"Темный Берег" - читать интересную книгу автора (Аттанасио Альфред Анджело)

7. ПЛОТЬ СНА

Под баобабом в сожжённых садах Дворца Мерзостей скопились души. Эти души, не обученные внутренним искусствам и не имеющие Чарма, были просто аморфными контурами и туманным восприятием окружающего мира.

Как их много!

Канал насчитал больше сотни и бросил. Это были почти все души из лагеря, убитые с перепугу змеедемонами. Пелена мрачности легла от них на дерево, под которым лежал разорванный в клочья труп чародея.

Он пошёл вдоль длинной тени дерева. У её конца стояла Тилия, стройная и лучистая, как клиновидное пламя.

— Почему ты здесь, брат? — спросила королева ведьм далёким голосом.

Старик показал на изорванные клочья своего тела.

— Жду ночного прилива, сестра.

— Направляешься к Тёмному Берегу? — Она приблизилась на три шага и раздвинула вуали, показывая опечаленное лицо. — Ты не в Братстве?

— Ассоциированный член. — Он это сказал небрежно, уже полностью сдавшись своей новой жизни за Заливом. — А ты? Властелину Тьмы наскучили твои любовные чары?

Она скромно опустила вуали, но глаза её насмешливо сверкнули.

— Ты слишком хорошо знаешь голод сердца, чтобы так говорить, Кавал.

— Значит, если ты не надоела ему, — сказал он, подёргивая растрёпанную бороду, — ты его разозлила.

— Это важно?

Он поднял кустистую бровь.

— А почему ты здесь, королева ведьм?

— Я увидела тебя среди других погибших душ. — Она показала на сучья с аморфными пузырями. — И не понимаю. Почему ты в этой грязи, а не среди Братства?

— Я изучал их тайны… — уклончиво начал Кавал.

— А потом предпочёл взять свою жизнь в собственные руки, да? — Она понимающе покачала головой. — У Сестричества тоже есть отступницы. Как и ты, они идут одинокой дорогой к Началу. Мало кто доходит. Большинство сворачивают, как и ты, бедняга Кавал, призрак на поле битвы, ждущий, пока его унесёт ветер.

— Как тебе угодно. — Во взгляде Кавала не было и тени стыда, ничто его не пятнало. Он заботливо спросил: — А ты? Что будет с твоим призраком, Тилия?

— Мистерии, Кавал.

— Я слыхал об этом. — Он поджал губы, восхищённый истинным спасением, которое давали ковены и святилища своим самым ревностным служителям. — У тебя достаточно внутреннего Чарма, чтобы добраться до ближайшего хрустального убежища Сестричества. Там твою душу сохранят и напитают, дадут отдохнуть, и ты будешь готова к новой жизни на Ирте. Это так?

— Да. — Её голос стал болезненно тих. — Я не пойду с тобой на Тёмный Берег.

— Сейчас ещё нет, Тилия, — улыбнулся он и склонил голову. — Все светлое в конце концов падает во тьму. Всё, что есть на Ирте, ждёт Бездна.

— Все, чародей? — Хитринка в голосе показывала, что она оценила его амбиции мудреца, проколотые ходулей Ралли-Фаджа. — Среди нас есть немногие, которые находят свой путь к Началу.

— Святые, — согласился Кавал, скромно ссутулив плечи. — Только святые.

— Да. Это ведь твоя тень вернула тебя обратно с неба, так, старый маг? — Она глядела на него с жалостью. — Эта несущественная мелочь, недостаточно хорошая тень хорошего человека, сломала много жизней. Ты заработал себе место среди проклятых тем, что твоё неведение навлекло на Ирт.

Но ты должен, уходя, знать, что твоя жертва не осталась незамеченной — и не была напрасной.

Кавал воспринял этот приговор со скептической гримасой:

— Откуда ты можешь это знать, ведьма?

— Ты послал мага с Тёмного Берега против Врэта, — ответила она со свободной уверенностью. — Гремлин знает, что обречён. И только Врэт настаивает, чтобы оставить его здесь и исполнить весь кровавый ритуал полностью.

— Но ты посмотри на это, Тилия. — Кавал показал туда, где Ралли-Фадж шёл на своих ходулях к перевёрнутой звезде. Под нажимом яростной воли колдуна её глаза открылись, и Чарм потёк серебряным туманом в обвисшую кожу.

— Риису может понадобиться помощь, — согласилась Тилия, озабоченно щурясь. — Я буду молиться на пути к хрустальному убежищу сестёр. Я буду молиться за волхза с Тёмного Берега.

— Нет! — настойчиво обратился к ней Кавал. — Мы можем сделать больше, чем просто молиться!

— Больше? — Её смех растаял где-то вдали. — Кавал, мы призраки.

— Останься со мной, — попросил он, раскинув дрожащие руки. — Это может все решить.

— Как?

Чародей показал на упавшую звезду. Рядом с ней стояли пустые ходули колдуна. Ралли-Фадж, разбухший в человеческую форму, со сверкающим от Чарма черным телом, шёл прочь, оставляя ауру алмазных капелек.

На пандусе его встретил змеедемон и поднёс ему пояс с ножами. Колдун застегнул пояс вокруг талии, не сбавляя шага, устремляясь за своей добычей.

— Ралли-Фадж куда старше, чем думают многие, — сказал Кавал. — Его истоки не в чародействе, где он обрёл долгожительство. Нет. Он, как и я, начал жизнь в Доме Убийц. Как и меня, его учили убивать. — Он простёр увитые паутиной жил руки и просительно поглядел на Тилию. — Риис ему не соперник — ни в магии, ни в убийстве. Тилия ответила пристальным взглядом.

— Зачем ты мне это говоришь, чародей? Что можем сделать мы, тени, против живых? Очень мало.

— Да, очень мало, — откровенно согласился Кавал, ощущая, как с уходом дня крадётся сквозь него пустота. — Но здесь, на самом краю, мелочи могут быть очень важны. Ты понимаешь?

Тилия стала отступать, решив, что он не в своём уме, что его разум распался, пережив ужас смерти.

— Погоди, сестра! Мне нужна твоя помощь!

— Нет помощи там, куда ты идёшь, погибшая душа. Лёгкого тебе пути, Кавал.

— Тилия — гляди! — Он показал на зверечеловека и перемазанную женщину, вползающих в сожжённый сад. Но королевы ведьм уже не было.

Ветреные ведьмы!

Кавал подошёл к Бульдогу и Тиви как можно ближе, но слишком мало у него было Чарма, чтобы заставить их увидеть себя. И всё равно он прыгал, махал руками, развевая длинной бородой.

— Ты действительно сошёл с ума, Кавал, — сказала над ним королева ведьм. Она сидела на баобабе среди дрожащих душ, перетекающих как амёбы.

— Иди сюда! — позвал он её нетерпеливо. — Мне нужна твоя помощь, чтобы связаться с ними.

— Откуда ты знал, что они придут? — спросила Тилия. — И кто они такие?

— Не важно! — отмахнулся Кавал. — Тилия, танцуй со мной!

Королева ведьм подплыла к нему и затанцевала — с мертвецом по обугленному газону к усталым пришельцам.

Тиви остановила Бульдога испуганной рукой.

— Это опять тот старик! — крикнула она. — Труп, который жрал змеедемон! Призрак из моего транса…

— Я его тоже вижу! — взвизгнул Бульдог. — Страшный, невыносимый призрак. Пойдём быстрее.

— Нет-нет, Пёс! Смотри, он нам машет. Он показывает на упавшую звезду. Просит подойти поближе.

— Тем больше смысла держаться подальше.

— Кажется, он просит нас её подобрать.

