— Два закрыть, — сказал Димоэт и хлопнул ладонью о ладонь, показывая, что разговор закончен.

Сопровождавшие короля Велинойса вельможи под руки подхватили его величество, у которого перестали держать ноги, и унесли прочь от носилок верховного бога своего повелителя.

— Его величество Сераггану, король Итсевда, — провозгласил главный жрец.

Король Сераггану, только что (да еще за счет давнего недруга-соседа, который постоянно донимает на границах) избежавший катастрофы, чуть ли не упал в ноги Димоэту и только благодарил верховного бога за процветание и благоденствие своей страны.

Мейчон снова уставился в мозаичный пол — его очередь предстать пред Димоэтом дойдет еще не скоро. Но только что происшедшее он может использовать. Только надо быть крайне осторожным в словах, чтобы не прогневить Димоэта, которого приводит в ярость одно упоминание о проклятых богах и всего, что с ними связано.

Наконец пришел черед Мейчона.

— Победитель первого дня Состязаний Димоэта, Мейчон, защищавший цвета Итсевда, — раздался голос жреца Храма. — Из-за ранений не смог принять участия в последнем дне Состязаний.

Мейчон в золоченых доспехах, преподнесенных ему главным судьей Состязаний принцем Марклитом, прошел к носилкам с троном Димоэта, и преклонил колено.

— Говори, — после некоторой паузы приказал Димоэт.

— Мудрый Димоэт, я благодарю вас за силы, которые вы мне дали для победы в Состязаниях. И осмелюсь нижайше просить вас…

Мейчон замолчал, собирая внутренние силы для борьбы — не мечом, словом.

— Что именно? — в голосе Димоэта проскользнуло недовольство, хотя просьб он выслушал немало и почти все обещал исполнить.

— Для друга своего, элла Итсевд-ди-Реухала Трэггану прошу суда скорейшего и праведного. Он ни в чем не виновен, он…

— В чем он обвиняется? — спросил Димоэт голосом, показывающим, что он сам все знает, но хочет проверить искренность просителя.

— Элл Трэггану выступил против речей монаха Иераггу, призывавшего просить великого Димоэта присоединить к Махребо острова Итсавгану, — выдал Мейчон заготовленный удар и быстро продолжил: — Он вызвал монаха на Ристалище Чести и победил его представителя в честном бою. Но монах все равно продолжал свои нечистые речи. Потом его кто-то убил и пытается всю вину свалить на элла Трэггану, который никогда бы не совершил подлого убийства из-за угла. Элл Трэггану честно и открыто, если требуется — с оружием в руках, защищает светлое имя Димоэта и свою честь. Только одного я прошу у мудрого Димоэта — справедливого суда для элла Трэггану, ничего больше.

Димоэт поднял правую руку.

— После окончания праздников состоится суд, которого ты просишь. Да будут наказаны виновные в смерти монаха, каким бы подлым и мерзким не был убитый.

Димоэт хлопнул ладонью о ладонь.

Мейчон поклонился и прошел мимо трона, уповая на то, что все слышали последние слова верховного бога.

Он не стал присоединяться к ожидавшим торжественного шествия по улицам Реухала королевским особам, а направился к боковому выходу из храма.

Он с облегчением перевел дух. Самого главного он добился. И усмехнулся, подумав, что наконец-то сможет снять эти дурацкие золоченые доспехи, тяжелые и неудобные, пусть и красивые.

Он вышел из Храма, продрался сквозь плотную толпу жителей Аддакая, уже начавших традиционное трехдневное гуляние, и отправился в таверну «Невинная жертва», где его поджидали Сейс, Дойграйн и Гирну.

— Красавчик, кячку хочешь?

Перед Мейчоном возникла ухмыляющаяся уродливая физиономия с огромными ушами.

— А у тебя клевый наряд для гулянки, красавчик! — похвалила маска. — Так хочешь кячку?

Мейчон понял, что перед ним Сейс. У него в душе вдруг накатила какая-то волна подъема. День прошел лучше, чем он надеялся, ничего не потеряно — он поборется за судьбу друга. И у него есть люди, которые с ним рядом. От переполняющих чувств он крепко прижал Сейс к груди и прошептал:

— Сейчас я хочу вина, а потом…

Сейс довольно взвизгнула от его сильных объятий.

