"Крещендо" - читать интересную книгу автора (Лэм Шарлотта)

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Комната была озарена закатным светом и в доме было тихо, когда она проснулась. Слушая тишину, она дрожала как в лихорадке: Гедеон уехал, оставив ее одну думать и тосковать о нем, несмотря на весь гнев и ненависть. Она вылезла из постели и подошла к окну. В блеске заходящего солнца над морем бесшумно парили чайки, следуя за возвращающейся рыбацкой лодкой. У чаек будет роскошный банкет, когда за борт будут выбрасывать рыбьи внутренности. Это обычная картина по вечерам: рыбацкая лодка, а за ней стая чаек.

Что же ей дальше делать? Она облокотилась на подоконник и стала думать, но голове трудно было соображать, мешали глупые эмоции, которые опять причиняли боль, а Марина всей душой стремилась к покою.

Нужно было что-то решать по поводу будущего. Слепящий свет памяти рассеял туман мечтательного романтизма, в котором она жила последние месяцы. Теперь она отчетливо видела, что жизнь концертирующего пианиста не для нее. Жизнь Гедеона ей не по силам. Она не смогла бы ездить по свету и всегда держать себя в форме, всегда быть в центре внимания, постоянно идти по тонкой проволоке славы, зная, что внизу нет предохранительной сетки и ничто не смягчит падения.

Замужество помогло ей понять, что для такой жизни у нее не хватит выдержки. Для Марины музыка была глубоко личным переживанием. Резкий свет рампы отвлекал ее от того внутреннего состояния, которое появлялось у нее, когда она играла в одиночестве.

Придется говорить об этом с Гранди, но только не сейчас. Сначала ей нужно укрепить себя для встречи лицом к лицу с окружающим миром. Конечно, это будет не просто, но Марина твердо решила, что так будет.

Она пошла в ванную, вымылась, потом постояла, послушала, нет ли какого-нибудь движения внизу. Нет, никакого. Наверное, Гранди ушел на прогулку. Она оделась и спустилась на кухню и замерла в дверях. Два яркокрасных пятна вспыхнули у нее на щеках.

Гедеон посмотрел спокойно и предложил:

— Кофе хочешь?

— Ты что здесь делаешь? — задыхаясь от гнева, спросила она. Глаза ее потемнели.

Он даже не стал отвечать, а налил кофе и пододвинул ей чашку через стол. Из угла вылез Руффи и стал прыгать вокруг нее. Рассеянно она потрепала собаку по лохматой белой спинке. В голове бестолково крутились слова, Марина не находила, что сказать Гедеону.

— Где Гранди?

— Играет в шахматы с викарием, — ответил он совершенно обыденным голосом. — Ты, наверное, голодная? Что тебе приготовить?

— Гранди знает, что ты здесь?

Гедеон молча посмотрел на нее с едва заметной ласковой издевкой.

Конечно, вопрос был глупый. Разве мог дедушка не знать, что он остался? Но как он мог уйти? Правда, когда Гедеон, с его силой воли, хотел заставить людей что-то для него делать, он неизменно добивался своего. Она-то надеялась, что Гранди ненавидит его так же, как она, и сможет противостоять ему. Но дед ушел и оставил ее одну, без защиты.

Гедеон разглядывал Марину с издевкой, которая читалась в глазах и ухмылке, и, казалось, видел насквозь все ее мысли. Очевидно, ее возмущенный взгляд только развлекал его.

— Да, Гранди бросил тебя мне на растерзанье. Тебе придется сражаться со мной в одиночку, — сказал он мягко.

— Ты думаешь, я не смогу? — бросила она, подняв подбородок. — Я велела тебе убираться, и ты уйдешь. Ты мне больше не нужен. — Она прерывисто дышала. — Ты мне больше совсем не нужен, — повторила она с нажимом.

Черные глаза Гедеона поблескивали, не выдавая его мыслей.