Тиви шагнула ближе. Бульдог угрюмо пошёл за ней, выискивая глазами змеедемонов среди труб, бункеров и сводов пирамиды.

— Слушай! — Тиви приложила ладонь к уху. — Он с нами говорит!

Вор прислушался, но даже его чуткие уши ничего не воспринимали.

Тиви наклонилась к иссохшему привидению, и Бульдог схватил её за руку, готовый в любой момент отдёрнуть от опасности. Но фантом только шептал и улыбался. Потом он поклонился им, отступил и растворился в свете дня.

Тиви тихо повторила вору то, что услышала от чародея, и у полузверя шерсть на шее встала дыбом. Он немедленно наклонился, чтобы вытащить упавшую звезду из земли. Ухнув, он поднял её и, переваливаясь, пошёл за своей спутницей. Она махнула ему рукой и зашагала по спиральной мостовой.

— Ты грамотный убийца, Кавал, — сказала королева, глядя вслед уходящему Бульдогу. — Я рада, что ты служил на Ирте, а не правил. Очень жаль, что сейчас мы тебя теряем.

— Не сейчас, Тилия. Ещё есть время. Давай воспользуемся твоим Чармом и пойдём за ними. Убедимся, что наше дело сделано.

— Наше дело давно сделано, старый ты дурак. — Она доброжелательно улыбнулась дрожащему от слабости чародею. — Ты проявил невероятную изобретательность, найдя путь связаться с живыми — и с таким смертельным эффектом. Я верю в события, цепь которых ты запустил, Кавал. Ты искуплен в глазах Сестричества. Богиня смотрит за тобой, даже когда она отправляет тебя во тьму своей утробы, в новую жизнь среди холодных миров.

— Но я хочу видеть вашу победу! — крикнул ей вслед Кавал. — Что если у них не выйдет? Если не выйдет у Рииса? Я должен знать, я без этого не могу умереть!

— Ты уже умер, старый глупец, — отозвалась она из кривых теней баобаба. — Уже умер.

— Я хочу видеть смерть Врэта! — взвыл Кавал, услышал сам себя и вздрогнул. Он говорил так же маниакально, как ненавидимый им монстр.

Высматривая Тилию, Кавал видел, как удлиняются тени. Она исчезла в оранжевом и сиреневом потолке света конца дня.

Опустив голову в тревоге и усталости, мёртвый чародей побрёл к широкому раскидистому дереву душ.

Ралли-Фадж подключился к глазу дальновидения Властелина Тьмы. Он поискал Рииса и увидел, как тот пробирается по коридору дымящихся стеклянных труб и шахматной мозаики. Колдун узнал оранжево-жёлтый коридор паропроводов из чармовых мастерских. Глазом дальновидения он открыл клапаны.

Риис исчез в сернистых выбросах и снова появился, быстро вращаясь и собирая пар в вихрь, созданный заклинанием чёрной магии. Он вскрикнул, широко расставил ноги, раскинул руки, задрал голову — человеческая звезда, излучающая чёрный свет. Шипя змеиную песню, пар втянулся обратно в клапаны, прихватив ультрафиолетовые оттенки ауры Рииса.

Глубоко в пирамиде прогремел гром. Пандус под Ралли-Фаджем сильно тряхнуло, колдуна сбило с ног, и каменная пыль шипящими потоками хлынула от скребущих друг по другу плит фасада пирамиды.

Колдун с тревогой сел. Волхв, с которым он дерётся, способен разрушить весь дворец!

Ралли-Фадж снова призвал глаз дальновидения — и ощутил, что Худр'Вра весь обмяк: он отдал силу для противостояния магии Рииса. Сидя на ониксовом троне, не имея возможности двинуться, не потревожив чар, Властелин Тьмы связал свою магическую волю с волей противника. Их силы уравновесили друг друга. Врэт тяжело откинулся на троне, а Риис стал обычным человеком, лишённым магии.

Колдун бросился к отдушине, которая вела к Риису. Чёрная магия в пирамиде была уничтожена, глаз дальновидения замигал и погас, но он уже не был нужен.

Чармовая отдушина вывела Ралли-Фаджа на верхний этаж и выбросила в шахматно-клетчатый коридор, где шипел пар.

Риис ждал его, пригнувшись в тёмных парах, и ударил раньше, чем колдун успел встать на пол.

Ралли-Фадж ушёл от удара в падении, увлекая за собой волхва. Они переплелись, и колдун оказался наверху, одной рукой сжимая горло Рииса, а другой доставая из-за пояса кинжал зелёной стали с зазубренным лезвием.

Удар двумя руками разорвал захват Ралли-Фаджа, и Риис высвободился — но бежать было некуда. Он стоял спиной к шахматной стене.

Неуловимым движением перебрасывая кинжал из руки в руку, Ралли-Фадж ухмылялся, видя страх противника. Без чёрной магии Риис был обыкновенной обезьяной, приматом. Он глядел на нож дикими глазами, пытаясь уследить за полётом лезвия, которое должно было вспороть ему живот от грудины до паха. У колдуна в груди вспыхнул горячий огонь, и он сделал движение, чтобы вогнать клинок, но тут его внимание отвлёк глухой тяжёлый удар. Из отдушины вывалился Бульдог и плюхнулся на собственный зад, держа на руках Тиви.

Осколки зубов колдуна обнажились в яростной гримасе, и нечеловеческий крик дал им понять, что следующими погибнут они. Нож колдуна плёл хитрый узор смерти, гипнотизируя перепуганного волхва.

— Смерть тебе, Ралли-Фадж! — крикнула Тиви. — За то, что ты предался тьме, я убью тебя светом!

Она вскочила с колен Бульдога, и в руках полузверя открылась упавшая звезда.

— Нет! — завизжал Ралли-Фадж голосом лесной обезьяны.

Когда открылись глаза звезды, стёрлись все цвета. В тело колдуна хлынул Чарм, оно раздулось, руки и ноги стали как воздушные шары, на лице отразился ужас.

Первыми вылетели его глаза, испустив два луча огненного Чарма. Потом лопнули все отверстия тела, и он застыл в кружеве света, распухший до неузнаваемости.

С глухим хлопком взорвалась холёная блестящая кожа, расплескались по коридору обрывки плоти, ударил зловонный дух.

Худр'Вра ощутил в груди гибель колдуна. Гремлин заворочался. Чтобы его успокоить, Властелин Тьмы стал глядеть на высокий дневной небосвод и заметил наклонившуюся в небе Немору, синюю и холодную.

Когти гремлина стиснули ребра, и боль заставила Врэта скинуть броню. Она обвалилась рваными клочьями и зашуршала на полу, как мусор.

Врэт поглядел на орды змеедемонов, собравшихся в пещере его покоев. Легионы вопящих тварей забили все пространство, их кислая вонь взывала к гремлину, царапающемуся за грудиной. Набрюшные морды с дьявольскими ухмылками пели гипнотическую песнь. Её убаюкивающие тона заполнили забитую арену ползучим спокойствием.

Джиоти и Поч висели по сторонам трона Врэта, хорошо видные среди змеиных изгибов демонических тел. Врэт, прижав кулак к груди, сидел молча, лениво свесив из левой руки меч Таран.

Из дыры в стене, которую пробила Джиоти, появились призраки: Мрачный Пёс, Малыш Льюк, Череп, Четто, Гроздь, Пакля. Дудочник встал на пороге из щебня, слабо улыбаясь.

Он поднёс свирель к губам и выдул одинокую холодную ноту.

Риис прошёл сквозь призрака и остановился у разбитых камней. Сотни змеедемонов глядели на него с ярусов, и от взгляда холодных паучьих глаз стыла кровь. Их переплетённые тела образовывали собор смертоносной черноты, уходящий к самому своду покоев.

