"Любовь и смерть Геночки Сайнова" - читать интересную книгу автора (Andrew Лебедев)Часть втораяВечная мерзлота. Инна. Кирилл Сайнов любил длинные перелеты. Раннее детство его прошло на Байкале. В доме дедушки и бабушки. В "кремле", как они его называли. Добрейшие дедушка Коля и бабушка Мариша. Ах, как они баловали его! Дом был большой. Богатый. Полной чашей! Дедушка Коля служил тогда очень большим начальником там в Сибири, почитай – хозяином края. Но в школу, тем не менее, маленького Кирюшу решили отправить не там, в поселке, а в Питер, где жила другая Кирюшина бабушка – папина мама Екатерина Алексеевна. Конечно же, в Питере школы были получше, чем у них в поселке… И ради качества образования пришлось пожертвовать привилегиями и комфортом, что в поселке на Байкале давал дедушкин статус… В большом Питере – у маленького Кирюши такого блата уже не было… А он уж было привык, что в поселке всяк с ним сюсюкался, подобострастно поглядывая на дедушку. Питерская бабушка такого блата в своем городе не имела. Но если повелителя и хозяина края – деда Николая, Кирюша запросто звал просто дедом Колей, то с питерской бабушкой, которая в своем городе была никем, простой зауряд-пенсионеркой из коммунальной квартиры, с ней такой же простоты общения у Кирюши не получилось. Питерскую бабушку Кирюша он не звал бабой Катей… Наверное, потому что и мама звала ее "на вы" и по имени-отчеству. Но и жил Кирилл в Питере не с бабушкой Екатериной Алексеевной, а жили они с нею в разных квартирах, и даже в разных районах. Дедушка Коля перед тем как Кирюше идти в первый класс – специально приезжал в Ленинград и купил им с мамой квартиру в новом доме. Просторную – двухкомнатную. А бабушка Мариша потом приезжала из Северобайкальска и с ними с мамой пол-года еще жила – все хлопотала – обставляла квартирку новой мебелью, чтобы Кирюше было уютно и удобно учиться – делать уроки, играть на пианино… Так что с детства Кирилл привык к длинным перелетам. Каждое лето на каникулы – в Северобайкальск к дедушке и бабушке. И каждую осень – обратно в Питер – учиться. И наверное оттого, что все эти перелеты всегда сулили радость встреч – в начале лета с дедом и бабушкой, с приятелями, с Байкалом… а по осени – радость нового общения со школьными друзьями, может поэтому, длинные перелеты ассоциировались у Кирилла с чем то обязательно приятным. Он первый раз летел за границу. И сразу в Америку. Эту девушку он заметил еще в зале регистрации. Ее трудно было не заметить. Высокая. На каблуках – на пол-головы выше всех мужчин, что среднего роста. С роскошной русою косой через плечо. Гордая осанка. Пряменькая спинка, длинная шея, тонкая талия… Пройдя таможенника, Кирилл поторопился и на регистрации специально встал к той же стойке, что и она, чтоб быть в очереди за этой девушкой. Часто летая самолетами внутренних авиалиний, он знал такую хитрость, что в экономическом классе, если подавать на регистрацию на одной стойке вслед за каким-либо пассажиром, то вероятность того, что тебя посадят рядом с ним – очень велика… У девушки были большой пластиковый чемодан на колесиках и скрипка… Скрипичный футляр в ее руках придавал ее облику некую завершенность. Футляр в руках девушки волновал Кирилла даже более, чем ее коса и ее длинная шея… Он стоял позади и раздумывал, – с чего начать? Краем глаза он подглядел в ее паспорт и в билет, когда она подавала документы… Российский паспорт… Инна Гармаш… Ее звали Инна Гармаш… – Салон для некурящих? – спросила девушка – менеджер, – желаете у окна или в проходе? Ее пластиковый чемодан, поставленный на ленту транспортера, уплыл в свое отныне невидимое багажное путешествие… На ручку скрипичного футляра, стюардесса ловким неуловимым движением пальцев нацепила бирочку с категорическим императивом – "в кабину". Девушка по имени Инна Гармаш отправилась к пограничному контролю. Красивая, высокая, стройная. И со скрипичным футляром в руках. Цок-цок, цок-цок, – каблучки по бетонному полу… Снова он настиг ее уже в магазине "такс-фри"… Она выбирала себе какую-то книжку для чтения в самолете. Какой то модный детективчик. – Que desire mademoiselle? – игриво спросил Кирилл, заглядывая в обложку книги в ее руках. Инна взметнула на Кирилла взор больших серых глаз. Je lir les livres flexibles, – ответила она Nous avons etudier le meme ecole frances ou Petersbourge? – предположил Кирилл Peut etre, monsignior, si vous avai fini ecole numero cinc vint neuf ou Kuptchino… Desole, mademoiselle, pas le meme ecole, mais votre – bien sur – le plus mier! Девушка улыбнулась. – Vous etes une flatteur professionelle … Их и в самом деле посадили рядышком. Пятнадцать часов полета вместе. За это время можно рассказать друг-дружке всю свою жизнь. … Сперва Кирилл сыпал всеми известными приличными и полу-приличными анекдотам, но стараясь соблюдать меру, чтобы не показаться болтуном, порою замолкал давал Инне отдохнуть. Купленный в такс-фри детектив оказался скучным и она теперь листала иллюстрированный еженедельник на английском… Поль Маккартни женился на девушке, у которой после автокатастрофы была отнята нога… – А ты бы мог жениться на