— Что тебе сделать на ужин? Я могу приготовить что-нибудь очень Простое, повар из меня никудышный. Но из яиц я, пожалуй, смогу сделать омлет, яичницу или просто сварить.

— Я не хочу есть, — отрезала Марина.

Не обращая на нее внимания, он пошел к плите и занялся приготовлением омлета. Она, кипя, наблюдала за ним.

— Пей кофе, — бросил он через плечо.

Марина села за стол и медленно выпила кофе. Гедеон поставил перед ней омлет и тосты.

— Еще кофе? — И, не дожидаясь ответа, налил кофе ей и себе, а затем сел напротив.

— Что ты здесь делаешь? — Она не чувствовала вкуса пищи, организм еще не вернулся к своим обычным функциям. Нервы ее были на пределе, к тому же ее поташнивало. — Я же сказала тебе, я не желаю тебя больше видеть.

— Я помню, что ты мне говорила. — Его равнодушный голос приводил Марину в ярость. Гедеон сидел совершенно свободно, развалившись на стуле и вытянув длинные ноги. Воротник темно-зеленого свитера слегка потрепался о длинные волосы. Лицо, на которое падали черные спутанные кудри, было совершенно бесстрастно, оно раскраснелось, похоже, что он долго гулял по ветру. Марина смотрела на него с отвращением.

— Уезжай отсюда и не возвращайся!

— Ешь, пожалуйста, омлет. — Он просто пренебрегал всем, что она говорила, и Марина непроизвольно сжала руки в кулаки. Больше всего ей хотелось запустить в него чашкой кофе.

— Возвращайся к своей Диане! — бросила она и тотчас пожалела об этом. Черные глаза блеснули, в них появилось нечто вроде удовольствия, значит, она выдала ту сложную смесь чувств, что бушевали у нее внутри. Ей хотелось, чтобы он поверил в твердость ее решения, но эта глупая оговорка выдала ее внутреннюю неуверенность.

Она встала, и Руффи тоже поднял ушки, надеясь, что она собирается гулять.

— Убирайся! — закричала она, но Гедеон даже не пошевелился.

— Никуда я не поеду. — Он откинулся на спинку, забросив руки за голову. Инстинктивно она заметила красивую и мощную линию его тела. Марина совсем не хотела ее замечать, хотела преодолеть желание, которое он в ней будил. — Я остаюсь, — холодно добавил Гедеон, усмехаясь.

— Почему ты такая свинья? — Ее голос дрожал, но он ответил с издевкой:

— Я много над этим работаю.

Он потерял всякий стыд. Мало того, что он изменял ей с этой женщиной. Она бы не удивилась, если б узнала, что он изменял ей все время. Он вынуждал ее терпеть его общество, и с неохотой ей приходилось признать, что она не может его прогнать. Гедеон всегда умел добиваться своего, и вот ей приходилось стоять перед ним, дрожа и глядя на него со злобой.

— Омлет остынет, — сказал он.

При виде еды ее тошнило. Но если она сейчас сбежит, он поймет, что она по-прежнему уязвима и беззащитна перед ним. Она медленно села и, несмотря на тошноту, стала есть, насильно глотая пищу. Как он смеет сидеть тут и издеваться, смеяться над ней?! Неужели он думает, что после всего, что было, он снова сможет увлечь ее, вернуть к себе?

Однако повод для оптимизма у него все-таки был. Ведь за прошедшие месяцы ничего не изменилось, ее тянуло к нему как раньше. В тот вечер, после его ласк, она сама пошла в его спальню, а не наоборот. Гедеон прекрасно знал, что делает, сажая ее на колени, целуя тем особенным, страстным и неотразимым образом. Он будил ее подсознательное желание и добился успеха. В лунатическом трансе Марина пошла к нему, потому что в самой глубине души знала, чего хочет.