В перекрученном центре его основания сидел Врэт, насмешливо улыбаясь. Он кивнул жертвам по обе стороны своего трона и жестом подозвал Рииса.

Не успел он шевельнуться, как сквозь разбитую стену вывалились Бульдог и Тиви. Щупальца рванули их в воздух к черным высотам, где кишели змеедемоны.

Риис быстро прокричал охранительное заклинание, но сила Властелина Тьмы равнялась его собственной, и эти две силы уничтожали друг друга. В этой ситуации Риису надо было бы убивать каждого демона руками.

— Я мог бы любого из твоих людей разорвать на части, — тусклым, почти скучающим голосом произнёс Худр'Вра. — Но не хочу их убивать прямо сейчас. Хочу, чтобы они посмотрели, как я разрублю тебя на куски.

Врэт взмахнул мечом, пустив по полу зайчики.

Риис взглядом поискал какое-нибудь оружие.

— Мы очень похожи, ты и я, — сказал Врэт. — Нас пожирает себялюбивое желание. Мы жадны к тому, чего нам хочется. Ты — к Ларе, я — к власти. Но та, которую хочешь ты, — мертва. А то, чего хочу я, — вполне живо, и мы могли бы им поделиться.

— Была у меня власть в моём мире, — ответил Риис. — От неё остаётся горький вкус, и больше я её не хочу. Врэт прикусил губу и помахал мечом.

— Власти ты не хочешь. А твоя Лара умерла. Так зачем ты здесь? Что ты хочешь делать? Убить меня? — Он громко захохотал. — Но как? Голыми руками? — Он попробовал пальцем острое лезвие и покачал головой. — Ты глупец. Я предлагаю тебе власть, а ты рвёшься к смерти.

Риис выпрямился, подыскивая слова, чтобы выиграть время и найти решение.

— Ты говоришь, что мы одинаковы? Да — в нашей жадности. Вот почему я здесь. Я, как и ты, вожделел то, что мне не принадлежит. — Он позволил себе скупо усмехнуться, вспомнив желание, которое привело к этому роковому моменту. — Но я хотя бы любил женщину. Ты любишь себя.

Врэт подался вперёд, уперев меч остриём в пол и скрестив руки на рукояти.

— При всей твоей любви — где сейчас твоя женщина? Посмотри на себя, жалкого, не готового к этой роковой встрече! И посмотри на меня! Я — Властелин Тьмы!

Его глаза цвета грязи сощурились в напряжении воли. Без магии. Без насилия. Одной только волей он заставит этого так называемого волхва покориться ему.

— Поклонись мне! — заорал Врэт. — Поклонись! Или я убью маркграфиню и её брата.

Риис тревожно посмотрел на Джиоти, она ответила беспомощным взглядом на него из хватки щупалец.

Волхв испустил тяжёлый вздох и поклонился. Длинные светлые волосы упали на обломки разбитой стены, и убийственная мысль щёлкнула, полностью оформившись. Когда он выпрямился, в обеих руках у него были камни.

Взмахнув правой рукой, он метнул первый камень сквозь призрачное мерцание змеедемонов, которые пытались заслонить хозяина, и попал Врэту между глаз. Удар второго камня в подставленное горло перебил трахею. Врэт взвизгнул, голова его дёрнулась вперёд, и он свалился замертво. Меч Таран зазвенел, упав на каменный пол.

В тот же миг громоздящиеся ряды змеедемонов исчезли жирным дымом, развеянным ветром яркого дня, и свет ворвался в пустые покои.

Освобождённые из испарившихся щупальцев пленники упали на пол. Повалившись вокруг трона, они лежали, оглушённые, глядя поражённо на труп Врэта. Его избитое косоглазое лицо судорожно задёргалось, и Поч вскрикнул, а Бульдог завыл, когда лиловая рубашка мертвеца вздулась и лопнула.

Гремлин, как жалкая кукла, окрашенная кровью, выбрался из разорванного трупа Врэта и побежал, пища и уже начиная гореть, в пылающий свет дня, где клубился дегтярный дым. С бешеной, безумной яростью он метался, бесцельно тыча скорпионьими лапками по сторонам, ища нового хозяина среди беспомощно лежащих людей.

Тиви закричала, бросилась прочь, и гремлин метнулся к ней.

Меч Таран лежал на полу рядом с Почём. С удивлённым вскриком мальчик схватил меч и полоснул гремлина. Бритвенное лезвие рассекло пузырь головы как раз тогда, когда бес вспрыгнул на Тиви, и с визгом, от которого зазвенело в ушах, миниатюрное чудовище растворилось в клубе чёрного дыма.

Поезд Боли остановился с металлическим лязгом, застонав по-звериному ржавыми шарнирами. Первой из него вывалилась вонь смерти.

Бульдог выскочил на фасад пирамиды. Хотя чёрная магия, двигавшая локомотив, исчезла, Чарм из амулетов на плитах фасада держал цепь на месте и дал вору возможность пройти к ней по пандусу.

Он отодвинул скользящую дверь второго вагона, и зловонный смрад вывалился оттуда вместе с призраком Рики.

Тело заклинательницы лежало, растекаясь по собственным костям — вощёный скелет в кожаной куртке чармодела. Безумный призрак запульсировал в тёплых янтарных лучах Извечной Звезды, а потом вспорхнул и исчез, как рваный лоскут в порыве ветра.

Тиви бросилась к первому вагону цепи и собственными руками сорвала ржавую рукоять. Руками она ощутила, что Дрив жив. И всё же она была готова к тому, что увидит его труп.

Она отодвинула дверь, и герцог вышел на свет. Бульдог подхватил его, не дав упасть.

Ошеломлённый внезапным освобождением от вечной агонии, Дрив воспарил разумом вдоль пространства, свободный от времени. Он парил за пределами вращающегося света горизонта.

Ночь накрывала континентальный Ирт, и он летел дальше, к океанскому краю планеты. Море полировало сапфиры под Извечной Звездой — и тёмно-синие грани зеленели до изумрудов там, где вода вдруг мелела.

В текущем океане пены и каскаде водорослей затонувший континент Габагалус поднимался навстречу новому дню под огнём Чарма и громоздящимися облаками.

Герцог парил высоко, он видел погодные спирали, связывающие облака в штормовые фронты над выветренными пиками и коралловыми вершинами древних железных гор. Морская вода бежала по широким руслам рек на скользких континентальных шельфах.

Герцог пристально всматривался в цветные пятна клейкой флоры, покрывающей Габагалус разноцветным узором бежевой, желтоватой и коричневой слизи. Среди горных цепей прятались морские города, часто за широкими дымящимися катарактами пены.

Орбита герцога несла его слишком высоко, чтобы разглядеть дороги, фермы и ракетные площадки, но он знал, что они там, внизу. С начала талисманных времён вестники из доминионов Ирта отправлялись в этот земноводный домен, но мало кто из них вернулся.

Те немногие, которым это удалось, сообщали о развитой цивилизации, о колониях, принадлежащих межпланетной утопии, которая охватывает светлые миры. Саламандроподобные обитатели Габагалуса неизменно относились к своим гостям с подчёркнутым уважением, однако по отношению к Сухим Землям — как называли они доминионы — проявляли полное и неизменное безразличие.

Дрив смотрел вслед уходящему назад континенту, уносясь в ночь. Он пролетел мимо берега Залива и свернул обратно к сумеречному краю темноты и мраморному сиянию дневного Ирта.

Шафрановые течения дня на Рифовых Островах раздвинулись, и он упал на дымящуюся пирамиду, в вонь пожара, в круг осунувшихся победных лиц, улыбающихся со всех сторон.

