"В одном немецком городке" - читать интересную книгу автора (Ле Карре Джон)

12. «И ТАМ БЫЛ ЛЕО. В БУФЕТЕ ДЛЯ ПАССАЖИРОВ ВТОРОГО КЛАССА» Среда

— Я уже переговорил с Ламли. Сегодня вечером вы возвращаетесь в Лондон. Транспортный отдел позаботится о вашем билете. — Письменный стол Брэдфилда был завален телеграммами. — Я от вашего имени принес извинения Зибкрону.

— Извинения?

Брэдфилд запер дверь, щелкнув английским замком.

— Вы хотите, чтобы я повторил вам все по слогам? По-видимому, вы такой же невежда в вопросах политики, как Гартинг. Вы находитесь здесь на правах временного дипломатического сотрудника; не будь этого, вы бы уже давно сидели за решеткой. — Брэдфилд был бледен от ярости. — Одному богу известно, о чем думал де Лилл. С ним у меня будет отдельный разговор. Вы сознательно не выполнили моих указаний. Ну что ж, у людей вашего сорта, по-видимому, свой особый моральный кодекс, я в ваших глазах личность подозрительная, и вы оказываете мне не больше доверия, чем любому встречному.

— Вы льстите себе.

— Тем не менее вы были присланы сюда с тем, чтобы действовать под моим руководством — этого требовал Ламли, этого требовал посол и сама сложившаяся здесь ситуация, и вы были особо предупреждены о том, что ваша деятельность никоим образом не должна быть замечена вне стен посольства. Молчите и слушайте, что я говорю! Однако, ни в малейшей степени не считаясь ни с полученными вами указаниями, ни с обстоятельствами и не давая себе труда проявить хотя бы минимум сообразительности, вы в пять часов утра отправились в дом Гартинга, напугали до полусмерти одного из его служащих, пере будили соседей, орали во все горло, призывая де Лилла, и в результате привлекли к дому целый наряд полиции, что через несколько часов станет предметом обсуждения всего города. Не удовольствовавшись этим, вы вместе с де Лиллом разыграли перед полицией глупейший спектакль, инсценировав какую-то дурацкую инвентаризацию. Думаю, что это заставит улыбнуться даже Зибкрона, особенно после того объяснения вашей роли здесь, которое вы преподнесли ему вчера вечером.

— Это все?

— Прошу прощения, далеко не все. Если у Зибкрона были подозрения по поводу Гартинга, теперь вы дали ему в руки доказательства. Вы ведь сами видели, какую он занимает позицию. Одному богу известно, в каких только преступных замыслах не будет он нас теперь подозревать.

— Так расскажите ему, — предложил Тернер. — А по чему бы и нет? Облегчите его душу, черт подери, ему и так известно больше, чем нам. Почему мы делаем секрет из того, что знают уже все? Они сами рыщут по следу. Худшее, что мы можем сделать, — это испортить им охоту, спугнуть их дичь.

— Я не могу допустить подобного признания. Все что угодно — любые подозрения, любое недоверие с их стороны, только не наше признание в такой момент, как сейчас! Только не признание в том, что один из членов нашего дипломатического аппарата в течение двадцати лет работал на советскую разведку. Вы что, ничего не в состоянии понять? Я не могу допустить подобного признания! Пусть думают, что хотят: пока мы не пойдем им навстречу, они могут только строить догадки.

Он произнес это как присягу, как символ своей веры. И замолчал, выпрямившись на стуле, словно страж, оберегающий национальную святыню. — Ну, теперь уже все?

— Предполагается, что такого сорта деятельность, как ваша, должна протекать втайне. Вас призывают на помощь, рассчитывая на соблюдение обычных норм осторожности и благоразумия. Я мог бы кое-что рассказать вам о том, как вы должны вести себя здесь, если бы вы не дали мне ясно понять, что плевать вы хотели на всякие приличия. Мне потребуется немало времени, чтобы расхлебать кашу, которую вы тут заварили. Вы, по-видимому, полагаете, что я нахожусь в полном неведении относительно того, что происходит кругом. Я уже вынужден был сделать внушение Гонту и Медоузу. Не сомневаюсь, что найдутся еще и другие, которых мне придется призвать к порядку.