Что же удивительного в том, что он не хотел уезжать? Она сама выдала ему во сне, как сильно она жаждала его. Она с отвращением доела и допила остатки кофе.

— Я собираюсь спать, — сказала Марина и встала.

— Спокойной ночи, — ответил Гедеон, язвительно улыбаясь.

Ей ужасно хотелось его ударить, даже руки напряглись. Он, выпрямившись, с насмешкой наблюдал за ней. Потом он встал, и она кинулась к дверям, слыша, как он смеется ей вслед.

Марина заперла дверь спальни, хотя в этом не было нужды, Гедеон за ней не пошел. Раздевшись, она снова юркнула в постель. Куклы сидели на обычном месте, но теперь это были просто куклы. Маринино детство слишком затянулось: она была ребенком, когда встретила Гедеона, ребенком он соблазнил ее, ребенком она оставалась, когда сама носила его ребенка под сердцем. Марина не могла противостоять Гедеону по молодости и отсутствию опыта, и он это знал.

Гранди держал ее в этом доме, как куклу в стеклянном шкафу, как мертвую царевну в хрустальном гробу. Он любил ее и баловал, но здесь она всегда оставалась ребенком. Гравди хотел, чтобы она сыграла предназначенную ей с детства роль, формируя ее по своему образу и подобию. Марина любила музыку, умела работать, но в ней отсутствовало стремление к абсолютному совершенству. Она смирилась с ролью, навязанной ей с юных лет, но никогда ее по-настоящему не хотела. Марина любила тихую жизнь Бассли, она любила музыку, но жизнь, которую планировал для нее Гранди, никогда не привлекала ее.

Она начала осознавать это в колледже. Да, у нее были способности, тут не было сомнений, она умела и работать, и учиться, но постоянное стремление к вершинам, которое жило внутри таких людей, как Гедеон, было ей несвойственно. Марина была им не ровня.

Когда однажды Гедеон сказал ей об этом, она по наивности решила, что превосходит его, но тот имел в виду совсем обратное.

Теперь пришло время заглянуть правде в глаза, и она поняла, что Гедеон был прав. Пусть раньше поверхностный блеск скрывал в его исполнении недостаток истинного чувства, Гедеон все равно был выдающимся пианистом. К тому же за последнее время его интерпретации приобрели еще одно измерение, добавилась глубина понимания и страсть, он начал подъем на новую высоту. В короткий период замужества она видела начало этого подъема.

Марина заснула не скоро, а утром она взяла Мэг и Эмму, улыбнулась им на прощание и убрала на верхнюю полку шкафа.

Когда-нибудь в них будет играть другая маленькая девочка, но это будет уже не она. Куклы были ей верными друзьями в мире, из которого она уже ушла.

Марина надела джинсы, короткую синюю блузку и спустилась вниз. Гедеон готовил помидоры с беконом. Искоса поглядев на нее, он встретил ее холодный, ровный взгляд.

— Ты почему не уехал? — спросила она настойчиво.

— Завтрак готов, — ответил он, как будто Марина ничего не произносила. Марина увидела, что он избрал такую тактику: игнорировать все ее требования и не обращать внимания на враждебность.

— Я серьезно говорю. Нашей женитьбе пришел конец.

— Да она еще и не начиналась. Наливай кофе.

— Где Гранди? — Несмотря на раздражение, она налила кофе и села. Из окна лился солнечный свет. Руффи, виляя хвостом, крутился вокруг, принюхиваясь, в ожидании того, что сейчас ему кинут восхитительную кожицу от бекона.

— А ты подожди немного, — сказал Гедеон, ставя тарелку перед Мариной. Он сел напротив, с удовольствием разглядывая еду у себя на тарелке. — Не знаю, как ты, а я голоден как волк. — Он поднял голову. — Гранди ушел в деревню.

Марина была изумлена:

— Как ушел в деревню?