Бульдог отнёс исхудавшего герцога подальше от невыносимой вони механизма боли. Тиви держалась рядом, узами судьбы не давая ускользнуть призраку. Касаясь его, она ощущала тяжкую каменность его тела и почти отделившуюся душу.

Тут подбежал Поч и вложил в обмякшие руки Дрива меч Таран. Чарм сразу начал исцелять. Риис и Джиоти бежали впереди, разыскивая целительные опалы в сокровищницах змеедемонов.

В покоях Дрив поднял голову и увидел разорванный труп Врэта, глядящий слепыми глазами из-под кривых век. Только тогда его отпустила тревога и он уронил голову, скользнув в сон мимо транса.

Даже призрак Казала у корней баобаба ощутил дугу судьбы, которая озарила это исполненное Чарма мгновение. Он посмотрел в пустоту небес между облаками и возблагодарил Неназываемого.

Смерть стала лёгкой.

Он повернулся к Извечной Звезде, к белому свету, которому ещё предстояло остыть до материи, и отдался его теплу. Лучи медленно сняли с него тяжесть и понесли к ночи, и старый чародей растаял.

Когда Риис на закате пришёл его разыскать, рассказать ему, что узнал о себе от Властелина Тьмы, что вспомнил из забытого более глубокого, чем его магия, души Кавала уже не было. Она уплыла на ночном приливе.

И волхв тоже ушёл этой ночью. Он ускользнул, не прощаясь, пока остальные лихорадочно вызволяли пэров из склепов мучений. Он выполнил свою роль для слепых богов Светлого Берега и верил, что заработал право продолжать поиски первой женщины, которую любил. Его чувства к Джиоти подождут, пока он завершит свою миссию, которая привела его сюда с Тёмного Берега.

Душа Лары оставила на просторах Ирта ароматы своей мелодии. Они вели его прочь от Рифовых Островов. Он поплыл за ними на корабле к Сухим Болотам. Картель по изготовлению вина воздвиг небесный причал там, где змеедемоны сожгли старые доки.

Дирижабль привёз его в Дорзен инкогнито, и из этого блестящего города он поплыл на ветровом корабле через море к радостной Кери. Там на глайдере он отправился далеко в северные горы, подальше от радостного ликования доминионов. И, наконец, пешком поднялся на заснеженные каменные высоты Календаря Очей.

Воздух обжигал холодом, но Рииса согревала магия. Со всех сторон пепельно сияли сумерки. Песня Лары заискрилась так ярко, как ни разу не было с тех пор, как он утопил её душу в холодных водах Тёмного Берега.

На вершине выветренной скалы он сидел в темноте, слушая до рассвета пение души, а потом встал под изумрудными полосами неба, чтобы приветствовать Извечную Звезду.

Она поднялась со всех сторон. Белые лучи сияли из Начала и окружали его светлым куполом покоя, чистой радостью, которая открыла ворота тайного царства его сущности.

И теперь, услышав здесь песню Лары, он наконец понял.

Риис стал спускаться с Календаря Очей. По дороге он остановился закрыть Дверь в Воздухе. Звезды лежали на небе плотно, как песок, но найти дверь оказалось очень легко, поскольку он знал, что дверь здесь. Он подошёл к её тонкому порогу и встал на беззвёздной границе всего, глядя через Бездну на Тёмный Берег.

— Кавал! — крикнул он. Очень нескоро донёсся ответ:

— Я здесь, Риис. И вижу тебя… очень далеко… на краю звезды…

— Я нашёл Лару! — крикнул Риис. — Она вернулась к Извечной Звезде! К Началу!

— Конечно, — протянулся голос Кавала через красные тени. — Она ведьма… она принадлежит Матери…

— Но как? — крикнул Риис в слепые глубины. — Она умерла на Тёмном Берегу!

— Я отнёс её погибшую душу, — ответил Кавал через долгое время, и слова его размывало эхо. — Я отнёс её душу по реке вниз… Я взял её с собой на Ирт… отдал Сестричеству… Её душа была крепкой… из холодного мира… сёстрам трудно было её спасти… Они нашли ей тело на Ирте… Она прожила тридцать пять тысяч дней… ведьмой в Кери… а потом поднялась по Лестнице Ветра… к Началу!

Риис глядел в туман звёзд и зияющую тьму. За те немногие годы, что понадобились ему, чтобы собрать Чарм для путешествия на Ирт, Лара прожила десятилетия и осуществила разбитые мечты Кавала.

— Почему? Почему ты мне не сказал, что берёшь её душу с собой на Ирт?

Молчание. И только потом из самой глубины тьмы донёсся тишайший шёпот:

— Я думал только о себе… никогда не думал, что придётся отвечать на твои вопросы…

— Кавал! — крикнул Риис в ночь, качнулся и чуть не свалился в Залив. — Пока ты там, в темноте, я не могу быть здесь, в свете. Учитель!

Ответа не было.

Риис закрыл Дверь в Воздухе и спустился с Календаря Очей.

Когда змеедемоны, парившие над улицами Дорзена, вдруг превратились в клубы чёрного дыма, леди Вон сразу поняла, что Властелин Тьмы мёртв. Она сама была на улице, когда это случилось, занимаясь колдовством ради пэров, прячущихся в подполье и сидящих в тюрьмах.

С тех пор как Худр'Вра назначил её правительницей Укса, леди Вон избегала дворца. Она бродила по улицам с несколькими служанками, тоже ведьмами, помогая тем, кто в этом нуждался. Таким образом ей не приходилось быть свидетельницей пыток, и она могла использовать свою власть на пользу жертвам Врэта.

Дым растаявших змеедемонов ещё висел в воздухе, когда леди Вон спешила в своём экипаже во дворец. Она быстро вбежала в центральный сад, где песня воды и гальки поднималась к открытому ярко-голубому небу.

На мшистой скамейке сидел красивый мужчина в шёлковой рубашке, бросая лепестки в струи ручья и тупо глядя, как они уплывают меж его босых ног.

— Ромат? — обратилась она к нему, и её голос вспугнул — ярких птичек из зарослей чёрного плюща. Они разлетелись по излучинам, заросшим папоротником, и пролетели над бульваром, где танцевали люди, услышавшие о смерти Врэта.

Красивый мужчина с курчавыми соломенными волосами продолжал обрывать лепестки и бросать их в бегущую воду.

Леди Вон заглянула в него глазами темнее ночи и увидела, что его разум пуст. Убедившись, что крушение Властелина Тьмы не вернуло Ромату душу, она ушла, оставив его в его бездумных удовольствиях.

Возле палевого мраморного стола собралась группа старых ведьм. Когда вошла леди Вон, они раздвинули вуали, и она не узнала никого из них.

— Тилия мертва, — сказала старая ведьма с кожей, как полированное дерево. — Сестричество выбрало тебя нашей королевой.

Леди Вон безмолвно стояла перед посланницами и лихорадочно искала ответ.

— Я всего лишь танцовщица Сестричества…

— Королева ведьм — это не звание, которое даётся за выслугу, как ты хорошо знаешь, леди Вон. — Ведьма-мать поглядела на её озабоченное лицо. — Сестричество предлагает служение. Готова ли ты его принять?

Леди Вон скромно потупилась:

— Я не достойна такой ответственности.

— Напротив, моя милая. — Одна из ведьм выступила из группы, откинув шепчущие вуали. — Ты выносила святотатства Ромата над твоим телом, а когда он попал к тебе во власть, ты не отплатила ему жестокостью. Ты заботилась о нём.

— И ты не стала раболепствовать перед Врэтом, — снова заговорила темнолицая. — Но и не поступила глупо и не бросила ему открытый вызов.

