Шарлотта Лэм Жизнь за любовь

ГЛАВА ПЕРВАЯ

В первый раз звонок раздался холодной весенней ночью.

— Помнишь меня? — прозвучал в трубке приглушенный голос, от которого у нее мурашки побежали по коже.

Тогда она только что вернулась в свою лондонскую квартирку, в которой теперь ей предстояло жить в одиночестве. К тому же она была вся в слезах оттого, что ее лучшая подруга Диана вышла замуж за человека, которого любила сама Энни.

— Кто говорит? — спросила тогда девушка, одновременно прикидывая, что это вполне мог быть один из приглашенных на свадебное торжество, из числа музыкантов ее группы, тех, кто все еще продолжал выпивать в баре отеля, где праздновали свадьбу. Когда они напивались, эти пятеро, им могло взбрести в голову что угодно.

Ответа на свой вопрос Энни не получила — телефон молчал. Она нахмурилась, положила трубку на рычаг и включила автоответчик. Сегодня ей меньше всего хотелось возиться с идиотскими телефонными звонками. Она прошлась по комнате, шурша шелковым платьем, наслаждаясь мягким прикосновением к коже гладкой материи. Энни всегда любила коасиво одеваться. Она помогла и про себя, подбирая платье подружки невесты. И выбрала себе наряд цвета незрелого миндаля, который идеально подходил к ее глазам. Потом это платье можно будет надевать на любые вечеринки. Поскольку стиль подвенечного наряда Дианы был выдержан слегка в викторианских традициях, то Энни собрала свои длинные черные волосы в пучок на затылке и заколола их небольшим букетиком фиалок.

Надо, пожалуй, выбрать самые красивые фиалки из букетика и заложить их между страниц поэтического сборника. Она часто закладывала цветы в книжки. Ведь так приятно находить засушенные цветы потом, много позже, листая старые книги. Они навевают воспоминания о каком-нибудь особенном дне в ее жизни. Кажется, что они еще хранят свой аромат. И с ними приходила легкая светлая грусть, обычная при воспоминаниях о былом.

Как ни тяжело было у нее на душе, Энни понимала, что сегодня один из самых значительных дней в ее жизни. И она запомнит его навсегда.

Позевывая, она взглянула на часы. Немедленно в кровать! Время уже за полночь. Энни всегда строго соблюдала режим, кроме тех дней, когда у нее выступления. Она уже привыкла ложиться спать в десять вечера и рано вставать. И завтрашний день не должен стать исключением из этого правила. К тому же завтра ей надо встать в семь утра. А в девять позвонить на фотостудию, где предстояло завершить оформление ее нового диска.

Энни сняла зеленоватое шелковое платье и бережно повесила его в широкий, во всю стену, зеркальный раздвижной шкаф. Затем натянула на себя короткую ночнушку и поверх надела стеганый принялась косметическим молочком снимать вечерний макияж с лица. Этим она не пренебрегала, как бы поздно ни было.

« Когда ты на публике, люди подмечают в тебе каждую мелочь, поэтому не забывай всегда выглядеть отлично. Теперь тебе придется вести себя так, словно ты на сцене «, — вспомнила Энни слова Филиппа, сказанные ей много лет назад. Тогда ей это не очень понравилось. Однако она уже тогда инстинктивно предчувствовала, что слава и успех имеют свою оборотную сторону.

В тот раз Филипп, проницательно глядя на Энни, сказал:

— Что, детка, не очень-то тебе это нравится, так? Но именно теперь пора тобой заняться, пока ты еще не начала свое восхождение к успеху. Запомни, если ты хочешь стать звездой, то тебе придется стать и жесткой и нежной одновременно и в едином лице. И тут ничего не поделаешь — иного не дано. Впрочем, если ты хочешь выйти из игры — только скажи об этом. Тебя пока еще никто не знает, и ты легко и просто можешь вернуться к своим будням, так и не узнав ничего большего в жизни.

Но этого Энни не хотелось. Она взглянула на Филиппа своими большими, чуть меланхоличными зелеными глазами и вздохнула.

— Мне некуда и незачем возвращаться. — Энни помнила, что именно так она тогда ответила Филиппу. — Я хочу стать певицей больше всего на свете!

Тогда все казалось ясно и просто. Так вообщето казалось и сегодня, хотя с каждым годом становилось все труднее. В свое время Филипп честно предупреждал ее об этом. Мало было приложить колоссальные усилия, чтобы удержаться на бо личная плата за успех, потому что публика никому не давала поблажки. Зрители запросто могли растерзать своего бывшего кумира, если тот позволит себе расслабиться. Никогда точно не знаешь, можно ли рассчитывать на благоволение публики. Никогда нельзя было быть уверенным в том, что знакомые то ли действительно любят тебя, то ли благоговеют перед звездой, то ли намерены тем или иным путем поживиться за счет артиста.

Надо было усвоить этот жестокий урок жизни. Он ранил душу, хотелось бы иметь более толстую и грубую кожу. Но Энни инстинктивно чувствовала, что излишняя толстокожесть может помешать восприятию мира и ее музыка перестанет затрагивать сердца людей. К тому же внутренняя ранимость иногда могла быть и полезной делу. Несколько самых лучших ее песен были именно о ее тайной любви к Филиппу. О чувствах, которые Филипп так и не сумел заметить.