— Почему бы и нет? — Гедеон наклонился над тарелкой и с удовольствием занялся едой. В расстегнутом воротнике рубашки виднелась мускулистая смуглая шея и черные волоски на груди. Прядь черных волос падала ему на щеку, и Марина боролась с искушением убрать ее с лица. Она боялась дотронуться до него.

Действительно, обычно Гранди каждый день ходил в деревню — в магазин и поговорить с людьми. Но ее удивляло, что он опять оставил ее одну с Гедеоном. Однако Гранди уважал успех, он гордился Гедеоном, который был лучшим его учеником.

Гедеон снова посмотрел на нее и спросил с издевкой:

— Ты что, мух ловишь? Закрой рот и ешь завтрак, очень вкусно вышло. Еще немного, и я стану отличным поваром. — Он прекрасно знал, почему она была в таком недоумении, и развлекался. Это разозлило Марину, она напряглась и огрызнулась:

— Почему бы тебе не отправиться туда, где ты нужен? Здесь хорошо и без тебя!

— Очень жаль, — пожал он плечами и занялся едой.

После яростной паузы Марина немного успокоилась и принялась за завтрак. Сегодня утром ее уже не тошнило от запаха еды. Она была голодна и молча съела все, что было на тарелке. Гедеон нарезал беконную кожицу и скормил ее Руффи, который внимательно наблюдал за ним, помахивая хвостом. После этого Гедеон почесал собаку за ухом, Марина видела, как двигаются длинные пальцы в белой собачьей шерсти, и у нее пересохло в горле. Гедеон посмотрел на нее, и она ощутила, как вспыхнуло ее лицо: Она поспешно отвернулась и начала убирать со стола.

Если он все время будет здесь, рядом, она долго не продержится. Как она ни сердилась на себя, ничего нельзя было с этим поделать. Марина не видела Гедеона, но чувствовала каждое его движение, ее кровь реагировала на каждый удар его сердца, на каждый его вздох.

Она заставила себя вымыть всю посуду, хотя кожей ощущала все, что он делал у нее за спиной. Наконец она кончила и пошла к двери. Но Гедеон преградил ей дорогу. Он не трогал ее, а только не пускал, улыбаясь с высоты своего роста.

— Дай мне пройти! — потребовала она.

— Иди, — отвечал Гедеон, и глаза его заблестели от удовольствия.

Марина уперлась руками ему в грудь, чтобы оттолкнуть, и поняла, что делает ошибку. Стоило ей до него дотронуться, как внутри чтото дрогнуло, и она убрала руки, боясь, что они выдадут ее слабость.

Избегая его взгляда, она неуверенно произнесла:

— Ты что делаешь? Отправляйся к своей любовнице. Ты мне тут не нужен.

— У меня нет любовницы, и я тебе нужен, — ответил Гедеон тихо, настойчиво глядя ей в лицо.

Тут она подняла голову и посмотрела прямо и зло:

— Неужели с Дианой все кончено? Какая жалость! Ну, найдешь себе еще кого-нибудь.

— Да, я думаю, найду, — согласился он, и его тон и любезная улыбка привели ее в ярость. Ей хотелось его ударить.

— Но это буду не я!

— Неужели? — Он наклонил голову и медленно и с явным удовольствием осмотрел ее с головы до пят. — А разве тебе не нравилось быть моей любовницей, Марина?

Кровь бросилась ей в голову, и она ударила его так сильно, что даже ладонь заболела. Секунду Гедеон смотрел на нее потемневшими от ярости глазами, потом схватил за плечи. Как она ни билась, вырваться Марина не могла. Она извивалась и отворачивалась, избегая его ищущих губ, которые добрались до шеи. Ее затрясло от гнева.

— Прекрати, отпусти меня, свинья! — закричала она хрипло.

