"Любовь и смерть Геночки Сайнова" - читать интересную книгу автора (Andrew Лебедев)Часть третьяХаген благородный Сын, жена и теща Геннадия беспокоило то обстоятельство, что никак не удавалось связаться с сыном. Он полагал, что Кириллу непременно надлежало успеть к Настиным похоронам. Что там из Америки? Рейсы прямые, без пересадок, причем на Москву и на Питер из Нью-Йорка по два по три в день. Но даже опытной и исполнительной секретарше Геннадия, уже сутки как все никак не удавалось отыскать Кирюшу. Геннадий поговорил по телефону со своим старым институтским приятелем Гришей Розенбаумом, с тем, у кого по контракту в нью-йоркской лаборатории моделирования грунтов и оснований должен был работать Кирюша, но Григорий ничего не знал о том, где сейчас находится Кирилл. – Да он три недели как смылся куда то, – кричал в трубку Григорий – Как? Куда смылся? – недоумевал Геннадий – А я знаю? И адрес сменил, с квартиры съехал, и более того, сроки мне по договорам срывает, работу забросил, не знаю что и делать, – жаловался американский приятель, -подвел меня твой сынок. – У меня Настя погибла, жена моя, Кирилла мать, – сказал Геннадий, – надо в любом случае Кириллу передать чтобы он успел к похоронам… – Я передам, если найду, но я не уверен, что найду, – упавшим голосом ответил Григорий, – я сочувствую, извини… Хлопоты, связанные с похоронами настроили Геннадия на то, чтобы погрузившись в дела он не оставил бы себе времени на эмоции. На горе. Внешне Геннадий даже изумлял своих коллег – оставался все таким же подтянутым, вежливым, приветливым. Подчиненные, узнав о горе, постигшем их шефа, боялись входить к нему в кабинет, но неотложные дела заставляли делать это, и люди были удивлены… Взяв ту или иную бумажку, отчет, смету или платежную ведомость, Геннадий Сайнов живо включался в работу, делал замечания, звонил, накладывал резолюции… – Жена в автокатастрофе у него погибла, слышали? – Да, горе то какое! – Красавица она у него была, балерина, только-только юбилей сорок лет как справили… – Да, горе! Говорят, любил он ее очень сильно! – Двадцать лет вместе прожили… – А дети у них есть? – Сынок у них, Кирюша, в прошлом году институт закончил, сейчас говорят в Америке работает… – В Америке? Успеет ли на похороны? – Сын должен к матери на похороны, обязательно должен… Лешка Коровин теперь не отходил от Геннадия ни на минуту. Взял на себя организацию и контроль всех печальных дел. Место на приличном кладбище, отпевание в хорошей церкви, поминки… Конечно, и как само собой разумеющееся, Лешка организовал для этого что то вроде штаба, вроде комиссии по организации похорон, куда вошли зам Гены Сайнова по хозчасти, его секретарша и шофер. Но все равно, хлопот было – хоть отбавляй! В Байкальск тестю с тещей Геннадий звонил сам. Разговаривал с Марианной Евгеньевной, у Николая Александровича сердце… Геннадий сперва хотел телеграмму послать. Но набрался мужества, и даже не перепоручая секретарше, сам набрал длинный одиннадцатизначный номер. – Настя погибла, – сказал Геннадий, едва услышав тещино "але", – вот такое горе у нас… Марианна Евгеньевна сперва долго молчала, а потом спросила дрогнувшим голосом, – как погибла, когда? – Разбилась в машине вчера вечером, когда из города на дачу ехала… Тут теща не удержалась, заплакала… – Прилетите на похороны? – спросил Геннадий. – Я перезвоню, – сквозь рыдания ответила Марианна Евгеньевна. …. Потом звонил Николай Александрович, он выспрашивал подробности, как, где, каким образом разбилась? Сказал, что вылетят завтра. Успеют как раз к похоронам. – А Кирюша? – спросил Николай Александрович, – а Кирюша знает? Ему сообщили? Кирюша прилетит? … – Я продам дачу, – сказал Геннадий, ложась спать. Алексей ночевал в доме Сайновых. Более того, он постелил себе на диване в гостиной, а Геннадию постелил тут же на раскладном кресле-кровати… Спать в спальной комнате, в Настиной спаленке, Геннадий и боялся, и не хотел. – Продавай! – согласился Алексей, тоже натягивая к подбородку свое одеяло, – только я у