Он продолжал относиться к ней так же, как к семнадцатилетней девчушке, словно и не было тех лет, что они проработали вместе. Правда, с самого начала Энни с облегчением убедилась, что может смело вверить свою судьбу этому человеку, что тот не сделает ей неприличного предложения. Филипп оказался весьма крутым бизнесменом, однако по отношению к ней проявлял необыкновенную заботливость, словно она была его дочерью, или сестрой. На первых порах это было совсем даже неплохо — до того момента, пока Энни не поняла, что влюбилась. Но Филипп продолжал относиться к ней как прежде.

Именно в тот период ее песни стали глубже, невесело подумала Энни, вспоминая прошлое. До того момента она пела песни о любви, не осознавая, что это такое. Как и все ее однолетки-тинейражала на публике чувства, которых на самом деле не испытывала. И только влюбившись в Филиппа, Энни смогла наполнить свое творчество личными переживаниями, что явно помогло ей. По крайней мере за последние полгода она сумела сочинить несколько своих лучших песен. Так получилось потому, что переполнявшая ее грусть и печаль от потери надежды на счастье с любимым нашла в них свое выражение. Песни буквально полились из нее, по две-три в неделю. Любой профессиональный песенник позавидовал бы такой продуктивности.

Нелишне заметить, что это помогало ей занять время, отвлекая от печальных размышлений. И в самом деле, ей пришлось немало потрудиться, подготавливая к выходу свой новый диск и готовя предстоящее двухнедельное турне по Европе. У Энни просто не было минутки предаваться грустным мыслям.

А ведь уже восемь лет Энни всецело полагалась на Филиппа и Диану, пользуясь их советами, прибегая к их помощи, наслаждаясь теплом общения с ними. Филипп был ее агентом и менеджером и не выпускал ее из виду, когда Энни впервые приехала в Лондон. Тогда же она познакомилась в офисе, где работал Филипп, с двадцатидвухлетней секретаршей Дианой Эббот. Потом Диана стала работать уже на Филиппа и поселилась вместе с Энни в одной квартирке, приняв на себя труд следить за тем, чтобы Энни вовремя отправлялась в студию звукозаписи, сопровождать ее во время гастролей, общаться с прессой и вообще решать все проблемы, которые часто возникали у Энни. Порой жесткая, приспособленная к жизни девчонка из рабочего района Ливерпуля, Диана обладала все же нежным, отзывчивым сердцем. Ее карие глаза просто заразительными. Понятно, что Энни столь же сильно дорожила отношениями с Дианой, сколь любила Филиппа. Его нельзя было назвать писаным красавцем, однако он пользовался неизменным успехом у женщин. Высокий, крупный, с твердым взглядом голубых глаз, с волосами цвета спелой пшеницы, Филипп сразу обращал на себя внимание женской половины общества.

Много лет Энни была свидетелем того, как Филипп назначал свидания другим дамам, однако не слишком волновалась, поскольку ни одна из любовных интрижек надолго не затягивалась. жизнь у Филиппа была напряженной, целиком заполненной работой. Так что бедные дамы, не дождавшись звонка от Филиппа, сами бросали его. Энни продолжала надеяться, что Филипп наконецто осознает, что она уже не семнадцатилетняя девочка, а взрослая женщина. Однако ей и в голову не могло прийти, что когда Филипп все-таки понастоящему влюбится, то влюбится он в Диану.

А все произошло так. Путаница с багажом три месяца назад повлекла за собой ряд событий. Двое из музыкантов опоздали на транзитный рейс во время гастролей, которые Энни проводила от Восточного до Западного побережья США. А разразившаяся на целых два дня метель и вовсе не дала им возможности догнать команду Энни. И тут Диане и Филиппу впервые случилось пробыть один на один довольно долго.

— Только тогда я его и узнала, — рассказывала потом Диана Энни, которая побледнела и почти впала в транс от новости, что ее лучшая подруга и Филипп решили пожениться. — Это невероятно, ведь я знала Филиппа долгие годы, но никогда не удосуживалась заглянуть чуть глубже в его душу. А когда мы разговорились, то у меня было ощущение, будто я чищу луковицу. Я и предположить не могла, сколько неизведанных пластов его души увижу! Мы же просто не могли высунуться из отеля аэропорта — ветер резал лицо, словно ножом, снега местами намело более шести футов. У нас отключилось электричество, умолк телевизор, не стало света, отказала система центрального отопления, и мы вынуждены были сидеть одетыми под одеялами, чтобы не замерзнуть. И мы говорили, говорили…

— И влюбились? — спросила Энни, притворясь веселой. Диана обернулась к ней, просто сияя от счастья, и согласно кивнула.

— Да, влюбились; ну не безумие ли все это после стольких лет работы бок о бок?! У меня такое чувство, словно внезапно рухнула стена, все время стоявшая между нами.