— Что ж, пожалуй, я отбуду сегодня после полудня, — сказал Тернер, глядя на Брэдсрилда в упор. — Я вам тут все изгадил, так, что ли? Весьма сожалею. Сожалею, что не сумел вам угодить. Я пришлю вам извинение в письменной форме. Ламли это понравится. И поблагодарю вас за гостеприимство. Да, да, я это сделаю непременно. Я напишу. — Он вздохнул. — Я здесь у вас вроде как Иона в чреве китовом. Самое лучшее, конечно, изрыгнуть меня. Это потребует от вас только некоторых неприятных усилий. Вы ведь не любите отделываться от людей, не правда ли? Предпочитаете подписывать с ними договора на вре менную работу.

— Что вы хотите этим сказать?

— А то, что у вас, черт подери, есть немало оснований настаивать на соблюдении тайны! Я сказал Ламли — просто в шутку, черт подери, — я спросил его, слышите, спросил его, что для вас главное — документы или человек? Что, черт подери, вам на самом-то деле нужно? Обождите! Сегодня вы даете ему работу, завтра вы не желаете его знать. Если сейчас сюда доставят его труп. вам же будет тысячу раз наплевать на то, что он мертв. Вы обыщете его карманы — нет ли там каких бумаг, — и мир праху его!

Он сам не знал, почему его взгляд все время притягивали к себе туфли Брэдфилда. Туфли были сшиты на заказ и начищены до того благородного блеска, который напоминает полированную мебель красного дерева и может быть достигнут лишь усилиями камердинера или многочисленной челяди.

— Что за чертовщину вы несете?

— Я не знаю, чьих разоблачений вы боитесь, мне все равно. Думаю, Зибкрона — больно уж вы лебезите перед ним. Зачем, черт подери, понадобилось вам сводить нас вместе вчера вечером, если вы умирали от страха, как бы я его не задел? Какой был в этом смысл? Или он потребовал этого? Подождите, не отвечайте… пока еще говорю я, моя очередь. Вы же ангел-хранитель Гартинга — вы от даете себе в этом отчет? Это ведь бросается в глаза за тысячу километров, и первое, что я сделаю, возвратясь в Лондон, — напишу это где только можно метровыми буквами. Вы возобновили его договор, так или нет? Всего— навсего для начала. А ведь вы его презирали. И несмотря на это вы не просто дали ему работу, вы изобрели для него работу. Вы прекрасно знали, черт подери, что министерству иностранных дел это уничтожение устаревших дел ни на что не нужно. Так же, как и картотека политических деятелей, что меня нисколько не удивляет. Но вы делали вид, что это важно, вы придумали это специально для него. Только не говорите мне, что вами руководило сочувствие, не поверю — не вашего он круга человек.

— Как бы там ни было, все это отошло в область пре дания, — сказал Брэдфилд, и снова Тернер — уже в который раз — уловил в его голосе нотку не то растерянности, не то презрения к себе.

— В таком случае, что вы скажете насчет совещаний по четвергам? — По лицу Брэдфилда пробежала судорога, словно от острой боли.

— О господи, с вами невозможно иметь дело, — пробормотал он, и это даже не прозвучало оскорблением в адрес Тернера, а скорее выводом, сделанным для себя.

— Эти вымышленные совещания по четвергам! Вы же сами освободили Гартинга от посещения совещаний, сами препоручили эту работу де Лиллу. Тем не менее отлучки Гартинга каждый четверг после полудня продолжались. Положили вы им конец? Черта с два! Сдается мне, вы даже знали, куда он бегает, верно? — Тернер вынул из кармана ключ, который нашел в одном из костюмов Гартинга. — А у него имелось специальное местечко; вот видите — тайник. Но, может, я и это вам зря говорю, может, вы и об этом осведомлены? С кем он там встречался? Это вам тоже известно? Я было подумал, с Прашко, но потом вспомнил, что вы сами подсунули мне эту идейку. Так что я теперь буду поосторожнее насчет этого Прашко, черт подери!

Брэдфилд сидел, опустив голову, а Тернер уже кричал, наклонившись над столом.