— Ты адаптировалась к необходимости выживания, — твёрдо сказала ведьма рядом с ней, — не изменив своим обетам Сестричеству. Это та гибкость, которая нам нужна от нашей королевы. Будешь ли ты служить нам, юная Вон? Станешь ли ты нашей королевой?

— А мой муж, баронет Факел, и его дети…

Колодец её сердца был полон всей любовью, которую Властелин Тьмы пытался из неё изгнать, и никакие слова не могли передать внезапно взметнувшиеся в ней чувства.

— Они будут с нами в Гордой Вершине, — заверила мать-ведьма. — Там хватит места для счастья всех! Так, сестры?

Ведьмы сомкнулись вокруг новой королевы, смеясь и оживлённо беседуя. И пока они праздновали в Дорзене, далеко на юге, во Дворце Мерзостей Бульдог и освобождённые узники лагеря вынимали супруга королевы и её приёмных детей из склепов пытки вместе с другими пэрами. Их заворачивали в целительные покрывала и увозили на воздушных шарах прочь от зловонных болот в импровизированную лечебницу на верхних лугах.

Шары, целительные опалы и стройматериалы для лечебницы взяли из доков и верфей, которые построили у моря змеедемоны. Под руководством Бульдога, которого знал весь лагерь, жертв стали быстро эвакуировать из пирамиды.

Обилие чармоделов среди узников позволило быстро наладить производство амулетов для этой скрупулёзной работы. Используя найденные в доках склады и работая ночь напролёт, удалось к утру вывезти из дворца всех людей.

Огры завистливо глядели из болот. Теперь, когда не стало змеедемонов, вечная война людей с ограми могла продолжиться с новой силой, и огры уже обдумывали стратегические планы, как украсть запасы строительных материалов, брошенных бывшими хозяевами, и разрушить их наговорные камни. Но оперативность Бульдога в организации лечебницы для пэров сорвала планы огров. С помощью умелых чармоделов философ создал палаточный городок на высоких полях рифового острова, и он был построен за ночь.

На рассвете, когда последний пэр был вывезен из Дворца Мерзостей, чармоделы окружили огромную конструкцию амулетами якорей и балласта и утопили пирамиду в болоте.

Гнилая вода вскипела бурыми волнами, покрытыми проказой лиан, лоз и гниющих брёвен, и наблюдавшие огры бросились прочь, дальше в болота. Когда они забрались в лесные кроны, чтобы оглянуться, Дворца Мерзостей не было. На его месте булькало чёрное окно.

Чармоделы назвали булькающую топь Гнилым Болотом и поставили над ней болотного ангела — грязного призрака с волосами-водорослями и мшистыми крыльями, чтобы остерегать любопытных. Это напугало огров. Даже потом они старались держаться подальше от этого угла Нхэта, где разрушенная Ткань Небес встречалась с просачивающимися чёрными водами над утопленной пирамидой.

В их отсутствие лечебница на тучных пастбищах над Гнилым Болотом процветала. Города всех доминионов присылали амулеты и чармоделов, чтобы помочь выздоровлению своих пэров, и за несколько дней почти все жертвы Врэта исцелились и снова могли смеяться.

Ночью, когда пэры спали в целительных гамаках, когда на кухнях завершалась уборка и ночные смены начинали готовить еду на следующий день, Бульдог отрывался от своих занятий, чтобы посидеть на травянистом обрыве с оставшимися мусорщиками.

В основном разговор шёл о надеждах для Гнилого Болота и для всего Ирта. Вспоминались лагерные переживания, говорилось о том, как трудно было спасти разбитые души. Посетители, приходившие собственными глазами взглянуть на лагерь и на булькающую чёрную топь, иногда спрашивали у Бульдога, какой опыт он вынес из своего заключения.

— Пустой Отрывок прав, — тут же начинал проповедовать он. — Нет свободы от нашей свободы. И каждый день приходилось это понимать. Каждый безжалостный день. — Бульдог подходил к обрыву, выделяясь гривастой тенью на фоне звёзд. Показав на дальний берег моря в отливе и на приливные мели, он добавлял: — В лагере нас заставили глядеть в зеркало тайн. Нас заставили увидеть самую трудную правду. Она в том, что мы лишь чуточку больше, чем призраки.

— Эта чуточка называется жизнь! — обычно вставлял кто-нибудь с почти неизбежным вздохом, цитируя «Талисманические оды».

— И мы действительно лишь чуть больше, чем призраки, — соглашался Бульдог. — Призраки меряют историями расстояния до края мира. Какая разница, будет ли наша история историей Кавала или Врэта? Острый край срезает такие мелкие различия. Добро против зла? Что значат в пустоте свет или тьма? Бездна поглотила святого чародея так же легко, как приняла в себя чудовище Врэта.

— Отрава чёртова! — обычно ругался кто-нибудь из публики в ответ на нигилизм, который казался им достойным разве что Властелина Тьмы.

Бульдог улыбался, сверкая клыками.

— И разве мы не чуть больше, чем иллюзии, все мы? — обвинял он мусорщиков, избавленных Чармом от шрамов, и гостей, защищённых талисманами. — Пусть мы вихри Чармового огня, стоящие на Ирте, и через мгновение мы просто беглецы внутрь своих тел. Паломники пустоты. Кочевники холодных миров.

Лорд Дрив пролежал весь день в Чармовом сне, завёрнутый в покрывало грезоткани и привязанный целительными опалами к гамаку, висящему в жёлтой палатке, фильтрующей лучи Извечной Звезды. Пока он набирался сил, Тиви помогала Бульдогу и его добровольцам в лечебнице. Она снимала опустелые наговорные камни с амулетных повязок раненых и приносила от чармоделов новые на замену.

Однажды, когда в работе наступило затишье, она встретилась с Бульдогом на склоне холма, покрытом выцветшей от соли травой. По одну сторону дымилось море среди торчащих из воды утёсов, по другую стояли палатки и строения лечебницы, впитывая излучение Извечной Звезды колдовской тканью жёлтого и ослепительно-золотого цветов.

— Ты дал мне выжить в лагере, — сказала Тиви, присев с ним на выброшенный морем ствол, принесённый сюда, несомненно, ограми. — А Дрив говорит, что я спасла его от печальной судьбы Рики. Так что это ты спас его.

Бульдог смущённо отвернулся и поглядел на сверкающие палатки импровизированного посёлка.

— Посмотри на нас, сидящих на Ирте на обламывающемся краю Бездны с её вакуумом и тусклым холодным светом. Эта Бездна ждёт, когда поглотит нас целиком. Рано или поздно все мы там будем…

— Да, Пёс. Все, кроме святых. — Тиви положила руку на его мохнатую лапу. — Есть у меня вопрос. Не насчёт святых или проклятых, просто насчёт живых.

— Это хорошо! Я сам не святой и не проклятый, — сказал Бульдог и положил большие руки на перевязь жезлов власти, сооружённую им из запасов с верфей. — Как все, я живу на Светлом Берегу, пока не покину тело и свет не унесёт меня во тьму Залива. Так предсказывают талисманические мудрецы, и я в их словах не сомневаюсь.

Тиви кивнула и потрогала ожерелье амулетов, радуясь их успокаивающей силе.

— Ты думаешь, что это жизнь, которую можно любить? — спросила она. — Я в том смысле, что мы видели столько смертей, и таких ужасных… «Амулеты исцеляют тело, Чарм исцеляет душу». Так говорят ведьмы. Но мёртвых всё равно не вернуть. И это насмешка надо мной.

— Насмешка над тобой? — Бульдог рассмеялся от неожиданности. — Ты заговорила как ведьма.

