Лаврова Ольга Лавров Александр'Букет' на приеме

Ольга Лаврова, Александр Лавров

"Букет" на приеме

В дежурной части Петровки, 38 комната для сотрудников, выезжающих на происшествия, имеет вид казенный, но в ней есть все, что дает людям возможность прилечь отдохнуть или чем-то заняться между выездами. Дело к вечеру. Знаменский и Томин скучают, Кибрит что-то вяжет на спицах.

-- Давненько мы не дежурили втроем, -- говорит Пал Палыч, откладывая газету.

-- Если мне не изменяет память, ровно два с половиной месяца, -доносится с дивана, где расположился Томин.

-- Тебе никогда не изменяет память, Шурик.

-- И чувство юмора, Зинуля, чувство юмора!

-- Ну, сегодня с десяти утра ты пытался шутить всего раза три, не больше.

-- Да и то неудачно, -- лениво подковыривает Знаменский. -- Мы улыбались только из вежливости.

-- Большое мерси, я вам это припомню... Может, ты наконец бросишь считать свои петли?

-- Тогда я собьюсь с узора!

-- Кошмарная перспектива!.. Паша, ты бы поверил, что она увлекается такой ерундой?

-- С трудом.

-- Почему ерундой?

-- Потому что ты, Зинаида, интеллектуальная женщина...

-- Шурик, надоедает быть интеллектуальной. Хочется иногда побыть просто женщиной.

-- И что себе вяжет "просто женщина"? -- интересуется Пал Палыч.

-- Шапочку.

-- Шапочку... -- Томин морщится. -- Как трогательно!

Из динамика раздается каркающий голос:

-- Дежурная группа: эксперт Кибрит, инспектор Томин, следо-ватель Знаменский -- на выезд. Разбойное нападение на кварти-ру. Отравление потерпевших газом. Сыромятническая, 34...

-- В моем доме? -- ахает Томин.

-- ...подъезд второй, квартира шестнадцать.

-- Невероятно... Это же Петуховы! Чета пенсионеров, их квар-тира под нами... -- удивляется Томин, вместе со всеми быстро собираясь. -- Они еще все требовали, чтобы я ходил в мягких тапочках!

* * *

В прихожей двухкомнатной квартиры Петуховых теснятся Знаменский, Томин, Кибрит, участковый уполномоченный, по-нятые и фотограф. Отсюда частично виден разгром внутри: распахнутые шкафы, разбросанные по полу вещи, ящики, вынутые из комода. Половик в коридоре сбит комком и сдвинут к стене, на нем валяется шляпа. Некстати громко звучит веселая музыка -- включен приемник.

Фотограф щелкает аппаратом, взглянув под ноги, немного ступает вперед и снова щелкает. Кибрит в резиновых перчатках поднимает шляпу, оглядев, кладет на стул. Осторожно разворачивает и осматривает половик. Томин и Знаменский разговаривают с участковым.

-- Что сказал врач?

-- Врач сказал -- надежда есть, товарищ старший инспектор, -участковый старается говорить официально, но то и дело сбивает-ся на бытовой тон. -- Потерпевших оглушили ударом по голове, но не сильно. Однако потом они наглотались газу... От всего этого сердечные припадки у обоих.

-- Они были в сознании?

-- Какое там...

-- Расскажите, пожалуйста, по порядку, -- просит Знаменский.

-- Есть, товарищ майор. От граждан из квартиры пятнадцать поступил сигнал об утечке газа. Аварийная установила, что газ проникает через вентиляционное отверстие в кухне, видимо, из соседней квартиры... этой самой, значит, потому что вытяжной ход у них общий.

-- Ясно. Минуточку, -- прерывает Томин. -- Зина, нельзя ли нам выключить эту музыку?

-- Чтобы добраться до приемника, надо отработать вход. По воздуху я порхать не умею.

-- Извини. Продолжайте, пожалуйста.

-- Когда на звонки и стук в данную квартиру никто не отозвал-ся, а соседка сказала, что Петуховых дома нет, вызвали меня и вскрыли дверь.

-- Кто сюда входил?

-- Только я, потому как сразу оценил обстановку... Прошел на кухню, перекрыл газ и вызвал "скорую". Ну, а потом, конечно, врач с санитарами. Но я следил, чтобы ни за что не хватались.

Музыка наконец смолкает: "Можете войти!" -- разрешает Кибрит. Все направляются к двери первой комнаты, приостанав-ливаются на пороге. Подсвечивая себе специальной лампой, Кибрит разглядывает разбитый цветочный горшок, шкаф.

-- Следов слишком много. Боюсь, все хозяйские.

-- Типичная картина ограбления без точного наводчика, -- констатирует Пал Палыч.

-- Да что у них было взять-то? Товарищ инспектор, вот вы как человек здешний...

-- Деньги. Сын много лет работает на Севере, высылал им, собирался купить машину, -- прихватив носовым платком, Томин поднимает с пола семейную фотографию. -- Снялись года два назад, в последний его приезд...

-- Ты хорошо его знаешь? -- вглядывается Знаменский в фото-графию.

-- Одно время родители с ним намаялись... нет, без уголовщи-ны, просто стойко бездельничал. Потом взялся за ум.

* * *

Тот, о ком речь, находится за тысячи километров. В просторной бревенчатой избе в компании троих мужчин рабочего вида Борис Петухов играет в преферанс.

-- Кто не рискует, тот шампанского не пьет! -- объявляет он, делая ход.

-- Под игрока -- с симака!

-- Без одной.

-- Без двух.

-- С тобой, Петухов, только в дочки-матери играть, -- сердится партнер.

-- Ну уж, -- ворчит Петухов, сам чувствуя, что сплоховал.

-- Где тебя прошлое воскресенье носило?

-- А он, братцы, клюкву собирал! Ей-бо! С болота еще и снег путем не сошел, а он целое воскресенье на коленках ползал!

-- Ну и что? -- ощетинивается Петухов.

-- Да на что тебе клюква, чудак человек?

-- Он папаше с мамашей отправит!

-- Ну и что? Витамины. Пусть кисель варят, вам жалко?

-- Клюкву твой папаша и в Москве добудет, тем более -- без пяти минут академик.

-- Охота при таких родителях за Полярным кругом торчать!

* * *

Осмотр переместился в кухню. Здесь тоже кавардак, следы беспорядочных поисков.

-- Вот так лежали потерпевшие. Рядом. -- Участковый очерчи-вает пространство над полом.

-- Фрамугу открыли вы?

-- Да, товарищ майор, необходимо было проветрить. Газ пере-крыл краном на трубе, а плиту оставил как есть, -- он указывает на кастрюлю со сбежавшим молоком, горелка под которой открыта до отказа.

Кибрит трогает ладонью кастрюлю.

-- Скажите, когда вы вошли, над молоком поднимался пар?

-- Н-нет... -- отвечает участковый. -- Я думаю, молоко давно сбежало и загасило горелку, тут уж было не продохнуть.

Кибрит заглядывает под кастрюлю -- на конфорку, снова прик-ладывает руку к кастрюле.

-- Совсем холодная... Томин, мне нужна от нее крышка.

-- Момент! -- Он осматривает кухню, ни к чему не прикасаясь. -- Вот она! Дать? -- Отведя занавеску, показывает крышку на подоконнике.

-- Нет-нет, сама! -- Кибрит осторожно берет крышку за края, поворачивает к свету. -- Ею пользовались... изнутри энергично осаживались пары.

-- И на подоконнике влажный круг. -- Томин наклоняется.

-- Пал Палыч! Взгляни, под другой конфоркой тоже шлепки молочной пены.

-- Да. -- Оборачивается к понятым. -- Для протокола важно, чтобы вы себе уяснили: кран, потеки на кастрюле, на конфорке подгоревшее молоко...

-- Мы все запомнили, не беспокойтесь!

-- Тогда можете пока побыть в коридоре. Ну? -- спрашивает у Кибрит, когда понятые выходят.

-- По-моему, дело было так. Молоко побежало, кто-то из Петуховых поскорей сдвинул его на свободную конфорку. Здесь оно успело немного перелиться через край. Горелку, конечно, выклю-чили, кастрюлю накрыли крышкой.

-- А потом тот, кому это понадобилось, поставил ее на старое место и отвернул газ?

Участковый чешет в затылке.

-- Получается, преступник использовал маскировку? Что без мокрухи? Дескать, горелку залило, а я ни при чем?

-- Предусмотрительный гражданин, -- вступает Томин. -- Для правдоподобия даже крышку опять снял. Под крышкой ведь молоко не кипятят.

-- Но ни одна хозяйка не положит ее на пыльное окно вот так, изнанкой вниз. И не запустит огонь на всю катушку.

-- И все это в моем доме! -- крутит головой Томин. -- Обойду соседей.

Кибрит опыляет порошком ручки кастрюли, затем крышку и всматривается

-- Пал Палыч, вообще никаких отпечатков! Стерты.

* * *

В этом доме Томин живет со школьных лет, хотя мать упорно называет его родиной Киев, где он провел детство. Естественно, все тут так или иначе знакомы и, тычась из квартиры в квартиру, представляться Томину не надо.

-- На этих днях к Петуховым не ходили посторонние? -- спра-шивает он соседа по лестничной площадке. -- Может быть, с телефонной станции или там мышей морить?

-- Не замечал, Александр Николаевич... Я их утром видел. Спускаюсь за почтой, а они навстречу, и оба такие оживленные. Вот жизнь!..

-- Петуховы? -- переспрашивает женщина ниже этажом. -- Старенькие неразлучники?

-- Вы не слыхали у них шума?

-- Мы минут десять как вошли... А что такое?

-- Извините, рассказывать некогда.

-- Александр Николаевич, погодите! Объясните же!..

Набегавшись впустую по лестнице, Томин заглядывает и в собственную квартиру.

-- Ой, Сашко! -- восклицает мать. -- У нас тут ужас что, ты не представляешь!

-- Представляю, мама, я уже полтора часа в доме. Дай чего-нибудь попить.

-- Молока?

-- С молоком гадкие ассоциации. Компота не осталось?.. Вот спасибо. Скажи, часов около трех-четырех снизу не доносились какие-нибудь необычные звуки?

-- Теперь мне мерещится все на свете: и грохот, и стоны. Но я сама так грохотала сковородками...

-- В честь чего?

-- Да получила письмо из Киева... неважно. Что Петуховы?

-- Пока гадательно. У них есть родня?

-- Анну Ивановну иногда навещала сестра. Она живет где-то недалеко, в Дубровках. Зовут, кажется... да, Надежда Ивановна.

-- Фамилии, случаем, не знаешь?

-- Нет. Единственно знаю, что замужем не была.

-- И то шерсти клок. Пошел, пока.

-- Когда вернешься-то?

-- Забегу утром поспать часа два.

В квартире Петуховых работа продолжается: осмотр места происшествия -мероприятие многочасовое. Томин разговаривает по телефону с отделом:

-- От слова "петух", Петухова. Записал? Выясни девичью фамилию. Под той же фамилией в Дубровках проживает ее сестра, Надежда Ивановна. Надо ее разыскать. Все. -- Он кладет трубку и спрашивает Кибрит, которая присела на минутку отдохнуть:

-- Что, Зинаида, никаких концов?

-- Во всяком случае, действовали не в одиночку, -- слишком трудоемкое дело устроить такой разгром...

-- Похоже, тетя Катя вернулась.

Тетя Катя, очень пожилая и тучная, живет дверь в дверь с Петуховыми. Пыхтя и отдуваясь после подъема по лестнице, она раздевает двоих внуков, приведенных из детсада. Томин начинает помогать.

-- Тетя Катя, это вы сказали участковому, что Петуховых нет дома?

-- Я, милок, я.

-- Почему?

-- Да собирались они куда-то. Не зазря же машину вызывали?

-- Что за машину?

-- Ну, стало быть, подтирала я в прихожей пол. Слышу, по лестнице кто-то топает... мужицким шагом. У Петуховой двери стал. А у их радио играет. Видать, он позвонился, да те не услыха-ли. Тогда стукнул три раза. И спрашивает здоровенным таким голосом: "Такси заказывали?.. А чего же, говорит, не выходите? Выходите скорей, мне стоять некогда!"

-- А кто из квартиры ответил?

-- Не знаю, Сашенька... Мне бы, дура, прислушаться, да город, всякое любопытство отшибает. Ну ты подумай: рядом людей чуть не убили, а мне даже рассказать нечего!

* * *

Эта единственная ниточка, потянувшаяся с места преступле-ния, привела Томина в Центральную диспетчерскую такси.