Ей было хорошо с этим странным человеком. Так хорошо… Так хорошо, что она его не отпустит от себя ни при каких обстоятельствах. За те дни, что он провел в ее доме, у них так и не возникло близости. Он был ранен, она ухаживала за ним… Странное дело, но ей этого было даже достаточно. Правда, когда Сейс ложилась спать в своей комнате, она чувствовала его запах и ей мнилось, что ее тела касаются его руки… А он… она не могла понять, как он относится к ней. И поэтому сейчас так искренне обрадовалась его объятиям.

А он обнимал ее… как сестру. Конечно, как сестру, у него пред глазами образ другой Сейс… Или нет? Почему он пожалел мимолетно, что на нем распроклятые золоченые доспехи и он не чувствует грудью теплоту ее тела?

— Что потом? — спросила она.

— Потом будет потом, — усмехнулся он.

— Гирну и Дойграйн дожидаются тебя, — кивнула Сейс в сторону входа в «Невинную жертву». — Беспокоятся. Ну их в великую пустошь, пойдем без них куда-нибудь? Ведь праздник же, все веселятся…

Мейчон улыбнулся ей, снял с нее маску и посмотрел в глаза. Без слов взял за руку и направился к таверне.

— Наконец-то! — воскликнул Дойграйн, увидев Мейчона. — А мы уж заждались, думаем: не случилось ли чего? Вот, жаркое твое уже остыло…

Гирну лишь вопросительно посмотрел на Мейчона.

— Все в порядке, — ответил Мейчон, снимая шлем и доспехи. — Я видел Трэггану, он держится отлично и не собирается сдаваться. Это самое важное.

Старый слуга с облегчением перевел дух и поднес к губам кружку с пенным пивом.

— Я разговаривал с Димоэтом, — спокойно продолжил Мейчон, но его прервал возглас Дойграйна:

— Ух ты! Неужели с самим Димоэтом?

— Да, — с некоторой гордостью подтвердил Мейчон. — Он выполнил мою просьбу, суд над Трэггану состоится через три дня, сразу после окончания праздников. Гирну, надо найти защитника. Самого лучшего.

— Но если обратиться к самому лучшему… — задумчиво сказал Гирну. — Такие защитники ведут один-два суда в год и берут дорого, но…

— Я сказал — самого лучшего, — прервал Мейчон. — После разберемся с оплатой, Трэггану отнюдь не бедняк.

Он снял наконец панцирь и сел за стол.

— Держи, Дойграйн, это барахло принадлежит тебе.

— А можно, — неуверенно спросил Дойграйн, с какой-то нежностью поглаживая золоченый шлем, — а можно мне это померить?

— Конечно, — рассмеялся Мейчон, — делай с доспехами, что хочешь, они же твои. Сейс, налей мне вина.

Девушка с радостью выполнила просьбу и села рядом с ним. Мейчон пил не торопясь, смакуя каждый глоток, хотя вино сильно уступало по качеству тому, которым угощал его Трэггану. Но сейчас и это пилось хорошо — все, что можно было сегодня сделать, он сделал.

Мейчон почувствовал усталость, ему захотелось спать. И запах, чувство близости тела Сейс пьянило его больше, чем вино. Это его почему-то даже не раздражало. Он с удовольствием съел остывшие жаркое и отодвинул тарелку.

— Ну как я выгляжу? — спросил Дойграйн, надев доспехи.

— Просто вылитый герой, — улыбнулся Мейчон. — Хоть сейчас в бой. Только не рекомендую — доспехи для боя не годятся.

— Зато красивые, — заметила Сейс. — Дойграйн, у тебя самый лучший праздничный наряд сегодня, можешь попробовать выиграть приз на площади.

— А чего? Прям сейчас и пойду. Мейчон, как здесь забрало опускается, никак не пойму.

— Дай шлем, — попросил Мейчон. — Вот так видишь? На, одевай.

Дойграйн надел шлем и опустил забрало.

— Я, пожалуй, пойду, попробую договориться с защитником Чеггу, — сказал Гирну. — Если он откажется, попрошу совета, к кому обратиться. Может, придется через аддаканы в королевствах искать, а времени на подготовку совсем не много.

— Да, — согласился Мейчон, — иди. Только, наверное, сейчас все гуляют, захочет ли этот Чеггу с тобой разговаривать?

— Каждый гуляет по-разному, — заметил Гирну, вставая. — А дела — они и в праздники дела. В любом случае надо попытаться. Я пошел, до темноты постараюсь вернуться. Я прямо к тебе приду, Сейс. Или сюда?

— Нет, — сказал Мейчон. — Мы с Сейс уходим домой.

