"Укрощенная гордость" - читать интересную книгу автора (Лэнгтон Джоанна)

5

— …Это же потрясающая возможность для меня, — удовлетворенно продолжал Рональд Харрисон. — Перемена — именно то, что мне сейчас нужно, а я всегда любил Корнуолл.

Полетт ответила взволнованному отцу натянутой улыбкой. Франко предложил ему управление одной испытывающей в данный момент затруднения компанией в Плимуте. И отец, лишь несколько дней назад казавшийся совершенно разбитым человеком, был так возбужден столь очевидной верой Франко Беллини в его способности, что полностью переменился. Он расхаживал по комнате пружинистой походкой, и лицо его светилось энергией, чего Полетт не видела уже давным-давно.

— Большего понимания и чуткости от него даже невозможно было ожидать, — повторил Рональд уже в который раз. — Но я, конечно, не могу позволить ему списать те деньги, что я взял…

Полетт обратила на отца потрясенный взгляд.

— А Франко это предлагал?

— Да, но я не могу ему позволить так поступить. У меня есть несколько ценных антикварных вещей, и я намерен все распродать. Я должен вступить в новую должность с безупречным прошлым. Да и вообще, мне нельзя было оставаться в этом доме, где все напоминало о твоей матери, — сказал он с кислой гримасой. — Мне нужно было перестроить свою жизнь и уехать, как это сделала в свое время твоя мать. Полагаю, что верну Франко долг года за полтора, и, кто знает, если затяну потуже пояс, то, может, и раньше!

Отец сказал это с такой наивной радостью, что Полетт показалась себе более старой и умудренной жизненным опытом, чем ее отец.

— А что касается «Харрисон энджиниринг» и моего внезапного исчезновения, — тяжко вздохнул Рональд, — все считают, что мне просто стало дурно и потому меня вывели из здания. Конечно, моя секретарша и главный бухгалтер знают правду, но они не проболтаются. Мне еще очень повезло. Между прочим, я не так уж медленно соображаю, как вам с Франко, быть может, кажется.

— О чем ты? — спросила Полетт, не уловив смысла его многозначительной улыбки.

— Даже несмотря на то что мне удалось убедить Франко, что я вовсе не собираюсь сводить счеты с жизнью, — твердо заявил Рональд, — он все равно оставался необычайно великодушен. И я усматриваю в этом лишь одну-единственную причину… — Полетт выпрямилась на стуле. — Он влюблен в тебя, дочка.

Полетт попыталась изобразить смех.

— Он предложил мне работу, папа. Вот и все!

Печально улыбнувшись, отец покачал головой.

— Ты что, считаешь себя незаменимым специалистом? Ты даже не умеешь быстро печатать на машинке. Не думаю, что он везет тебя к своей семье на Барбадос лишь из-за одних твоих секретарских способностей. Во всяком случае, если это действительно так, его ждет немалое разочарование.

Полетт не знала, что сказать, но отец, по-видимому, и не ждал ответа. Он был проницательным человеком, и ей следовало бы понимать, что он всегда найдет дыры в этой шитой белыми нитками истории. Франко в нее влюблен? Сомнительно. Она не видела его уже три дня, с той последней ночи.

Франко исчез после завтрака, а ее отвезли домой. Вчера позвонил его помощник Протос и сообщил о времени, когда он заедет за Полетт, чтобы отвезти ее в аэропорт. А заодно и известил ее, что мистер Беллини сможет присоединиться к ним только в Майами, на последнем этапе путешествия.

Теперь, после того как отец распрощался с ней, стремясь подготовиться к ожидающим его переменам, Полетт осталась наедине со своими смятенными чувствами. К ее изумлению, Франко сделал все, чтобы помочь отцу и вместе с тем не унизить его достоинства. Он оказался гораздо благороднее, нежели она ожидала. Ей приходилось признать, что она явно недооценивала Франко. Но с другой стороны, уныло размышляла Полетт, он вовсе не проявлял столь благородных черт своего характера тогда, шесть лет назад. Он был безжалостен, самонадеян и агрессивен. Полетт мучительно пыталась убедить себя, что любила Арманда. И все же ей приходилось признать, что Арманд обманул ее веру в него.