безногой девушке? – спросила Инна. Шел восьмой час полета и они уже были "на ты"… – Папа рассказывал мне, что в молодости, еще когда они с мамой не были знакомы, ему очень нравилась одна девушка, у которой от рождения была нога с уродством… – Это интересно, – встрепенулась Инна, – а у твоей мамы ноги красивые? – Она балерина, она заканчивала Вагановское и танцевала в Кировском… – О-о-о! – не скрывая восхищения, изумилась Инна, – какой диапазон у твоего папы – хромая девушка, но потом все же он отдал предпочтение балерине… – Та девушка умерла, – сказал Кирилл… – Вот как, но тем не менее, вот ты, смог бы жениться на безногой? Кирилл скашивал глаз Инне на грудь. На груди лежала ее русая коса. Может и он когда то будет лежать на этой груди? Кирилл фыркнул. – Что смешного? – взметнув ресницы, вздрогнула Инна. – Анекдот вспомнил, – простодушно ответил Кирилл. – Ты или рассказывай, или тогда сдерживай эмоции, – сказала Инна. Она была явно недовольна тем, что Кирилл в разговоре с нею позволяет себе некое параллельное мышление. – Это вполне приличный анекдот, изволь… Грузинский художник жалуется журналисту, де худсовет картину его зарезал-зарубил не допустил до выставки. А что за картина? – спрашивает журналист. Женщина с мальчиком на груди, – отвечает грузин… Ну, и какие у худсовета претензии? – спрашивает журналист… Мальчик, говорят, слишком большой, – отвечает грузин… Инна улыбнулась. Это хорошо, что она не засмеялась. И хорошо, что не возмутилась скабрезности анекдотца… Улыбнулась и отвернулась к окошку, теребя косу за кончик. Умная девушка. – А ты все же не ответил. Смог бы жениться на безногой? – Ну, Маккартни то вот смог… – Ты себя с Маккартни не ровняй, да там и случай иной, она у него красавица, топ-модель, и ноги у нее нет только до лодыжки, только ступни, так что в сексе это уродство абсолютно не заметно, да и ее молодость в контраст с его преклонными годами, это даже как то эквивалентно уравновешивает их мезальянс… Вот тот же гитарист из Роллинг Стоунз – Билл Уаймэн, тот на потеху публике в свои шестьдесят с хвостиком каждый год женится на семнадцатилетних… Женится и разводится… А Маккартни это совсем иной случай, он как бы не просто в преклонные свои года гонится за юным красивым телом, он вроде как бы и милосердие тем самым проявляет к невесте, но при этом в совершенно разумных пределах… Кирилл был согласен со всеми доводами Инны… Ему не понравился только изначальный посыл, – де, не равняй себя с Маккартни… Конечно, он не столь знаменит… Но все равно, такое замечание неприятно ранило его самолюбие. – Я бы смог, наверное, и наверняка бы смог, доведись тебе попасть в катастрофу, вот например, не выйдут в Нью-Йорке у нашего самолета шасси, и станет он садиться на брюхо, и произойдет авария с жертвами, и представь себе, Инне Гармаш в госпитале имени святой Клементины отрежут обе ноги… – Дурак, – покачав головой и почему то покраснев, сказала Инна. – Ты сама спросила, а я ответил… – О присутствующих не говорят… – Но ты же спросила конкретно обо мне… – Да, спросила, потому что мне интересно, насколько… – она запнулась, – насколько уродство может стать препятствием – Зачем тебе это? – спросил Кирилл, – ты ведь красива… – Надо, – ответила Инна и отвернувшись к окошку видом своим дала понять, что разговор на этом пока окончен. … Шасси у их "Боинга" благополучно вышло из своих гнезд. Самолет слегка тряхнуло и от торможения – инерция слегка наклонила вперед их тела, размякшие за пятнадцать часов полета. Тревога охватила Кирилла. Тревога, почти переходящая в панику. Неужели они теперь вот так запросто расстанутся? – Я хочу увидеться с тобой, – сказал он, искательно заглядывая Инне в глаза. – Это ни к чему, – твердо ответила она. … Работа и страсть. Он то наивный думал, что навал новых американских впечатлений облегчит потерю. Он сперва был уверен, что на третий день позабудет свою случайную попутчицу. Но не тут то было! К исходу первых десяти дней, проведенных в Нью-Йорке, он окончательно потерял покой. Из телефонного справочника Кирилл выписал все номера, принадлежавшие абонентам по имени Garmash… К кому она летела? Он ведь даже этого не знал! Летела по ангажементу – играть в симфоническом оркестре Филадельфийской филармонии? Или имела намерения работать простой учительницей музыки? Ищи ветра в поле! Как легкомысленно упустил он ее в аэропорту имени Кеннеди! Но фамилия Гармаш была зацепкой. Она могла лететь к родственникам. Или родственники могли что-то знать о ее американской судьбе. Сто восемьдесят фамилий Garmash из телефонного справочника – Кирилл поделил на три группы. Более вероятных, менее вероятных и совсем не вероятных. В более вероятные – попали номера на Брайтоне и те, у которых "секонд нэймз" имели какую-бы то ни было русскую созвучность. Так он очень надеялся на: Алекзандер Гармаш Базил Гармаш Ирэн Гармаш Они запросто могли оказаться нью-йоркскими дядюшками или тетушками его принцессы. Пятая попытка – Нателла Гармаш – ответила Кириллу по русски… Но разочаровала. Никакой родственницы по имени Инна в Нью-Йорке у нее не было. Ему отвечали. Ему не отвечали, бросая трубку. Ему