Это «мы» в его устах на мгновение остановило сердце Сейс. Оно тут же забилось вновь, но с удвоенной силой.

— Дойграйн, снимай шлем, допивай пиво и идем.

— Я не хочу больше пива, — сказал тушенос, — можно мне не снимая доспехов идти?

— Да, конечно, — пожал плечами Мейчон. — Они — твои, делай с ними, что хочешь. Хоть вместо ночного горшка приспособь, мне-то какая разница?

Дойграйн с гордым видом отправился к выходу из таверны.

Мейчон протянул руку девушке:

— Пойдем, Сейс, я устал. Или… ты хочешь отправиться на гуляния?

— Нет, Мейчон, я тоже хочу домой, — ответила она, почему-то опустив глаза. — Знаешь, я хочу тебе сказать, что…

В это мгновение у входа в таверну раздался крик, напомнивший Мейчону визг монстра в горах Северного Оклумша.

Мейчон быстро обернулся.

Гирну поддерживал падающего Дойграйна. Тонкий истошный крик не прекращался, переходя в какое-то беспомощное завывание.

Мейчон бросился к выходу.

В груди Дойграйна, с правой стороны, пробив негодный парадный доспех, торчал тонкий каленый трехгранный кинжал.

— Меня убили! — простонал Дойграйн. — Уби-и-ли!

Мейчон быстро огляделся. Вокруг таверны — на улице и дальше, на площади — веселились люди, большинство было в масках. Ничего подозрительного. Никого убегающего Мейчон не увидел.

— Убили меня, убили, — стонал тушенос.

— Кто его? — быстро спросил Мейчон у Гирну.

— Я ничего не успел понять, — испуганно ответил старый слуга. — Мы выходили, вдруг он как закричит и повалится на меня… Я никого не успел заметить.

Удар был нанесен мастерски — если бы у Дойграйна сердце было как у Мейчона, с правой стороны, он уже не смог бы хватать руками воздух и причитать, что его убили.

Со всех сторон к таверне собирались зеваки. Злоумышленника, наверняка, уже давно нет в ближайших кварталах. А может, он и вернулся в толпе и сейчас наблюдает за ними под видом простого горожанина…

— Успокойся, Дойграйн, все будет в порядке, — обратился Мейчон к раненому.

— Как же все будет в порядке, когда я умираю?

Дойграйн лежал на полу, загораживая проход, Гирну поддерживал его голову. Рядом Мейчон заметил встревоженное лицо Сейс.

Мейчон нагнулся и взял Дойграйна на руки. Тушенос был достаточно тяжел, да еще в этих доспехах… Мейчон понял, что нести его не сможет и снова положил на порог. Каждое движение приносило раненому боль — он не прошел школу на острове Брагги и не умел усмирять плоть.

— Бросьте меня, я сейчас умру, — простонал страдальческим тоном Дойграйн.

Шлем странно искажал голос и если бы не опасность для жизни Дойграйна, Мейчон бы рассмеялся.

Мейчон поднял забрало, чтобы раненый дышал свободнее, затем расстегнул застежки и снял шлем.

— Надо позвать за магом-эскулапом, — сказала Сейс.

— Он не успеет, — простонал Дойграйн, — я умру раньше.

— Успокойся, — жестко сказал Мейчон и слегка шлепнул раненого ладонью по щеке, чтобы привести в чувство. — Такая же точно рана у меня самого еще не прошла. Видишь — живой. Сейчас доберемся до дома и я сам смажу рану, у меня есть бальзам. Не надо мага-эскулапа, Сейс, лучше найди каких-нибудь носильщиков. Нужно срочно доставить его домой, я не донесу, а сам он не дойдет…

Сейс юркнула на улицу, выполнять поручение.

Сквозь собравшуюся у дверей таверны толпу пробился элиран третьей грани.

— Что здесь происходит? — строго спросил он. Взглянул на лежавшего в золоченых доспехах раненого и удивился: — О, проклятые пустоши, неужели убили этого, как его, Мейчона?

— Я — Мейчон. Это — мой друг, я подарил ему свои доспехи. Кто-то хотел убить меня, но на нем был надет шлем с забралом. Сегодня гулянье и он хотел…

— Я… я умираю, — снова простонал раненый.

— Сейчас я вызову магов-эскулапов и мы доставим его в элиранат, — сказал страж порядка, поднося к губам рог, чтобы созвать находившихся поблизости элиранов.