— Насмешка — это то, что я ощущаю. — Её взгляд осветился настойчивостью. — Пёс, я люблю Дрива.

— Любовь! — Философ набрал воздуха, чтобы пуститься в рассуждения о пленительных истинах Отрывка о Любви, но сдержался, увидев напряжённую тревогу на загорелом лице своей подопечной.

— А всё, что я о нём знаю, — это только сон. И всё равно я его люблю. Можно ли любить сны, Пёс?

— Некоторые философы сказали бы, что всё, что мы можем любить, — это наш сон.

Тень между её глазами исчезла, напряжение спало.

— Так что всё в порядке? Насчёт меня и Дрива?

— Любовь есть вопрос, — процитировал Бульдог из Отрывка и вгляделся в её лицо с тёплым блеском янтарных глаз. — Ответ лежит не во мне, моя серьёзная подруга, а в Дриве.

Оба перевели взгляды на плещущие пологи палаток, думая о том, сколько ещё работы им предстоит. Бульдог попрощался и зашагал величественной походкой к лечебнице, гордый тем, что дал подопечной совет, достойный мудреца, и без многословных проповедей.

«Любовь, — подумал он, — и есть то, что исцеляет нас в этом творении разбитых миров. Не слова. Слова — гулкая пустота. Исцеляет любовь, заключённая в них».

Философ подставил лицо ветру, чтобы ощутить вкус пены, и продолжал разговор с собой из глубины сердца.

«Таким образом, мы — целители, разве не так? Потому что любовь нужна не меньше, чем Чарм. Да, каждый из нас — целитель, потому что все мы — раненые».

Он заглянул себе в душу, оценивая потери прошлого, которые надо будет запомнить. Подёргивая бороду, он говорил, заполняя эту пустоту, и слова создавали в нём тепло, как излучение одинокой звезды.

— Одинокое в ветре своего танца, человечество представляется мне очень похожим на старого целителя на осыпи горного склона под безучастным простором безбрежного неба. Вся его душа парит в его заклинаниях. — Он вздохнул: — И чему же мы должны посвятить беспомощность этого танца, Бульдог? Чему? И я тебе скажу, друг мой: этой болью незнания, этой попыткой узнать и понять горе жизни мы познаем крайности любви.

Тиви с нежностью смотрела ему вслед, видя, как он разговаривает сам с собой, и рада была, что он так прямо воспринял тот совет, что дал ей. Снова ощутив благодарность за его дружбу, она коснулась талисманных бус у себя на шее, которые он ей дал, и они помогли ей пробудить в себе нежность после стольких тяжёлых страданий.

Мысли её вернулись к Дриву, и она задумалась, на что будет похожа их жизнь.

Пройдёт ещё день, и герцог встанет исцелённый, избавленный от всех ран, нанесённых Поездом Боли. Но пока что он странствует далеко от своего бесчувственного тела. В горячечном полёте он опоясывает мир и снова ищет Габагалус. Ночь накрыла дальний край, и он видит под собой только светящееся море, глянцевое от света планет и звёздного дыма.

На дневной стороне он летел среди растрёпанных ветром облаков над священной вершиной Плавающего Камня. Сожжённые поля в тени висящей горы уже оживали искрами зелени, исцелённые чармовой водой.

Проплывали луга, иногда мелькала степная деревушка, плавающая в спокойном море зелени. Далеко сверкали цепи мелей, приливных луж и морского горизонта. Уходили торжественно назад Сухие Болота с виноградниками, пастельными хижинами и небесными пристанями, возносящимися в облака вместе с торговыми дирижаблями.

Старый Черепок, колоссальный гранитный порт на мысах Мирдата, не терял времени, и обрушенные змеедемонами знаменитые спиральные башни уже стояли в лесах. Дрив не стал осматривать восстановительные работы, потому что ему не терпелось снова увидеть свою столицу.

Плавающий над изгибающимися грядами джунглей и облачными лесами Укса, Дорзен разбрасывал свет куполами минаретов и висячими лентами мостовых. Но герцог не успел приблизиться, как его позвал тихий настойчивый голос:

— Дрив…

Он очнулся навстречу ласковой улыбке Тиви. Её руки, обветренные, как камни, соединились с его руками. Все узоры боли, все чёрные потёки на душе смыл Чарм.

Но он помнил.

Небо и земля, громоздящиеся в мучительной дороге в ад, не уходили из каких-то далёких глубин сознания, куда никогда не достаёт свет талисманов.

Он помнил. Путь в ад был очень медленным и с многими объездными путями в сознании. Конечно, дорогу надо будет починить, потому что она усеяна дырами пустых желаний и погибшей любви…

— Дрив, очнись! — настойчиво и нежно позвала Тиви.

На измождённом лице проступило понимание, и он заставил себя приподняться на локтях и осмотреться. Дневной свет дышал жемчужными волнами сквозь дрожащую парусину палатки. Колдовская ткань собирала первый Чарм нарождающегося дня. Сон закончился. Дрив собрал весь Чарм, который могло удержать тело. С этой минуты лечение требовало его сознания; дальше только он мог лечить себя.

Тиви помогла ему сесть, и он смотрел на неё, мгновение не узнавая, удивляясь, как изменил её Чарм. Теперь это была не уличная мышь его снов, но близкая незнакомка со спокойной красотой, которая пряталась прежде под грязью и отчаянием. Он изучал её черты, казавшиеся такими знакомыми — подбородок с ямочкой, кроличий прикус, густые брови, — и снова узнавание поставило его в центр жизни, в соприкосновение с той осью, которую мудрецы зовут предназначением. Рядом с Тиви он ощутил покой, расширяющий свои счастливые пределы. Он знал, что если закроет глаза, то провидением увидит это наверняка, но не мог оторвать он неё взгляда. Она притянула его к себе.

— Мы больше никогда не расстанемся, — шепнул он.

— Никогда.

Он отделился от неё, сильный, с прояснившимся разумом, и приложил ладонь к её щеке.

— Мы много мелких смертей пережили порознь, Тиви, — сказал он, глядя ей в глаза, желая увериться, что понимает её помимо Чарма. — Ты действительно думаешь, что мы можем прожить вместе долгую жизнь?

Её объятие ответило ему без слов.

Через час они отбыли из Гнилого Болота, обнявшись, в ветровом крейсере, который вёл сам Дрив. Корабль поднял их высоко над мелодичными островами и холмами Ирта. Он шёл в чистом небе на автопилоте, и они стояли у леера, сияя счастливыми от свежего ветра лицами.

В этом мирном полёте они поделились друг с другом всем, что знали и чего боялись. И только когда расцепились их сомкнутые любовью тела и они вылетели в сумерки и повернулись убегать от наступающей алой ночи, только тогда они поделились тем, что боялись знать.

— Что нас свело вместе? — спросила Тиви, сидя рядом с ним на скамье пилота. Их руки лежали на штурвале. У Тиви на шее блестела лента наговорных камней, оттачивающих ясность разума. Под их действием слова и мысли у неё двигались по-другому. — Это Чарм?

— Нет, не Чарм, — сонно прошептал Дрив, подняв лицо к вышитому золотом небу. — Не Чарм. Судьба.

— А что такое судьба?

— Я не Бульдог, — ответил он, глядя на неё уголком улыбающегося глаза. — У меня нет правильных ответов на такие вопросы.

— Ладно, а что ты сам думаешь? — спросила она, подставив щеку ароматному бризу.

— Узор, сплетаемый светом Извечной Звезды. — Он оглянулся на преследующий их пылающий закат. — Тени небес… не знаю. Или то, чем мы были, пока были светом, пока не остыли в тела.

— Значит, мы были знакомы на небесах. — Это ей было приятно, и она дала ему это понять поцелуем. Он стиснул её руку с неистовой нежностью.