Поначалу Энни было совсем плохо. Она страдала, она ревновала, словом, была потрясена таким ударом судьбы. Но так как она все-таки любила их обоих, то смогла пересилить себя и спрятать в глубине души свои подлинные чувства. И оба ее любимых человека даже не догадывались о том, какой удар они нанесли ей. Одно было хорошо: что Энни никогда не призналась Диане в любви к Филиппу и не дала самому Филиппу ни малейшего повода догадаться об этом. Так что они не имели ни малейшего понятия о ее переживаниях, и ей оставалось лишь делать вид, что она страшно радуется за них.

И что самое забавное — Энни действительно от всей души была рада за них, поскольку она искренне их любила обоих и желала им счастья, даже если это подразумевало, что сама Энни останется в одиночестве после стольких лет, когда она была центром внимания Филиппа и Дианы.

Впервые Энни увидела Филиппа на одной из вечеринок у друзей, где она исполнила пару песенок. Тогда она еще и не помышляла о карьере профессиональной певицы. И когда Филипп сказал ей, что может сделать из нее звезду, то Энни ему просто не поверила. Тогда она еще не очень надеялась на свои силы и у нее совсем не было развито тщеславие. Тем не менее инстинкт подсказал ей, что на Филиппа можно положиться, и она вняла своему внутреннему голосу.

Все, что обещал ей Филипп, сбылось. Не сразу, конечно, однако затем все быстро стало на свои места. Энни начала с работы в клубах по ночам, днем она брала уроки вокала, ходила на лекции по сценическому мастерству, занималась танцами с хореографом. И вот тогда Филипп принес ей первый контракт на запись, с которого, собственно, и началась ее настоящая карьера.

Теперь Энни знала вся Америка, а через пару недель она начнет свои гастроли по Европе с грандиозного концерта в самом Париже!

В Великобритании у нее уже был успех, однако он принес и некоторые осложнения в виде назойливых телефонных звонков. Сегодня она уже не страдала от них, поскольку ее имя больше нигде не значилось. Лишь считанные люди знали номер ее домашнего телефона. Сама Энни постаралась изъять свой адрес и телефон из всех телефонных книг и справочников. Она сделала это еще тогда, когда начались серьезные проблемы с фанатами, названивавшими ей и днем и ночью. Примерно в то же время она переехала в эту квартирку в одном из фешенебельных районов Лондона, примыкавшем к большому парку. Здесь улицы были обсажены деревьями, не было оживленного движения транспорта, кроме редких машин богатых обитателей района да еще пикапов поставщиков продовольствия и некоторых товаров.

Здесь массивные особняки располагались в окружении просторных парков, что создавало иллюзию жизни на природе. Вокруг все было в зелени, распространявшей теплыми летними днями пряные ароматы цветов.

Но еще более ценным было то, что весь этот земной рай, в который переехала Энни, тщательно охранялся. По ночам улицы патрулировали охранники в униформе, сопровождаемые свирепого вида сторожевыми собаками. В дом войти можно было, только лишь опустив в электронный замок соответствующую карточку и после этого набрав известный только обитателю данной квартиры электронный код. Это был район, в котором публика вела себя весьма пристойно. Местные обитатели не включали телевизоры или радиоприемники на полную громкость. Здесь не принято было устраивать шумных вечеринок с буйными застольями. Не происходило здесь и бурных скандалов. Вот в таком квартале и находилась квартирка с двумя спальнями, одна для Энни, другая для Дианы.

Теперь же Энни предстояло жить в одиночестве, и она никак пока не могла с этим смириться. Ей и прежде не доводилось жить одной. До встречи с Филиппом Энни жила в Лондоне с матерью, отчимом и двумя сводными братьями. Вся ее бывшая семейка с облегчением вздохнула, когда Энни выехала из дома, который был и без нее перенаселен. К тому же Энни не ладила с отчимом. С тех пор она с ними почти и не виделась.

Не каждый может выдержать жизнь в одиночестве. Энни вслушивалась в тишину, но до нее доносился лишь низкий гул центральной отопительной системы, да еще шум работающего холодильника на кухне. Иных звуков не существовало. Вокруг нее жили соседи, но они вели себя настолько тихо, что Энни казалось, будто она одна во всем мире. Или будто внезапно оказалась на луне.

На самом деле все квартиры были заняты жильцами. Этот район пользовался известностью в Лондоне, и даже существовала очередь желающих поселиться в освобождаемых квартирах. Тут часто можно было встретить разных знаменитостей. У большинства из них были собственные дома, и они останавливались в квартирах, расположенных в этом квартале, лишь во время наездов в Лондон. Да, этот квартал действительно был ухожен, обжит, в нем были бассейн, сауны и прекрасно оборудованный спортивный зал.

Здесь все было нацелено на то, чтобы облегчить жизнь обитателям. Лифты поднимали или опускали жильцов на нужный этаж. У каждой входной двери дежурил портье. От мусора можно было легко избавиться, просто сбросив его в люк мусоропровода, расположенного рядом с лифтом. Под домом располагалась и подземная автостоянка. Так что, если фанаты даже и разузнают адрес своего кумира и расположатся возле входной двери в ожидании появления звезды, всегда оставалась возможность ускользнуть с другой стороны. Энни чувствовала себя в полной безопасности. Но только до сегодняшнего дня.