— Что же касается Зибкрона — так у него, как мы знаем, чертова уйма агентов, у него в руках целая сеть, уж будьте покойны. Гартинг был всего лишь одним звеном цепи. Вы не в состоянии проконтролировать, что известно Зибкрону и что не известно. Здесь мы имеем дело с реальными фактами, а не с дипломатией. — Тернер ткнул пальцем в окно — туда, где смутно темнели очертания холмов за рекой. — Они там времени даром не теряют. Пьют с друзьями, развратничают, разъезжают! Они не замурованы в четырех стенах — они знают, что такое жизнь!

— Для интеллигентного человека не требуется особых усилий, чтобы это понимать, — сказал Брэдфилд.

— Так вот, это будет первое, что я скажу Ламли, как только возвращусь к родному очагу. Гартинг работал не один! У него был покровитель и был тайный шеф, и, насколько я понимаю, это одно и то же лицо! И будь я проклят, если Лео Гартинг не был мальчиком-фаворитом Роули Брэдфилда! И они втихомолку немножко грешили, как мальчишки в интернате.

Брэдфилд встал с перекошенным от гнева лицом.

— Можете говорить Ламли все, что вам заблагорассудится, — прошипел он, — но сейчас же убирайтесь вон и чтоб духу вашего здесь не было! — Ив этот момент дверь из приемной мисс Пит приотворилась, и они увидели воспаленное лицо Микки Краба.

Вид у него был озадаченный и несколько растерянный; с нелепым усердием он жевал кончик своих рыжеватых усов.

— Послушайте, Роули, — сказал он, осекся и начал сно ва, словно ему показалось, что он заговорил не в том клю че. — Извините, что я так ворвался, Роули. Я попробовал дверь из коридора, но она заперта. Извините, Роули, я на счет Лео. — Остальное внезапно хлынуло из него уже скороговоркой: — Я только что видел его на вокзале. Видел своими глазами, черт побери! Он пил пиво.

— Быстро и по порядку, — сказал Брэдфилд.

— Я оказывал услугу Питеру де Лиллу. Вот и все, — сказал Краб, сразу занимая оборонительную позицию. Тернер уловил, что от него попахивает алкоголем и мятными лепешками. — Питер должен был поехать в бундестаг. Там важное дело, как я понимаю, дебаты по поводу чрезвычайных законов идут уже второй день, ну, он и попросил меня заняться этой самой встречей на вокзале. Главари движения прибыли сегодня из Ганновера. Надо было поглядеть — кто именно будет их приветствовать… Я частенько выполняю разные мелкие поручения для Пи тера, — виноватым тоном присовокупил он. — Ну, встреча ли их, прямо сказать, что твоего лорда-мэра. Пресса, телевидение, полным-полно машин, — он нервно покосился на Ьрэдфилда. — Вся стоянка такси забита, представляете себе, Роули? И толпа народу. Скандируют во все горло приветствия и размахивают старыми черными флагами. И музыка. — Он покачал головой, выражая свое безмолвное удивление. — Буквально все дома на площади обклеены лозунгами.

— И вы увидели Лео? — в нетерпении перешел к делу Тернер. — В толпе?

— Да, вроде так.

— Не понимаю.

— Да один затылок только. Затылок и плечи. Промелькнул — и все. Исчез. У меня не было' возможности задержать его.

Тернер схватил Краба за плечо своей каменной лапищей.

— Вы же сказали, что видели, как он пил пиво!

— Отпустите его, — сказал Брэдфилд.

— Эй вы, потише! — На секунду Краб, казалось, рассвирепел. — Ну и что? Я увидел его еще раз потом, понимаете. Когда все это представление закончилось. Почти что, можно сказать, столкнулся лицом к лицу.

Тернер отпустил его.

— Подошел поезд, и все начали орать что было мочи и протискиваться вперед, чтоб поглядеть хоть краем глаза на Карфельда. Кое-где началась даже потасовка, но, по-моему, это были главным образом журналисты. Паразиты! — добавил он с оттенком подлинной ненависти. — И этот поганец Сэм Аллертон тоже, между прочим, был там. Не удивлюсь, если это он затеял драку…

— О боже милостивый! — в отчаянии возопил Тернер, и Краб осуждающе уставился на невежу.