— Не надо, — попросил Мейчон, — я все сделаю сам. У меня есть бальзамы, сейчас мы отнесем его домой.

— Дойграйн?! — вдруг вылез вперед из толпы зевак мужчина солидного телосложения. — Дойграйн, ты ранен? Эй, мужики, здесь Дойграйна убивают! — вдруг заорал он кому-то.

Из толпы выбрались еще четверо мужчин, по сложению которых без труда можно было догадаться о роде их занятий.

— Я умираю, — прошептал Дойграйн, увидев своих. — Пригойн, я умираю!

— Кто его обидел? — заорал товарищ Дойграйна и повернулся к Мейчону: — Ты?

— Я — его друг, — спокойно сказал Мейчон. — А если вы хотите помочь своему товарищу, немедленно найдите носилки. Его нужно уложить в постель. У меня есть бальзамы, и я быстро поставлю его на ноги.

Уверенный тон Мейчона заставил тушеноса поверить ему.

— Не надо никаких носилок, мы сами отнесем его. Куда нести, в элиранат или к магам-эскулапам?

— Нет. Вот он покажет куда. Гирну, проводи. Я подожду Сейс и поговорю с элираном.

Четверо тушеносов с легкостью подняли Дойграйна.

— Ой, — запричитал он, — осторожнее. У меня кинжал в груди. Я ранен! Я умираю…

Гирну повел тушеносов к дому Сейс. Мейчон повернулся к элирану.

Зеваки постояли и решили, что во время праздника найдутся занятия и повеселее, чем слушать пустые разговоры.

— Пройдемте в таверну, — предложил Мейчон.

— Лучше здесь, — сказал элиран. — Как я понял, вы — элин Мейчон и отдали своему знакомому ваши доспехи. Кто его ранил?

Мейчон ответил на все вопросы стража порядка, заверил, что вылечит рану Дойграйна и что она не представляет угрозы для жизни. Он пообещал, что как только Дойграйн сможет встать на ноги, явиться вместе с ним в элиранат.

Появилась Сейс, которая выглядела виноватой, поскольку в этот безумный час, когда всеобщее веселье охватывает Город Городов, не смогла найти ни одних носилок.

— А где Дойграйн? — взволнованно спросила она. — Он…

— Тут оказались его знакомые с Торговой площади, они понесли его в твой дом. Поторопимся, я должен обработать его рану.

— За что его, а? — спросила Сейс, стараясь не отставать от Мейчона.

Мейчон усмехнулся.

— Не надо быть большим мудрецом, чтобы ответить на твой вопрос, Сейс.

— И все-таки?

— Сегодня я сказал принцу Марклиту и в элиранате, что у меня сердце с правой стороны. Куда ударили Дойграйна?

— А-а, — догадалась Сейс, — он был в твоих доспехах и убийца принял его за тебя?

Мейчон кивнул.

— Как хорошо, что Дойграйн не гапполушец, — только и сказала Сейс. — И как хорошо, что убийца перепутал вас из-за доспехов.

Мейчон посмотрел на девушку, но ничего не сказал.

Он думал — следят за ним сейчас или нет?

Но в такой толпе, где путь приходится прокладывать грудью и локтями, следящего заметить очень трудно. При первой возможности они свернули на тихие боковые улочки, но за ними никто не шел.

Сейс лучше тушеносов и Гирну знала свой район, поэтому Мейчону еще пришлось подождать.

Тушеносы внесли раненого товарища в дом, Мейчон проводил их в комнату, где сам оправлялся от ран, и уложил Дойграйна на свою кровать.

Тот уже не причитал, стонал тихонько и глядел на Мейчона просящим взглядом, в котором читалась боль и надежда на ее избавление.

— Сейс, дай дурманящих фруктов, — попросил Мейчон, готовясь извлечь клинок из тела раненого.

— Что? — не поняла девушка.

— Кячку дай, — усмехнулся Мейчон.

Сейс смутилась.

— Но у меня нет… Я… я сейчас сбегаю куплю.

Она стремительно выскочила из комнаты.

— Мы еще нужны вам? — спросил один из тушеносов.

Раненому товарищу они ничем помочь не могли, а праздники есть праздники — их восемь лет ждешь и хочется получить от них как можно больше удовольствий, чтобы было что вспомнить в обрыдлые будни.

— Нет, спасибо за помощь, — поблагодарил Мейчон. — Заходите справиться о его здоровье завтра. Или послезавтра.