И все же глупо придавать столько значения обычному телефонному звонку. К тому же звонок не был непристойным, скорее это была глупая шутка кого-нибудь из музыкантов ее группы.

Все это так, но она не могла отделаться от мыслей о том звонке, даже забравшись в постель. Если это шутка, то почему же она ее так встревожила? А в том, что это так, сомнений не было. В ее голове все время звучали слова незнакомца: «Ты помнишь меня?» Что это, констатация факта или вопрос?

Что бы там ни было, интонация, с какой была произнесена эта фраза, не давала Энни покоя, несомненно, еще и потому, что Энни сейчас была одна и впервые в жизни ощущала себя совсем одинокой и всеми забытой.

Сегодня вечером она легко стала бы жертвой того, кто звонил, кем бы он ни оказался. Но ни один человек об этом не должен был знать. Энни удалось уже провести всех на сегодняшней свадь — бе — она была душой общества, хоть эта ноша и давила на нее всем своим грузом. Ни Филипп, ни Диана не должны были даже догадываться о ее подлинных чувствах. Они имели полное право наслаждаться своим счастьем, особенно теперь, когда наконец обрели его. А Энни ни в коем случае не намеревалась омрачать им такой светлый день.

Энни уже не была девочкой-подростком, ей было целых двадцать пять лет, в конце концов! И она уже в состоянии самостоятельно справиться со своими заботами. Энни несколько раз перелетала на самолете через Атлантику, хорошо говорила пофранцузски и по-итальянски, к тому же изучала еще и испанский язык. Она принялась за языки сразу же, как только Филипп сказал ей, что музыка стала интернациональным бизнесом, не признающим границ. Это же означало, что им придется немало поездить по разным странам. Так что чем больше она будет знать иностранных языков, тем лучше.

Перестань плакаться на судьбу, разозлилась сама на себя Энни. У тебя отличная житейская практика, и ты вполне можешь прожить самостоятельно. И в самом деле — она умела водить автомобиль, приготовить сносную еду, даже прошла курс обучения основам самообороны — в случае необходимости могла применить прием «бросок через плечо» к любому, кто посягнет на нее. И уж во всяком случае она не пропадет в этой жизни. Справится и со своей грустью, переживет печальное известие, что ее любимый предпочел другую.

Энни перевернулась на другой бок и сумела-таки заснуть. Несколько раз ночью она слышала сквозь сон, как звонил телефон, как включался автоответчик, но это ее не волновало.

А рано утром она так торопилась, что даже не удосужилась прослушать кассету автоответчика, записавшего ночные звонки, и оставила его включенным на весь день.

Фотосъемка тянулась нескончаемо долго. Энни ощущала себя манекеном, запертым в душной стеклянной витрине на солнечной стороне в полдень. Профессиональная улыбка намертво приклеилась к ее лицу.

— Ну постарайся хотя бы притвориться счастливой, — уныло протянул фотограф.

— Извини, я ненавижу сниматься, — отрезала Энни.

— Оно и видно, — согласился фотограф, — все же попробуй расслабиться. Ну, еще чуток — и мы закончим.

Музыканты, толпившиеся за спиной фотографа, принялись строить ей рожицы. Энни не выдержала и расхохоталась над одной из них.

— Ну вот, так-то лучше, — просиял фотограф.

Стоявший рядом здоровенный двадцатилетний парень, ударник группы Брик, которого за глаза еще звали «кирпичом», потому что он — был крепко сложен и действительно чем-то напоминал один из крепких кирпичей, из которых обычно возводят стены, ухмыльнулся Энни, когда все остальные отошли в сторону.

— В одной книжке я читал, что у примитивных племен было поверье, будто фотография крадет душу человека. И ты так думаешь, Энни?

Брик считался штатным юмористом, поэтому окружающие сразу захихикали.

— Мне не нравится, как я получаюсь на снимках, — пробурчала Энни, одновременно прикидывая, не Брик ли звонил ей прошлой ночью, пока тот с высоты своего роста разглядывал живые зеленые глаза девушки, ее струящиеся черные волосы и маленькое треугольное личико, которое они обрамляли. В свое время некий досужий писака сравнил его с мордочкой промокшего под дождем котенка… Тогда все музыканты ее группы просто зашлись от смеха, но Энни это взбесило.

— Ну ладно тебе, не будь занудой, — тряхнул головой ударник. — Ты просто потрясно фотогенична, милочка! Тебе как раз и надо все время сниматься, твое личико, наверное, уже появилось во многих журналах.

— Брик, ты звонил мне прошлой ночью? — решилась спросить Энни.

Ударник группы удивился.

— Звонил тебе? А ты меня разве просила? Я не помню ничего, что случилось потом, после свадьбы.

Остальные музыканты дружно засмеялись. Энни также улыбнулась, но это получилось у нее кисло. Нет, вчера ночью ей звонил явно не Брик и, судя по поведению остальных музыкантов, ни один из них тоже. Она их отлично знала и, наверное, подметила бы самодовольную ухмылку, если бы телефонный шутник был из их числа.