— Первым появился Мейер-Лотринген — полиция устроила для него такой проход, вроде как для прогона скота, затем Тильзит, за ним Гальбах, и толпа заревела, словно стадо гиппопотамов. Битлзы, — несколько неожиданно добавил он. — Там преимущественно были длинноволосые мальчишки, студенты; они лезли на загородки, старались хоть дотронуться до этих господ. А Кзрфельда не было. Я слышал, как кто-то сказал, что он вышел из вагона на противоположную платформу, чтобы избежать толпы. Говорят, он не любит, когда к нему подходят слишком близко; вот почему повсюду строят для него эти чертовы помосты, страшенной высоты. В общем, тогда часть толпы отхлынула — побежали его искать. Остальные топтались на месте, и тут заорали громкоговорители: все мы, дескать, можем отправляться домой, потому что Карфельд еще не прибыл из Ганновера. «Тем лучше для Бонна», — подумал я. — Он ухмыльнулся. — Разве не так?

Никто ему не ответил.

— Журналисты были просто в бешенстве, а я решил: надо позвонить Роули, сказать, что Карфельд не явился. Лондон ведь не любит, когда теряется след… След Кар фельда, — пояснил он Тернеру. — А здесь с него тоже не спускают глаз, не дают ему общаться с неизвестными людьми. — Он, кажется, приближался к концу своего рас сказа: — Там, в вестибюле, есть круглосуточное почтовое отделение, я направился туда, и тут, — он поглядел на обоих слушателей и сделал робкую попытку заговорить с ними доверительным тоном, — тут мне подумалось, что не мешало бы выпить чашечку кофе, чтобы немножко собраться с мыслями, и, проходя позалу ожидания, я случайно поглядел в стеклянную дверь. Там двери друг против друга, понимаете. С одной стороны — ресторан, с другой — зал ожидания, а в нем — буфетная стойка и около нее два-три столика, чтобы можно было поесть сидя. Или хоть просто посидеть, — пояснил он с таким видом, словно впервые столкнулся с таким необыкновенным явлением. — Слева по коридору там первый класс, справа — второй, и обе двери стеклянные.

— Послушайте, я вас умоляю! — не выдержал Тернер.

— И там был Лео. Во втором классе. За столом. Одет в какой-то плащ, вроде военного, И мне показалось, что он немного не в себе.

— Пьян, что ли?

— Не знаю. Это было бы уж чересчур, черт побери, — в восемь-то часов утра? — Он с наивным видом поглядел на них. — Скорей он казался жутко усталым и, как бы это сказать, неподтянутым, не таким, как всегда. Без этого его щегольства, без лоска. Впрочем, — добавил он растерянно, — с каждым из нас такое бывает, мне кажется.

— Вы не разговаривали с ним?

— Нет уж, увольте. Я поскорее смылся оттуда и бегом сюда, чтобы доложить Роули.

— Было у него что-нибудь в руках? — быстро спросил Брэдфилд. — Был у него при себе портфель? Что-нибудь, в чем он мог бы держать бумаги?

— Ничего при нем не было, Роули, старина, — пробормотал Краб. — Извините.

Все трое молчали; Краб, часто моргая, поглядывал то на одного, то на другого.

— Вы поступили правильно, — негромко проговорил наконец Брэдфилд. — Все в порядке, Краб.

— Правильно? — закричал Тернер. — Он поступил плохо, черт бы его побрал! Лео же не зачумленный! По чему он не мог поговорить с ним, усовестить его, притащить его, наконец, за шиворот? Господи Иисусе, да вы просто какие-то полутрупы оба, и тот и другой! Правильно поступил? Его теперь, конечно, и след простыл. Мы упусти ли наш единственный шанс! Возможно, он ожидал там последнего связного. Наверное, они устроили ему фальшивый заграничный паспорт. С ним был кто-нибудь еще? — Он уже отворил дверь. — Я вас спрашиваю, был с ним кто-нибудь еще? Ну, что вы молчите?