хамили, картавя с характерным одесским акцентом… Ему отвечали с изысканной вежливостью… Но результата не было. А он все звонил и звонил, тратя время и деньги. И с каждой попыткой он все больше и больше распалялся, приходя в возбуждение от воспоминаний об ее косе, что лежала не ее груди. Когда к исходу пятого вечера, проведенного возле телефона, он уже подходил к концу списка второй – менее вероятной группы, набрав номер очередного абонента Гармаш из Нью-Джерси, на другом конце линии он вдруг услышал ее неповторимый низкий голос… – Хэллоу… В горле нервически запершило, и Кирилл просипел что-то нечленораздельное. – Хэллоу! Ху из ит? – нетерпение возвысилось в трубке… – Это Инна? – спросил Кирилл. Молчание в ответ. И потом гудки… Это явно была она. Но она не желала контакта. Почему? Почему уже в аэропорту она твердо ответила ему, что ЭТО НЕ НУЖНО… Кирилл смутился и загрустил в смятении. Он выключил до того безмолвно мерцавший телевизор. Поднялся с дивана, прошел к кухонной стойке, налил себе остывшего кофе… Еще в аэропорту она твердо сказала ему – ЭТО НЕ НУЖНО. Это – в смысле, их с Кириллом общение. Почему? Может, она прилетела к мужу? Или – на собственную свадьбу? Он ничего о ней не знал! И это незнание еще больше распаляло Кирилла. …. В телефонном справочнике был адрес. Но у Кирилла не было машины. А это было далековато. На том берегу залива – в другом штате, в Нью-Джерси… Но он твердо решил, что поедет туда в воскресенье. В первой половине дня. Такой выбор времени давал высшую степень вероятности застать Инну дома. Хотя, почему она обязана быть дома в воскресенье утром? Это семейные пары, семейные люди – коротают воскресное утро предаваясь тихим радостям продленного, не обремененного будильником сна и глупых завтраков, заимствованных с рекламы овсяных хлопьев и апельсинового сока… А она? А она могла встречать воскресное утро и в постели у любовника – где нибудь в дорогом районе Нью-Йорка неподалеку от Сентрал Парк… Или в дешевом номере мотеля в Джерси. Ведь Кирилл ничегошеньки не знал о ней! Чтобы сэкономить долларов тридцать, прежде чем хайкать такси, прежде, он доехал подземкой до моста. Отсюда еллоу кэбом было уже не так далеко. Молодой афроамериканец – шофер негромко слушал свой рэп и ритмически подергивал головой. Музыка не мешала Кириллу. Он ехал, и нетерпение переполняло его. Дом 352 по Грин Элли оказался обычным среднестатистическим домом, обычного среднестатистического американца среднего достатка. Проживавший в нем Эд Гармаш одинаково мог быть и средней руки адвокатом, и средней руки дантистом… Не отпуская шофера, похрустывая камешками под глупыми своими свадебными туфлями, глупо начищенными по торжественности случая, Кирилл приблизился к условным воротцам владения, что при отсутствии забора, были лишь означены традиционным ящиком для почты… Мимо, по гравию протрусили двое утренних бегунов от инфаркта… Пробежали, насмешливо, как показалось Кириллу, поглядев на него… Здесь ведь все всех знают! И кто это с утра пораньше прикатил к Гармашам на Нью-Йоркском такси, да еще вырядился в глупый костюм с галстуком? Кирилл смутился своего вида. Да… Все глупо. Но отступать – еще глупей. Шестьдесят долларов на такси уже потрачены… Тоже глупость. Кирилл решительно прохрустел подошвами дальше к крыльцу. Он еще не успел дотронуться до звонка, как белоснежная занавеска на стеклянной двери отодвинулась. Бабушка – вся в белых седых кудряшках осторожно приоткрыла дверь. – Вы не коммивояжер, мистер? – спросила бабушка, – нам ничего не нужно… – Нет, мэм, – ответил Кирилл, – я не коммивояжер, я ищу Инну Гармаш, я ее знакомый из России, из Санкт-Петербурга, меня зовут Кирилл… – Инна здесь теперь не живет, – ответила старушка, – Инна уехала… – Куда уехала? – спросил Кирилл – Я не знаю, – ответила старушка и прикрыла щелку, через которую велся их разговор. – Но мэм! – воскликнул Кирилл, – мне нужно знать! …. Назад он ехал переполненный злобой на самого себя. Далась ему эта Инна! Вот дурак! Вот дурак! Но он успокоился мыслью о том, что смысл жизни – он видит в любви. В поисках ее. А это значит, что время он потратил не напрасно. … Кирилл приехал в Америку и учиться, и работать. Цепочка, приведшая его сюда, на берега Хадзон-ривер, была длинной и сложной. Но в основе своей имела звенья еще отцовских связей. Папа был инженером – строителем. Это именно потому Кирилл и родился там в Сибири, так как папа строил Байкало-Амурскую железную дорогу, где дедушка Коля уже тогда тоже был большим начальником по строительной части. Там папа и познакомился с мамой – с дочкой дедушки Коли. В общем, один из институтских друзей отца, еще в брежневские советские времена выехал в Америку по существовавшему тогда еврейскому лимиту эмиграции, где сумел организовать свой маленький бизнес именно по их инженерной строительной специальности, причем не по проектной части, а по научной, что для советской эмиграции в Америке выглядело достаточно парадоксально. Гриша Розенбаум, едва закончивший аспирантуру при кафедре грунтов, оснований и фундаментов в их с папой институте, приехав в США, уже через пару лет организовал