Потом Энни и музыканты снова долго репетировали, не прерываясь даже на обед, ограничившись лишь йогуртом с яблоками, правда, несколько раз за день. Энни не забывала, что Филипп сильно рассердится, если она растолстеет. Тогда может рухнуть ее сценический имидж, который Филипп создавал все эти годы. Он часто любил повторять своей протеже:

— В этом деле самое главное — имидж. Ты — вовсе не ты, а то, что думает о тебе публика, и тебе придется все время выглядеть так, как она полагает, что ты должна выглядеть.

И публика действительно видела в Энни то, что Филипп сделал из нее, — уличную певичку, щуплую, печальную, одинокую и в то же время очень дерзкую. Энни носила распущенные волосы, обрамлявшие ее лицо. Макияж подчеркивал ее большие глаза и широкий рот. Ее сценические костюмы были весьма просты и преимущественно черного цвета, они подчеркивали ее стройность и хрупкость. И хотя песенный репертуар Энни с годами менялся, ее сценический образ оставался все тем же. И поклонники Энни любили ее именно такой.

Правда, иногда Энни чувствовала себя стесненной рамками сценического образа, который создал Филипп и который она уже в чем-то переросла. И это естественно, ведь ее имидж формировался еще тогда, когда Энни только начинала свою карьеру.

— Скучаешь по Филиппу и Диане? — спросил Брик, когда они вдвоем вышли из комнаты для репетиций. — Пойдем, попробуешь с нами отличный кари. Мы собираемся пообедать в индийском ресторанчике в конце этой улицы.

Но Энни отрицательно покачала головой.

— Спасибо, я не хочу переедать. Поем дома. Ладно, пока.

Вернувшись домой, Энни машинально включила автоответчик на режим прослушивания и занялась разбором почты. Почти вся корреспонденция была от ее приятелей и знакомых из музыкального мира. Например, письмо из конторы Филиппа, касающееся предстоящих гастролей и подписанное в отсутствие самого Филиппа его секретарем. Тут же был счет за телефонные переговоры и открытка из Будапешта от бывшего музыканта ее группы, который в свое время ушел от нее и сейчас играл в другой группе, гастролировавшей по Венгрии. Эту открытку Энни прочитала в первую очередь, радуясь простым теплым словам, нацарапанным на бумаге. Внезапно она вздрогнула, заслышав все тот же приглушенный голос, записанный на кассете автоответчика. Сегодня у нее было столько дел, что за работой Энйи напрочь позабыла о странных ночных звонках. Но сейчас она вспомнила о них, так как незнакомец мягко вопрошал: «Так ты помнишь меня?» Но это был еще не конец — автоответчик дал Энни возможность еще раз услышать голос незнакомца,

— А я помню тебя, Энни. Я помню все, что было…

Энни похолодела и молча уставилась на автоответчик, словно ожидая продолжения. Но больше ничего не было записано, и автоответчик отключился.

Кто же это, черт возьми? Явно не Брик. Не похоже на него. И вообще не похоже на розыгрыш. Слишком непонятно и тревожно. Но таили ли эти звонки в себе угрозу? Может, какой-то мошенник задумал сложную интригу? Кто знает, что за всем этим кроется, ясно одно — она никогда прежде не слышала этого голоса.

Энни была абсолютно уверена в том, что не знает этого человека. Но зачем ему все это надо? Энни съежилась и помрачнела. Ей была неприятна мысль о том, что где-то существует человек, который убежден в том, что знает ее, хотя на самом деле такого быть не могло.

Возможно, это был один из сумасшедших фанов, который верит в свои дикие фантазии? Энни слышала о таких вещах и подумала, что если с ней такого раньше не случалось, то вполне могло случиться сейчас.

И еще этот акцент… Он говорил на очень хорошем английском, однако в его произношении Энни уловила нечто, говорившее о том, что он мог быть иностранцем.

Она с особой остротой ощутила одиночество в своей квартирке. А на дворе, как нарочно, ночь, очень тихая ночь. Неужели только ей одной не спится в этот час во всем квартале? Она подошла к окну и посмотрела на ночное лондонское небо, подсвеченное снизу желтым светом уличных фонарей. Энни смотрела на высокие дома, стоящие надротив ее окна. В некоторых горел свет, но большинство оставались темными. Всюду здесь жили люди. Они жили и рядом с Энни, выше или ниже ее. И все же ей было одиноко и страшно.

Зазвонил телефон, и Энни даже вздрогнула от неожиданности. Озираясь по сторонам, она заметалась по комнате. Она забыла включить автоответчик. Нет, она ни за что не поднимет трубку, пусть себе телефон трезвонит. В конце концов этому типу надоест названивать и он бросит это занятие, поверив, что Энни нет дома.

Приняв такое решение, девушка пошла в ванную и полностью открыла кран, чтобы шумом воды заглушить телефонный звонок. Потом долго стояла под душем. Когда она закрыла воду и вышла из ванной, завернувшись в банный халатик, ее встретила полная тишина. Она вздохнула было с облегчением и пошла на кухню. Ей оставалось сделать только шаг до нее, как вдруг телефон зазвонил вновь. Энни разозлилась, стремительно влетела в кухню и занялась ужином. Соорудила овощное ассорти, добавив туда орехи и кое-какие фрукты Телефон продолжал звонить.