— Ребенок, — сказал Краб. — Маленькая девочка.

— Кто?

— Чья-то девочка. Лет шести-семи. Он разговаривал с ней.

— Он заметил вас?

— Сомневаюсь. Он раз глянул в мою сторону, но как бы сквозь меня.

Тернер сорвал свой плащ с вешалки.

— Мне бы не хотелось, — сказал Краб, отзываясь скорее на этот жест, чем на слова. — Извините.

— А вы? Почему вы стоите? Поехали!

Брэдфилд не шевельнулся.

— Бога ради!

— Я остаюсь здесь. У Краба есть машина. Пусть он отвезет вас. Прошло уже около часа с тех пор, как он видел Гартинга или ему показалось, что видел. Так или иначе, пока он сюда добрался, того уже и след простыл. Я не намерен тратить время попусту. — Делая вид, что он не замечает изумленного взгляда Тернера, Брэдфилд продол жал: — Посол только что просил меня не покидать здания посольства. С минуты на минуту мы ждем сообщений из Брюсселя, и весьма вероятно, что ему понадобится старший советник.

— Боже милостивый, что здесь происходит? Трехстороннее совещание? А он сейчас, быть может, сидит там с целым ворохом секретных государственных бумаг! Неудивительно, что у него такой мрачный вид! Что с вами здесь творится? Или вы хотите, чтобы Зибкрон опередил вас? Хотите, чтоб он поймал его с поличным?

— Я уже объяснял вам: секретные бумаги — это еще не святыня. Мы предпочитаем, чтоб секреты не разглашались. Но по сравнению с моими обязанностями здесь…

— Это не секреты?! А ваша проклятая Зеленая папка?.. Брэдфилд, казалось, был в нерешительности.

— Я не имею права приказывать ему! — воскликнул Тернер. — Я даже не знаю его в лицо! Что я должен делать, что я должен, по-вашему, делать, если увижу его? Сказать ему, что вам желательно перемолвиться с ним словечком? Вы же его начальник, так или нет? Или вы хотите дать Людвигу Зибкрону возможность зацапать его раньше вас? — Неожиданно для него самого слезы вдруг прихлынули к его глазам. В голосе его прозвучала отчаянная моль ба: — Брэдфилд!

— Он был совсем один, старина, — пробормотал Краб, не глядя на Брэдфилда. — Сидел один-одинешенек. И только эта девчушка. Я хорошо видел.

Брэдфилд поглядел на Краба, потом на Тернера, и снова по его лицу прошла судорога боли, которую он напрасно силился скрыть.

— Это верно, — проговорил он наконец через силу. — Я его начальник. Ответственность лежит на мне. Пожалуй, мне придется поехать туда. — Тщательно заперев дверь на два оборота ключа, он предупредил мисс Пит, что оставляет вместо себя Гевистона, и первым начал спускаться с лестницы.

Новые красные огнетушители, только что прибывшие из Лондона, выстроились, словно часовые, вдоль коридора. На площадке части металлических кроватей ждали, когда их соединят друг с другом. На тележке для бумаг лежала кипа серых одеял. В вестибюле двое мужчин, стоя на стремянках, подвешивали металлический экран. Когда они втроем — Краб впереди — вышли из стеклянных дверей подъезда и направились к стоянке для машин, Гонт с удивлением поглядел им вслед. Брэдфилд на такой скорости вел автомобиль, нагло срезая углы, что Тернер был озадачен. Они промчались на желтый свет и выскочили на левую сторону проезжей части, чтобы свернуть к вокзалу. Оба — и Брэдфилд и Краб — держали свои красные удостоверения наготове и при проверке просунули их в окна, причем Брэдфилд не остановил, а лишь притормозил машину. Они вылетели на мокрую булыжную мостовую, и на трамвайных рельсах их занесло, но Брэдфилд вывернул баранку, сбросил газ и спокойно выждал, пока машина сама образумится. Они пересекли магистраль со знаком «стоп» и помчались дальше, едва успев проскочить под носом шедшего наперерез автобуса. Теперь машин попадалось меньше, но улицы были запружены народом.