Длинный зал заставлен столами вдоль одной стены. На столах -телефонные аппараты; при вызове на них зажигаются сигнальные лампочки. Большой стенд с подробной схемой города сплошь улеплен кармашками, куда складываются бланки заказов в зависимости от места и времени вызова. Чуть на отшибе -- место старшей по смене. В глубине, за барьером, отдельное помещение с застекленными кабинками для работы радиогруппы. Позывные диспетчерской -- "Букет".

Специфический, никакому иному учреждению не свойствен-ный звуковой фон складывается из непрерывных переговоров с клиентами и шоферами. Если вслушаться в этот четко организованный гомон, то в нем ощущается напряженное дыхание огром-ного города...

Томин, слегка оглушенный, беседует со старшей -- деловитой и неторопливой женщиной средних лет.

-- Заказ на фамилию "Петухов" я нашла, -- улыбается она. -- Принят накануне. Выполнил его шофер машины 12-20.

-- Очень интересно, как выполнил.

-- Шофер на хорошем счету, жалоб не поступало...

-- Обязан срочно с ним переговорить, Галина Сергеевна.

-- Пожалуйста, машина с радиотелефоном.

-- Мой разговор не для эфира.

Старшая перестает улыбаться.

-- Придется снимать с линии? Что-то случилось?

-- Придется снимать...

...Томин успел встретиться с шофером и вернуться, а Знаменс-кий все еще пишет протокол, и в коридоре подремывают сморив-шиеся понятые...

* * *

Назавтра шофера допрашивает уже Пал Палыч. Показания приходится, что называется, тянуть клещами: этот человек, резкий и замкнутый, решительно не расположен к душевным излияниям.

-- Вы всегда так разговариваете, Кирпичов?

-- Я не девушка, и мы с вами не танго танцуем. Чего ради улыбаться?

-- А чего ради огрызаться?

-- Вчера план сорвали, сегодня выходной кошке под хвост. И еще любезничай...

-- Ладно, без любезностей проживаем. А как насчет откровен-ности?

-- Да я же все рассказал! Вчера еще! Этому вашему...

-- Старшему инспектору Томину.

-- Пусть инспектору. А теперь обратно по новой?

-- Обратно.

-- Ладно. Подал машину, сели пассажиры, отвез, куда сказали, поехал по следующему адресу.

-- Сколько было пассажиров?

-- Двое.

-- Женщины, мужчины?

-- Ну мужчины!

-- Молодые, старые?

-- Средние.

-- Багажник не открывали?

-- Не было у них вещей.

-- Совсем с пустыми руками?

-- Какая-то ерундовая корзиночка и шампанское в газете.

-- Раз в газете, почему думаете, что шампанское?

-- Не видно, что ли?

-- Где высадили?

-- Где-то у метро...

Пауза. Знаменский задумчиво смотрит на шофера.

-- Давайте попробуем сначала, -- говорит он.

-- Опять сначала?!

-- Обязательно. Итак, вы подъехали к дому и остановились. Пассажиры вышли к вам сразу?

-- Сразу выходить сознательности не хватает. Приедешь и торчишь...

-- Вы не связывались с Петуховыми через "Букет"?

-- До "Букета" не больно докричишься.

-- А сами не ходили поторапливать?

-- Чего ради переться на пятый этаж?

-- Откуда же вам известно, что квартира на пятом этаже?

-- Вы меня на пушку не берите? -- раздражается Кирпичов после короткой заминки. -- А если пассажиры сами помянули про этаж? Допустимо, нет?

-- О чем они еще говорили?

-- Не прислушивался.

-- Странно: запомнили единственную пустячную деталь -- пятый этаж.

Кирпичов молчит, и Знаменский внимательно за ним наблю-дает. Некрасивое, но выразительное и осмысленное лицо, боль-шие трудовые руки, непритязательный серый костюм и единст-венная, пожалуй, дань моде во всем облике -- длинные волосы.

-- Еще разговаривали про какую-то клюкву, -- говорит, нако-нец, Кирпичов.

-- Вероятно, про развесистую?

-- Совершенно точно. Была, мол, клюква обыкновенная, а стала развестистая.

-- Нашли место для шуток, Кирпичов! Вы отдаете себе отчет, почему нас интересует рейс к Петуховым?

-- Ну... что-то там стряслось...

-- Ваш приезд по времени совпал с преступлением в их кварти-ре.

-- Ну совпал. И что?.. Я виноват?.. Почему меня таскают?..

-- Потому, что вы везли не Петуховых, Кирпичов. Вы везли преступников.

-- У них на лбу не написано, кто они есть! Мне сказали фами-лию -- я везу.

-- Тогда еще раз сначала. Двое мужчин сели в машину и назвали фамилию, на которую сделан заказ. Так?

-- Так.

-- Диспетчер помнит, что не смогла дозвониться Петуховым и предупредить, что машина выслана. Вы говорите, у них не были. Откуда же те двое могли знать, что Петуховы на четыре пятнад-цать вызвали такси?

Кирпичов, смешавшись, подыскивает ответ:

-- Может... может, они у хозяев спросили...

-- Хозяева были уже неспособны ответить, Кирпичов.

Тот дрогнул бровями.

-- Их... насмерть?..

-- Поднимались вы к Петуховым?

-- Нет!

-- У таксистов прекрасная профессиональная память. И прош-ли всего сутки. Опишите, пожалуйста, внешность ваших пассажи-ров.

-- Мое дело следить за проезжей частью, а не пассажирами любоваться.

-- Если вам их покажут, узнаете?

-- Покажут? -- На лице Кирпичова сменяются испуг, радость, недоверие. -- Но разве... Разве их нашли? Поймали?.. -- Верх берет осторожность. -Нет, не узнаю.

* * *

-- Значит, и тебе врет? -- спрашивает Томин, когда тройка собирается у Знаменского.

-- Врет. И не вполне ясно, почему.

-- Но, Павел, когда человек знает -- произошло преступление и он не причастен, зачем ложь?

-- Врет -- значит, имеет причину, -- поддерживает Томин. -- А в таком деле иметь причину врать... -- Звонит телефон, он берет трубку. -- Да... Ну молодец, вези скорей! Что?.. Ладно, пусть покормит рыбок... Сестру Петуховой тебе доставят минут через сорок, -- говорит он Знаменскому. -- Она старая дева и держит три аквариума. Зинаида, что практически дал осмотр?

-- Очень мало.

-- Крушили все подряд -- и никаких следов?

-- Да, вот и так бывает.

-- Ну, а замок?

-- Хороший замок. Даже со специальным инструментом пово-зишься, пока вскроешь. И в механизме ни малейших царапин. Дверь открыли сами Петуховы. А если кто-то снаружи, то идеаль-но подходящим ключом.

-- Ваше счастье, что в этом деле есть хоть один правдивый и немного соображающий свидетель. Некто Томин. Так вот что я вам скажу. Петуховы никогда не впустили бы незнакомого чело-века. Звонят однажды: "К нам ломится подозрительный мужчи-на!" Спускаюсь. На площадке топчется новый водопроводчик из ЖЭКа. Немного под мухой, но вполне культурно объясняет, что явился по собственному их вызову -- чинить кран. Или: дня два назад я занес их любимый журнал "Здоровье" -- по ошибке сунули к нам в ящик. Слышу из-за двери: "Ах, Шурик, громадное спасибо!" Но, прежде чем открыть, накинули цепочку -- убедиться, что действительно я. Понимаете, у них это железный рефлекс. Так что надо искать среди знакомых, и притом тех, кто знал про деньги.

-- Извини, перебью, -- постукивает карандашом Знаменский. -- Вот квитанция прачечной. Я туда звонил. Белье брали на дому и домой же привозили. Как ты просунешь узел в щелку, не сняв цепочки? То же самое с переводами от сына. Чтобы получить деньги, надо предъявить паспорт, расписаться.

-- У Петуховых примитивно стащили ключ из кармана, -- предполагает Кибрит.

-- У-у, какая поднялась бы паника! И меня непременно призва-ли бы для консультации: что надежней -- сменить замок или врезать два дополнительных. Нет уж, тут вы со мной не спорьте. -- Томин достает исписанный лист. -- Вот тебе, Паша, список их близких, соседей и прочее. Судимых, увы, нет. А эта пригласитель-ная открытка выпала из кармана Петухова в больнице.

-- Вон они куда собирались! Банкет по случаю семидесятиле-тия друга и бывшего сослуживца... Бутылка шампанского?.. -- вспоминает Знаменский. -Гм...

Томин кружит по кабинету.

-- Как вы думаете, о чем Петухов говорил в бреду ночь напро-лет? О салате и огурцах! Что сильная засуха, и надо их ехать поливать. Просто терпения нет: мы тычемся в потемках, а старич-ки лежат помалкивают и все знают... Попытаюсь еще раз прор-ваться в больницу.

И Томин прорвался-таки к Петуховой, состояние которой полегче, чем у мужа.

Иссиня-бледная, с перебинтованной головой лежит она на больничной койке.

-- Анна Ивановна!.. Анна Ивановна, вы меня не узнаете?.. Я из квартиры наверху, Томин.

-- Здравствуйте, Сашенька, -- шепчет Петухова.

-- Как самочувствие?

-- Все болит...

-- Анна Ивановна, одно слово -- кто?

-- Не видела, Сашенька.

-- Но как все случилось?

-- Афанасий Ильич пошел отпирать... потом слышу -- голоса... Я выглянула из кухни... а он лежит... И дальше не помню...

-- Вы кого-нибудь в это время ждали?

-- Никого.

-- Анна Ивановна, если хоть малейшее подозрение... Нет?

Петухова слабо качает головой.

-- А деньги находились в квартире? Где они были спрятаны?

Петухова закрывает глаза.

-- Просто так... лежали, -- и жалко, по-детски всхлипывает.

* * *

Надежда Ивановна, сестра Петуховой, до появления на Пет-ровке ведать не ведала о несчастье. Не ведала она, как выясни-лось, и о том, что Петуховы скопили за последние два-три года круглую сумму. И теперь, сидя у Знаменского, Надежда Ивановна нет-нет да и утрет слезу. Но показания ее "не деформированы" волнением или обидой. Пал Палыч чувствует, что на объективность этой женщины можно положиться.

-- Не понимаю, зачем деньги держали дома? -- недоумевает он.

-- Психология. В сберегательной книжке только цифры, а если дома, можно и поглядеть и пощупать. Они небось в эти деньги едва верили!.. Символ это для них был, я так представляю.

-- Символ обеспеченности?

-- Нет. Что Борис наконец в люди вышел. Ведь столько лет никакой надежды...

-- А то, что с чужими людьми делились, а родной сестре -- ни слова, тоже психология?

-- Психология, -- вздохнув, подтверждает Надежда Ивановна. -- Но это такое -- вовсе семейное, тут не к месту.

-- Все-таки рассказали бы, если не секрет.

-- Да неловко выйдет: сестра в беде, а я ее вроде судить стану... Ну ладно, расскажу, вы только не передавайте. Брат у нас был, Семен. Женился он на вдове, еще и с ребенком. Бабенка, правду сказать, вздорная попалась. Но мальчика я привечала -- книжки там разные... когда рубашечку купишь. Родной -- не родной, а все племянник. Особенно, как Семен умер. Жалко, знаете. А Петухо-вы совсем наоборот: у нас, говорят, теперь ничего общего, брось мальчишку приваживать, накличешь беды.

-- Какая ж от мальчика беда?

-- Да правду сказать, непутевый он, Генка... Двадцать два уже, а все к делу определиться не может, мотается из стороны в сторону. Иногда сердце замирает: ну как с пути собьется!

-- У Петуховых он бывал?

-- Зачем ходить, куда не зовут? Раз в год забежит...

-- И вы связываете их скрытность с вашим отношением к племяннику?

-- Другого и придумать не могу! Наверно, опасались, что на Генку просить стану. Но разве я бы стала?! Понимая их психоло-гию.

-- А Гене сейчас нужны деньги?

-- Да вечно ему нужны деньги. То в биллиард проиграется, то вдруг магнитофон в долг купит. Шалая голова.

* * *

Мелькнувшее у Знаменского подозрение тотчас проверено.

-- Парня уже месяц нет в Москве, -- говорит Томин. -- Он отпадает.

-- Что ж, отчасти рад. Было бы жаль тетушку: у нее только рыбки да этот Генка.

-- Ты себя пожалей. Да и меня не мешает. Спроси, сколько я спал за эти трое суток... Кто у тебя на очереди?