Незнакомец повел себя не так, как должно было бы. Почему он не оставит свою затею? Неужели ему не ясно, что ее нет дома.

Нет, она, конечно же, дома. Но незнакомец этого знать не мог. А если мог? У Энни перехватило дух — что, если он точно знает, что она сейчас дома? Но тогда, значит, он где-то рядом, значит, он следит за ней!

От волнения у девушки начались перебои в сердце. Если этот человек живет рядом с ней или же стоит в данный момент внизу под ее окнами, то он видит в них свет и понимает, что она дома.

Внезапно новая мысль пришла ей в голову. Вдруг ей сейчас звонит совсем не этот тип, а Филипп или Диана — из рая своего медового месяца, чтобы убедиться в том, что у Энни в Великобритании все в порядке? И если она не ответит, то они наверняка занервничают, куда она могла деться в столь поздний час. С этими мыслями Энни вбежала в гостиную и схватила трубку

— Хэлло, — едва слышно произнесла она.

— Мне уже стало интересно, сколько времени пройдет, прежде чем ты возьмешь трубку, — произнес низкий голос, от звука которого у Энни кровь застучала в висках.

— Что вам нужно? Перестаньте мне звонить! Оставьте меня в покое! Кто вы такой? — бормотала Энни в полнейшем смятении

— Разве ты еще не вспомнила меня? Ничего, вспомнишь!

— Послушайте, сейчас уже поздно, и я очень устала. Положите трубку, а? И больше мне не звоните, — почти на крике закончила Энни.

— Ты уже ложишься спать, — произнес мужской голос. Энни снова задрожала, почти поверив, что незнакомец сейчас наблюдает за ней и видит, что Энни набросила банный халат на голое тело. — Да, ты, должно быть, устала, у тебя был долгий день, — донесся голос из телефонной трубки. — Я тебя больше не задержу. Мне только хотелось пожелать тебе спокойной ночи. Скоро мы увидимся, Энни, — закончил разговор незнакомец.

В трубке зазвучал отбой, и Энни положила ее на рычаг. Ее вновь охватила паника. Он идет сюда.

Энни бросилась к входной двери проверить, заперта ли она на замок. Постояла в прихожей, вслушиваясь в привычную тишину на лестничной клетке, со страхом ожидая услышать звук его шагов, услышать звонок в дверь…

Прошли долгие, томительные минуты, прежде чем Энни вспомнила об охране. Незнакомец просто не мог попасть в ее дом — внизу дежурил ночной портье, который обязательно предупредит ее о посетителе и не пропустит к ней никого, пока Энни не даст на то согласия. В общем, она, кажется, была в безопасности. Но Энни все продолжала чего-то ждать с замирающим сердцем.

А время шло, и ничего не происходило. Телефон больше не звонил, никто не ломился в дверь. Энни вернулась в гостиную и села, уставившись на молчащий телефон.

Прошло еще целых два часа, пока девушка не поняла, что ничего не будет, по крайней мере сегодня. Попутно она прикидывала, что неплохо было бы позвонить в полицию, или выбраться на улицу, или переночевать в отеле. Но нет, она не позволит этому человеку выжить ее из собственного дома. К тому же Филипп и Диана придут в ужас, когда узнают о ее приключениях. Они наверняка будут винить себя, полагая, что Энни не сумела справиться без их помощи.

Да, это была уже настоящая война нервов. Незнакомец по каким-то причинам стремится запугать Энни. Но она не позволит ему этого. И потом, что может полиция, даже если она и обратится к ней за помощью? Станет прослушивать ее телефон? А может, ей просто поменять номер? Но с другой стороны, если незнакомцу удалось выяснить нынешний номер ее телефона, что может помешать ему сделать это же вновь?

Но кто же он такой? И откуда он узнал о ней так много? Мучаясь этими вопросами, Энни забралась в кровать, и спустя еще какое-то время ей все же удалось уснуть. Наутро в ее памяти крутились какие-то обрывки сна. Ей вспоминались звонки телефона, чьи-то голоса, странные и причудливые световые блики. Ей даже показалось, что она слышала шум прибоя.

Придя в себя, Энни решила, что сон навеяло движение городского транспорта в Лондоне. Иногда гул машин действительно напоминал океанский прибой, особенно в ночной тиши. А блики света вполне могли быть отражением света фар проносящихся мимо машин.

И в этот день Энни и ее музыканты много репетировали — почти восемь часов подряд. У девушки просто не было времени думать о чем-либо ином. Но, сидя за рулем по дороге домой, она задавалась вопросом о том, какое послание ждет ее на автоответчике на этот раз от таинственного незнакомца. Придя домой, она с замиранием сердца включила прибор.