Ему нужно было сказать ей правду. Ему не следовало притворяться. Он не имел права использовать ее для того лишь, чтобы заглушить подозрения своей семьи относительно его сексуальной ориентации, тем самым погружая их обоих в пучину страданий и бесконечного притворства. Отчего же она обвиняет Франко в невзгодах своего брака? — спрашивала Полетт себя сейчас. Ведь правда состояла в том, что ее супружество закончилось бы катастрофой, даже если бы она никогда и не встречалась с Франко… Получается, что, признавшись Арманду в своем «животном» влечении к Франко, она дала тому повод, которым он мог прикрываться. Арманд позволил Полетт поверить, что именно ее проступок держал его в стороне от ее постели. Прошло очень много времени, прежде чем она поняла, что он избегает физической близости с ней по другой причине.

А тем временем она, терзаемая укорами совести, возненавидела Франко и продолжала ненавидеть его с каким-то просто идиотским неистовством. Именно на нем сфокусировалось ее горькое разочарование в жизни. Но здравый смысл подсказывал Полетт, что она никогда не стала бы столь привлекательной для мужчины, которого столь откровенно ненавидит. Нет, на самом деле ненавидела она те неконтролируемые реакции, что возникали у нее в присутствии Франко, ненавидела свою неудержимую тягу к этому мужчине — и глубоко стыдилась своих чувств.

Итак, нервы ее были на пределе. Она почти не спала последние несколько дней. Полетт не могла выбросить Франко Беллини из головы, и это пугало ее.

В Майами Полетт поднялась на борт роскошного частного самолета и, слегка нахмурив брови, оглядела великолепный салон, отделанный ценными породами дерева.

— С ума сойти! Можно подумать, я королева Англии!

Протос рассмеялся.

— Мистер Мендоса любит, чтобы его гостям было удобно.

— А кто такой мистер Мендоса? — поинтересовалась Полетт у симпатичного смуглого парня, официальность в тоне которого постепенно пропадала по мере продолжения их совместного полета.

Протос окинул ее удивленным взглядом.

— Вы что, шутите?

— С какой стати? — Полетт опустилась в прохладное кожаное кресло, размышляя, когда же появится Франко.

— Карлос Мендоса — это отец Франко, мисс Харрисон, — с величайшим почтением в голосе произнес он. Полетт замерла, пораженная, а Протос улыбнулся. — Надеюсь, это имя вам что-нибудь говорит?

— Да, конечно, — пробормотала Полетт пересохшими губами. Карлос Мендоса был одним из богатейших людей в мире и последние годы прожил затворником, побуждая средства массовой информации сочинять про него самые невероятные истории и сравнивать его с покойным Говардом Хьюзом.

Протос внимательно изучал ее лицо.

— Вы действительно не знали, — сообразил он с нескрываемым удивлением. — Но ведь об их родстве широко известно. Франко отказался от фамилии Мендоса и много лет назад взял фамилию матери.

Черт бы побрал этого Франко за то, что не сообщил мне о таких деталях, в сердцах подумала Полетт. Она ведь моментально бы попала впросак, стоило только в соответствующей компании обнаружить свое невежество. Карлос Мендоса умирает, и пресса до сих пор не ведает об этой сенсационной новости. Весь капитал, сумма которого превосходит разумение, скоро перейдет в другие руки. Франко играет на гораздо более крупную ставку, чем она даже могла себе представить. Наследство, ради которого многие решились бы и на убийство, не говоря уже о лжи и притворстве.

Полетт была глубоко потрясена тем, что узнала. Ярость, в которую пришел Франко из-за того, что она не рассказала ему о депрессии отца, поразительная доброта, с которой он в результате отнесся к нему… оба эти события продемонстрировали новые свойства изменчивой натуры Франко. Но теперь Полетт ощутила, что и эти ее новые открытия мало что дают для постижения его образа.

Потребовал ли Карлос Мендоса от сына вступления в брак как непременного условия для получения наследства? Полетт не могла придумать иного повода, ради которого Франко решил бы пойти на обман. Но возможно ли, чтобы человек, подобный Мендосе, согласился, что двадцатишестилетняя вдова, не имеющая практически ни гроша за душой, станет подходящей избранницей для его единственного сына и наследника? Интрига закручивается, со страхом подумала Полетт. Неужели она опять влипла в какую-то неприятную историю?