Не замечая ее крика, Гедеон твердо взял ее за подбородок, так, что ей стало больно, повернул к себе, и затем его горячий рот нашел ее губы, раскрыл их, и почва у нее под ногами заколебалась. По жилам пробежал огонь, глаза сами закрылись, и она ощутила, как тело изогнулось, прижимаясь к нему. Его руки добрались до ее спины и, лаская, прижали ее еще теснее. Все тяжкие воспоминания испарились.

Она подняла руки и вцепилась в его рубашку. Тепло его тела заставило зашуметь кровь в венах. Какую пронизывающую сладость она испытывала, когда руки скользили по твердой мускулатуре его тела, как приятно было ее пальцам! Это чувство нельзя было сравнить даже с тем ощущением, которое она испытывала, когда пальцы пробегали по клавишам.

Отклик ее тела заставил сердце Гедеона биться быстрее. С голой спины его руки скользнули на маленькие груди и накрыли их ладонями.

Тут она опомнилась и отскочила, тяжело дыша.

— Убери руки!

Лицо у него раскраснелось, глаза блестели.

— Но тебе же приятно, — бормотал он, у него даже слегка заплетался язык, взгляд затуманился, он закрыл глаза, потом посмотрел на нее: — Что ты со мной делаешь!

— Это способна сделать с тобой любая, — ответила она грубо. Лицо его побелело.

— Нет, не любая. Никто, кроме тебя.

— Диане ты это тоже говорил? — Она коротко и зло улыбнулась. — У тебя все это замечательно получается, видно, что отрепетировано много раз. Но со мной у тебя ничего не выйдет, я не верю ни единому слову.

— Но это правда, — глаза его горели напряженным внутренним огнем. — Я люблю тебя. И с Дианой, и со всеми остальными все было подругому. С ними было удовольствие, развлечение. А когда я увидел тебя первый раз в жизни, у меня остановилось сердце.

Как хорошо она помнила тот вечер, концерт, прием после концерта, толпу восторженных женщин, окружавших Гедеона, которые ловили каждое его слово. Она помнила черный блеск его глаз, когда он заметил ее, и то, как он потом держал ее руку, улыбаясь сверху вниз, помнила его возбужденное, приподнятое настроение.

— Ты была такая прелесть, — сказал он хрипловатым голосом. — Большие невинные глаза и робкая улыбка — Боже мой, я захотел тебя в ту минуту, как увидел.

Марина прекрасно помнила, как сверкали его глаза. Вот что он, оказывается, думал! Неужели в непроницаемых черных глазах пряталось желание? Он стоял тогда перед ней, высокий, элегантный, во фраке, с удовольствием разглядывая ее, и ей тогда казалось, что триумфальное выступление так взбудоражило его. Она едва посмела взглянуть на Гедеона, он представлялся ей волшебником, способным создавать удивительную музыку. Марина и вообразить не могла, какие мысли бродили в его голове. Конечно, он был прав, Марина была тогда глупой, наивной, ей и в голову не приходило, какие уроки преподаст ей этот человек.

— Ты ведь хотел получить новую любовницу, не так ли? — Она посмотрела на него, и глаза ее были полны горечи.

Он прекрасно понял, что она о нем думала, пожал широкими плечами и принял вызов.

— Марина, взгляни на наши отношения с моей стороны. Ты же видела мою мать, представляешь, что она за человек. Меня с раннего детства показывали всему свету, как ученую обезьянку. Я получал все, что хотел, но обращались со мной как с игрушкой. Мать распоряжалась каждой минутой моего времени. Я дышать должен был по ее указке. У меня не было друзей, потому что они могли отвлечь меня от музыки. Отца мать просто выкинула, чтобы он не стоял между ею и мной.

Да, все это Марина хорошо знала, потому что сама видела его мать и слышала рассказы Гранди.

Лицо Гедеона стало серьезным и мрачным.