На кассете не было ни единой записи. Напряжение схлынуло и сменилось упадком сил. На следующий день Энни бросилась к автоответчику, едва войдя в дом. На кассете было послание, но это было лишь краткое сообщение из конторы Филипла. И никаких вестей от незнакомца с приглушенным голосом. Что ж, может, он уже устал играть с ней в кошки-мышки и отстал или же нашел себе другое развлечение…

Пару дней спустя Энни получила почтовую открытку от Филиппа и Дианы. Они писали о голубых небесах, о пальмах, о лазорево-голубом океане. На обороте была приписка, заставившая ее недоверчиво ухмыльнуться, поскольку послание от счастливой парочки заканчивалось напоминанием, что через неделю они встретятся с Энни и ее музыкантами в Париже. Им понадобится время, чтобы провести репетиции в концертном зале и дать несколько необходимых интервью до начала гастролей. При этом Энни надеялась, что у нее выпадет свободная минутка посмотреть страну.

К моменту отлета в Париж Энни уже успела привыкнуть к жизни в одиночестве. Все музыкальное оборудование и инструменты отправили грузовым автотранспортом и потом паромом до Франции. Этот ценный груз был упакован в крепкие контейнеры, которые музыканты предпочли сопровождать лично. У Брика, в частности, был пунктик — он все время опасался, что с его невероятно дорогостоящими барабанами обязательно чтото случится, если он оставит их без присмотра. Энни предпочла лететь — у это было и быстрее, и значительно удобнее.

И самое главное — больше не будет тех идиотских телефонных звонков. Она снова сможет спать спокойно и ждать скорой встречи с Филиппом и Дианой. Энни понемногу уже начинала свыкаться с фактом, что Фил и Ди принадлежат уже только друг другу. И уж конечно, не ей. Это было мучительное, даже болезненное открытие, но Энни была полна решимости преодолеть трудный этап в их взаимоотношениях. Она слишком дорожила и Филиппом и Дианой, чтобы утратить их расположение Поэтому она будет продолжать жить, сохраняя в тайне свои чувства, что, впрочем, она делала и так все эти годы. Возможно, однажды она встретит человека, который сумеет заставить ее забыть Филиппа…

А сейчас Энни добралась до Парижа раньше всех, ее музыканты все еще неспешно двигались по Франции, сопровождая музыкальное оборудование и инструменты. Они планировали останавливаться на ночлег в придорожных отелях и намеревались собраться все вместе на следующий день в отеле у Энни.

Секретарь Филиппа организовал для Энни встречу в аэропорту — ее уже ждал автомобиль и шофер. В самолете ее сопровождал нанятый Филиппом эскорт — пара телохранителей, чтобы у нее не возникло никаких осложнений во время перелета. Вся компания расположилась в салоне первого класса Телохранители заняли боковые места у прохода, блокируя любую попытку желающих поболтать с Энни и тем самым нарушить ее покой Сама Энни уселась у окошка иллюминатора.

Она была в обычном черном-красном лыжном жакете, под который надела белую джерсовую блузочку и лыжные брюки. Наряд довершали соответствующие ботинки. Кое-кто из пассажиров, проходя мимо, оглядывался, но Энни каждый раз отворачивалась, устремляя свой взор в иллюминатор. Когда лайнер приземлился, Энни проскользнула через депутатский зал аэропорта имени Шарля де Голля и была скоро препровождена в один из боковых выходов. Там ее уже ждал длинный черного цвета лимузин.

Двое телохранителей Энни перекинулись парой фраз с шофером. При их приближении шофер вышел из машины, затем с полупоклоном предупредительно распахнул дверцу лимузина перед Энни, пробормотав что-то по-французски. Энни устроилась на заднем сиденье, удобно развалясь в роскошном, отделанном натуральной кожей салоне, пока ее изысканные дорожные чемоданы от Гуччи грузились в багажник.

Телохранители не последовали в лимузин вслед за Энни — им предстояло вернуться в Англию. А их французские коллеги появятся в любой миг, случись в них нужда. Итак, шофер захлопнул за Энни дверцу лимузина, уселся за руль. Автомобиль плавно тронулся с места, и девушка принялась смотреть сквозь затемненные боковые стекла, как удаляются здания аэропорта по мере того, как лимузин набирал скорость

Прошло некоторое время, прежде чем Энни взглянул» вперед, обратив внимание на шофера. Когда она садилась в лимузин в аэропорту, то не разглядела его лица, а сейчас оно едва было видно сквозь дымчатое стекло перегородки. Но все же она сумела разглядеть, что у водителя гладкие черные волосы и широкие плечи. Еще приглядевшись, Энни заметила у него хороший загар, поскольку темная шея отчетливо выделялась на фоне белого воротничка рубашки. За все время пути он не произнес ни слова, за что Энни была ему искренне благодарна. Дело в том, что она сейчас находилась во Франции и нервничала по поводу того, что ей предстоит изъясняться по-французски. Хотя она уже давно учила французский и довольно бегло общалась на нем с преподавателем, говорить по-французски с настоящими французами было совсем другое дело.

Энни с любопытством смотрела в окно лимузина на унылые и неприглядные предместья Парижа, так похожие на лондонские окраины, впрочем, как и на предместья любого другого мегаполиса. Этакий типичный урбанистический пейзаж конца двадцатого столетия.

Дорожное движение было весьма напряженным, но ее шофер гнал машину с ветерком. Энни слегка занервничала, испуганная скоростью и мощью лимузина. Она уже собралась было податься вперед и попросить шофера ехать чуть помедленнее, но что-то остановило ее, когда она еще раз взглянула на его мощные плечи, на уверенную посадку темной головы.