Сначала раздался мелодичный голос стюардессы, потом Полетт подняла голову и увидела Франко, идущего от кабины пилота. Он плавно опустился в кресло напротив нее. В летнем изысканном кремовом костюме, выгодно оттеняющем золотистый цвет его кожи, Франко был удивительно красив. Несомненно, не одна дамская головка повернулась ему вслед, когда он шел к трапу самолета. Что и говорить, редкая женщина устоит перед столь неотразимым мужчиной.

Тело Полетт непроизвольно отозвалось на ту мощную эротическую силу, которая исходила от него. Она ощутила, как ее соски под шелковым лифчиком набухают, стук сердца заполняет уши и почти невозможно становится дышать.

— А мне тебя не хватало, — промурлыкал Франко, вытягивая длинные ноги, и, лениво расслабившись, развалился в кресле, когда раздался шум заводящихся двигателей. Откинув голову, он придирчиво рассматривал Полетт из-под пушистых черных ресниц. — Я даже сейчас чувствую, как от тебя жар исходит.

— Глупости! — возмущенно бросила Полетт.

Когда они поднялись в воздух, Франко повернулся, что-то тихо сказал Протосу, сидящему у него за спиной. Молодой человек поднялся и вышел, а в проходе салона тем временем с подносом, полным напитков, возникла стюардесса, чье внимание было настолько приковано к Франко, что она чуть не налетела на Полетт.

Но Франко как бы не заметил появления стюардессы. Он был полностью поглощен созерцанием сидящей напротив него Полетт. Отстегнув ремень, он поднялся и пересел в кресло рядом с ней. Поставив бокал с кока-колой на столик, Франко вдруг рывком привлек молодую женщину к себе. Застигнутая врасплох, Полетт очутилась в его объятиях.

— Какого черта?..

Франко крепкими ладонями сжал ее щеки и проник языком в ее рот, горячим сладострастным вторжением распаляя чувства Полетт жаром расплавленного металла. То был словно пир после голода, тепло тропиков после долгой бесконечной зимы — и Полетт немедленно охватила неодолимая жажда пережить все те эмоции, в которых ей столь долго было отказано.

— Тут есть отдельный салон с очень уютной кроваткой. — Его ладони продолжали сжимать щеки Полетт, а золотистые глаза горели страстью.

Внезапно ноздри ее затрепетали от возмущения. Да как он смеет ей предлагать такое! К тому же, видимо, он не раз водил других женщин в этот авиабордель! Отвращение мгновенно погасило возникшее было возбуждение. Полетт резко поднялась с кресла.

— И ты, несомненно, прекрасно знаком с подобной уступчивостью! Интересно, сколько уже женщин побывало с тобой с этом салоне?

Франко устремил на нее свой пронзительный взор.

— Тебе хочется услышать правду или любезную выдумку? Конечно, в моей жизни были женщины, но никогда больше одной сразу.

Полетт возмущенно отвернулась. Ее губы все еще жгло от его чувственных поцелуев, а слабость в коленях давала о себе знать. Конечно, она прекрасно сознавала, что Франко не страдает комплексом целомудрия. Конечно, у него полно женщин… а почему бы и нет? Он ведь сын одного из самых прославленных донжуанов двадцатого века. Четыре жены и бесчисленное количество любовниц. И шесть лет назад Франко вел себя как плоть от плоти своего отца, не предлагая ей ничего, кроме секса, безбедной жизни и холодных заверений, что на брак с ним ей рассчитывать отнюдь не стоит. Вероятно, пора напомнить себе, что и нынешние поступки Франко — лишь игра, направленная на то, чтобы угодить его отцу.

— Чего ты хочешь от меня? — спросила она, впрочем прекрасно зная, чего ему от нее нужно.

— Вместе мы — словно сексуальный динамит. Зачем отказывать себе в удовольствии, которое я могу тебе доставить? — Франко задержал оценивающий взгляд своих янтарных глаз на ее профиле, и Полетт, внезапно обернувшись, поймала в них слабый отблеск усмешки.

— Надеюсь, ты не ожидаешь, что я и впрямь пойду с тобой в этот салон?