— Когда мне удалось вырваться, я освободился от нее и твердо решил, что никогда в жизни не стану связывать себя с женщиной. — Глаза его блестели, он смотрел куда-то поверх ее головы. — Женщины связывают тебя по рукам и ногам, дай им хоть малейшую возможность. Это я понял, имея дело с матерью. Обвиваются вокруг тебя, как плющ, и душат. Я решил, что не буду избегать их, когда вырасту, но женщины должны знать свое место. Я научился пользоваться ими, получать от них удовольствие, а потом выбрасывать из жизни.

Она отшатнулась от жестокости его слов. Гедеон наблюдал, лицо его было в тени.

— Да, не очень красиво. Можно было бы соврать, скрыть все это, но я не хочу, чтобы между нами осталось что-нибудь недосказанное.

Где-то глубоко внутри в ней опять началась грызущая боль, настойчивая, как зубная, но куда более разрушительная. Неужели это так и будет продолжаться всю жизнь? — подумала Марина.

— Я не хочу больше слушать, — сказала она сухо, бесцветным тоном. Марина вырвалась и повернулась к двери, но Гедеон поймал ее за руку и потянул к себе.

— Марина, — тихо и хрипло сказал он, и тут она взорвалась.

— Оставь меня в покое! Пойми, ты мне не нужен, я тебя ненавижу! Уходи!

Ее слова хлестали его по лицу, и рука Гедеона упала. Марина заметила в глазах боль, но теперь ей было все равно, она, споткнувшись, бросилась к двери. Хорошо бы ей удалось задеть его по-настоящему, тогда она отомстила бы хоть немного за то, что довелось ей испытать.

На тропинке, что шла через скалы, Марина заметила сгорбленную фигуру Гранди. Он тоже остановился, глядя во все глаза, стараясь понять по лицу внучки, что она думает по поводу того, что Гедеон остался.

— Он уговорил меня дать ему возможность поговорить с тобой еще раз, — волнуясь, сказал дед. — Не надо было? Я ничего не мог сделать, он Не слушает, и все.

— Я понимаю, — ответила Марина. Конечно, Гедеон был упрям и своеволен, его невозможно было переубедить, если уж он что-то решил.

— Случилось что-нибудь? — спросил Гранди, внимательно к ней приглядываясь. — Он остается? Ты сама что будешь делать дальше?

— Не знаю. — Марина говорила тихо, опустив голову. Надо сказать все дедушке, сейчас как раз подходящий случай. Глубоко вздохнув, она начала после короткого колебания: — Повидимому, я не смогу стать тем, кем ты хочешь, Гранди. Не хватает во мне чего-то.

Дед замер, руки его сжались наподобие птичьих лап.

— Да что ты! У тебя прекрасно получается! Ты будешь первоклассной пианисткой. Если бы не Гедеон, ты уже теперь смогла бы показать, на что способна.

— Дело не в Гедеоне.

— Именно в нем! — закричал Гранди вне себя. — Это он разрушил твою карьеру, всю твою жизнь.

— Жизнь — пожалуй, но не карьеру, — вздохнула она печально. — Рано или поздно мне пришлось бы тебе это сказать — я сделана из другого теста.

— Как ты можешь судить?

Она подняла к нему бледное лицо, обрамленное блестящими на солнце волосами, и грустно посмотрела на него.

— Гранди, я говорю правду, нравится тебе это или нет. У меня не хватит мужества для такой жизни. Мне не хватает того, что когда-то руководило тобой, а сейчас толкает вперед Гедеона, поэтому я не добьюсь успеха. Мне совсем не хочется быть концертирующим пианистом, я боюсь играть на аудиторию, я от этого заболеваю. Я люблю музыку, но ненавижу выступать. Я терпеть не могу, когда меня слушает много народу.

— Но ты ведь даже не пробовала. — Гранди смотрел на нее сердито, ему, видимо, очень хотелось встряхнуть ее, чтобы привести в чувство. — Как ты можешь знать, сможешь ли ты выступать, если ты еще и не начинала? Все мы боялись сцены, всем нам казалось, что мы плохо играем. Начнешь выступать, и это пройдет.