Некоторые несли плакаты; кое-кто был одет в серые габардиновые плащи и черные фетровые шляпы с узкими полями — традиционную форму сторонников Карфель-довского движения. Толпа неохотно расступалась, все хмуро поглядывали на дипломатический номер и ослепительно отполированный кузов. Брэдфилд не сбавлял скорости и не сигналил — он вел машину, предоставляя пешеходам спасаться, кто как может. Только раз он затормозил перед каким-то стариком, который был либо глух, либо пьян, да какой-то мальчишка так шлепнул ладонью по крылу машины, что Брэдфилд на мгновение окаменел и лицо его побелело. Лестница вокзала была усыпана конфетти, колонны обклеены плакатами. Какой-то шофер такси кричал так, словно его избивали. Они оставили машину на стоянке.

— Налево! — крикнул Краб, когда Тернер ринулся вперед. Через высокие двери вокзала они сбежали в главный вестибюль.

— Держитесь левее! — снова крикнул Краб за спиной Тернера.

Три перегороженных барьерами выхода вели на платформу; три контролера сидели в своих стеклянных кабинах. Таблички на трех языках предупреждали, что контролеры будут к вам безжалостны, если у вас нет билета. Священники, стоявшие кучкой и перешептывавшиеся, неодобрительно покосились на Тернера. Благочестивый христианин не должен спешить, говорили их взгляды. Высокая, очень загорелая блондинка проскользнула мимо, едва не задев его своим рюкзаком и сильно потертыми лыжами; Тернеру бросилось в глаза, как плотно облегает ее свитер.

— Он сидел вон там, — прошептал Краб, но Тернер уже проскочил между стеклянных покачивающихся створок и стоял в буфете, оглядывая сквозь пелену табачного дыма все столики один за другим. Громкоговоритель сообщал пассажирам о пересадке на КЈльн.

— Нету, — сказал Краб. — Негодяй смылся.

Все было в табачном дыму, он клубился в темных углах и рассеивался только вокруг длинных цилиндрических ламп дневного света. Пахло пивом, копченым окороком и дезинфекцией. В глубине, словно айсберг, выплывала из тумана стойка, сверкая белым голландским кафелем. За столиком между двумя коричневыми деревянными перегородками сидело бедно одетое семейство, собравшееся в дальний путь: пожилые женщины в черных одеждах с чемоданчиками, перевязанными веревками, и мужчины, погруженные в чтение греческих газет. За отдельным столиком маленькая девочка катала по столу круглые подставки для пивных кружек перед носом у какого-то пьянчуги, и указательный перст Краба был нацелен на этот стол.

— Вот там, где эта девчушка, видите? Сидел и пил пильзенское.

Не обращая внимания ни на ребенка, ни на пьяницу, Тернер бессмысленно поднимал одну за другой кружки и заглядывал в них. В пепельнице лежали три сигаретных окурка. Один еще дымился. Девочка с интересом наблюдала за Тернером: он нагнулся, обшарил пол и снова поднялся с пустыми руками; она следила за ним взглядом, когда он начал переходить от столика к столику, заглядывая людям в лицо, одного хватая за плечо, другого за руку, у третьего отклоняя в сторону газету.

— Это не он? — кричал Тернер.

Какой-то священник, сидя один в углу, читал «Бильд-цайтунг»; позади него, словно прячась в его тени, смуглый цыган ел жареные каштаны из бумажного пакетика.

— А этот?

— Увы, нет, старина, — сказал Краб, которому стало явно не по себе. — Не повезло. Не расстраивайтесь, право.

У окна с витражом двое солдат играли в шахматы. Какой-то бородатый человек делал вид, что кладет себе что-то в рот, но тарелка перед ним была пуста. К платформе подошел поезд, в ресторане зазвенели посудой. Краб разговаривал о чем-то с официанткой. Он держал ее за руку выше локтя и что-то шептал ей на ухо. Официантка покачала головой.

— Мы сейчас попробуем поговорить с другой, — сказал Краб, когда к ним подошел Тернер.