— Люблю смотреть, как ты себя мучаешь, — с усмехнулся Франко. — Ты изумительно сложное существо, Полли! Страстное и в то же время очень подавленное. Закомплексованное и скрытное, необычайно скрытное…

Губы Полетт сжались до белизны.

— Не понимаю твоих слов.

Франко поднял бокал к лицу и посмотрел на нее сквозь его прозрачную стенку словно на инфузорию под микроскопом.

— Что сделало тебя такой? Что происходит в твоей очаровательной головке? Большинство женщин выкладывают мне историю своей жизни уже ко второму свиданию. А ты ничего не рассказывала и продолжаешь молчать. Ни про свою семью, ни про замужество. Ты зачем-то скрываешь все это и мучаешься в одиночку…

— Я не одна из твоих женщин, Франко.

Как всегда, она пыталась уклониться от ответа.

Полетт откровенно пугало направление, которое принимал их разговор. Он таил в себе угрозу вмешательства в ту часть личной жизни, которую она так рьяно оберегала от посторонних глаз.

— Если бы не твой отец, я бы даже не знал, как умер твой муж. — Казалось, что Франко говорит, тщательно подбирая слова. — И мне кажется исключительно странным, что обо всей этой великой любви, которой было отдано столько лет твоей жизни, ты никогда не упоминала даже случайно.

Полетт обратила на него потемневший от душевной боли взгляд своих огромных аметистовых глаз.

— Я не хочу разговаривать с тобой на эту тему…

— Почему? Ты считаешь меня слишком нечутким? Твой муж умер лишь год назад, и, насколько я понимаю, тебе долгие месяцы перед тем приходилось ухаживать за ним, — продолжал Франко с безжалостным упорством. — Белокровие… это же, говорят, очень мучительная болезнь…

Полетт резко отскочила. Ей так хотелось, чтобы он наконец замолк. Ей хотелось заткнуть уши. Ей хотелось убежать, но скрыться было некуда. Франко чрезвычайно удачно выбрал место для допроса. Полетт сложила руки.

— Это не твое дело!

— Но я превращу это в свое дело, — мягко заметил Франко. — К тому времени как мы расстанемся, на все свои вопросы я получу ответы. Я буду знать про тебя все.

Это была мука.

— А ты взамен собираешься быть столь же откровенным со мной?

— Вряд ли. Предпочитаю быть сам себе доверенным лицом.

Полетт наклонила голову, серебристые локоны заструились вокруг нежной линии ее лица.

— Твоя скрытность, видимо, беспредельна. Ты даже не объяснил мне, кто твой отец!

— Теперь ясно, что тебя так задело! — Губы Франко исказила сардоническая усмешка.

— Об этом мне рассказал Протос — и непонятно, почему этого не сделал ты!

— Это не та информация, о которой мне хочется распространяться.

Вдруг Полетт поняла — и ей стало до смешного обидно..

— Значит, ты не доверяешь мне, верно? Ты знал, что сие обстоятельство мне неизвестно, но не верил в меня настолько, чтобы предупредить!

Франко спокойно встретил ее гневный взгляд.

— Мне пришло в голову, что в подходящем месте ты сможешь продать эту информацию за сотни тысяч фунтов. Смерть отца приведет к панике на валютных биржах по всему миру. Если о его неизлечимой болезни станет известно сейчас, некоторые дельцы смогут заработать на этом состояния. Разумеется, в ущерб мне. И даже если ты просто решишь предоставить эти сведения какой-нибудь бульварной газетенке, то все равно получишь более чем достаточную сумму, чтобы избавить своего отца от его обязательств передо мной.

Глубоко уязвленная его отношением к себе, Полетт смотрела на него с изумлением.

— И ты полагаешь, что я бы так поступила?

— Лучше скажем, что я не видел смысла подвергать тебя неоправданному риску. А точнее, соблазну.

Полетт удрученно покачала головой.

— Боже мой, за кого же ты меня принимаешь?

— За весьма упрямую даму. От которой всякого можно ожидать, — парировал Франко с сухой насмешкой. — Изящная обертка на стальном каркасе.

— Я никогда не поступила бы так отвратительно! — страстно воскликнула Полетт. — Я тебя слишком уважаю, чтобы пойти на такое.