Марина покачала головой.

— Не в том дело. Неужели ты не понимаешь, Гранди? Я не хочу.

Дед мечтал, чтобы она стала частицей его самого, точным его повторением, чтобы еще раз, вместе с ней, он мог пережить ту жизнь, которую отняла у него злая судьба. Гранди до сих пор не примирился со своей потерей. Он любил тот мир, из которого был выброшен, и не мог поверить, что Марина отказывалась от него добровольно.

— Что же делать, если мы такие разные, — сказала она осторожно и ласково. — Жаль, что я тебя так разочаровала.

— Разочаровала? — Лицо деда стало жестким, глаза потемнели. — Да с тех пор, как ты родилась, я ни о ком, кроме тебя, не думал. Как ты можешь отворачиваться от своего будущего? Как ты можешь выбросить на ветер все, чего ты достигла? Ты потрясающая пианистка, у тебя прекрасная техника, у тебя глубокое понимание и замечательное чувство музыки. Разве можно пренебрегать такими способностями? Что ты собираешься делать? — Лицо его изменилось. — Ты собираешься вернуться к нему, и это после всего, что он с тобой сделал? Неужели все женщины одинаковы? Гедеон — эгоист, все великие артисты эгоисты. Я не виню его за это. Его жизнь проходит в бешеном ритме, между выступлениями ему необходимо расслабиться, снять напряжение. Мне все равно, что он будет делать, но я никогда не прощу ему, если из-за него рухнет твоя карьера.

— Да не в нем дело, — опять повторила Марина.

— Я не слепой, я вижу, что с тех пор, как он появился здесь, ты снова начала в него влюбляться. Ты думаешь, я не знаю, что между вами происходит? — Гранди покраснел, глаза его были полны горечи. — Помнишь, когда я зашел и застал тебя в его объятиях, мне сразу стало ясно, что он уже многого достиг.

Она опять повторила, повышая голос:

— Да никак это не связано. — Марине не хотелось ни думать, ни говорить о Гедеоне.

Она быстро прошла мимо Гранди вниз по дороге, ведущей в сторону мыса Испанская Голова. Резкий ветер перепутал ей волосы, на щеках загорелся обманчивый румянец. Траву кругом обглодали овцы. Марина смотрела на море. Она знала, что под сверкающими на солнце волнами скрываются коварные скалы и плохо придется той лодке, что рискнет пуститься в плавание по этим водам. Что же, и люди бывают точно такими же. Ведь с самого начала что-то предостерегало ее против Гедеона, однако она не обратила внимания на подсказку интуиции, и вот результат.

Несмотря на молодость, ее не ослепило обаяние Гедеона. Марина поняла, что внутри он тверже камня и привык получать то, что хочет. У него не было никаких иллюзий, а только циничное желание добиться своего. Страсть затуманила ей голову, и только горькие уроки и мучительная боль научили ее тому, что за каждый сладкий час в его объятиях ей придется дорого заплатить.

Гедеону больше подошла бы женщина типа Дианы Греноби, потому что она была так же бессердечна, как и он. Но про себя Марина решила, что не позволит себе вновь подчиниться его желанию. Гедеон честно рассказал ей, что ее ждет в будущем. Он использует ее, как остальных женщин, а потом выбросит ее из своей жизни. Этого она не могла допустить. Он уже причинил ей столько боли, что больше она не могла бы выдержать.

Наверное, Гедеон действительно вообразил, что любит ее. События того дня, когда она вошла и застала его в объятиях Дианы, не могли не повлиять даже на него. Тогда она потеряла ребенка и очень долго болела. В конце концов он тоже был человеком и чувствовал свою вину и горе. Может быть, он хотел каким-то образом сгладить случившееся. Как бы там ни было, Марине не следовало принимать его слова всерьез. Гедеон не может знать, что значит любить.