-- Те, что помечены крестиком.

Томин просматривает список на столе.

-- Крестики-нолики... А что означают галочки?

-- Что человек слышал про деньги. Одна галочка -- от самих Петуховых, две -- из вторых или третьих рук... Мне не ясен принцип, по которому Петуховы откровенничали. Отчего именно с этими людьми?

Томин снова читает список.

-- Да случайный набор... может быть, вот что -- реванш. Успе-хами Бориса козыряли перед теми, кто в прежние времена его презирал.

-- Может быть, если искать логические связи. Если вообще не сработала цепь случайностей.

-- Ой, не накличь худший вариант. От цепи случайностей до цепи улик две пары ботинок сносишь...

В дверь кабинета постучали, и на пороге появилась встрево-женная пожилая женщина с повесткой в руке.

-- Здравствуйте. Мне к следователю Знаменскому.

-- Прошу.

-- Загляну попозже, -- говорит Томин, выходя.

-- Садитесь, пожалуйста. Ваша фамилия?..

-- Буркова.

-- Я пригласил вас побеседовать по делу бывших ваших соседей -Петуховых.

Соседка не сразу понимает.

-- По делу Петуховых?.. Ну тут уж ошибка! Петуховы не такие люди! Какое на них может быть дело, что вы!

* * *

Пока Пал Палыч объясняет, каково "дело Петуховых", Томину приносят новости.

-- Кирпичов в прошлом судим по статье восемьдесят девятой, -рассказывает сотрудник угрозыска Данилов. -- Приговор я читал, суть следующая. Работал шофером на хладокомбинате, возил мороженое мясо, рыбу и прочее. Ну и сколотилась там компания. Сбывали, что поценней, налево. Когда до них добра-лись, потянули и Кирпичова. Насколько он был причастен, точно не известно. Вины за собой не признавал, в суде держался вызы-вающе. Словом, дали два года...

* * *

-- У Петуховых мало кто бывал-то, -- вспоминает соседка. -- Конечно, я кого-нибудь могла забыть, пятый год, как мы перееха-ли.

-- Значит, кроме тех, кого вы назвали...

-- Ой, дай тех называть даже совестно! Нельзя и подумать, чтоб они!.. Прямо не верится -- недели не прошло, как я Анну Иванов-ну встретила. Давным-давно не видались, а тут нос к носу в магазине... Но, извините, я болтаю, а ваше время, наверно, доро-го.

-- Разве вы болтаете? -- шутливо возражает Знаменский. -- Вы даете показания. Рассказывайте, пожалуйста.

-- Что же рассказывать?

-- Вот хотя бы как вы встретились в магазине.

-- Да?.. Ну встретились, расцеловались, и пошел, конечно, разговор. Пока вместе в кассу стояли, потом к прилавку, все новости успели выложить. В очереди над нами подшучивали: "Взяли две старушки по одной чекушке". Мы ведь где столкну-лись-то? В винном отделе!

-- Что же Петухова купила?

-- Шампанское. Кому-то на именины. А я водку брала, меня очередь больше одобрила.

-- Говорила Петухова о сыне?

-- Еще бы! Свет в окне. Курсы какие-то заочно кончил, работа-ет на Севере начальником, не помню чего. Еще хвалила, какой заботливый стал, посылки шлет: то варежки на оленьем меху, то рыбу вяленую, а на днях вот со специальным человеком клюквы корзину отправил.

-- Клюквы?

-- Да, я тоже удивилась -- в такую даль!

-- Не помните дословно: "корзину" или "корзиночку" клюк-вы?

-- Пожалуй, среднее -- "корзинку".

-- Среднее... Простите, что перебил.

-- Ну еще она как раз про эти несчастные деньги... Борису, дескать, что рубль, что копейка -- все готов по ветру пустить, поэтому домой переводит, а мы складываем в заветную шкатулоч-ку. Говорит, как на машину наберем, так он возвратится.

-- Кто-нибудь из окружающих мог это слышать?

Примолкнув, соседка осмысливает значение вопроса и пугает-ся:

-- Бог ты мой!.. Мне бы ее остановить! Конечно, могли слы-шать!

* * *

Разговаривая с Томиным, Данилов подводит итог:

-- По-моему, совпадение подозрительное. Мало того, что сам Кирпичов сидел, еще рецидивист Санатюк рядом.

-- Давно освободился?

-- Около трех лет. Правда, стар, почти семьдесят. Но такой -- до смерти волк. Есть слушок, к нему ходят "советоваться". И подска-жет, у кого брать, и механику обмозгует.

-- Спасибо, Костя, за службу! Интересно, что теперь Кирпичов запоет!

На Знаменского, однако, новость не произвела большого впе-чатления.

-- Боюсь, Саша, он запоет прежнюю песню. О судимости имел право умолчать -- судимость за давностью снята. А то, что в одном дворе живет матерый уголовник... Может, он с ним не здоровает-ся. -- Пал Палыч останавливает Томина, который порывается что-то сказать. -- Саша, я не зачеркиваю сделанного! Сделано много, сделано быстро. Но прежде чем снова браться за Кирпичова, мне надо больше.

-- А конкретно: чего ваша душенька желает, чтобы допросить уже с полным комфортом? -- сварливо спрашивает Томин.

-- Ну, слушай, не тебя учить!

-- А то поучил бы!.. Ладно, очень эта история в печенках сидит! И немудрено, что сидит в печенках, если послушать вечерний разговор Томина с матерью.

-- Меня поражает твоя беспечность! Те гуляют на свободе, а он преспокойно собирается в гости!

-- У Зинаиды день рождения. Чистая рубашка найдется?

-- В шкафу.

-- Ты же всегда ворчала, что я слишком много работаю.

-- В данном случае -- дело другое, Сашко. Это уже вопрос семейной чести! Я боюсь нос за дверь показать: кто-нибудь встре-чается и требует новостей.

-- Мама, для меня каждое дело -- вопрос чести.

-- Ах-ах-ах!.. Воротничок подверни... И Зиночке кланяйся!

* * *

-- Мама шлет тебе поклон. -- Томин кланяется.

-- Спасибо, Шурик, получилось очень грациозно.

Друзья пришли в числе первых гостей...

...А уходят последними.

Ночная улица обдает холодком, но уже отчетливо чувствуется в городе весна.

-- Что невесел? Недоволен Зининым мужем? -- усмехается Пал Палыч.

-- Напротив. Решительно нечего возразить. Умница, спортс-мен, без пяти минут доктор наук, приятные друзья... Вероятно, слегка завидую семейной идиллии.

-- Кто велит ходить бобылем?

-- Никто. Захочу, будет вагон невест.

-- На вагоне не женишься, нужна одна.

-- Одной пока нет.

Они приближаются к дому Томина.

-- Ладно, Саша, хватит сентиментальностей. Давай решать, что делать дальше. Я думаю...

Тот, глядя вверх, хватает его за руку:

-- Стой! У Петуховых свет!

Печати с двери Петуховых сорваны. Знаменский остается на площадке.

Томин тихо входит. Видит на вешалке плащ и кепку, которых здесь прежде не было.

-- Кто дома?

В коридоре появляется Борис Петухов.

-- А-а, здравствуй, Борис! -- и Томин кивает Пал Палычу: можешь топать домой.

-- Здравствуйте... Кто это?.. Сашка!

-- Что дверь не заперта?

-- На что ее запрешь? -- Петухов указывает на дыру от выпи-ленного для экспертизы замка. -- Как мои старики, не знаешь?

-- Мать пошла на поправку, отца, видимо, тоже вытащат. Проникнуть можно? -- Томин накидывает цепочку и делает жест внутрь квартиры.

-- Валяй... Извини, руку не подаю -- в земле.

-- А что ты делаешь?

-- Да вот цветок сажаю... мамин самый любимый, -- смущенно бормочет Борис.

Он проходит с Томиным в комнату и поливает ткнутый в поллитровую банку увядший цветок; вытирает чем попало руки, вздыхает.

-- Загнется, наверно. Ну за каким лешим было горшок-то разбивать?! И вообще, глянь, что натворили! Сволочи!

-- Видел, Боря. По линии угрозыска дело веду я.

-- Вона! Слушай, я только с самолета. Звонил тетке, она и телеграмму бестолковую прислала и теперь несет ахинею, ничего толком не понял.

-- Я пока тоже не все понял. Поэтому, Боря, лучше мне спраши-вать -тебе отвечать. Но давай перебазируемся к нам. Мать тебя накормит, посидим-потолкуем. Можешь и переночевать.

-- Ладно, -- он вытаскивает поллитровку. -- Раздавим?

-- Нет, уволь, только от стола.

-- Тогда смысла нет ходить.

Злясь и вздыхая, он подбирает с пола раскиданные вещи. Томин к нему приглядывается.

Петухов широк в плечах, крепок и кажется румяно-смуглым от "снежного" загара. Но в водянистых серых глазах и голосе угады-вается какая-то душевная слабина. То ли очень уж выбит из колеи случившимся, толи так и остался немного "хлюпиком", несмотря на все свои успехи...

-- Скажи, Боря, родители писали регулярно?

-- Ну! -- утвердительно произносит Петухов.

-- В последних письмах не проскальзывали тревожные нотки? Они никого не опасались? Не писали что-нибудь вроде: "Часто захаживает такой-то, передает тебе привет". А?

-- А старики-то чего говорят?

-- От матери мало чего узнал, к отцу еще не допускают... Денег ты в квартире не нашел?

-- И не искал. До того ли мне сейчас, друг милый!

-- Ты здорово переменился. Уважаю твои чувства, Боря, но... Какую шкатулочку мать могла называть "заветной"?

-- Шкатулка? Одна всего и есть -- которую отец подарил. На свадьбу, кажется.

-- И в ней лежали?..

-- Ерунда всякая. Вот, -- поднимает опрокинутую палехскую шкатулку, возле которой рассыпаны вывалившиеся на пол безде-лушки.

-- Понимаешь, неясно, нашли деньги или нет.

Борис смотрит на него хмурясь.

-- Извини, я слегка не в себе...

-- Неясно, говорю, нашли ли те деньги, что ты присылал.

-- Да?.. -- после паузы растерянно произносит Борис.

-- Ну да. Родители рассказывали, что держат их дома. Но где? Почему ты не убедил их положить на сберкнижку?

-- А... что они еще рассказывали?

-- Почти накопил на машину. Вернешься -- купишь.

-- Прямо так?.. Так вот и говорили?! Хвастливое старичье! -- Он в крайнем волнении.

-- Да, накликали. Но -- не посетуй на откровенность -- сколько они, бывало, и краснели за тебя и челом били в разных инстанци-ях. Ты ведь был ох не подарочек!

-- Ну и что?

-- Когда-нибудь людям хочется наконец моральной компенса-ции: "Вот каков наш Боря, получше других!"

-- Ну и заварилась кашка! Первый сорт!

-- Не знаешь, доехала до них твоя клюква?

-- Господи, велика разница, доехала -- не доехала... Надо ж, про клюкву известно!

-- Сколько ее было?

-- С полведра примерно. Велел ребятам набрать.

-- Как ты ее упаковал? Когда и с кем отправил?

-- Насыпал в лукошко, поверху мешковинкой обвязал. Один ханурик от нас увольнялся, с ним и послал. Должен был уж прибыть. Он проездом на юг.

-- "Ханурик" какого сорта?

-- Да так...

-- В доме не нашли ни ягодки, а полведра сразу не съешь.

-- Чего ты прицепился с клюквой?

-- Грабители вынесли отсюда корзинку. И тоже обвязанную тряпицей.

-- Что же, они на клюкву позарились?

-- Думаю, не тот ли вынес, кто и внес? Чтобы следа не остав-лять.

-- Он?!.. -- Борис садится посреди комнаты на стул.

-- Обрисуй, что за личность, прикинем.

-- В Хабарове и обрисовывать нечего. Одно слово -- алкаш. Неужели...

Его прерывает робкий звонок в дверь.

-- На всякий случай, меня нет, -- говорит Томин и встает в передней за вешалку.

-- Кто там? -- слегка оробев, окликает Борис.

С лестницы доносится невнятно: "Откройте, не бойтеся!"... Борис удивленно прислушивается, протягивает руку, но в послед-ний момент, засомневавшись, не скидывает цепочку, а лишь приотворяет дверь. Теперь голос звучит отчетливее: "Прощения просим, что поздновато, заплутал малость в Москве... От Бориса Афанасьевича я". Петухов распахивает дверь. На пороге хмель-ной низкорослый мужичонка с лукошком в обнимку.