собственную лабораторию исследования физических свойств грунтов. И бизнес оказался вполне успешным. Из малюсенького закутка в подвале дядиных Гриши Розенбаума автомастерских, предприятие папиного институтского друга выросло до вполне презентабельного вида офиса и блока лабораторных помещений с современными испытательными стендами, электропечами и даже с собственным электронным микроскопом. И так получилось, так совпало, что к окончанию Кириллом полного курса математического факультета, Грише Розенбауму понадобился математик, для работы по построению математической модели исследования подземных сооружений, помещаемых в различные среды… Жесткая конкуренция и экономия средств диктовали Григорию Ефимовичу такое развитие его бизнеса, которое бы шло не по дорогому пути экстенсивного прироста штата ученых сотрудников и исследовательских стендов, но такое, при котором единыжды потратившись на математика – программиста, Григорий Ефимович смог бы потом уволить большинство из своих лаборантов и более того, повыкидывать половину стендов, заменив их одним компьютером. А так как Гриша Розенбаум умел на всем экономить, дорогого математика он нанимать не собирался. Вот и вывела кривая слухов о том, где и когда, и кто кому нужен, вывела Григория Ефимовича на старого своего питерского дружка – Генку Сайнова, у которого сын – Кирюшка, как раз получил степень магистра математики… Много денег дядя Гриша Кириллу не сулил. Помог с дешевой квартирой, дал аванс – шестьсот долларов на первые расходы, и обещал платить по триста зеленых грюников каждую пятницу. Кирилл не был идиотом и понимал, что за такую же работу, любой местный гарвардский выпускник, потребовал бы втрое… А случись дяде Грише заказать математическую модель грунтовых сред – Биллу Гейтсу, то тот бы выкатил счет на сорок миллионов… Но Кирюша все понимал. Такова планида всех гост-арбайтеров. Помалкивать в тряпочку и радоваться возможности годок – другой поработать в Америке, что само по себе, одним только этим фактом биографии будет потом, там в России – мощным локомотивом вытаскивать его Ciriculum Vitae на первые позиции среди прочих равных… Работал Кирюша прямо у себя в квартирке. И порою ему казалось, что вообще всю эту работу можно было делать не выезжая из Питера, общаясь с дядей Гришей по мэйлу… Но в том то и был фокус. Тогда бы в денежном выражение – работа тоже стала бы дороже. А так… А так – Кирюша вроде бы как обязан Григорию Ефимовичу. Обязан, за то что, сделал визу… Пригласил. Обогрел, приютил… Приютил, обогрел. А остальному – он сам научится. Здесь главное, как говорил один полюбившийся Кириллу персонаж, здесь главное – не упустить! Попал в Америку – не зевай… Америка умного – научит. А дурака – оставит в дураках. Но Кирилл не считал себя дураком. Он только порой ругал себя за нерациональную влюбчивость. Но дураком себя не считал никогда. Конечно же, дядя Гриша обдирает его. Однако, поработает он на дядю Гришу, наберется опыта, вернется в Россию, в Питер, а там глядишь – и свою фирму откроет. Работа увлекала. Она завлекала, засасывала, даже грозила порой поглотить его без остатка. По сути – он творил свой мир. Бог творил свой мир из кварков – из первокирпичиков великого хаоса. А Кирилл повторял творение Господне – из кирпичиков микро и макро-команд учения о программировании. Кирилл повторял. Но делал сам. По образу и подобию. Он делал действующую математическую модель маленького кусочка Божьего мира. И делал сам. И порою не мог не восхищаться в изумлении – гениальной простоте решений Творца… Ах, как здорово там у Него придумано! Но и себе тоже порой не скупился на комплименты: ай да Кирюха, ай да сукин сын! Недурно подглядел, да срисовал… Первый месяц Кириллу пришлось изучать суть физики сыпучих сред, которые до этого моделировались на обычных масштабных стендах, в которых обжимались гипсовые модели станций метро и подземных гаражей… Кириллу предстояло математически описать процессы, происходящие со строительными конструкциями в толще песчано-глиняных сред, чтобы потом, с какого то момента, Григорий Ефимович смог выгнать половину своих сотрудников и беря заказы от городского муниципалитета и иных подрядчиков на подземное строительство, делать свои дорогостоящие экспертизы простым прогоном программы на компьютере. Какая экономия! – восхищался Кирилл. Он видел эти допотопные стенды, в которые загружались масштабные модельки подземных сооружений, он видел, как трое – четверо лаборантов, часами и порою сутками – сдавливали своды моделек специальными домкратами, доводя мини-станции метро до разрушения, чтобы получить свои таблицы и графики на основании которых составлялись отчеты для заказчиков. А после того, как Кирилл закончит со своей математической моделью… После того – Григорий Розенбаум сможет сделать почти полный локаут – и уволив лаборантов, и освободив помещения своих бывших лабораторий, сможет не снижать, а даже повысить объем заказов на исследования. Кирилл даже прикинул на калькуляторе для своего собственного интереса – сколько он сэкономит дяде Грише… Получалось, что в один год – более полутора миллионов