Медового цвета глаза насмешливо блеснули.

— Тогда где же ты была шесть лет назад, сага!

— То была ошибка… ужасная, непростительная ошибка…

Издав короткий смешок, Франко опустошил свой бокал.

— Ты меня называешь ошибкой… или его? — тихо проговорил он.

Полетт вся дрожала, но не сдавалась. Она поняла, что сболтнула лишнее.

— А ты как думаешь?

— Что я в любом случае никогда не прощу тебе этого… Ты твердишь себе сейчас, что не нуждаешься в моем прощении, — произнес Франко, тщательно выговаривая слова. — Но позже ты поймешь, что это не так. Ты ведь уже ждешь меня, когда меня нет рядом, не так ли? Как тебе спалось последними ночами? Ты ведь ожидала, что я позвоню, и удивлялась, отчего я не делаю этого? А что ты почувствовала, когда впервые увидела меня сегодня… Подъем настроения? Сексуальное возбуждение? Ты же влюблена в меня! От меня такого не скроешь. Я узнаю все симптомы этого и в иных обстоятельствах пресекаю дальнейшие попытки к сближению. Но не в отношениях с тобой.

— Ты сошел с ума, — прошептала Полетт. — Я никогда не полюблю тебя.

— А на меньшее я не рассчитываю, — произнес Франко с потрясающей самоуверенностью.

— Ты примитивный человек, Франко! — рассмеялась Полетт, но смех этот прозвучал неестественно даже для ее собственных ушей. — Ты всерьез полагаешь, что я настолько не в состоянии контролировать свои эмоции?

Франко окинул ее таким пренебрежительным взглядом, что Полетт испытала неодолимое желание развернуться и со всего размаху врезать ему по его смазливой физиономии.

— Не люблю быть жестоким, но уверен, что ты очень слабо контролируешь желания своего тела…

Переполненная яростью, Полетт схватила свой бокал и выплеснула содержимое ему в лицо.

— …и еще слабее — свой нрав. — Вытащив носовой платок, Франко спокойно вытер капли кока-колы с лица. — Собственно, когда ты теряешь голову, то ужасно незрела в своих реакциях. Будто ребенок, который при вспышке злости колотит все вокруг, — спокойно продолжал он. — Ты словно не можешь позволить себе роскошь свободно изливать свой гнев чаще…

Проницательность, заключенная в его реплике, испугала Полетт, и она отшатнулась.

— Теперь игра переходит в стадию терапии? — спросила она с усмешкой, за которой пыталась спрятать свое смущение.

— Во-первых, — уточнил Франко, — для меня это не игра. И во-вторых, это скорее лечение шоком, чем терапия.

Полетт следовало отразить его атаку, но она слишком боялась, что в гневе может открыть ему слишком многое. К ее еще большему раздражению, Франко улыбнулся, что, впрочем, не смыло с его лица выражения холодной отчужденности.

— Тебе стоило бы пока пойти полежать. Я разбужу тебя, когда будем подлетать.

— Я не хочу ложиться. — Каждая частичка ее души бунтовала против возможности отступления. — Твой отец живет на самом Барбадосе?

— Он живет на острове Парадиз. Это его частное владение.

Полетт заерзала в кресле. Как бы ей хотелось сохранить самообладание и не вспоминать о бесстыдном стремлении Франко к мести.

— И давно он там живет?

— Пять лет. Он купил этот маленький вечнозеленый островок, когда понял, что смертельная болезнь начинает подрывать его силы, — равнодушным голосом проговорил Франко.

— Я вижу, ты не слишком преисполнен сострадания к родному тебе человеку.

— Он явно не из тех людей, что жаждут сострадания, — сухо заметил Франко. — И он бы пришел в ярость, если бы кто-нибудь попытался проявить подобное чувство к нему. Он прожил свою жизнь именно так, как и собирался прожить ее. Он никогда не подчинялся советам врачей. Он курил, пил, чревоугодничал, а его сексуальные аппетиты стали легендарными. Можно было бы подумать, что тяжелое детство обратило его к стремлению к роскоши, но дело в том, что мистер Мендоса никогда не испытывал нужды ни в чем — и никогда, насколько мне известно, не ставил потребности любого другого человеческого существа превыше своих собственных.