Томин выступает из-за вешалки.

-- Свят-свят-свят!.. Кудай-то я прибыл -- туда или обратно? -- хихикает гость, таращась на Петухова.

-- Туда, туда, входи.

-- Нет, Борис Афанасьич! Ить я поехал, а вы осталися. Я кому же клюкву-то вез?..

Борис оборачивается к Томину.

-- Познакомься с товарищем Хабаровым, -- язвительно кри-вит он губы. -Больше у тебя никого на подозрении нет?

* * *

Выбыл из подозреваемых племянник Гена, выбыл и Хабаров. Корзинка оказалась в руках преступников просто "паролем": знали, на что сослаться, чтобы пустили в квартиру. А их осведомленность... Если Петухова откровенничала в магазине, то могла и еще в десяти местах. Не угадаешь, где кто слышал.

-- Снимаем с повестки дня? -- спрашивает Томин, беря со стола Знаменского пустое лукошко из-под клюквы.

-- Увы.

-- Кое-что, Паша, забрезжило с другой стороны. У этого Санатюка, судимого за убийство и квартирные кражи...

-- И живущего рядом с Кирпичовым... Помню.

-- У него племянница работает в почтовом отделении и зани-мается денежными переводами -- обрати внимание. А отделение, еще раз обрати внимание, обслуживает, в частности, наш дом. Факт, по-моему, достаточно увесистый.

Крутанув лукошко, Томин запускает его волчком и торжеству-юще косится на Пал Палыча. Любит он нежданные эффекты.

Но Знаменский, хотя слушает и внимательно, не спешит лико-вать.

-- Тебе, Паша, все мало? Тогда добавлю, что эту Варю Санатюк неоднократно встречали под ручку с Кирпичовым!

* * *

В больничной палате несколько коек. На одной из них -- Петухова. Возле нее сидит Борис.

-- Ты сейчас, главное, не волнуйся, тогда через недельку и встанешь. И я вот приехал, и папе лучше. Поживете еще... А про деньги эти, которые в шкатулке лежали...

Петухова порывается что-то сказать, но Борис косится на со-седние койки -- слушают ли посторонние -- и останавливает мать:

-- Тсс! Молчи! Тебе велено поменьше говорить, вот и помалки-вай! Про деньги забудь! Жалко, конечно, да что поделаешь. Я и папе сказал: были, сплыли, и наплевать. Новые наживем, здо-ровье дороже. Поняла? -- заглядывает он ей в глаза. -- Поняла ты меня?

-- Поняла, сынок... -- шепчет Петухова. -- Спасибо, что не сердишься...

-- Молчи, молчи! Наговоришься еще вдосталь, когда допраши-вать будут. Этот Сашка Томин, как я представляю, талантов небольших, но для соседей готов расстараться. Вдруг и поймает наших злодеев. У-у, мне бы их в руки!

* * *

"Небольших талантов" Томин находится в это время у началь-ника районного узла связи.

-- Лучше об этой проверке не знать никому, -- говорит он. -- Дело не только в тайне следствия, но и в репутации людей.

-- Но какие от меня требуются шаги? -- осторожно интересует-ся начальник.

-- Вот санкция прокурора на изъятие всех документов, относя-щихся к почтовым денежным переводам на фамилию Петуховых. Мне необходимы даты, суммы переводов и через чьи руки каждый из них проходил.

-- Мм... трудоемко... Текущую работу тоже не бросишь.

-- Если мы ограничимся последним годом, то?..

-- Дня два-три.

-- Надеюсь на вас. Тут мой телефон. Не будет меня, звоните по другому номеру -- следователю Знаменскому. И еще просьба. Подскажите, кто может беспристрастно охарактеризовать одну из ваших сотрудниц -- Варвару Владимировну Санатюк?

* * *

В квартире Петуховых на полную мощность включен прием-ник: на лестнице ниже этажом ожидает группа мужчин.

Знаменский дает последние указания тете Кате, соседке Пету-ховых.

-- Встаньте, пожалуйста на то же самое место.

Тетя Катя переступает к порогу.

-- Тут вот. Только тряпка у меня в руках была, и музыка веселей играла.

-- Тряпка -- не обязательно. Сейчас несколько человек по очереди поднимутся и произнесут у двери Петуховых фразу, кото-рая вам запомнилась. Если чей-то голос узнаете, скажите.

-- Еще б не сказать!

-- Начинаем! -- командует Знаменский на лестницу и плотно прикрывает дверь. -- Теперь тихо...

Слышно, как по ступеням шагает кто-то, потом близко стучит в дверь и говорит после паузы: "Такси заказывали?.. А чего же не выходите? Выходите скорей, мне стоять некогда!" Тетя Катя не подает знака. Процедура повторяется со вторым голосом. Когда раздаются шаги третьего участника опознания, женщина насто-раживается и напряженно дослушивает фразу до конца.

-- Этот! -- торжествующе заявляет она. -- И хрип его и повад-ка!

-- Спасибо. Вольно!

Музыка смолкает. Знаменский выходит на лестницу и пригла-шает всех поближе.

-- Прошу мужчину, участвовавшего в опознании третьим, назвать себя.

-- Ну я, -- нехотя откликается Кирпичов.

-- Ваша фамилия?

-- Будто забыли.

-- Должны слышать все присутствующие.

-- Ну Кирпичов.

-- Признаете ли вы правильность опознания?

-- Ничего я не признаю.

Тучная тетя Катя наливается краской.

-- Он еще и отказывается! Бесстыжие твои глаза! Небось заодно с теми!

-- Отцепись, бабка.

-- Ой, взляд-то какой у него нехороший! На все способный! -- обращается тетя Катя к Знаменскому.

* * *

После опознания Кирпичова Пал Палыч привозит его на Петровку.

-- Ну, Кирпичов, всю дорогу мы молчали. Что надумали?

-- Да ничего особенного. Считаете, много вы доказали?

-- По крайней мере одно: к двери Петуховых вы все-таки подходили и разговаривали с теми, кто был внутри. Хотя прош-лый раз категорически отрицали это. Почему?

-- Потому, чтоб не привязывались вы, не впутывали меня в историю!

-- Человека трудно запутать, если сам не путает.

-- Ну да! Старуха только голос услышала и -- готово дело! -- произвела в грабители.

-- Угу. Вы ей не понравились.

-- Может, вам понравился?

-- Не очень. Но я не уверен, что вы на все способны.

-- А все-таки допускаете. Ну что я такого сделал? Поднялся на пятый этаж. И уже замаран!

-- Тем, что старались это скрыть. И продолжаете скрывать многое другое.

-- На вашем стуле сидя, пора бы привыкнуть, что люди врут, -- замечает Кирпичов.

-- Привыкнуть трудно, да и нельзя. Начнет казаться, что все врут. Как тогда добывать правду?

Кирпичов вызывающе усмехается.

-- Думать надо!

-- По дороге сюда я как раз думал.

-- И что надумали?

-- Довольно любопытную, знаете, штуку. Не в том ли корень вашего вранья, что тех двоих вы высадили у собственного дома?

Некоторое время Кирпичов молчит, пытаясь подавить панику, затем говорит с трудом:

-- Что за ерунда... еще скажите -- повел к себе чай пить... Надо же выдумать!..

-- Я не выдумывал, Кирпичов. Я думал. Анализировал, сопос-тавлял. И ясно вижу, что не ошибся.

-- Откуда ж оно ясно?

-- Из вашей реакции. В протоколе, конечно, нельзя написать: "Свидетель побледнел и задрожал всем телом". Но картина была примерно такая.

-- Когда врасплох такую глупость... поневоле челюсть отвис-нет... С чего вы вообще взяли?

-- Могу вкратце изложить ход мысли. Желаете?

-- Отчего ж... интересно.

-- Так вот. Кирпичов, думал я, изо всех сил открещивается от двух своих пассажиров, опасаясь угодить в историю. Но он должен понимать, что никто его не обвинит, если случайные пассажиры оказались преступниками. Значит, есть некое обстоятельство, которое позволяет заподозрить связь между ним и грабителями. Это обстоятельство он и хочет утаить!.. Тогда я принялся переби-рать в уме первый с ним разговор. Пока мы торчали у светофора на Сретенке, отчетливо вспомнился момент, когда "заискрило". На вопрос, где пассажиры сошли, Кирпичов ответил чуть поспеш-ней и внутренне весь напрягся. Видно, тут и была главная ложь.

-- Да почему непременно ложь?!

-- Видите ли, он утверждал, что высадил своих нехороших клиентов у метро. Глупо, проехав полгорода на такси, высажи-ваться у метро.

-- Заметали следы.

-- Нет, полагаю, такси их прельстило как возможность быстро добраться до определенного места.

-- И "определенное место" -- мой дом? Железная логика!

-- Я еще не сделал такого вывода. Кроме лжи был страх. Кирпичов крепко боится, думал я. Но кого? Меня?

-- Чего вас бояться? Не воображайте...

-- Верно. Когда меня боятся, это неприятно, и я сразу чувствую. Значит, кого-то другого. Кого? Тех пассажиров? Что ж, Кирпичов в прошлом судим, глаз...

-- Раскопали!

-- Я судимостью не попрекаю, но учитываю -- как жизненный опыт. Так вот, глаз на уголовников должен иметь, к тому ж они наверняка были возбуждены, говорили о чем-то. Словом, Кирпи-чов вполне мог их раскусить, понять, что они прямиком "с дела", и струхнуть.

-- Струхнешь! Под носом на щитке и номер машины и фами-лия. Только ленивый не запомнит.

-- Да, но тот Кирпичов, о котором я толкую, не робкого десят-ка. В январе у него хулиганы отказались платить, угрожали расп-равой, а он ухитрился всех троих доставить в милицию. И плевал, что они запомнили фамилию... Конечно, возможен особый вари-ант: Кирпичов нарвался на тех, с которыми отбывал срок. Допус-тим, ему грозили. Допустим, Кирпичов помнит их как типов жестоких, злобных. И отсюда -- страх.

-- Вы прямо диссертацию выдаете: "Что такое страх и с чем его едят", -нервничает Кирпичов.

-- Уж что на моем стуле сидя вырабатывается, так это чутье на ложь и страх. Я могу точно сказать, что страх Кирпичова -- сегодняшний. А сегодня те двое ему не опасны. Они узнают, кто навел на их след, уже когда попадутся, то есть будут под замком. А потом, через долгие годы, вновь обретенную свободу, сами знаете, редко тратят на "священную месть"... Итак, выводы: Кирпичов боится сейчас, сию минуту. Боится не меня и не их. Ему жизненно важно скрыть конечную точку маршрута. Чем все увязать и объ-яснить? Одной фамилией: Санатюк. Если Кирпичов узнал, что шеф грабителей Санатюк, -это для него реальная, ежедневная угроза. Санатюк разом поставил все на место, и я увидел круг, в котором мечется Кирпичов, отбиваясь от моих вопросов.

Повисает долгая пауза.

-- Коли у вас так ловко устроены мозги, что вы можете все вообразить за другого человека, тогда вы должны понять... этого Кирпичова.

-- И оправдать вранье?

-- Интересы службы не дозволяют?

-- И службы и самого Кирпичова.

-- Да?

-- Да! С точки зрения юридической вы сейчас на грани соучас-тия. Продолжая запираться, подготовите себе до того неблаго-видную роль на суде, что...

-- Доброе у вас сердце, гражданин майор!

-- А доброе сердце -- это стыдно? Или смешно?

-- Н-нет. Извините, гражданин майор... Но вы говорите "на суде". Одного-то меня судить не будут, а тех еще...

-- Полагаете, их не задержат без ваших показаний? Уж как-нибудь Петровка без Кирпичова не пропадет, будьте спокой-ны! Загляните чуть-чуть вперед. Мы начнем беспокоить Санатюка, а вы? Приметесь его убеждать, что, дескать, не по вашей вине? Каким манером? Попросите у меня справку: "Удостове-ряю, что гражданин Кирпичов на следствии лжет. Дана для пред-ставления по месту жительства". Поразмыслите, что может про-изойти.

-- Ничего хорошего в любом случае, -- угрюмо цедит Кирпи-чов. -- Хоть говори, хоть молчи... У вас теперь моим словам все равно веры нет.

-- Будет искренность -- будет вера. Те крупинки правды, что вы обронили прошлый раз, и то уже сослужили службу.

-- Прошлый раз?