Они снова прошли в другой конец буфета, другая официантка радостно закивала, довольная тем, что ей удалось что-то припомнить, и, указывая на девочку, принялась рассказывать длинную историю о господине небольшого роста, время от времени называя его просто der Kleine (Маленький (нем.)), — по-видимому, «господин» не столько относилось к Гартингу, сколько было знаком уважения к тем, кто ее допрашивал.

— Всего несколько минут назад он еще был здесь, — в растерянности произнес Краб. — По ее словам, во всяком случае.

— Он ушел один?

— Она не видела.

— Почему он ей запомнился?

— Спокойней. Она не слишком большой мыслитель, старина. Не будем ее пугать.

— Почему он ушел? Он увидел кого-нибудь? Может, кто-нибудь поманил его из-за двери?

— Вы слишком многого от нее хотите, сынок. Она не видела, как он уходил. Она не особенно обращала на него внимание, потому что он все оплатил вперед. Так, словно спешил. Словно хотел иметь возможность в любую минуту уйти. Чтобы не пропустить поезд. Когда эти молодцы прибы ли, он вышел поглядеть, как их встречают, потом возвра тился обратно, выкурил еще одну сигарету и выпил еще кружку пива.

— Что с вами? Куда это вы так уставились?

Черт побери, это странно, — пробормотал Краб, хмуря брови.

— Что странно?

— Он сидел здесь всю ночь, один. Пил, но не был пьян. Временами играл с этой девчонкой-гречанкой. Ребятишки всегда были его слабостью. — Краб дал официантке монету, и она рассыпалась в благодарностях. — Но так или иначе, мы его упустили, — сказал Краб. — Жутко драчливый тип, когда на него находит. Лезет в драку с кем попало, стоит ему распалиться.

— Откуда вам это известно? Лицо Краба жалобно сморщилось.

— Вы бы поглядели на него в тот вечер в КЈльне, — проворчал он, продолжая смотреть вслед удалявшейся официантке.

— Во время драки? Вы там присутствовали?

— Я же вам говорю, — с жаром промолвил Краб. — Когда этот малый заведется, от него лучше держаться подальше. Смотрите. — Он протянул руку. На ладони у него лежала пуговица. Совершенно такая же, как те, что хранились в металлической коробочке с исцарапанной крышкой. — Официантка нашла ее на столе, — сказал Краб. — И спрятала — на случай, если он вернется и спросит.

В буфет неторопливо вошел Брэдфилд. Лицо его было непроницаемо, челюсти сжаты.

— Насколько я понимаю, его здесь нет. Вы по-прежнему утверждаете, что видели его?

— Я не мог ошибиться, старина, извините.

— Что ж, по-видимому, мы должны принять ваши слова на веру. Предлагаю вернуться в посольство. — Он посмотрел на Тернера. — Если, конечно, вы не предпочитаете остаться здесь. Может быть, у вас зародились какие-либо новые идеи, которые вам необходимо проверить. — Он обернулся к буфетной стойке. Все взгляды были обращены на них. Оставленная без присмотра, сверкающая никелированным металлом машина со свистом выпускала в воздух пар. Ни одна рука не протянулась к ней. — А вы тут произвели сильное впечатление, однако. — Когда они медленно шагали к машине, Брэдфилд сказал: — Вы можете вернуться в посольство, чтобы забрать свои пожитки, но до обеда вы должны уехать отсюда. Если у вас есть какие-нибудь бумаги, отдайте их Корку, и мы перешлем их вам дипломатической почтой. Самолет отлетает в семь часов. Постарайтесь попасть на него. Если не достанете билета, поезжайте поездом. Словом, отправляйтесь.

Им пришлось ждать, пока Брэдфилд объяснялся с полицейским и показывал ему свою красную карточку. Он говорил по-немецки с английским акцентом, но грамматика его была безупречна. Полицейский кивнул, и машина двинулась. Они медленно возвращались в посольство, вокруг них были угрюмые лица бесцельно глазевшей толпы.

— Странное местечко выбрал себе Лео, чтобы проторчать там всю ночь, — пробормотал Краб, но мысли Тернера были заняты другим: чувство провала не покидало его, и тем не менее, трогая пальцами лежавший в кармане служебный конверт с ключом, он напряженно думал все о том же, чью дверь отпирал этот ключ для Лео?