Тем временем плотность городской застройки заметно возросла, по обеим сторонам дороги всюду виднелись крыши зданий, шпили церквей. На рекламных щитах пестрели названия известных фирм — «Клиши», «Сен-Дени», — похоже, что они стали своеобразной визитной карточкой любого города.

Автомобиль с Энни промчался мимо них, и через какое-то время она поняла, что водитель держит курс прочь от города, потому что вновь показались предместья Парижа, но уже с противоположной стороны.

Он что, заблудился? Или получил неправильный адрес? Или повез ее другой дорогой? Энни вновь было собралась спросить шофера, но в этот момент он подъехал к автоматическому шлагбауму. Лимузин замедлил ход и встал в очередь. Энни принялась озираться по сторонам, ища указатели дорог. Так, они были на лионском шоссе. Единственное, что Энни знала о Лионе, так это то, что этот город располагался где-то в центре Франции. Но почему они оказались на дороге, ведущей в том направлении?

Потихоньку они подъехали к кассе автоматического шлагбаума, шофер высунул руку из окна и бросил в щель пару монет. Шлагбаум поднялся, освобождая пуп «, и лимузин с утробным урчанием рванулся с места.

Только сейчас и Энни рванулась вперед и забарабанила в поднятую стеклянную перегородку, отделявшую водителя от пассажирского салона.

— Куда мы едем? — спросила она по-английски и тут же повторила вопрос по-французски.

— Водитель даже голову не повернул в ее сторону. Но Энни успела заметить, как он стрельнул глазами в зеркало заднего вида. Энни сумела разглядеть его глаза, темные, блестящие, с густыми черными ресницами, но он туг же отвел свой взор.

— Вы должны были отвезти меня в Париж, — на плохом французском и с сильным акцентом начала Энни. — Вы что, не знаете дороги? Вам надо повернуть обратно! Вы меня понимаете, мсье?

Шофер кивнул, все так же не отвечая, однако лимузин продолжал нестись вперед так стремительно, что Энни судорожно вцепилась в ремень безопасности. Она дрожала от этой сумасшедшей гонки. Машина делала не менее сотни миль в час, нервно прикинула про себя Энни, заметив новый указатель дороги, стремительно удалявшийся назад. Версаль. Он, кажется, был где-то в пятнадцати милях от Парижа. Так куда же они направляются? Длинный черный лимузин снова замедлил ход и свернул направо с главной дороги, вновь встал в очередь к очередному автоматическому шлагбауму. У Энни чуть отлегло от сердца.

— Вы собираетесь повернуть назад?

Пока они не слишком далеко удалились от Парижа, и, без сомнения, шофер сумеет быстро вернуться в город. Тогда Энни не будет нужды сообщать этому шоферу все, что она думает о нем, если он даже не знает дороги от аэропорта до Парижа.

А может, этот хитроумный трюк с объездом часто используется с неискушенными иностранцами? И этому шоферу платят за километраж? Ладно, в конце концов, нанимал этого человека Филипп, когда оплачивал аренду лимузина. Она уж постарается, чтобы он узнал все о ее приключениях на дорогах Франции.

Пока же они снова были у кассы автоматического шлагбаума. Водитель снова бросил пару монет в щель, и шлагбаум поднялся. И снова черная машина с глухим рыком рванулась вперед, словно пантера на охоте.

Энни съежилась в уголке просторного салона, нервно поглядывая на улицу сквозь затемненные стекла, все еще ожидая, что шофер ищет первый же поворот, чтобы вернуться на шоссе, которое ведет назад в Париж.

Но он вовсе не искал поворот. Вместо этого шофер свернул на проселок, узкий и извилистый, и лимузин принялся петлять между зелеными полями и рощами.

Энни пыталась справиться с паникой — вновь подалась вперед и уже более решительно застучала по стеклянной перегородке.

— Куда мы едем, мсье? Немедленно прекратите это, — начала девушка по-французски, затем разозлилась по-настоящему и от волнения перешла на родной английский: — Вы понимаете, что вы делаете? Куда вы меня везете? Остановите машину, выпустите меня!

Шофер продолжал хранить молчание, более того, он не удосужился хотя бы повернуть голову в ее сторону. Когда показался разворот, перед которым машина обязательно должна была сбавить ход, Энни метнулась к дверце и надавила ручку замка. И поняла, что дверной замок заблокирован и ей никак его не открыть. Замок управлялся с приборной панели шофера. Она метнулась к противоположной дверце, чтобы убедиться в том, что и та заперта.

Энни сползла на край сиденья. Она — пленница. У нее зачастил пульс, кровь отхлынула от побелевшего лица, вся она покрылась испариной. Девушка вновь взглянула в зеркало заднего вида и поймала в нем взгляд темных глаз водителя. Охрипшим от волнения голосом спросила:

— Что все это значит? Куда вы меня везете?

— Я говорил тебе, Энни, что скоро мы вновь увидимся, — ответил шофер тем самым характерным и незабываемым низким голосом. У Энни перехватило дух.