-- Удивлены? А ведь нашлась, например, клюква и очень оказалась к месту. И бутылка шампанского нашлась. Даже знаю, где и когда куплена.

-- А если я скажу такую несуразицу, что они вместо чаевых шестьдесят копеек по счетчику не доплатили? Поверите?

-- Оставить шоферу такую памятку... -- произносит Знаменс-кий после задумчивого молчания. -- А пожалуй, поверю, Кирпи-чов! И на все дело тогда взгляну другими глазами... Но при условии, что Варя Санатюк...

С Кирпичовым происходит разительная перемена. Он вскаки-вает, но говорит тихо:

-- Варя? Ах, Варя... Ясненько... Ясно. Мягко стелете, да жестко спать, гражданин майор! Не о чем нам больше разговаривать!

* * *

Кирпичов дома. Он следит за кем-то в окно, затем направляет-ся к двери и впускает Варю Санатюк.

-- Была у почтенного дядюшки?

-- Мать просила забежать... раз все равно буду рядом.

-- Ты ей докладываешь, когда встречаемся? По-моему, тебе не шестнадцать!

-- Я помню, что тридцать шесть. Поэтому, идя к тебе, должна провести хоть полчаса перед зеркалом. Мать, естественно, заме-чает.

-- Лучше приходи нечесаная!

-- Артемушка, ну что ты накинулся с порога? И вообще -- зачем цапаться?

-- Цапаемся потому, что у нас идиотские отношения. Садись, надо серьезно поговорить.

-- Не хочу серьезно говорить! Посмотрите-ка, у меня новая кофточка, и всего двенадцать рублей...

-- Кончай этот лепет.

Пауза. Кирпичов подыскивает слова, но Варя его опережает:

-- Вы с матерью нипочем не уживетесь! А ее не бросишь -- совсем старуха...

-- Сегодня, кстати, я не собирался делать предложение. Разго-вор не про то.

-- Что-нибудь случилось?

-- Да, кое-что этакое.

-- Ты так смотришь, будто я виновата...

-- "Будто"... Из-за того, что ты -- не случайная знакомая, я попал между двух огней. Надо решать, как быть.

-- Между двух огней? У тебя другая женщина?!

-- Дура. Вот не пойму -- ведь любишь меня?

-- Люблю.

-- И таскаешься к старому бандиту, от которого меня с души воротит!

-- Если на то пошло, меня тоже!

-- Тогда объясни, что вас связывает?

Варя молчит.

-- Нет уж, подпер такой момент, что не отступлюсь! Санатюка на бочку или... чего доброго, Варя, и попрощаемся.

Стиснув руки, она обводит взглядом комнату. Попрощаемся? Уйти отсюда, где Артем -- ее позднее счастье? Где стены увешаны ее фотографиями -- фас, профиль, три четверти, -- Артем так наловчился снимать, что Варя на стенах кажется рекламной красавицей... Нет, расстаться немыслимо! Варя садится в уголок дивана, поджав ноги, и решается:

-- Я его помню лет с шести. Отец умер, мама заболела, меня взяли соседи. И вдруг появился дядя Толя -- отсидел срок... Он зачастил к нам. Меня звал "дочкой", а маму -- "рыжей телкой". Она была малограмотная, работала уборщицей и рвалась обратно в деревню. Дядя Толя запретил... Устраивал скандалы, если видел у меня на пятке дыру. Мама и пикнуть не смела... Фактически он нас содержал.

-- А мать соображала, на какие средства?

-- В то время -- вряд ли. Официально он где-то числился... Через четыре года снова забрали. Это было горе, я все не верила... Но он попал под амнистию, вернулся, клялся, что невиновен, и пошло по-прежнему... до следующего ареста. В этот раз он исчез надолго, но я знала: стоит освободиться, и опять он влезет в нашу жизнь. А у меня уже был Володя. Хороший парень, футболист... Санатюк свалился как снег на голову, и началось страшное. Я, безмозглая, постеснялась сразу рассказать Володе, а Санатюк как-то очень быстро его опутал, заморочил голову и втянул в уголовщину.

-- Скотина!

-- Я не подозревала, как он хитер. Чувствовала опасность, пробовала бороться -- по-своему, по-женски. Пришла к Володе и осталась с ним, чтобы удержать. На третий день утром -- милиция... -- Она умолкает в слезах.

-- Говори до конца.

-- Был ребенок, Артем. Прожил ровно семь часов. Санатюк встречал у роддома и плакал -- по этому мальчику. Мать тайком снова брала у него деньги. Повадилась в церковь, замаливала грехи раба божия Анатолия. Мне было все равно... Устроилась на работу. Старалась забыть. Но Санатюк вечно маячил на горизон-те.

-- Да чего он, собственно, добивался?

-- Наверно, каждому человеку, даже такому, хочется кого-то любить. Он любил меня. И сейчас любит -- как умеет...

Глубоко засунув руки в карманы, смотрит Кирпичов во двор. Там светится окошко ненавистного старого сыча.

-- Вопрос как стоял ребром, так и стоит: чем он тебя на поводке держит? Или это жалость?

-- Страх, Артем.

-- Страх?

-- Я боюсь, что он озлобится.

-- И что?

-- Не знаю... Понимаешь, он не раз меня сватал -- за своих. Он и Володю погубил не со зла, даже не думал губить, только сделал своим. А теперь ты...

-- Я не нравлюсь главе семьи? -- цедит Кирпичов.

-- Ты для него перебежчик, вроде предателя. Был там, да переметнулся к честным людям.

-- Это я, конечно, подлец... Значит, вот почему нам нельзя жениться. И здесь чертов Сатанюк поперек дороги! Одно к одно-му.

-- Только не связывайся с ним! Он на вид дряхлый и безобид-ный, но...

-- Он не безобидный. Потому придется связываться.

-- Артем, ради Бога!

* * *

Первая растерянность Бориса Петухова прошла; он успокоился и приободрился. И теперь беседует со Знаменским довольно развязно.

-- Отец с перепугу даже наружность не разглядел. Только одно и твердит: "Страшные, ужас какие! Истинные разбойники!"

-- Мне он тоже описывал их смутно, -- поддакивает Пал Палыч.

-- А Сашка даже до майора дослужился? Вот бы не подумал! Бегал такой вихрастый пацанчик, ничего особенного, только надоедный очень был, во все совался. Я даже лупил его, помню.

-- По-видимому, это сказалось на нем положительно.

-- Да-а, меняются люди, меняются, -- охотно посмеивается Борис. -- По себе знаю. Вам небось донесли, какой я раньше был оболтус?

-- Тем больше чести вам теперь.

-- А все Север! Суровая кузница характеров. Кует и перековы-вает.

-- Простите за любопытство, дело прошлое, -- вы туда отправи-лись с сознательным намерением перековаться?

-- Да нет... честно говоря -- подальше от родителей. Все воспи-тывали. Ну а потом засосало... то есть, хотел сказать, увлекло.

-- Ясно, ясно.

Тот, кто знает Пал Палыча, заметил бы, что собеседник ему не по душе, хотя, казалось бы, имеет право на сочувствие. И даже сам Борис по временам чует в интонациях следователя какую-то неопределенность.

-- Наверно, думаете -- за длинным рублем?

-- С точки зрения юридической длина рубля измерению не подлежит, -отшучивается Знаменский. -- Да без рубля и не проживешь. А когда набежала возможность, отчего не купить ту же машину?

-- Вообще-то, я больше для стариков старался. -- Борис отки-дывается на стуле, нога на ногу и цитирует Томина: -- Я рассуждал как? Надо людям на старости лет моральную компенсацию полу-чить. Мало, что ли, они за меня краснели? Так пусть теперь любому скажут: "Вы не верили, что Борис в люди выйдет, а он -- нате вам, не хуже прочих". Эх, человек предполагает, а вор распо-лагает. Сколько лет труда...

-- Погодите крест ставить. Возьмем воров, вернутся и деньги.

-- Да откуда вы их возьмете?

-- А откуда мы берем всех, кого задерживаем?

-- Не знаю... не верится. Да черт с ними, с деньгами, лишь бы старики поправились.

-- Одно другому не помеха. Кстати, вот образец искового заяв-ления. Напишите прямо сейчас.

-- И что будет?

-- Вас признают гражданским истцом. -- Знаменский прячет в глазах огонек любопытства.

-- Не обижайтесь, конечно, но все это -- туфта.

-- Я понимаю, с точки зрения бывалого полярного волка, мы все тут хлипковаты...

-- Ну уж, ну уж... -- перебивает польщенный Борис, не замечая скрытой иронии. -- Полярный волк! Хотя, конечно, хлебнул, чего в столице не хлебают... Может, и правда махануть заявление?

-- По закону полагается.

-- А если они уже истратили? Накупили какие-нибудь золотые часы, кольца... и упрутся, что вроде не из тех денег?

-- Все найденные у них ценности будут изъяты, реализованы и пойдут в возмещение ваших убытков.

-- Да?.. Ага... -- Он долго читает образец и мнется.

-- Что вас смущает?

-- Да вот сумма. Я ведь стариков не учитывал, они сами распо-ряжались. Вдруг навозу для сада достали или еще чего. Надо спросить, сколько истратили. Документ все-таки... цифрами и прописью.

-- Хорошо, спросите.

-- Тем паче, не к спеху. Надо еще поймать, с кого взыскивать, верно?

-- Надеюсь, с вашим приездом это станет легче. Вам, Борис Афанасьевич, известно многое, чего нам не хватает.

-- Странные намеки, -- хмурится Борис.

-- Превратно меня поняли. Я подразумеваю те сведения, кото-рым вы и весу не придаете. Вы ведь знаете жизнь родителей, как никто другой, а для следствия подчас ничтожная деталь важней важного.

-- А-а... Нет, за тыщу километров ни черта не видно. Скорей, тетку надо спрашивать.

-- С Надеждой Ивановной мы беседовали. И оба удивлялись: от нее зачем-то скрывали все, что касалось ваших финансовых дел и планов.

-- Да?.. Ага-а... То-то я звоню, а она чудная... Не знаю, я в их стариковские счеты не вдаюсь, скучная материя... Сейчас я бы пошел, а? -- Он уклоняется от пристального взгляда Знаменско-го. -- Обещал как раз к ней, чтоб не обижалась.

-- Добро, идите.

-- Понадоблюсь -- всегда под рукой. До скорого!

Вслед за Петуховым к Знаменскому зашел Томин.

-- Слушай, что он все-таки за личность, этот Борис? -- встреча-ет его Пал Палыч.

-- Более насущных вопросов нет? Следствие успешно законче-но, можно предаваться праздному любопытству?

-- Ответь по-человечески.

-- Был лентяй, был хвастун. Во дворе верховодил, дулся в картишки, хулиганил по мелочи. Часто дрался, но без злобы. И гордо носил кличку "Петух". Все это было лет двадцать назад. Позже он перестал занимать мое воображение. Паша, мы теряем время.

-- Он действительно поехал к тетке, как считаешь?

-- У тебя на Петухове заскок! Пусть едет, куда хочет! Кирпичова надо раскачивать, Кирпичова! Долго еще он будет отмалчи-ваться?

-- Для его следующего допроса я должен дозреть.

-- Ты? Дозреть до признаний Кирпичова?

-- Да. Потому что может возникнуть дилемма: то ли ему верить, то ли Петухову.

-- Нельзя ли подоходчивей?

-- Пока не рискую... Хабаров еще не отбыл?

-- А для каких целей нам нынче Хабаров?

-- Устрой рандеву, ладно?

Томин пожал плечами, но "рандеву" устроил. И, прощаясь с Пал Палычем, Хабаров говорит, сияя курносым багровым носи-ком:

-- Так мы с вами обыкновенно побалакали, ровно на завалин-ке. А сперва-то я заробел: чересчур заведение серьезное. И вины за собой не чуешь, а все остерегаешься... Ну, счастливо оставать-ся!

Проводив его, Знаменский быстро набирает внутренний номер.

-- Саша? Мне срочно бы Петухова на пару ласковых. Но чтобы до этого он не встретился с Хабаровым... -- Пал Палыч кладет трубку и думает: "Если Бог есть, он мне сей минут пошлет Кирпичова!.. Потому что дилемма теперь разрешена".

Он запирает дверь и устраивает себе блиц-разминку, скинув пиджак и брюки. На десятом приседании звонит городской аппа-рат. Бог внял: это Кирпичов.

* * *

-- Здравствуйте. -- Кирпичов тяжело садится. -- Я пришел.

Он молчит. Знаменский ждет.

-- Я пришел кое-что рассказать.