— Что я боюсь знать — это что нас развело на Ирте. Сделало пэром и беспризорницей. Что разбивает свет на привилегии и нищету? Ни один мудрец не мог мне этого удовлетворительно объяснить.

Тиви не сразу высказала очевидное:

— Вина в нас самих. «Пэры шепчутся с пэрами», — разве не так гласит старая пословица? И бесчармовые никогда не слышат, что они говорят. Мы держимся отдельно друг от друга.

— Это мы сможем изменить.

— Ты действительно влюблён. — Она чуть слышно засмеялась. — Извини. У меня почти все сны были в мусорном ящике, потому они не так светлы, как твои, Дрив.

— Ты не думаешь, что мы можем положить конец пэрству? — Он поглядел на неё с притворным удивлением. — Мой прадед объединил слабые и сильные царства в семь доминионов. Моя бабка повесила над Иртом наговорную каменную звезду и соединила дальнее и ближнее. Но мы с тобой, Тиви, можем сделать даже больше. Мы соединим низкое и высокое и заставим небо коснуться Ирта.

— Вот теперь ты говоришь, как Бульдог, — сказала она с весёлой улыбкой. — «Я надеюсь, что мы принесём Чарм во все трущобы Ирта». Эту мечту я знаю наизусть.

— Ладно, — ответил он, минутку подумав, — даже если ты права и у нас ничего не выйдет, Ирт уже никогда не будет таким, как раньше. Мы теперь стали ближе к Тёмному Берегу. Все мы, даже беспризорники — пэры над этой Бездной.

Упоминание Бездны заставило их вздрогнуть, и они молча обнялись под красной ветвью ночи. Долго они так сидели, с сердцами, полными потерь, исцелённых Чармом.

— Поднимемся над тьмой, — предложил Дрив. Они отодвинулись, улыбнувшись в едином понимании, и; пошли по разным бортам крейсера, поворачивая наговорённые лопасти так, чтобы поймать последние красные лучи. Когда они встретились на носу и снова обнялись, паруса колдовского шелка туго наполнились сумерками. С этого момента время застыло неподвижно на корабле, поднявшемся к ярким слоям неба над тенью мира.

Поч сопровождал Джиоти, когда она представилась лорду Дриву с мечом Тараном. Герцог, только оправившийся от чармового сна, был худ до прозрачности и рвался как можно скорее покинуть Нхэт со своей обретённой невестой. Но он отпустил свиту и извинился перед возлюбленной, чтобы встретиться наедине с детьми лорда Кеона в серебряной тени своей палатки.

Он снова выразил им сочувствие по поводу страшной потери и услышал обо всём, что они перенесли после перехода через Каф. Он всё это время думал, что уже никогда их не увидит. И всё же они здесь — бледный брат и атлетическая маркграфиня, одинокие сироты Арвар Одола, уцелевшие на путях опасностей.

Торжественным жестом, в котором было столько же чуткости, сколько и справедливости, он передал им меч Таран, дабы тот служил гербом, отмечающим их поколение как родоначальников нового Дома Одола.

Сомнительная честь — получить меч, создавший то зло, которым был Врэт, подумал Поч. Что за благодать в мече, который вёл мусорщиков против пэров? Для него, брата маркграфини, это было странное наследство — лезвие, которое пресекло нить жизни сестры герцога, Мивеи. Юноша мог бы посчитать, что этот меч — не трофей, а проклятие, если бы не победная гордость сестры, когда она его приняла.

— Вы несёте с собой только то, что утратили, — сказал им герцог, вручая меч. — Несите своё бремя с лёгкостью, и да поможет вам этот меч вытесать будущее из пустоты.

Вскоре герцог со своей возлюбленной отбыли на крейсере, а Джиоти и Поч сели на бугорке неподалёку от лагеря, воткнув в землю меч, сиявший светом дня.

— Я не вернусь с тобой, Джио.

Джиоти только посмотрела на него с полным спокойствием.

— Нам надо отстроить город.

— Оставь Арвар в его развалинах. — Поч нахмурился, но его злоба смягчилась Чармом из амулетов на шее. — Не надо его отстраивать.

— Почему?

— Его никакой Чарм не восстановит, — горько ответил брат. — Он никогда не будет прежним.

Апатия Джиоти сменилась спокойным вниманием. Она вгляделась в тени на лице брата, вслушалась в цвета его голоса. С тех пор как змеедемоны растворились дымом, она все пыталась понять, что случилось с братом во Дворце Мерзостей. Он об этом не говорил, прячась за амулетами.

— Я завтра улетаю первым рейсом в Моодрун, — сказала она с тем же раздражением. — Как мы говорили. Я — маркграфиня…

— Маркграфиня развалин, — передразнил он и добавил уже спокойнее: — Оставь все как есть, Джио

— Ярл Моодрунский уже связывался с нами, ты это знаешь. Он посылает эскорт. — Она напряжённо рассматривала брата, стараясь сквозь пелену дней увидеть того шумного и радостного ребёнка, которым он когда-то был. — Илвр ищет нас как своих вождей, Поч. Мы теперь Арвар Одол.

— Ты теперь Арвар Одол.

— Я хочу, чтобы ты служил со мной. — Она взяла его за руку. — Одной слишком трудно.

— Ты не будешь одна. — Он порывисто пожал её руку, и в глазах его сверкнула искра лукавства. — Есть ярл и десятки пэров по всему доминиону, готовых заменить наш павший род.

— Никто никогда не сможет его заменить… Поч возвёл глаза к небу и отпустил её руку.

— Так что же ты собираешься делать? — спросила она, довольная уже тем, что Чарм восстановил его настолько, что Поч может выбирать.

— Я остаюсь здесь.

— Здесь? — спросила она презрительно, пнув кочку высохших травяных колосьев. — Болота и развалины. И что ты тут будешь делать? Служить помощником сторожа в музее зверств?

— Я буду работать на Гнилое Болото, — сообщил он ей с самоуверенной улыбкой. — Бульдог говорит, что когда-нибудь эти палатки станут храмами исцеления. Люди со всех доминионов будут приезжать узнавать целебные свойства Чарма.

— Бульдог… — Остатки спокойствия покинули Джиоти, она напустилась на брата. — Он же вор с метками зверя! Это скопище светлых палаток — единственный для него шанс добыть себе хоть какую-то свободу! И ты хочешь служить ему в этой глухомани, когда можешь играть легитимную роль в большом мире?

Он рассмеялся в ответ на её слова, полные знакомой горячности, с насмешливым укором.

— Ты сама себя слышишь, Джио? Ты говоришь как отец. «Легитимную роль в большом мире!» — Он состроил каменное лицо, пародируя её торжественную интонацию, и тут же расплылся в ухмылке. — Что сталось с той Джиоти, которую дедушка Фаз бросал, как весёлую глупую обезьяну? Где моя сестра, которая каталась со мной на песчаных санях?

— Она стала маркграфиней.

Он серьёзно кивнул и погладил её руку. Потом встал и посмотрел на сияющий золотом клинок.

— Этот меч твой. Я с ним ничего общего иметь не хочу. Он мне напоминает о Врэте.

— Не суди поспешно. — Джиоти поднялась на ноги и положила руку на рукоять. — Этот меч куда благороднее любой ненавистной лжи, которой мог запятнать его Врэт.

Она повернула лезвие, пустив солнечный зайчик по лицам.

— Это древний меч! — продолжала она. — Когда-то он принадлежал Освободителю, портному по имени Таран. А до того служил королям. — Она заглянула в меч глубже, и свет зазвучал музыкой в её глазах. — Он был выкован на Хеллгейте в первые талисманные дни Тарсом Кулканом, слепым кузнецом, основателем сновидческой школы чародейства.