долларов. А платит ему дядя Гриша – триста баксов в неделю. Не густо. Но бизнес – есть бизнес. К этой главной мысли Кирилл уже успел привыкнуть за первые недели пребывания в Америке. Эмоции – в сторону. Деньги важней. А то, что Григорий Ефимович делает на нем свой профит – так в бизнесе всегда кто-то на ком то наживается. И Маркс – только отразил, а большевики только эмоционально окрасили это… Придет время, и окрепший Кирюша тоже станет делать свой бизнес… …. Кирилл работал по десять часов в день. Он так сам завел в своем обиходе. Вставал в десять. Садился за компьютер в одиннадцать и работал до трех часов дня… Обедал. Потом спал до шести. Потом снова садился за компьютер. И до десяти вечера, пока в глазах не начинало рябить. Из угла комнаты – повизгивала своим хип-хопом модная нью-йоркская радиостанция. Кирилл стучал по клавиатуре, не отрывая глаз от скрина, закуривал и тушил бесчисленные сигареты, так же не отрывая глаз от экрана, отхлебывал давно остывший кофе… Но в одиннадцать. Но в одиннадцать – выходил на улицу. Иначе. Иначе – как понимал он – ничем хорошим для здоровья, подобный модус вивендис закончиться не мог. И Кирюша выходил погулять. Только вот вопрос – на много ли можно разгуляться, имея в кармане триста долларов на всю длинную неделю? Путем самых простых манипуляций с клавиатурой, даже не будучи магистром математики, несложно было подсчитать, что на свой ежевечерний досуг, после всех вычетов на сигареты, кофе, на плату за квартирку, на обеды – консервированным томатным супом, после всего этого у него оставалось чуть менее двадцати долларов на вечер… А на такие деньги можно было разве что сходить в кино… Или выпить пива в недорогом баре… Но так размениваться – Кириллу не хотелось. И вечерами он просто гулял. Бродил по Нью-Йорку… И экономил на субботний вечер. На субботний вечер, когда имея в кармане сотню, он мог бы хоть что-то позволить себе такое из того, к чему внутренне готовил себя всю жизнь. Первую часть жизни – неосознанно готовил, а вторую – уже понимая, что достоин лучшего, чем дешевая хавка в хот-дог-стэнде… В тот вечер было зябко и сыро. Нью-Йоркское небо сыпало мерзким, буквально питерским дождем… И дождь этот в сполохах мегаваттной рекламы, высвечивался неким облаком взвешенного красно-зеленого аэрозоля, в котором они – нью-йоркские машины и пешеходы – плавали и жили, как в естественной и уникальной среде своего обитания… Кирилл надел свой единственный приличный костюм, который они с мамой покупали прошлым летом на его окончание аспирантуры. Повязал галстук, надел итальянский плащ турецкого изготовления, который тоже с мамой купили на вещевом рынке в Купчино… И в этом наряде, в дождевой ареоле, подсвеченной мигающими рекламными огнями, Кирилл выглядел так, что нетрезвые бодигарды клубов на фэйсконтроле – принимали его за богатого молодого адвоката и говорили ему – "мистер", в то время, как ко всем иным – обращались, "хэй, мэн"… Кирилл был любопытен. И еще – где то глубоко, в нем был зарыт не реализовавшийся игрок – шпион, актер… Он мог выдавать себя не за того, кем был на самом деле. Мог. И ему это нравилось. Вчера вечером Григорий Ефимович выдал ему триста долларов. Эти триста долларов – лежали теперь в бумажнике, во внутреннем кармане пиджака. Но в понедельник – сто долларов следовало отдать хозяйке за квартиру. А на сто долларов предстояло еще купить томатного супа, пива, кофе и сигарет… Но все равно – в этом плаще, при галстуке и с тремястами долларами в кармане – он чувствовал себя почти богачом. Возле клуба "Доктор Туппель", что на углу двадцать первой улицы, его поразила парочка, которая выходила из простого "еллоу кэба"… Вернее, он изумился простотой, с которой можно было хотя б на миг стать джентльменом ви-ай-пи. Парочка приехала на простом такси. Сперва опустилось стекло задней двери. Потом оттуда высунулась рука… Рука повелительно махнула, и один из маячивших в дверях швейцаров в высоком шелковом цилиндре, тут же ринулся к машине, на ходу открывая широченный зонт… Кирилл зачарованно смотрел, как медленно ступает на асфальт нога господина, как бы медленно вытекающая из недр желтого такси. И вот к ним уже засеменил и второй швейцар, потому как вслед за месье, из машины вытекла и его совершенно роскошная дама… А потом те плыли к дверям клуба – дама и господин, а два швейцара в высоченных цилиндрах – закрывали небо над ними… Хотя и напрасно закрывали, потому как этот дождь – он шел отовсюду. И сверху, и снизу, и с боку… Они плыли, как те девушки из русского ансамбля "Березка"… – И я могу тоже так, – подумал Кирилл, могу, потому, как у меня есть триста баксов. … Хорошо, что Григорий – дядя Гриша, выдал две сотни мелкими – по двадцать, по десять и по пять долларов. Кирилл завернув за угол, и дойдя до двадцать второй стрит, хайкнул такси. – До клуба "Доктор Туппель"… Шофер не удивился. Здесь не принято удивляться. Через круглое окошко в прозрачной стенке из непробиваемого плексигласа, он подал шоферу пятнадцать долларов. Потом опустил правое стекло и высунув руку, щелкнул пальцами. Подбежавший швейцар открыл дверцу и предупредительно распахнул над