-- Кое-что или все?

-- Да уж, наверно, все.

-- Тогда готов.

Пал Палыч кладет на стол чистый бланк протокола допроса, берет авторучку.

-- Почему я петлял, вы угадали: Санатюк. Я его зову Сатанюк, больше соответствует. Дураком надо быть, чтобы его не бояться! Те, между прочим, тоже боялись. Один говорит: "Может, мотанем от греха?" А второй: "Ты, говорит, соображаешь, что сам подума-ет? Не явимся -- шкуру спустит!" Ругались, тряслись, а ехали...

-- Адрес вам назвали при посадке?

-- Вообще не назвали. Гони, говорят, на Преображенку, там покажем. И крутили потом: направо, налево, вперед, назад...

-- Путали?

-- Ну да. Им же неизвестно, что я там вырос, каждый переулок наизусть... Потом остановились в тупичке. "Все, -- говорят, этот дом с балконами". Вылезли и вроде закуривают, а сами смотрят, чтобы я отваливал, потому что дом совсем не этот. Этот новост-ройка, а Сатанюк -- в старом... Вы спросите, как я их засек, если уехал? Так я не уехал, а вертанул за угол вокруг квартала. Меж двух корпусов встал, а там палатка такая: "Прием стеклотары". Прита-ился за ящиками -- нужный подъезд как на ладони. Минуты через три -- рысят. Кепочки надвинули и прямиком, куда я и ждал. Лестница застекленная, видно, если наверх подымаются. Они не подымались. А на первом этаже, кроме Сатанюка, все нормаль-ные люди, даже сомневаться нечего!.. Теперь, значит, почему я за ними пошел и откуда вообще понял, кто он есть, -- этот "сам". Да?

-- Вы отлично ведете собственный допрос.

-- Насчет Сатанюка я понял случайно. "Надо, -- это они говорят, -- с нашим любителем леденцов перемолвиться". И вдруг меня как обухом! Варя как-то поминала, что старик все леденечки сосет, целый день причмокивает. Ну, думаю, судьба! Вляпался! И, главное, Варя меж нами -- вроде как связывает, а тут я их прямо с дела к нему везу. Кто поверит, что такое совпадение?

-- Вы их можете описать?

-- Который сзади сидел -- не больно заметный. Рыжеватый, сухой, ростом с меня, уши топорщатся. А второй -- толстый, мордастый, нос задранный, как у моськи. Глаза круглые, бровей почти нет. С виду добродушный, сидит-пыхтит, шею скребет, словно год не мылся.

-- Как они друг к другу обращались?

-- Никак. "Ты" да "ты".

-- Чью-нибудь кличку, фамилию, город -- ничего не упомина-ли?

-- Нет...

Входит Томин и Борис Петухов.

-- Сами или по вызову? -- проницательно спрашивает Томин Кирпичова.

-- Сам.

Знаменский протягивает протокол.

-- Читается с увлечением, -- удовлетворенно заключает То-мин, пробежав записи. -- Приметы-приметы... Ребята подготови-ли кое-какие материалы по связям Санатюка. Собралась неболь-шая портретная галерея. Попробуем?

Томин уводит Кирпичова со словами: "Пойдемте, покажу вам несколько персонажей".

Петухов слегка "под градусом".

-- Сашка на меня прямо как по компасу вышел. Ловок!

-- Вы тоже ловки, Борис Афанасьевич.

-- Все вы мне комплименты...

-- Это не комплимент. Это обвинение.

-- Обвинение?.. -- моргает Петухов водянистыми глазами. -- То есть... в чем же?

-- Во лжи.

-- Простите... Пал Палыч, кажется?

-- Да, Пал Палыч. И, кстати, -- не Сашка, а Александр Николаевич Томин. По крайней мере в этих стенах.

-- Не понимаю я, про что речь?

-- Ох, понимаете, Петухов, преотлично понимаете...

Трещит телефон. Знаменский с досадой снимает трубку.

Звонит ему начальник узла связи.

-- Меня посетил ваш сотрудник, -- говорит он, -- и попросил проверить некоторые... Ага, вы в курсе. Так вот я счел нужным сообщить предварительные данные. Возможно, этого окажется достаточно...

Пал Палыч слушает, записывает столбиком несколько чисел и складывает листок пополам.

-- Вы правы, этого достаточно. Огромное спасибо!

Курит Пал Палыч мало -- с усталости иногда или, как сейчас, чтобы унять возбуждение. До чего же кстати пришлись "предва-рительные данные" из узла связи!

-- Как родители, Борис Афанасьевич? -- любезно обращается он к Петухову.

-- Слава богу, оживают!

-- Придется их допрашивать в ближайшие дни.

-- Я подготовил, -- вздыхает Борис.

-- Догадываюсь. А искового заявления, часом, не написали?

-- Вообще-то, написал. Не знаю, все ли по форме... -- Он достает заявление.

Знаменский кладет его на стол между собой и Борисом.

-- Даже так... -- усмехается он.

Борис беспокойно ерзает.

-- Будем подшивать в дело? Смотрите, подшить недолго. Когда нас прервал телефонный звонок, мы беседовали о лжи.

-- Да, что-то странное... Вероятно, вы истолковали в каком-нибудь смысле, какую-нибудь фразу...

-- Хотите, чтобы я назвал вещи своими именами? Прозвучит довольно грубо.

-- До чего вы ко мне переменились, -- в смятении бормочет Петухов. -Вот хоть заявление -- то сами велели, а сейчас...

Петухов тоже хватается за сигарету, выкуривает в несколько затяжек, комкает заявление и сует в карман.

-- И что же теперь будет? -- едва слышно спрашивает он.

-- Надеюсь, вполне банально: преступники будут задержаны и изобличены.

-- Что... уже на след напали?

-- До чего на вас похоже! То строчите филькину грамоту -- авось у грабителей что обнаружат и отдадут вам. То рады, чтобы их не поймали, лишь бы избежать огласки. Да, напали на след.

-- И на суде все выплывет?..

Он вздрагивает от скрипа двери: возвращаются Томин с Кирпичовым.

-- Что посеешь, то и пожнешь, Борис Афанасьевич. Ложь дает злые всходы... Извините, должен закончить допрос.

Поняв, что ему предлагают уйти, Борис поднимается, медлит в нерешительности, потом бредет к выходу.

-- Ну, Саша!

-- Один есть! -- словно козырную карту, Томин шлепает на стол фотографию.

-- Который сзади сидел, -- говорит Кирпичов.

Знаменский жестом предлагает ему стул и тихо разговаривает с Томиным в стороне.

-- Кличут просто и скромно: Николай Петров, -- сообщает Томин. -- Около года как из заключения, прописан в Туле.

-- Чем славен?

-- Квартирные кражи. Сейчас наши звонят в Тулу. А что это Борис поплелся на ватных ногах?

-- Отдельный разговор, -- Знаменский подсаживается к столу. -- Давайте, Кирпичов, еще раз, но уже подряд и с самого начала. Тут всякое лыко в строку.

Кирпичов собирается с мыслями:

-- Ну, значит, получил я заказ. Пришло время подавать, свя-зался с диспетчером, она отвечает: "Не могу дозвониться пасса-жирам, занято. Пожалуйста, говорит, поезжайте так, люди ста-рые, очень просили не подводить..." Я считаю, те двое нарочно трубку сняли, чтобы трезвон не мешал. Ну, значит, являюсь. Около дома никто не ждет. Пошел в квартиру. Звоню раз, звоню второй -- не открывают. Наверно, думаю за музыкой не слышат. Постучал кулаком. Стою. И чудится, кто-то по ту сторону есть, но молчит себе, посапывает... Эх, тянуло меня от той двери прочь! Уйти бы -- и порядок.

-- Когда они наконец отозвались, Артем Степанович?

-- Когда я про такси сказал. Сообразили, что человек посторон-ний, хозяев не знает, можно голос подать. "Не кричи, говорят, шеф. Сейчас решим". "Гур-гур, -- по-тихому, а потом мне. -- Валяй в машину, спускаемся". Видно, все главное они уже... обтяпали.

-- Вы с ними по пути разговаривали?

-- Вначале немного пособачился. "Гони на Преображенку". А у меня спаренный заказ: "Петуховых доставить на Арбат и рядом, со Смоленской, забрать следующих пассажиров. На Преображен-ку, говорю, не с руки. Задний на дыбы: "А ну, трогай!" -- и обложил, конечно. Вот, говорю, история! А обещали тихих ста-ричков. Тут толстый ухмыльнулся: "Приболели, говорит, наши старички, пусть полежат". Погано так сказал... Короче, едем, и зло меня берет. Везу блатных лбов, времени в обрез, заказ на Смолен-ской горит. И подпер момент -- понял, что дело не чисто.

-- Почему поняли?

-- Не знаю. Что помню -- все ваше. Сочинять мне теперь... -- он разводит руками.

-- Хорошо. Поняли, смекнули, уловили. Важно, что уловили правду. Дальше?

-- Дальше махнул на красный свет. Жду свистка -- свистка нет. Проворонил начальник. Превышаю скорость -- опять ничего. Качусь как заколдованный.

Томин хмыкает.

-- Знаю, что непохоже. Но так. Попробовал сунуться под знак, который недавно повесили...

-- Вы хотели, чтобы вас задержали?

-- Ну да. Выложу свои сомнения, пусть решают. А толстый вдруг уставился на меня: "Чего ты, говорит, шеф, вытворяешь? Так недолго прав лишиться!" И все мои нарушения перечел по пальцам. Выходит, между собой перебранивались, а тем временем все до тонкости замечал. Шофер он! Простой пассажир не заме-тит.

-- Отлично, Кирпичов! -- оживляется Пал Палыч. -- Это пригодится!

-- А в чем заключалась суть перебранки! Можете дословно?

-- Суть -- этажей побольше.

-- Не бывает чистого мата без примеси информации! -- воскли-цает Томин.

Кирпичов прикрывает глаза, стараясь вспомнить.

-- Пожалуй, разбирались, кто виноват: они или сам.

-- В чем виноват?

-- Похоже, не все там вышло, как Сатанюк велел... но не ручаюсь...

-- А что же? Что не вышло?

-- Потом, Саша, -- останавливает Пал Палыч. -- Я знаю. Так, полагаете, шофер? Собственник?

-- Скорей -- профессионал. Выражения некоторые... не люби-тельские, в общем...

-- Продолжайте, пожалуйста.

-- Да, кажется, все.

-- Нет-нет, Кирпичов, не ставьте точку! -- вскидывается То-мин. -Что-нибудь еще да промелькнуло!

Знаменский поддерживает:

-- Например, слова, которые вас напугали: "Надо перемолвить-ся с любителем леденцов". Они же шли в определенном контек-сте?

-- Да, верно... погодите... о чем же перемолвиться?.. Сейчас попробую по порядку. Значит, стал я звонить в "Букет", чтобы отдать заказ на Смоленской -- не успевал уже. А кнопку вызова заело -- то контачит, то не контачит. Толстый спрашивает: "Что, шеф, будешь делать, если механика откажет?" Кнопку, говорю, и сам починю. "Ну, а если, говорит, трубку разобьешь, тогда обязан на ремонт ехать?" В общем, начал чего-то рассуждать про нашу работу...

-- А что вы ответили на вопрос о трубке? -- повинуясь какому-то импульсу, любопытствует Пал Палыч.

-- Что, мол, смотря по обстоятельствам. Могу и без рации смену доработать, главное -- план... Да, так вот где-то здесь они Сатанюка и помянули. Я только кончил с "Букетом" -- дозвонился все-таки -- и как раз слышу: "Надо на этот счет с любителем леденцов перемолвиться, идейка ничего себе". Но какая идейка -- прослу-шал...

* * *

Допрос Кирпичова окончен. Знаменский и Томин выжали из него все "досуха".

С полчаса назад "шестым чувством" ощутив перелом в деле, к друзьям присоединилась Кибрит.

Кирпичов собирается уходить. Он выговорился -- и поник, осунулся, руки мнут кепку.

-- Напрасно вы так тревожитесь, -- успокаивает Томин. -- Ведь они понятия не имеют, что вы их подозреваете, что видели, куда они пошли. Разве нет?

-- Если черепушка варит, то нет... Ошибку я допустил. Сунули рубль с мелочью. Я их -- в карман, будто так и надо. Одно было на уме -- успеть их выследить. Но они-то могут сообразить: недопла-тили шоферу шестьдесят копеек, а он смолчал, -- что за притча!.. Боюсь, обойдутся мне эти шестьдесят копеек...