Поч потрепал её по руке и отошёл.

— Как я уже сказал, этот меч твой. Он пошёл по переливающейся под ветром траве, в сторону от призматических палаток лечебницы.

— Куда ты?

— У меня встреча с Бульдогом, — ответил Поч. — Он строит периметр оповещения с помощью Глаз Чарма, на случай, если огры решат, что их слишком манят запасы в наших кладовых.

Джиоти поняла, что он решительно настроен идти своим путём, и вздохнула, поняв его и отпустив.

— Ладно. Я буду знать, где тебя найти, если ты мне будешь нужен, — произнесла она тоном старшей сестры. — Будем общаться по коммуникатору.

— Конечно, Джио, — бросил он через плечо. — Когда-нибудь сядем за стол переговоров и будем обсуждать торговые пути между Арваром и Гнилым Болотом.

— Когда-нибудь.

Он добродушно махнул рукой, не оглядываясь, и пошёл дальше, уже в ней не нуждаясь. Джиоти со сладкой печалью улыбнулась ему вслед.

Она не стала ждать прибытия эскорта от ярла из Илвра. На следующее утро она на небесной барже отплыла от Гнилого Болота. Сдвоенные воздушные шары — всего сорок и с проворной командой из восемнадцати человек, направлялись в Моодрун, нагруженные последним уловом мусорщиков — костями кракенов и продуктами линьки морских драконов.

Стоя на корме, Джиоти глядела на болотного ангела, горящего над сумеречными просторами, освещающего булькающий чёрный пруд, где утонул Дворец Мерзостей. Баржа поплыла прочь, ангел стал тускло мигать среди островков джунглей и растворился в красках рассвета.

Среди высоких гряд блистающих облаков встало голубое утро. Внизу плескалось спокойное сильное море, покрытое пеной и брызгами выдохов левиафанов, поднимающихся к собственной тени.

Над горизонтом выросли зелёные плато Илвра и просторы джунглей. Вскоре небесная баржа выскользнула из морского ветра на Дорогу Облаков, главный торговый путь. Серебристые подмости небесных пристаней сверкали над лесом, принимая и выпуская дирижабли в утолщениях, где внизу лежали города.

Штурман баржи сообщил Джиоти, что они подходят к месту, наиболее близкому от упавшего Арвара. На пусковой площадке над грузовыми трюмами Джиоти привязала себя к одноместному глайдеру, и навигатор настроил заговорённую паутину на приём лучей Извечной Звезды под нужным углом, чтобы долететь до развалин. Он отдал швартовы, и глайдер поднялся в облачный туман.

Джиоти влетела прямо в миграционный маршрут переливчатых разноцветных водоплавающих птиц. Почти весь день она плыла над просторами девственных джунглей. Куда бы ни падал взгляд, виднелись только бурые речные разливы да изумрудные горизонты тропического леса.

Упавший Арвар Одол появился в косых лучах уходящего дня. Воронку от удара обступили плотные джунгли, язва расплавленного камня в её середине застыла коркой с вкраплениями обломков города.

Все ещё поднимались струйки тумана из этой горы перекрученных труб, каменных глыб и огромных кусков кладки. Подсвеченная разбухшей Извечной Звездой, гора напоминала лысый череп, тронутый разложением, уже покрытый губкообразными лишайниками джунглей и перевитый ганглиями лиан и лоз.

И другие глайдеры тоже парили на тепловых потоках над городом: зеваки, плакальщики, родственники погибших, и бдительный патруль хорошо вооружённых воздушных рейнджеров, посланных ярлом Моодруна, чтобы следить за мародёрами. Когда она появилась на горизонте, рейнджеры в защитных шлемах сразу узнали Глазами Чарма свою маркграфиню и сопроводили её, освещая зелёными светящимися жезлами путь к расчищенному откосу над хаосом крон и тумана.

Отсюда открывался вид на место катастрофы, окрашенное киноварью последних лучей дня. Воздушный рейнджер помог ей отстегнуться от глайдера, другой представил себя и свою команду.

Новые лица, новые имена, новый город — все новое.

Она бегло кивнула каждому рейнджеру, потом обратила внимание на разрушенную столицу, которую собиралась восстановить. В тёмно-коричневом свете и в ядовитых дымах лесов, поднимающихся от ночного прилива, она увидела новый Арвар. Он будет современным настолько, насколько классическим был старый. Она запустит его по широкой эллиптической траектории над доминионом, и в одном фокусе будет эта груда смертей, а в другом — полный жизни Моодрун.

У неё есть планы. И новые имена, новые лица помогут ей их осуществить. Она повернулась, чтобы обратиться к ним, и заметила поодаль какую-то суету. Несколько стражей боролись с кем-то под кровавыми лучами на краю поляны, а потом бросили человека наземь.

— Бесчармовый негодяй, — шепнул один из рейнджеров. — Скорее всего безумец. Говорит, что знает маркграфиню и настаивает, что должен её видеть.

— Пропустите его, — велела Джиоти, любопытствуя, кто мог так быстро узнать о её возвращении в Арвар Одол.

С земли поднялся бледный полуголый человек и прошёл сквозь строй рейнджеров с надвинутыми шлемами. На нём не было амулетов, а из одежды — одни только воровские сапоги на мягкой подошве и чёрные вельветовые штаны. Тощий, как кот, он был лишён физической красоты и развитой мускулатуры зрелого пэра, и по всему его виду рейнджеры резонно заключили, что это — бродяга бесчармовый.

— Риис! — воскликнула она с открытым и неподдельным изумлением.

— Я знал, что ты сюда вернёшься, — спокойно ответил он.

Она отпустила свою охрану и вперилась взглядом в этого человека с опушённым короткой бородкой лицом. В серебряном свете планет он казался ей более знакомым, чем она помнила.

— Ты растерял свою магию? — спросила она. — Почему ты позволил моим рейнджерам себя схватить?

— Я был уверен, что в конце концов увижу тебя, — откровенно ответил он. — В магии не было нужды. Она шагнула ближе, жадно его разглядывая.

— Убив Врэта, ты так быстро исчез… Поч и я, и лорд Дрив — все хотели благодарить тебя за то, что ты сделал.

— Благодарить меня? — Лицо Рииса омрачилось печалью. — Нет. Это я оставил открытой Дверь в Воздухе. И потому Врэт смог пройти сюда со своими змеедемонами. Это из-за меня пал Арвар. — Он посмотрел в дымящийся кратер и пробормотал ещё тише: — Это из-за меня погибли тысячи людей — и твоя семья тоже. — А потом, опустив голову, он добавил с тайной надеждой: — Я не стою твоей благодарности — но надеюсь на твоё прощение.

Джиоти протянула руку и подняла его лицо к своим пылающим глазам.

— Любовь вела тебя, Риис. Ты пришёл найти Лару.

— Призрака. И разыскивая мёртвую, я принёс смерть. Она кивнула и прищурилась, поняв его.

— Ты вернулся отстраивать. Как и я. Вот почему ты знал, что я буду здесь. И вот почему ты не использовал тёмную магию. Ты хочешь того, что не может дать никакая магия.

— Да, — сказал Риис с надеждой. — У тебя есть город, который нужно построить заново. У меня — душа, которая требует той же работы. И я думал, быть может…

Он заглянул ей в лицо, и когда она тихо улыбнулась, туман в его костях испарился.

Глубоко в душе Джиоти при виде такого непомерного облегчения заиграл смех — смех узнавания — и она радостно обхватила Рииса руками и закачалась с ним под клубами звёздных туманов и блеска планет Светлого Берега.