— Да ты ведь описываешь его как монстра, Франко, — изумилась Полетт.

Неожиданно для нее он рассмеялся.

— Для тебя, вероятно, умеренность во всем — это своего рода священная корова для индуса, верно? Все, что пристойно и достойно, все, что абсолютно предсказуемо…

Она отвела от него изумленный взгляд.

— Но ведь ты говоришь о собственном отце…

— Он жутко капризен, болезненно горд — и, безо всякого сомнения, горько обижен тем, что силы его убывают. Ему хочется бороться за жизнь до последней капли крови, и, пожалуй, он умрет, проклиная всех тех, кто пережил его хотя бы на один день.

— Включая тебя?

— Надеюсь, что нет. — Лицо Франко потемнело, но он тут же невозмутимо пожал плечами. — Однако я вовсе не собираюсь быть бледной тенью своего папаши. Он слишком уж непредсказуем, любит удивлять людей. Он может напялить на себя овечью шкуру, а секунду спустя превратиться в лютого хищника…

— То есть совсем как ты, — пробормотала Полетт в ответ.

Ну и что же тебя там ожидает? — задавала она себе вопрос, отводя глаза от испытующего и всепроникающего взгляда Франко. Посмотри, как он безжалостен к тебе. Подождал, пока мы поднимемся в воздух, и только потом объявил, что уготовил для тебя длительную пытку. Но он не дождется, чтобы ты полюбила его. Прелюдией к любви должны быть уважение, взаимное влечение и общность взглядов.

Как только могло прийти ему в голову, что она сможет продать сведения о близящейся смерти его отца тем, кто побольше заплатит? Полетт вздрогнула от отвращения. Ей стало не по себе. Да и кто воспримет подобное обвинение без содрогания? Значит, он не верит ей? Ни на грош не верит? Почему же он такой недоверчивый? Что же сделало Франко таким? Полетт вспомнила его слова о том, что знание — грозное оружие в руках женщин и что исходит сей факт из самой женской натуры. Несомненно, Франко когда-то жестоко обжегся при общении с одной из представительниц ее пола, и память об этом терзает его, заставляет быть настороже, делает циничным и подозрительным… Но почему она позволяет ему доводить себя до такого состояния? Какое это все имеет для нее значение? Между нею и этим мужчиной нет ничего, кроме ее… патологического влечения к нему. Унизительная страсть с ее стороны, похоть — с его. Хотя, пожалуй, похоть — слишком сильное слово. Судя по всему, Франко руководствуется скорее стремлением к мести, нежели сексуальными побуждениями. Секс — это лишь повод, посредством которого он стремится отомстить ей за то, что она пренебрегла им когда-то. Неужели он полагает, что сможет заставить ее влюбиться в него?..

Подавив очередной нервный смешок, Полетт вдруг почувствовала новый приступ неприязни к Франко.

— Ты провонял чужими духами. Пожалуй, тебе следует принять душ. — Предложение это столь неожиданно сорвалось с уст Полетт, что трудно было сказать, кого из них сильнее ошеломили произнесенные ею слова.

— Что? — переспросил Франко, уставившись на нее холодным вопрошающим взглядом.

Полетт наигранно сморщила носик.

— Этот запах прилипает, как губная помада к воротничку.

— О чем, черт побери, ты говоришь?

— Дама оставила на тебе свой автограф, саго, — проронила она елейным голоском. — Ее духи! Ты ими насквозь пропах.

Лицо его озарилось улыбкой.

— Из тебя бы вышел чудесный сыщик… Я так и вижу, как ты, прячась от дождя в подворотне, выслеживаешь какого-нибудь бедолагу, изменяющего по соседству своей супруге. К несчастью для тебя, Полетт, я не женат…

— Я не имею ни малейшего желания знать, чем ты занимался прошлой ночью! — воскликнула Полетт. — Мне все равно, но как ты можешь…

— Это не могло произойти прошлой ночью, — не спеша проговорил Франко. — К тому же сегодня утром я уже принимал душ.

Взбешенная его насмешливым тоном, Полетт подскочила.

— Да мне плевать, когда и с кем ты занимался любовью!