-- Мы будем спешить, Артем Степанович, -- обещает Знамен-ский.

Кирпичов обводит всех взглядом и уходит, сутулясь. Некоторое время друзья молчат.

-- И все-таки есть в его показаниях... -- произносит Томин.

-- Знаю, что тебя смущает. Хорошо, что Зина забежала, помоз-гуем вместе. Вводится новое условие задачи: у Петуховых ожида-емых тысяч не нашли...

-- Нет?

-- Нет. Их и не было.

-- Вообще не было?!

-- Да, Зиночка, вообще. Потому Кирпичову и недодали шесть-десят копеек. Вы заметили, что в юридических документах не встречается формулировка "общеизвестно". Пишется иначе: "По делу установлено". А по делу Петуховых существование денег не было установлено. О них было "известно"!

-- Паша... наверняка?

-- Абсолютно. Петухов тут уже корчился. Вот подтверждение -- звонили с почты насчет знаменитых переводов. Полюбуйся.

-- Ну и ну... -- поражается Томин. -- Стыдобушка!

Кибрит берет у него листок, читает вслух:

-- Двадцать рублей, пятнадцать, двадцать пять...

-- Угу. Любимым родителям на мороженое.

-- Удивляюсь, Саша, как ты их не раскусил! Все поддались гипнозу "общеизвестного". Не живи ты в том же доме, я над каждым бы словом ставил вопросительный знак. А так принял на веру миф о деньгах, о машине, о Петухове, большом полярном начальнике. Хабаров мне утром расчудесно описал тамошнее житье-бытье Бориса Афанасьевича. Мелкая сошка, к тому же неудачливый картежник.

Кибрит крутит на тонком пальце обручальное кольцо.

-- Эта парочка -- толстый и рыжеватый -- с пустыми руками. Вы охотились на сытых волков, когда надо охотиться на голодных. А голодные волки -- что, Шурик?..

-- Рыщут за добычей, моя радость. И хотя, конечно, я болван, но ловить-то их мне!

Звонит внутренний телефон.

-- Да?.. Здесь. -- Знаменский передает трубку Томину.

Тот слушает короткое донесение.

-- Подтвердилось: Николай Петров две недели назад покинул Тулу, -сообщает он.

-- Кто это -- Петров? -- спрашивает Кибрит.

-- Один из грабителей, Кирпичов опознал его по фотографии. Но о втором сведений с мизинец. Вероятно, шофер. Круглоли-цый, курносый. Глаза навыкате, склонен к одышке...

-- Странный интерес к радиотелефону, -- добавляет Знаменс-кий. -Пустобрех или с прицелом?

-- Какой же прицел, Пал Палыч, -- недоумевает Кибрит. -- На волне "Букета" сообщать друг другу о злодейский замыслах?

-- Помолчите-ка немножко. -- Томин уходит в себя и повторя-ет медленно, как заклинание. -- Лет сорока пяти, толстый, призе-мистый... смахивает на мопса... шофер... Шофер лет сорока пяти, лицо круглое, курносое, добродушное... толстый... одышливый... Толстый шофер... Кажется, ты, Зинуля, утверждала, что мне никогда не изменяет память?

-- Кажется, да.

-- Изменила. Что-то зудит в голове, а что?.. Толстый шофер... толстый шофер...

-- Толстый шофер, похожий на мопса. -- Кибрит очень хочется, чтобы Томин вспомнил.

-- Еще раз.

-- Толстый шофер, похожий на мопса... интерес к радиотелефо-ну.

-- Погоди с телефоном. -- Томин обхватывает голову руками и шепчет. -Толстый... шофер, похожий... на мопса... Интерес к радиотелефону! -- Он вдруг срывается звонить по внутреннему. -- Степан Ильич, Томин... Спасибо, помаленьку. Вопрос такой. Месяца четыре назад нам передали материал по поводу одного проходим-ца, работавшего под таксиста... Да-да, потом заглохло. Мне необ-ходимы его приметы... Очень срочно, Степан Ильич! Жду. -Прикрыв трубку ладонью, он наспех рассказывает. -- Люди зака-зывали машину, чтобы ехать на вокзал или в аэропорт. Минут за пятнадцать до срока появлялся человек и сообщал, что такси попало в аварию, а водитель -- его приятель -уговорил подбро-сить клиентов на своей машине. Клиенты, естественно, рассыпа-лись в благодарности, быстро грузили вещи и отбывали. А следом являлось заказанное такси, целое и невредимое. -- Его прерывает голос в трубке. -- Да?.. Хорошо, зовите Володю. -- Снова обращается к Знаменскому и Кибрит. -- С пассажирами наши позже беседовали, номер машины никто не помнил, но, по-моему, говорили, что не московский. Расплачивались с этим ловкачом, накидывая, естественно, "за любезность".

-- Но как удавалось перехватывать заказы? -- спрашивает Кибрит.

-- Предполагали наводчика среди таксистов... Если тот ловкач был толстым мопсом и если решил вернуться к прежнему промыс-лу... Тогда действительно интерес к радиотелефону... Алло, Воло-дя? -- встрепенувшись, кричит Томин. -- Тебе объяснили, в чем... Слушаю... Та-ак... Знакомые черты, очень рад... А что такое? -- Он долго слушает, мрачнея. -- Понял.

-- Шурик, он?

-- Приметы совпадают.

-- Отчего ж ты скис?

-- Есть неприятное обстоятельство. Володя тогда опросил всех пассажиров, кроме одной пары. Пожилые люди, которым по состоянию здоровья была рекомендована Прибалтика. Продали дом с садом в Крыму, в Москве останавливались у дальних родст-венников. Ехали наудачу: "Осмотримся, выберем себе тихое мес-течко, обязательно напишем..."

-- И не написали, -- понимает Знаменский.

-- Нет. И на них подобные случаи прекратились. Пара общи-тельная, одинокая, денежная... Идеальная пара для исчезнове-ния!

-- И никакого следа?

-- Володя до сих пор ищет, но неизвестно, улетели они четыре месяца назад или нет. Стояла мерзкая погода, рейсы отменялись, переносились... трудно докопаться.

-- Давайте сядем и подумаем, -- говорит Знаменский. -- Петров из Тулы воровал, мопс "калымил" за баранкой. Потом был пе-рейден роковой рубеж: если не в истории с крымской парой, то в квартире Петуховых. Теперь "калымить" уже не тянет. Сделана ставка на большой куш. Шесть дней назад куш сорвался. Шесть дней они на свободе, первый страх схлынул, а обманутый аппетит пуще разгорелся. Что им предпринять?

-- Угнать такси с рацией. Перехватить несколько выгодных пассажиров. Из них выбрать такого, которого можно посадить и не довезти.

-- Сколько у них будет безопасного времени, Саша?

-- До конца смены никто всерьез не хватится. Плюс часа два-три верных: машине случается застрять вне зоны слышимости или еще что-нибудь. А переставят номер -- могут кататься и дольше.

-- Только, Саша, не поддаться бы единственной версии.

-- Все прочие меры остаются в силе. А этой версией я займусь сам.

* * *

Зал диспетчерской такси.

Тот же напряженный ритм, то же ощущение биения пульса города, что и в первый приход сюда Томина. Но на столе у старшей прибавилось динамиков. Когда они включены, слышны перего-воры диспетчеров с шоферами.

Кроме обычной смены "Букета" здесь работает сейчас группа угрозыска.

Старшая говорит в микрофон, читая по бумажке:

-- "Букет" вызывает всех водителей на линии: "Букет" вызыва-ет всех водителей на линии. Товарищи, управление городского хозяйства проводит статистический учет перевозок, производимых радиофицированными машинами. Убедительная просьба сообщать в диспетчерскую дальность поездок, а также количество пассажиров и наличие багажа. Водители, временно не имеющие заказов, должны при каждой посадке извещать нас о предстоя-щем маршруте. Данному мероприятию придается важное значе-ние... -- и кончает "от себя", домашним голосом: -- Вы уж отнеси-тесь серьезно и не подводите.

Она выключает микрофон, поднимает глаза на Томина.

-- Периодически повторяйте, -- говорит он.

-- Александр Николаевич, но если они попытаются захватить машину... шофер может пострадать?

-- Может, Галина Сергеевна.

-- Ужасно!.. Одного из наших покалечили, до сих пор в больни-це. И взяли-то неполную выручку... Александр Николаевич, а нельзя водителям объяснить, описать приметы?

-- Никак нельзя. Постараемся обеспечить безопасность лю-дей.

-- Саша, а я бы рискнул, -- говорит подошедший Данилов.

-- У этой истории есть предыстория... -- тихо отвечает Томин. -- И в предыстории, возможно, замешан кто-то из здешних так-систов. Усек?

-- Простите, что я снова, -- беспокоится старшая, -- но как обеспечить безопасность?

Томин кивает:

-- Пойдемте, объясню.

Все трое подходят к щиту, где рассортированы бланки-заказы. Томин вынимает наугад несколько листочков.

-- Читаем. Подача в восемнадцать часов, гостиница "Ленинг-радская", место назначения -- площадь Ногина. Реально на по-добном маршруте завладеть машиной?

-- Центр, часы пик -- нет.

-- Верно, Галина Сергеевна. Дальше Черемушки -- Малый театр.

-- Отпадает.

-- Коломенское -- Востряково. Двадцать два тридцать.

-- Нехорошая поездка.

-- В вас проклевывается детективная жилка. Рейс взят на контроль. Все, что здесь, -- он указывает на щит, -- как видите, проходит через руки Самойлова.

Самойлов сидит за отдельным столиком, изучая бланки; перед ним расстелена карта.

-- Теперь давайте порассуждаем, -- продолжает Томин. -- Звонить и заказывать из чужой квартиры -- недолго и влипнуть. Что для них самое спокойное, а для нас, следовательно, самое тревожное?

-- Поймать свободную машину, -- подсказывает Данилов.

-- Да, случайная посадка. Подозрительные ездки мы будем подстраховывать патрульными машинами ГАИ. Ну и еще кое-чем. Повторим-ка наше воззвание.

Старшая включает переговорное устройство.

-- "Букет" вызывает все машины на линии...

* * *

Трое суток посменно отдежурили муровцы в "Букете". Кирпичов все нерабочее время тоже проводил там, там и спал на диванчике, чтобы быть под рукой для опознания грабителей. Все пока безрезультатно.

Невесело возвращается Томин домой. Навстречу ему по лест-нице спускается Борис Петухов, за спиной рюкзак. При виде Томина делает испуганное движение назад, но прятаться поздно.

-- Та-ак. Карету мне, карету?

-- Да я... знакомая пригласила, немного проветриться...

-- Когда поезд?

-- Десять сорок пять, -- автоматически отвечает Борис.

-- Ту-ту -- и прощай неприятности. Блистательный ход!

-- Саш, ну слушай... ну можно с тобой как с человеком?

-- Я и есть человек. Незаметно?

-- Заметно, заметно! -- заводится Борис. -- Под милицейским мундиром бьется благородное сердце! Не то что у некоторых, да?

Томин молча смотрит на него усталыми глазами. Сейчас бы поесть да завалиться спать...

-- Я тут уже восемь дней! За каким чертом мне здесь сидеть?

-- А родители?

-- Может, так даже лучше, Саш. Скажут, вызвали срочной телеграммой, -и меньше разговоров.

-- Отец с матерью на ладан дышат, впереди следственные процедуры, суд. Пусть все тянут одни?.. Давай билет!

-- Нету билета. Рассчитывал на вокзале схватить.

-- А и есть -- пусть пропадает. Заворачивай обратно.

-- Не имеешь права! -- слабо артачится Борис.

-- Имею. Не юридическое, так моральное. -- Он берет Петухова за локоть. -- Когда-нибудь сам спасибо скажешь.

Дождавшись, пока тот войдет в квартиру, Томин направился было дальше, но засомневался...

А Борис стоит в передней, не снимая с плеч рюкзака. Прислу-шался, тихонько приоткрыл дверь... и оказался лицом к лицу с Томиным.

-- Гражданин, вы задержаны при попытке к бегству! -- Томин старается взять добродушный тон.

-- Может, я под домашним арестом?!

-- Не шуми.

Борис в сердцах скидывает рюкзак на пол и уходит в комнату. Томин, улыбаясь, двигается следом.

-- Поймал и радуется! Тоже мне, великий сыщик! Ловил бы кого положено!

-- Гляди-ка, замок новый вставил, прибрал, даже пол подмел. А цветочек-то не завял.