ним свой зонт. – Мистер, вы одни? – Один – У вас есть членская карточка нашего клуба? – У меня нет карточки, я просто хочу поужинать, если есть места в ресторане – У нас платный вход, мистер, вход сто долларов… Кирилл с достоинством кивнул и двумя пальцами вытащил из нагрудного кармана уже заранее приготовленную сотенную… … В клубе витала атмосфера непринужденности больших денег. С оставшимися у него полуторастами долларов, Кирилл мог позволить себе лишь одну дорогу – в бар. Он присел на высокий табурет. Его оценивающе оглядели. Бармен из-за стойки и две дорогие стильные проститутки, что сидели за первым от прохода столом, потягивая свои "маргариты"… – Мистер? – спросил бармен, не прекращая протирать мерный стакан. – Один бурбон, – закуривая ответил Кирилл, небрежно поглядев на проституток с "маргаритами"… Бар и клуб были очень дорогими. Именно поэтому ни одна из проституток не бросилась подсаживаться к Кириллу, прося угостить ее… Здесь соблюдались приличия. Джентльмен пришел отдохнуть – и ему нельзя мешать. Если он захочет женщину, то он спросит об этом у бармена… …. Чувствовал ли Кирилл, что в этот вечер увидит Инну? Потом, когда он в тысячный раз вспоминал этот вечер, Кирилл не мог уже однозначно отрицать… Наверное, что-то такое было, сверх и извне, что заставило его пойти и поймать за углом такси, чтобы с шиком подкатить к дверям "Доктора Туппеля", введя в заблуждение службу фэйс-контроля… Так или иначе – он увидел ее. Они встретились. Кирилл и Инна. …. Раковая аллея. – Мама, у меня болит здесь – Где? – Вот здесь… – Дай подую… Вот так… – Все равно болит… Мать чувствует вину, если сын или дочь болеет, даже если сыну или дочери – двадцать пять лет… Мать все равно чувствует свою вину. Значит, чего-то не додала, значит, в чем-то недосмотрела, не доглядела. Значит была сама больна, когда зачинала, когда носила плод… – Мама, у меня болит… – Где? – Здесь… Инна ощупывала бедро с внутренней стороны. Чуть выше колена. Сантиметров десять. – Неделю болит и не проходит, когда надавливаешь… Месяц назад у Инны был секс… Фу! Была близость с одним парнем, тоже с музыкантом, со студентом выпускного курса с дирижерского отделения. Он был очень подвижен и даже агрессивен. Он наоставлял ей синяков. И с внутренней стороны бедер – тоже. Но синяки давно прошли. И уже были менструации после этого… И самое главное – вчера и позавчера тут вроде как и не болело… А теперь вот – болит… Мать знала, что такое болезнь не понаслышке. Три года назад матери делали операцию. Там, на Каменном острове, на аллее. И тогда Инна часто ходила туда к ней. Пешком от метро Черная Речка через Ушаковский мост, мимо церкви Иоанна Предтечи, что в старом Павловском немецком стиле, мимо церкви, в которой Пушкин крестил своих дочек, что рождались тут на Каменном острове, когда семья поэта жила здесь на даче… И в этой же церкви потом ему наложили первую повязку, когда с места дуэли его везли назад в Петербург. Ходила мимо борцовского зала олимпийского резерва, который в годы бандитской революции пережил нечто вроде своего ренессанса. Этот зал стал местом паломничества бандитских королей… Впрочем – для многих из них это была своего рода alma mater… У кого – консерватория или университет… А у кого и борцовский зал… Тогда у входа, как раз напротив церкви, всегда стояло по пять, а то и по десять самых дорогих Мерседесов. Сильные мира сего – нувориши – устраивали в спортивном зале свои посиделки. "Терки", как они их называли. И однажды, когда Инна в очередной раз шла к матери и проходила мимо этого места, ее чуть было не затащили во внутрь… Еле ноги унесла. А потом уже ей рассказали, что в этом спортивном сооружении есть и баня – люкс, и номера, и все такое прочее… Но самое страшное на этом месте – это маленькое неприметное зданьице морга… Желтый домик, величиною не более трансформаторной будки. Фасадом он выходит на набережную Большой Невки. По утрам оттуда выносят. Грузят в печальный автобус… И везут… Чаще всего не далеко – за Пискаревку. В Крематорий. Именно туда и именно отсюда – мама с маленькой тогда Инной – плача отвозила свою маму – бабушку Люсю… Людмилу Александровну. И вот настал момент, когда сама Инна пришла на раковую аллею. Делать анализы… Как страшно, Господи! … первичная злокачественная опухоль, поражающая скелетную систему организма… Рак кости… Здесь Инна узнала, что первичные злокачественные опухоли костей представлены саркомами, опухолями, которые возникают непосредственно в костях. Узнала, что метастатические раковые опухоли развиваются из злокачественных клеток, образовавшихся в других пораженных раком органах и тканях и попавших в кости или суставы, как правило, гематогенным путем, то есть, через кровь. Как? За что? За что Господи? … Узнала Инна и о том, что саркомы развиваются из подвергшихся злокачественному перерождению клеток соединительной ткани, формирующей скелет. К таким опухолям относятся остеосаркомы, возникающие из костных клеток, хондросаркомы – из хрящевых клеток, злокачественные фиброгистиоцитомы и фибросаркомы – из клеток волокнистой соединительной ткани, а также лимфомы и саркома Юинга