тебя покупать не стану, а нетто тыж ко мне тогда приезжать не будешь… – Это верно ты говоришь, – вздохнул Геннадий, – туда я уже ни к кому не приеду. – Мы ее тебе хорошо продадим, – успокоил друга Алексей. – Я за Кирюшку волнуюсь, – переменил тему Геннадий, – куда он пропал? – Ну, парень молодой, может влюбился? – промычал Алексей, – а вообще, может и другой контракт себе нашел, тыж понимаешь, что Гришка там его грабит? – Я чего боюсь, Лешка, Америка то дикая страна, ты погляди их кино, там сплошной криминал, уж и не случилось ли чего? – Ага! Ты, Генка, как глупая жертва советской пропаганды! – отозвался из под своего одеяла Коровин, – ты судишь о стране по кинофильмам, а ты погляди, что им про нас показывают! Один лишь криминал да глупые комедии, из которых у американского обывателя создается впечатление, что у нас тут кроме бандитов и проституток никакого иного населения не водится… – Ну а куда он тогда там пропал? – спросил Геннадий, – это же не полярная экспедиция, он же в цивилизацию уехал, там и телефоны и Интернет, а тем не менее, связаться не можем, в чем секрет? Алексей как мог успокаивал друга, но сам не мог ответить себе на вопрос, как можно исчезнуть в насыщенном средствами связи городе, если только сам не пожелаешь оборвать все ниточки коммуникаций! – Значит, значит не хочет ни с кем контачить, значит ситуация у него такая… – Нет, ну ты погляди эти американские кино, там что ни кадр, так похищение, а что если Кирюшку похитили? – почмокав губами, промычал Геннадий со своей кресла-кровати. – Так прям и похитили! Да кому он нужен кроме родителей? – возмутился Алексей, – ты Генка бабу мне начинаешь напоминать своими фантазиями, ей богу! – Вот-вот, правильно, что кроме родителей он никому не нужен, а вдруг его русская бандитская шайка из русских мафиози похитила, и теперь за выкупом скоро гонца пришлют? – пробурчал Геннадий – Ты параноик, Гена, и кабы не горе у тебя, не реальное горе, я бы тебе в морду сейчас проплюнул до чего ты на мужика не похож, сын – взрослый парень ему две недели не звонит! Эка невидаль! Да он там загулял на вольных хлебах, бабу себе красивую американочку нашел и загулял… Пропьется-прогуляется, и позвонит – денег на обратную дорогу попросит… – Эх, да кабы так! – вздохнул Геннадий, – а что до того, что я по-бабски, говоришь, рассуждать начал, так это потому что теперь я Кирюшке и за мать буду… Помолчали. Поворочались каждый на своем ложе. Повздыхали. Первым не выдержал Алексей. – Ну, не обижайся на меня, Ген, а? Не прав я! Ей бо, не прав! Хочешь, я сразу после похорон в Америку слетаю, причем на мой счет, тем более я давно собирался куда-нибудь съездить! Я и сгоняю типа как в отпуск до Нью-Йорка и Кирюшку обратно с собой притащу. Геннадий не спал. Он с минуту еще помолчал, а потом заговорил: – Я все вспоминаю заново, как с Настей познакомился. Ты же знаешь ту историю трагическую с ее сестрой, с Анечкой?… И не дождавшись утвердительного ответа с диван-кровати, Геннадий продолжал: – Мне Настина смерть наказанием за мой грех, за грех того, что я впервые за всю нашу более чем двадцатилетнюю совместную жизнь солгал ей… Вернее не солгал, а утаил. Что, собственно говоря, одно и тоже. Ты помнишь, как ты на ее на Насти сорокалетие свою историю рассказывал? Так вот мне тогда как раз после того, как ты историю свою рассказал, Алла Давыдович позвонила… Представляешь? В три часа ночи… У нее от американских сдвигов во времени полная потеря ориентации – когда поздно и когда не поздно… Вот и позвонила. А Настя меня спросила, мол кто это в такой час, а я ей ничего не ответил, мол ерунда. И это еще ведь не все. Я ведь еще потом встречался с Алкой. Представляешь! Но я по-честному хотел Насте все рассказать, тем более, что и рассказывать то не о чем – так сходили в ресторан, посидели, поболтали ни о чем, два совершенно чужих друг другу человека… и только я хотел в этом грехе своем Насте повиниться, ждал ее на даче к ужину, как… Ну да сам знаешь. Так что, за грех этот мне. – Идеалист ты