Франко лишь лениво потянулся.

— Это одна моя секретарша из нью-йоркского филиала. Молода, красива, изумительные золотисто-каштановые волосы… Прелесть, а не девочка! — задумчиво описывал он, сложив в поцелуй свои чувственные губы. — Она была такой страстной и горячей — впрочем, как и я. Я овладел ею во время перерыва на завтрак.

Изумленная, что Франко может столь открыто и цинично признаваться в подобных поступках, Полетт задохнулась от возмущения.

— И во время обеда. Она была ненасытна, — смаковал слова Франко. — К несчастью, лифт, поднимающийся к моей квартире, был занят. А то бы… И все же мы прекрасно порезвились на полу, в постели, в ванной, на кухонном столе… а потом она позвонила своей подружке — и тогда уж началось настоящее веселье… тебе еще повезло, что я успел на самолет…

Ничего уже не соображая, Полетт отвернулась. Это была пытка — с таким же успехом он мог резать ее ножом без наркоза.

— Неужели тебе не интересно, какими извращенными способами мы себя услаждали? — с откровенным удивлением поднял брови Франко. — Боюсь, что моей фантазии уже не хватает горючего. Вот… лови!

Завернутая в подарочную упаковку коробка приземлилась Полетт на колени, но она, даже не заметив этого, уже рванулась в направлении туалета. Ее стошнило от отвращения. На мгновение придя в себя, Полетт услышала, как Франко изумленно выругался. Последнее, чего ожидала она от него теперь, — это помощи. Но Франко открыл кабину, прижал холодное полотенце к ее вспотевшему лбу и предложил стакан воды, чтобы прополоскать рот. Затем подхватил ее на руки, пинком отворил какую-то дверь и уложил Полетт на постель.

Полетт уставилась на него затравленным взглядом.

— Девочка моя! — простонал Франко удрученно, склоняясь над ней. — Да я же пошутил!

Полетт закрыла глаза, слишком потрясенная, чтобы осознать его слова, затем резко перекатилась на дальнюю половину кровати и свернулась там калачиком.

— Ничего этого никогда не было! Ты что, считаешь меня сексуальным маньяком? — виновато прошептал Франко. — Я же все это выдумал! Я пошутил! Предложил тебе то, чего ты, казалось бы, ожидала. У меня на самом деле числится в штате рыжеволосая амазонка лет сорока, да вот только фигурой она похожа на бочку, живет в счастливом браке и имеет четверых детишек. И я больше ни за что на свете не стану покупать тебе духов…

Полетт сморщила носик, сдерживая подкатывающиеся к глазам слезы. Пусть лучше ее сварят заживо, нежели она позволит себе разрыдаться у него на глазах.

— Если бы ты висел на краю пропасти, я бы наступила тебе на пальцы, — отрывисто произнесла Полетт.

Послышался звук разрываемой бумаги. На постель рядом с ней приземлился флакон духов «Влечение».

— Меня привлекло название, — сообщил Франко, — а эта глупая продавщица попрыскала ими меня. Это было еще вчера, но я до сих пор не могу избавиться от запаха.

Наступило тягостное молчание. Полетт сжала кулачки, но ей все равно не удавалось сдержать сотрясающую тело дрожь.

— Извини. — Голос Франко звучал огорченно и растерянно. — Я не собирался расстраивать тебя. В моей постели уже несколько недель не было женщин. Ты это хотела услышать?

Да, вдруг подумала Полетт. Как бы она хотела, чтобы у него не было ни одной другой женщины все эти долгие шесть лет. Франко вдруг дал ей возможность прекрасно осознать самое себя. Теперь у нее не осталось перед собою секретов. Никакое гордое притворство не способно скрыть то, что он только что заставил ее пережить. Для Полетт невыносима была сама мысль, что у него может быть другая женщина… Все эти годы, не раз позволяя себе смотреть в глаза реальности, Полетт даже и представить себе не могла, что реальность эта может принести ей столько мучительной боли.

В подсознании она, оказывается, всегда считала Франко только своим. Но до сего момента и не подозревала, что внутри нее так глубоко гнездится эта безумная вера.

Полетт ощутила, как рядом с нею подался матрас.