— Поправляйся, Дойграйн, все будет хорошо, — пожелал на прощанье тушенос.

— Пока, Пригойн. Заходите все, я буду ждать, — слабым голосом сказал Дойграйн. — Не беспокойтесь обо мне. Мейчон все сделает, он не даст мне умереть. Но как больно…

Тушеносы ушли.

Сейс принесла две дурманящие сливы. Мейчон, несмотря на протесты, заставил Дойграйна их съесть и резким движение выдернул кинжал.

Затем с помощью Сейс он быстро снял доспехи и раздел раненого. То ли от дурманящих фруктов, то ли от вида крови, Дойграйн потерял сознание.

Мейчон и Сейс обтерли бесчувственного Дойграйна тряпками, смоченными в уксусе, затем обработали рану, обильно наложили чудодейственный бальзам, который уже помог самому Мейчону и туго перевязали рану.

Когда они закончили за окном уже стемнело, с улицы доносились радостные крики загулявших горожан, возвращающихся из трактиров или только еще направляющихся туда. Сегодня для простых людей угощение бесплатно — за счет знатных эллов и короля Реухала.

Дойграйн мирно спал, слегка похрапывая.

— Хм, — сказал Мейчон, — он занял мою постель. А где же я буду спать?

— Пойдем, — сказала Сейс. — Тебя бы тоже надо перевязать заново. Рана-то болит?

— А, ты об этом? Нет, не болит. Я думаю, что зря маги-эскулапы сняли меня с Состязаний, я здоров, как доголомакский дракон. Но пойдем.

Он взял со стола подсвечник и свою сумку с бальзамами и пошел вслед за Сейс в ее комнату.

Она закрыла дверь, он снял рубашку.

Рана почти затянулась и, в общем-то, в обработке не нуждалась. Девушка коснулась рубца пальцем.

— Какой… Какой ты сильный, — сказала она.

Повинуясь мгновенному порыву, сам не отдавая себе отчета, что он делает, Мейчон прижал ее к груди и правой рукой провел по волосам.

— Сейс…

— Все оказалось совсем не так, — сказала Сейс, положив голову на обнаженное плечо Мейчона.

— Что «не так»? — переспросил он.

— Все — не так. Не так, как я себе представляла по рассказам подруг.

— Хуже?

— Я сейчас еще не разобралась. Наверное — лучше. Я не знаю. Мне с тобой хорошо.

— Никогда не слушай подруг.

Мейчон аккуратно снял ее голову с плеча и сел на постели. Встал, подошел к столу и взял кружку с налитым ему вином.

— Никого не слушай, — повторил он. — Почему ты так вела себя там, в элиранате? Я подумал о тебе…

— Я… — она улыбнулась. — Я боялась.

— И я боялся, — признался Мейчон. — Я и сейчас боюсь, что все это не так. Не так как надо, не так, как должно быть. Боюсь и хочу, хочу и боюсь. — Он усмехнулся. — Никогда бы раньше не подумал…

— Ты и боишься? — удивилась Сейс, садясь на постели и прикрывая обнаженное тело. — Чего ты можешь бояться, Мейчон? Ты — герой. Такой, о которых поют песнеделы на площадях. Такой, как Рыжебородый Онург или Клест из Фиинтфи. Я никогда раньше и представить себе не могла, что познакомлюсь с таким, как ты. Я кто? Простая горожанка, таких много. Не самая красивая и глупая. А ты… Ты как принц из детских снов…

— Герой… — вдруг почему-то зло повторил ее слова Мейчон и сделал большой глоток вина. Даже слишком большой. — Герой? Да, наверное, герой. Потому что, кроме как убивать и побеждать, я ничего больше не умею. Ненавижу убивать, но выбора нет — либо ты, либо тебя. И хочется жить. Для кого? Для чего? Герой всегда идет по жизни один. Всегда один.

Мейчон допил вино и со стуком поставил кружку обратно.

Сейс сидела на постели, закрываясь простыней и в полумраке своей спальни смотрела на первого в жизни мужчину. Она понимала, что его что-то беспокоит, но не понимала что именно и боялась: не является ли она, ее неопытность и некрасивость причиной его недовольства? Может, она не то сказала? Молчать надо было, дура набитая!