хренов, тебе за твой грех! А ей, а Настьке за что? А Кирюхе? – не удержался Алексей. – Ну-ну, и ничего твои антитезисы не доказывают, в том то и дело, что за грехи одного, страдают близкие ему люди… – Не был бы ты моим другом, Генка, да не были бы мы в канун похорон, набил бы я тебе морду за твой идеализм и за бабскую расслабленность, ей бо! Я вообще удивляюсь, как ты с такими идеалистическими воззрениями умудрился на ноги встать в смысле бизнеса! – А ты сам? А ты сам со своей историей про скрипачку, про Веру? Ты не идеалист? – Ну, я может и идеалист, и что из этого? – Тогда зачем мне морду бить? – Н погорячился, прости. – Ну и вот… – Ну, не обижайся, братан! – Да пошел ты! Снова лежали минуты три молча. – Генк, расскажи про эту Аню, которая без ноги, – примирительно попросил Алексей. – Не без ноги она была. А с обеими ногами. Просто у нее родовая травма была и одна нога стала кривой и тоньше чем вторая, которая нормальная. Хромала она сильно. По лестнице, помню, с трудом поднималась, а комната у нее в родительском доме там в Байкальске была почему то аж на третьем этаже… Как специально себе мучение выбрала, или чтобы был повод к затворничеству – поменьше выходить к гостям, да и к родителям. Она не могла матери простить эту родовую травму. Уродства своего не могла простить. Тем более, что сестра, что Настя такая красивая, балерина, с такими ножками! Представляешь, как обиден был для Ани этот контраст ее уродства и Настиных балетных ножек? Поэтому Аня и ушла вся в себя… – Она и отомстила, повесилась именно в день свадьбы сестры! – вставил Алексей. – Да, и я думал об этом. Много думал. И ведь знаешь, она, в смысле Аня. Она ведь мне почти объяснилась в любви, и даже больше того, она меня отговаривала на Насте жениться, и себя предлагала… Представляешь? – Да братан, далеко у вас тогда зашло… – А я, Алеха, теперь думаю, она же всего навсего попросила меня только переспать с ней, чтобы испытать, что такое близость с мужчиной, чтобы преодолеть свое уродство, представляешь! Так может тогда бы и не погибла она? – Дурак, ну и был бы на тебе грех кровосмешения! – Ну? – Баранки гну, просто не всякое спасение есть спасение. – То есть? – Да ты тупой, что ли? Ей бо! Просто не всегда и не все действия человека, направленные на фактическое спасение его жизни имеют характер спасающих, а порой наоборот, губят его душу и тут надо точно понимать, что важнее – душа или тело, и даже сама жизнь? – А как же крик утопающих на море – СПАСИТЕ НАШИ ДУШИ? Разве это не говорит о равно-увешенном значении этих понятий, душа и жизнь? – Нет, не говорит, потому как есть тоже понятие, НЕ ГУБИ ТЫ МОЮ ДУШУ! – И кто из нас двоих идеалист? – подытожил Геннадий. – А никто! Ни ты, ни я… И снова помолчали несколько минут. – Она бы, если б ты имел глупость переспать с ней, она бы все равно повесилась, но до этого так бы напортила тебе всю оставшуюся жизнь, что ты бы света белого не взвидел бы, а то бы и убила! – сказал Алексей. – Зачем так о мертвой! Тем более, что ее сестра Настя тут где то сейчас среди нас летает. – Ну, тогда расскажи про Настю, что-нибудь хорошее расскажи. Геннадий оживился, крякнул и в темноте было слышно, как он заворочался на своем кресле-кровати и повернувшись на бок, приподнялся на локте. – Помню, как мы, как мы… И тут же осекся… – Ну, что? – Нет, это очень личное… – Ну, тогда не надо, тогда спи… И Гена снова откинулся на подушку. И принялся он вспоминать, как пришла к нему любовь. Как он полюбил Настю. Как он полюбил ее после того, как родился Кирюшка. Настя была сложена как обычно бывают сложены балерины. И грудь ее не была большой. А Кирилл всегда мечтал о женщине с бюстом… И когда родив, Настя кормила сына грудью, в этот счастливый период их жизни, она так изменилась внешне, что Геннадий вдруг обнаружил в жене искомое! И тогда он воспылал к ней самой сильной и неподдельной страстью. И он теперь молча вспоминал, как был счастлив с ней, со своей Настюшей в те дни, когда он полюбил ее. И полюбил на всю жизнь, сохранив это