— О чем ты думаешь? — прошептал Франко, и его горячее дыхание опалило ее шею.

— Не прикасайся ко мне! — беспомощно выдохнула она.

— А твой Трамп тебе изменял?

— Нет, — устало ответила Полетт.

Но в любом случае она выросла под сенью постоянных измен. Мать совершенно не стыдилась своей распутной жизни. Сексуальная раскрепощенность оказалась для нее пагубным наркотиком, и чем старше становилась Полетт, тем настойчивее Линда Харрисон выставляла напоказ своих мужчин. Словно предлагала своей дочери принять у нее из рук эстафетную палочку.

Полетт считала такое поведение матери гораздо более унизительным, чем те потоки крикливых оскорблений, которые регулярно должен был выслушивать отец. Живя в разрушительной атмосфере явно неудавшегося брака своих родителей, она была вынуждена молчать и закрывать глаза на происходящее, не высказывая своего мнения и не принимая ничьей стороны. Вероятно именно тогда, не отдавая себе отчета, она и стала подавлять в себе собственные эмоции, боясь уподобиться родителям.

— Ты, кажется, хотел знать, почему я никогда не рассказывала про свою семью? — вдруг спросила она бесцветным голосом. — Ну что ж, слушай. Как-то раз мою мать попросили покинуть «Ред Холл», потому что администрация заподозрила ее в проституции.

— Проституции? — Франко повторил это слово так, будто впервые его слышал.

— Она «снимала» мужчин в баре и потом шла в их номера. А иногда даже приводила их домой… Впервые это случилось, когда мне было десять лет, — продолжала Полетт. — Я не знала, что она дома. Я делала домашнее задание на кухне и вдруг услышала ее пьяный смех. Поднялась по лестнице и увидела, как она устраивает перед каким-то негром стриптиз…

Франко с шипением выпустил из себя воздух.

— И что ты сделала?

— Я убежала и рассказала об увиденном Арманду. Он попросил меня никому об этом не говорить. — Горький смех болезненно вырвался из ее горла. — Я и не сказала. Ни разу не сказала. Маленькой папиной принцессе не полагалось знать о подобных вещах. Но Господи, каждому в городе и без меня было известно, что моя мамаша — шлюха. Мальчишки в школе потешались над ней и предлагали мне сделать… разные интересные вещи для них… ведь, как-никак, я была дочерью страстной любительницы этого дела. Ты включил магнитофон, Франко? А то смотри, еще чего-нибудь упустишь…

— Прекрати! — прорычал Франко, сжимая ее в объятиях, несмотря на попытки Полетт высвободиться.

— Я никогда не ходила на свидания, потому что заранее предполагала, чего от меня ожидают. У меня никогда не было подруг. Мать пользовалась дурной славой, и никто не хотел, чтобы ее дочь рискнула появиться у кого-то в доме: разве может в подобной обстановке вырасти достойная, приличная девочка? Папа все знал о ней и тем не менее обожал… ты можешь в это поверить? — с трудом выговаривала Полетт. — Он делал вид, что ничего не происходит, в результате и я притворялась тоже… перед всеми, кроме Арманда. Я слишком часто вспоминаю его имя, тебе не кажется, Франко?

— Я больше не хочу ничего знать! — проскрежетал Франко. — Прекрати воспринимать меня как своего палача! Только почему же твой отец не развелся с нею?

— Он любил ее.

— Это не любовь, это мазохизм…

— Она не хотела развода, пока ты не перекупил их семейную фирму, — угрюмо прошептала Полетт. — Тогда у нее появилось достаточно денег, чтобы красиво ретироваться. Она ушла ровно через неделю, забрав у отца почти всю наличность. Думаю, он считал, что она прокутит деньги и вернется… но она так и не вернулась…

— Тебе было очень тяжело?

— Да, — впервые она призналась себе в этом. Хотя мать никогда и не проявляла к ней особой любви, бегство Линды полностью разрушило их семейный очаг. Было страшно больно, но Полетт похоронила эту боль глубоко внутри себя.

— Тебе необходимо поспать, — участливо предложил Франко.

Абсолютно опустошенная, Полетт почувствовала, как сознание медленно покидает ее, и, позволив своему телу расслабиться в согревающем тепле его рук, она заснула.