костномозгового происхождения. Эти саркомы состоят из клеток атипичной веретенообразной формы с высокой скоростью клеточного деления. Cаркомы различаются по характеру вырабатываемого ими продукта; например, остеосаркома продуцирует саркоматозную, или неминерализованную, кость. Узнала и о том, что самыми частыми первичными злокачественными опухолями костей являются именно остеосаркомы. Что эти опухоли встречаются у мужчин несколько чаще, чем у женщин, а средний возраст больных составляет восемнадцать лет для мужчин и семнадцать лет для женщин. … что классическими признаками и симптомами остеосаркомы определяются тем, что это медленно растущая опухоль. Будучи безболезненной при пальпации, она вызывает по ночам тупую боль и дискомфорт. Скрытое, неощутимое начало заболевания часто препятствует ранней диагностике. Диагноз можно установить при рентгенологическом исследовании, которое обнаруживает структурные изменения кости ближе к ее концу, а часто и саркоматозную костную ткань в самой опухоли. Радиоизотопное сканирование скелета, при котором оценивается поглощение костью введенного радиоактивного вещества, выявляет в таких случаях активный процесс костеобразования. При компьютерной томографии видны утолщенный участок наружного (коркового) слоя кости и массы мягкой ткани за пределами кости. Для того чтобы оценить степень разрастания опухоли, прибегают к артериографии – рентгенологическому исследованию сосудов с применением красителей. Поскольку остеосаркомы через кровоток в конце концов дают метастазы в легкие, проводят также рентгенографию грудной клетки. …что окончательный диагноз устанавливают с помощью открытой или тонкоигольной биопсии: микроскопическое исследование взятой ткани обнаруживает саркоматозные веретенообразные клетки, продуцирующие неминерализованную кость. … что не менее чем у большинства больных к моменту установления диагноза уже имеются вторичные опухоли, или метастазы, в других частях тела. И наоборот, боли в костях и патологические переломы могут быть следствием метастазирования в кости других опухолей. Полное удаление местной опухоли достигается путем ампутации конечности выше места поражения или путем обширной резекции пораженного опухолью участка кости с сохранением конечности. Последнее возможно только в тех случаях, когда костную опухоль обнаруживают еще до того, как она распространилась на нервы и кровеносные сосуды конечности… … У нее опухоль обнаружилась слишком поздно… Ей было двадцать лет… Если не соглашаться на операцию, она могла прожить еще лет пять… А если согласиться… Ногу отрежут по середине бедра. Выше колена на двадцать сантиметров. – Ничего, на скрипке играть будете, – сказал веселый доктор… Ничего… Ей было двадцать лет, когда она узнала, что никогда уже не будет счастлива. …. Рак молодеет… Баба Люся в шестьдесят. Мама в сорок… Она… Инна в двадцать! Ногу отрежут на двадцать сантиметров выше колена. На двадцать сантиметров… А ей двадцать лет. Скрипка… Она сможет еще играть? Зачем? Кто полюбит ее? Кто? Какую ценность она будет иметь на рынке невест без ноги? Без ножки? Без ляжки? Ах, какая сексуальная у вас культя, мадмуазель! И слезы душили. И не было спасенья от душащей тоски ни днем ни ночью. Она просыпалась… Лежала в полной темноте и думала… Ах! Что же такое я забыла? И вдруг вспоминала… Рак! У меня ведь рак! …. – Хорошую химиотерапию даже в поздних случаях, делают в Америке, – сказал веселый доктор… Веселый доктор трогал ее. Ему нравилось ее трогать. У них это называлось – пальпацией. Он ее пальпировал. Не лапал. Нет, он ее паль-пи-ро-вал… Веселый доктор. Это он сказал, что на скрипке без ноги играть можно. Инна не плакала днем. Она плакала только ночью. Днем она была строгой и серьезной. После очередной пальпации она сказала веселому доктору, что когда ей отрежут ногу, она отпишет ее ему – пусть отнесет ее ляжку к себе домой и там вдоволь отведет душу, налапается всласть. Так и сказала. Она уже ничего от них – от этих не ждала. Ее случай был очень и очень запущенным. Но на поездку в Америку были нужны деньги. Сорок тысяч долларов. Их с мамой квартира в Купчино стоила сорок пять. … Человек предполагает, а Бог располагает… Это явно не из Библии. Но тем не менее, почему то это выражение, всегда было на памяти и претендовало на некую сакральность. Кирилл никак не мог предположить, что здесь теперь встретит ЕЁ. И вот встретил. После второго бурбона был еще третий. Внутренний, не подвластный сознанию, калькулятор держал ситуацию под контролем и покуда еще не включал своей тревожной сирены – на три бурбона оставшихся денег пока хватало. И можно было еще продолжать игру в богатого ньюйоркца, забредшего сюда в бар – скоротать несложившийся вечер. И бармен уже потерял к нему свой первый интерес – много таких, как Кирилл случайных клиентов заходит сюда каждый вечер- выпьют свой бурбон, рассчитаются и уйдут… И забудут они друг-друга тут же. И проститутки за крайним столом, тоже уже с охладевшим, потерявшим первозданную свежесть интересом, бросали на него свои глансы. Уже более по профессиональной привычке, нежели из истинного предположения какой