— Герой… — снова заговорил Мейчон. — Он идет куда захочет, а на самом деле — куда глаза глядят. У него нет ничего за душой — ни денег, ни цели, ни друзей. «Нам дружить трудно — встречу в бою, убью» — вот поговорка героев. Герой видит несправедливость и наказывает негодяев. И уходит дальше. Куда? Зачем? Простым людям знать не дано, они лишь будут слушать песни о его подвигах, как правило перевранные и преувеличенные. И зачастую негодяи, которых победил герой и не являются негодяями… А герой ушел в свое никуда — совершать следующие подвиги. Рыжебородый Онург, которого ты так любишь, всю жизнь лазал по горам Куеломока в поисках драконов. И устраивал самую обычную охоту — с загоняющими, с собаками, с сотней помощников. Чтобы получить вознаграждение за голову и сердце убитого зверя, пропить в кабаках и шляться дальше по горам в поисках следующей добычи. Драконоборец, проклятые пустоши, герой занюханный! Как погиб Онург, знаешь?

— Нет, — почти испуганно ответила девушка.

— Вот-вот, — усмехнулся Мейчон, — об этом-то в песнях не поется. Он захлебнулся в собственной блевотине в одном из трактиров. А Клест из Фиинтфи всю жизнь боролся с черным магом… Вот видишь, уже и имени его не помню… А когда победил врага, наложил на себя руки. А другие герои из песен? Легендарный Лайк из Веика, слышала о таком? Так вот он кончил жизнь грязным нищим на базарной площади. Долго жил, больше девяти сроков Димоэта… подачками и отбросами. Когда кончается здоровье, то оказывается — жить нечем и незачем. А сколько было героев, о которых и песен не сложено? Которые погибли безвестно, пусть и в неравном бою. Сейчас уже никто и не вспомнит даже за что именно они погибли…

— Как ты мрачно говоришь, Мейчон…

— Мрачно… — повторил он и кивнул: — Да, наверное, мрачно. Возьми меня, например. Сейчас мой друг в беде. Меня пытались убить и еще попытаются. Это неважно. Рано или поздно все закончится — или я спасу друга, оставшись жив, или не спасу и погибну сам. Спасу — буду герой. А потом уйду в никуда, потому что здесь мне больше нечего будет делать. И не знаю куда идти… Впрочем, это-то как раз не проблема — пошел в Храм Войны, так называются кабачки в Реухале, где вербуют наемников, и отправился на войну. Куда угодно. Да и героев, способных освободить деревню от чудища или разбойников, тоже всегда ищут. Но зачем мне это?

— Твое имя золотыми буквами уже нанесли у входа на Арену Димоэта, — вдруг сказала Сейс. — Я знаю, я сама бегала смотреть.

— Золотыми буквами… Это лишь буквы. После победы на Состязаниях я держал в руках сказочное богатство — оно протекло сквозь пальцы. Меня просили стать Учителем — что может быть в жизни лучше? Я не смог. У меня была любовь… Четыре года я терпел лишения ради нее. Ее тоже звали Сейс, но у нее было по четыре пальца на руках… Я даже не знал, что она умерла год назад, я жил любовью. Я ее потерял и не знаю зачем жить дальше. У меня нет ничего. Нет никого, кому хотелось бы служить жизнью и честью…

Голос Мейчона был хрипл от волнения, грудь вздымалась, словно он отбил первые страшные атаки врага и снова готов вступить в бой. Глаза на миг сверкнули яростным огнем.

— Я видел сегодня королей — там, в Храме Димоэта. Если бы хоть один из них был достоин, чтобы я ему служил! И не надо было бы мне ничего больше! Элл Кмелл неплохой человек, но и ему служить незачем. Я воин, не маг, я не могу созидать — только убивать. Но и это надо делать ради чего-то, не ради ежевечерней выпивки…

— Но сейчас ты борешься за друга, — попыталась возразить Сейс. Она была испугана — неизвестно чем. Словами возлюбленного.

— Да, — кивнул он. — Борюсь за друга. И, совершив очередной подвиг, я уйду. Потому что другу в обычной жизни, когда нет опасности, я не нужен. Да и мне не нужна жизнь без опасности. Если бы нашелся человек, которому бы я мог служить своим опытом и умением и знать, для чего это нужно… Но нет такого. И я снова уйду в никуда. Свершил подвиг — уходи, ты никому больше не нужен. Кроме мускулов и умения убивать ничего не нужно людям, не нужны твои мысли, твои чувства…

Он замолчал. Плеснул из кувшина еще вина и залпом выпил — две струйки, словно кровь, потекли по обнаженной груди.

— Не уходи, Мейчон, — вдруг сказала Сейс. — Ты нужен мне.