свое обретенное тогда чувство… С этим и заснул… Заложив руки за голову, подальше от напрягшихся воспоминаниями чресел. … Заснул и его друг Алексей… А утром, проснувшись, сказал: – Знаешь, мне приснилось, что у меня дочь, и что ей должны отрезать ногу. – Дурак, пить надо меньше! – ответил Геннадий. В этот день были похороны. А сперва надо было ехать в аэропорт – встречать тестя с тещей из Байкальска. Тяжелый, трудный предстоял день. …. Марианна Евгеньевна, такая высокая, статная, в преклонных годах не растратившая своей женской красоты, и будучи седой, никогда не красившаяся, потому как была совершенно хороша тою крайне редкою специфической красотой, какой бывают хороши разве что только и в шестьдесят лет следящие за собой кинозвезды, вдруг сдала… А Николай Александрович, тот вообще стоял в церкви словно африканский зомби. Совсем не живой – желтый весь, как завсегдатай гепатитного отделения Боткинской больницы. В церкви Марианна Евгеньевна держалась. Не плакала. Только прижимала черные кружева к уголку рта и все мелко кивала, словно соглашаясь с распевными возгласами батюшки отца Василия. – Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!…. Новопреставленной рабе Божией Анастасии… Во имя Отца и Сына и Святаго Духа! А на кладбище Марианна Евгеньевна отпустила вожжи. Упала на гроб, зарыдала на крик: – Настя, Настенька, не уберегли тебя, Настенька! Гена вздрогнул, крик тещи относился явно в его адрес. Он шагнул было к Марианне Евгеньевне, но твердая рука Николая Александровича удержала его. – Пускай поплачет, пускай попрощается, вторую дочь свою хороним, Гена, вторую, такая доля у нас с Марианной, обеих дочек своих пережили, пора и нам во след… Геннадий больше беспокоился за тестя. У него вообще уже два инфаркта было… И как раз за неделю до Настиной смерти теща звонила, жаловалась, мол хворает Коля. А тут такое, да шестичасовой перелет, да ночь без сна… А в больницу то отправили не тестя, а Марианну Евгеньевну. На поминках она совсем черная на лицо стала. И за столом вдруг бросила Геннадию в лицо, – ты ее не уберег, разиня, ты ее не уберег! И ответь мне, где сын Настин!? А потом и совсем плоха стала. Закричала, – тыж услал его в Америку, потому что знал, что не твой это сын, что Кирюшка у Настеньки от Равиля, от Равиля Ахметовича! Ты его и не любил за это! Ах, зачем она это!? И при всех! Первую скорую, что бесплатная муниципальная – Николай Александрович к жене не подпустил. Распорядился вызвать платную. Те приехали, долго смотрели, выспрашивали анамнез, сняли кардиограмму, потом звонили какому-то авторитетному своему консультанту и наконец поставив диагноз – почечная колика на фоне гипертонического криза, посоветовали отвезти Марианну Евгеньевну в больницу. Гена с тестем держали совет и решили уступить просьбе самой Марианны Евгеньевны, оставить ее дома в Настенькиной спальне. Врачи сделали теще пару уколов, оставили отнюдь не дешевых лекарств и удовлетворенные гонораром, уехали… Марианна Евгеньевна успокоилась. А потом позвала к себе Алексея. – Леш, ты прости меня за выходку мою, прости… Она держала руку Коровина в своей и глядела ему в глаза. – Леш, ты поезжай в Америку, я тебя прошу, я верю тебе, ты был Насте другом… Привези нам с Колей внука, привези! …. Господа офицеры Князь цу Сайн Фон Витгенштейн дважды бывал в России. Летом сорок первого, когда в составе пятьдесят четвертой бомбардировочной эскадры шестого воздушного флота он барражировал небо над дорогами Смоленщины… И нова летом… Но уже сорок третьего. К июню в районе Курска у русских сильно активизировалась ночная авиация. Активизировалась настолько, что не смотря на упорные сражения с армадами британских "ланкастеров" в небе Германии, Главному командованию Вермахта пришлось перебросить две эскадры ночных истребителей из Бреслау и Эрфурта в курские ковыльные степи… В новой для себя должности командира группы пятой эскадры ночных истребителей, уже в первую же неделю "цу" сбил четыре советских ДБ-3 и одну американскую "суперкрепость" |
|
|