либо перспективы развития отношений. Кирилл решил, что выдержав марку, выпьет четвертый бурбон, рассчитается, дав на чай, и уйдет… Пустым но гордым. Кто узнает что он пустой? Разве что негры в темном подъезде его дома, если подловят и пристанут с ножичком к горлу – возможностью чего Кирилла пугали еще в России. Кто узнает что он пустой? Зато наверное подумают, что гордый. А это было для него немаловажным фактором бытия. Он заказал – таки четвертый бурбон… Выпил его разом -не по-американски, цедя между зубов, а махнул его по-русски, как полтешок коньяку в буфетной у дяди Жоры… И собирался было уже уйти… Но тут из ресторана, из проема дверей, ведущих в зало, послышалась музыка. Играли на скрипке. Играли очень хорошо, сильно, уверенно… Кирилл обернулся, щурясь поглядел в ресторанные кулуары, но играющего не увидал… – А там интересно, – сказал бармен, обращаясь как бы и ни к кому, но в тоже время – обращаясь именно к Кириллу… Хотя бы потому, что кроме Кирилла за стойкой никого больше и не было. Но правила хорошего клуба не позволяли нарушать покой клиента… Поэтому, делая свой вечный урок протирки мерного стакана, бармен говорил как бы в пространство… – интересная там программа, стоит полюбопытствовать, ей Богу, стоит… Quriocity killed the cat, – вспомнил Кирилл. Вспомнил, но расплатившись с барменом, все же пошел… Имеет же он право поинтересоваться, если уж оказался в этом чертовом клубе? И если угрохал уже здесь почти всю свою недельную зарплату? … Увиденное там – в недрах обеденной залы – сперва слегка смутило. Скрипачка, а это была скрипачка… Девушка с безупречно красивой фигурой… Скрипачка была совершенно нагой. Совершенно нагой, если не брать в расчет пару туфель на шпильках и темные со стрелкой чулки… Она стояла в пол-оборота к Кириллу таким образом, что большая часть ее лица была закрыта инструментом, прижимаемым пухлым плечиком к щеке, сплющенной скрипичной декой… Руки музыкантши были подняты – одна дрожащими пальцами нервировала скрипичный гриф, а другая терзала и гладила его смычком… И поднятость этих рук – открывала прелестные трепетные груди… Да! Менеджер клуба… или его арт-директор – они безусловно понимали толк в мужских слабостях и трафили им не без выдумки и не без изыска. … Кирилл сперва узнал музыку… Это была известная Моцартова скрипичная соната – Eine Kleine Naght Musik Сперва он узнал музыку… А потом уже, узнал и музыкантшу. Опустив смычок, она отвесила публике глубокий поклон… Она поклонилась, и груди ее, колыхнулись, сблизившись… а потом и еще раз колыхнулись разойдясь, когда она резко разогнулась, и движением головы отбросила назад рассыпавшиеся было – длинные свои русые волосы. Он вспомнил эти волосы, когда там в самолете они были заплетены в косу… Она не узнавала его. Потому что для нее он был просто темным силуэтом на фоне проема дверей. Свет рампы слепил ее… А он узнал. Узнал и стоял, словно вкопанный в землю сказочный рыцарь… Рыцарь, которого околдовали. …. Голая музыкантша закончила свой номер, и теперь, широкими шагами, под жидкие хлопки публики, удалялась туда, где она прикрыла бы, наконец, свою наготу. Она шла, звонко стуча высокими шпильками своих каблуков, шла, слегка опустив подбородок, как бы в близорукости разглядывая дорогу… Руки ее были заняты скрипкой и смычком… И ничем не сдерживаемые груди ее – колыхались и подпрыгивали при каждом ее шаге… Кирилл рванулся вслед. – Инна! Инна, постой, это я, – крикнул он по-русски. Сразу четыре крепких руки схватили его. Его буквально вынесли… В противоположную сторону от той, куда он стремился. Его вынесли до дверей черного хода, откуда поварята выносят отходы кухонного производства. Вынесли и выкинули. … Любовная история должна заканчиваться свадебным пиром. Только вот мудрые сказочники не развивали эту тему далее, понимая, что рутина семейной жизни погубит самый изысканный романтический пафос любого самого замечательного романа.. Не убей Шекспир своих Ромео с Джульеттой до… – то как бы тоскливо было читать вторую часть, где после… и какой тоской отозвались бы в читательских сердцах сведения о их первых семейных ссорах, почерпнутые из тех глав, которые обычно подменяются мудрыми сказочниками одной лишь фразой – одним устойчивым словосочетанием – и жили они долго и померли в один день… Но Права Рита Митцуоко – Les histoires d amour finissent mal А рыцарь? Именно в рыцарском отношении к предмету любви заключено единственно правильное к ней и к нему… Все остальное – не у благородных. У не благородных – это не любовь. Все что угодно – танцы, обжиманцы, дискотеки, вечеринки, быстрые перепихи… Но не любовь… И только заколдованный рыцарь может не придти на помощь любимой – у него только одно оправдание. Колдовство. А женщина? Женщина из не благородных – никому не нужна – ни дракону, ни злодею. Потому что для остроты восприятия пресыщенному злодею важен контраст. Именно благородная дама, а лучше – порфирогенетная принцесса – будет прикована голой к скале. Именно тогда – самый смак в контрасте латентной гиперсексуальности. А временная беспомощность рыцаря… Этот момент создает нюанс сладкой дрожи ожидания. |
|
|