-- Зря ты меня не пускаешь, -- впадает Борис в страдающий тон. -- Я ведь тут... ну прямо по уши в навозе! Старики чего-то наплели, пойдут теперь насмешки...

-- Ты тоже сочинял. Отец у тебя не отставной бухгалтер, а большой ученый, вместо домика на восьми сотках -- загородная вилла.

-- Откуда?! -- отшатывается Борис.

-- Пал Палыч у Хабарова выспросил.

-- Этот Пал Палыч меня возненавидел с первой минуты!

-- Он тебе просто не поверил с первой минуты.

-- Нет, не просто! Как он меня обхаживал! То лестью, то хитростью. Все испытывал... Ты знаешь, я иск написал, -- говорит он упавшим голосом. -- Вот до чего довел... Может, за мной есть грехи, но на чужое я не зарился. Да еще на чье!..

-- Иск в дело не подшит.

-- Но ты ведь знаешь. И я знаю. Главное, что обидно -- не нужны мне те деньги! Все вот тянутся, жилы рвут, чего-то там достигают. Кому должность, кому магнитофон какой-нибудь сумасшедший нужен или еще что. А я что потопал -- то и полопал... Лег -- свернулся, встал -- встряхнулся.

Томин садится верхом на стул и смотрит на Бориса вниматель-но.

-- Хочешь верь -- хочешь нет. Старики, между прочим, тоже на деньги были не жадные. Пошлешь четвертак, мать накупит дребе-дени и обратно шлет. У меня одних галстуков штук тридцать.

-- Значит, честолюбием не мучаешься? А зачем приукрашивал свой портрет? Именитые родственники, невесты-красавицы?

-- Что я думаю и как себя внутри ценю, это личное дело. Но люди должны меня уважать. Тут уж извини!

-- Боря, если сам себя не уважаешь, другие не будут.

-- Слушай, ну нельзя же признаться, что я весь тут, и больше ничего! -Прижав обе руки к груди, он с обидой взирает на Томина: простых вещей человек не хочет понимать!

-- А почему, собственно, нельзя? Давай разберемся. Ты не воруешь? Не спекулируешь?

-- Иди ты!

-- По меркам Хабарова почти непьющий. От работы бегаешь?

-- Куда от нее убежишь?

-- Правильно. Получаешь во всяком случае, больше моего. Может, какой талант в землю зарыл? -- отвлекает Томин от наболевшей темы.

-- Там зароешь, -- хмыкает Борис. -- Ты пробовал вечную мерзлоту копать?

-- Так. Подведем итоги. Ты не академик. Не герой. Не мореп-лаватель. Примерно, плотник.

-- Хм... -- кривится Борис. -- Припечатал, так припечатал. Дальше?

-- Дальше: плотник ты честный, трудишься в сложных услови-ях и приносишь обществу посильную пользу.

-- Пионерским собранием запахло. Если будешь перевоспиты-вать, я ушибить могу, имей в виду!

-- Нет, мы, что называется, беседуем за жизнь. Ты высказался откровенно? Высказался. Дай мне... Раньше на базарах стояли смешные фотографы. У них был ящик гармошкой на треноге, помнишь?

-- Ну!

-- И обычно была картина: например, джигит с саблей, но без лица, вместо лица -- дырка. Клиент сунет в нее голову -- и готово дело, на коне.

-- Ну?

-- Сняться так, Боря, можно. Но каждый день эту бутафорию таскать -шею свернешь. И зачем? Помогал тебе папаша профессор и вилла?

-- Ну...

-- Мешали, Боря! Кто-нибудь позавидует мельком и забудет. Зато ты непрерывно помни... чтоб не споткнулся бутафорский конь. Прав? Нет?

Борис угрюмо отвернулся, даже "нукать" перестал.

-- А закадычные друзья у тебя есть? -- донимает Томин. -- Наверно, нет. Сближаешься с людьми до определенной черты, пока можно в душу не пускать. Откуда дружба? Или любовь? Допустим, женишься. На какую виллу повезешь в отпуск жену?

-- Да иди ты, хватит уж...

-- Нет, ну почему тебе не быть самим собой?! В открытую, без похвальбушек? Чего зазорного! Высот не достиг? Но ведь и не рвался. Прими ты себя таким, как есть! И другие примут. Погляди в зеркало -- нормальный мужик. Здоровый, видный. Чего надо?

Борис щурится и поводит широкими плечами, будто примеря-ет новую одежду.

-- Саш, это в пользу бедных или начистоту?

Во весь рот, со стоном Томин зевает:

-- Для дипломатии слишком устал. Скажем так: ты моих вос-торгов не вызываешь. А уважать -- я бы тебя уважал. Если б не вранье, я б тебя вот так уважал!

* * *

Наскучив вести пустые допросы (десятистепенные знакомые Петуховых), Знаменский под вечер тоже заявился в "Букет". Вживается в эфирный галдеж, где кроме переговоров с диспетчерами слышны и посторонние реплики: "Как дела?", "Когда кон-чаешь?", "План у меня дымится". Это водители между собой, хотя и не полагается засорять волну.

Час минул. Полтора. Все чем-то заняты, а Пал Палыч слоняет-ся без дела. Присел возле Томина, который делает пометки в бланках-заказах. Из динамика:

-- Коль, слышишь?

-- Слышу. После смены -- как договорились?

-- Само собой. Как ты?

-- А загораю на куличках. Возил каких-то шизиков.

Томин наощупь прибавляет звук.

-- А чего они?

-- Сели -- будто в Щелково, больную мамашу проведать, и все "гони" да "гони". Я говорю, машина завтра в капиталку идет, забарахлить может. Тогда, говорят, нас не устраивает. Вылезли -- и в метро.

-- Володя, Данилова сюда быстро! -- окликает Томин Самойло-ва.

-- Загораю теперь на Щелковской... Ладно, значит, после сме-ны?..

Подходят Данилов и Самойлов.

-- Други, у Щелковского метро стоит такси, которое два "шизонутых" нанимали до Щелкова, но раздумали -- машина старая.

-- Да ну?

-- Свяжитесь, пусть шофер позвонит старшей из автомата, не по рации.

Все напряженно ждут. Наконец телефон на столе старшей звонит.

-- Диспетчерская... Десять-сорок?.. Передаю трубку, с вами будут говорить.

-- Угрозыск. Быстро опишите своих пассажиров... -- Слушая, Томин расцветает. -- Та-ак... Вы видели, что действительно они направились в метро?.. Сколько прошло времени?.. Ни с кем пока не обсуждайте своих впечатлений.

-- Вынырнули? -- ахает Знаменский.

И только теперь все ощущают, как сильно, себе не признаваясь, волновались за успех операции.

* * *

Ждали повторения попытки. Больше всех маялась старшая по смене. Томин посоветовал Знаменскому:

-- Побеседуй с Галиной Сергеевной, она нервничает.

-- Еще бы не нервничать! С тех пор, как несчастье с Мишей Ермолаевым... я уже рассказывала Александру Николаевичу.

-- Преступников тогда задержали? -- поддерживает беседу Пал Палыч.

-- Их-то поймали через день, а он до сих пор в больнице и...

-- Саша, включи тридцать второй! -- кричит через зал Дани-лов.

Томин щелкнул кнопкой динамика, звучит разговор диспетче-ра с шофером:

-- На Первомайской, на Первомайской я. Еду в Щелково. Пассажиров двое, багажа нет.

-- Тринадцать-тринадцать, мы в городе завалены заказами, а вы в Щелково!

-- "Букетик", мужикам очень нужно, оплатят оба конца.

-- Минуточку, решу.

Возле девушки-диспетчера Данилов, он ей подсказывает.

-- Хорошо, тринадцать-тринадцать, поезжайте. Я с вами свя-жусь.

Через несколько минут эстафету приняли посты ГАИ. Им надлежало взять под строгий контроль выезды на Щелковское шоссе. Такси с указанным номером, а также с номерами, забрызганными грязью и плохо различимыми подвергать проверке, чтобы выявить пассажиров с известными приметами.

Опять ждали. Почему-то возникло общее убеждение, что пас-сажиры -- те самые, и одолевал зуд поговорить с шофером. Но понимали, что без повода нельзя -- мужики могут насторожить-ся.

-- Придумайте повод, Галина Сергеевна -- не выдерживает Томин.

-- Я? Ой... Если предложить поездку из Щелкова во Внуково...

-- Мечта таксиста!

Старшая бежит в радиокабину.

-- Соня, скажи тринадцатому, что есть заказ из Щелкова во Внуковский аэропорт. Весело, поняла?

Девушка вызывает водителя, предлагает соблазнительный заказ.

-- Смотря на какое время, -- отзывается шофер.

-- А через сколько вы там будете?

-- Да не скажу пока, у пассажиров заезд тут в городе.

-- Да?.. -- Девушка на секунду теряется. -- Тогда свяжитесь со мной попозже, может, все-таки успеете...

-- Куда их понесло? -- хмурится Знаменский.

-- Решили что-то переиграть... Эх, как бы чистенько мы их взяли на Щелковском шоссе!

-- Александр Николаевич, Арутюнова-то, водителя, предупре-дить бы... хоть намекнуть, чтоб остерегался! -- умоляет старшая.

-- Любой намек они поймут раньше него. Теперь уже спросить, где именно он едет, и то небезопасно.

-- Саша, выход должен быть! Думай!

Томин шагает из стороны в сторону.

Думай... думай... думай... -- Останавливается. -- Он из какого парка?

-- Из первого.

-- Данилов, зови Кирпичова! Галина Сергеевна, они сейчас поговорят, а вы прервите, будто Кирпичов на линии. Арутюнова из своего парка знаете? -встречает он вопросом входящего Кирпичова.

-- Знаю.

-- История с Ермолаевым ему известна?

-- Всем известна.

-- И то, что он из больницы еще не выписан?

-- Само собой.

-- Идемте, переброситесь с ним парой фраз. Его надо предупре-дить об опасности.

Кирпичову все ясно.

-- Эй, Гошка! -- зовет он в микрофон. -- Две чертовы дюжины!

-- Кто еще зовет?

-- Это я, Артем. Новость есть. Просили передать, что у тебя все шансы сегодня встретиться с одним человеком -- с Мишей Ермо-лаевым.

-- Шутки шутишь?

-- Не шутки, а точно. Ты не перебивай, некогда. Тебе с Ермола-евым встречаться вовсе не к чему, верно я говорю? Сообрази хорошенько!

Арутюнов отвечает после паузы словно бы спокойно, но очень медленно.

-- Ага. Что-нибудь соображу.

-- Товарищи водители! -- строго прерывает старшая. -- Прек-ратите посторонние разговоры, мешаете работать!.. "Букет" вы-зывает свободные машины в районе Проспекта Мира, Шаболов-ки, Парка культуры... -- имитирует она диспетчерскую рутину.

-- Похоже, понял, -- облегченно вздыхает Данилов.

-- Но что один против двух!.. -- качает головой старшая.

-- Если не растеряется, сможет, -- уверен Кирпичов.

Они ждут несколько минут, давая шоферу время для размыш-ления. И снова:

-- Вызываю тринадцать-тринадцать. Ответьте "Букету"!

-- Слушаю.

-- Заказ из Щелкова в аэропорт снимать с вас или нет? Люди нервничают.

-- Жалко мне этот заказ, "Букетик", да, видно, не судьба. Мимо меня сейчас девятнадцать-двадцать восемь проскочил, пустой. Отдайте ему.

Сумел-таки Арутюнов дать зацепку!

-- Вызываю девятнадцать-двадцать восемь. Вызываю девят-надцать-двадцать восемь, -- поспешно выкликает девушка.

-- Девятнадцать-двадцать восемь на приеме.

-- Где вы находитесь?

-- В Сокольниках. Оленьи пруды.

Томин мгновенно кидается звонить в ГАИ:

-- Автомашина тринадцать-тринадцать изменила маршрут: Сокольники, на трассах, расходящихся от Оленьих прудов!

* * *

На аллеях Сокольников разыгрывается короткая погоня.

Такси тринадцать-тринадцать засекли патрульные машины, но Арутюнов, повинуясь, видимо, приказу пассажиров, вынужден уходить от преследования.

И только когда милицейская машина вылетает из боковой аллеи и останавливается поперек дороги, а сзади несется вторая, такси тормозит...

* * *

Наутро Тамара Георгиевна Томина с облегчением отправится по магазинам, не опасаясь встреч с соседями. А сам Томин недели полторы будет пользоваться в доме исключительной популяр-ностью.

Но другая победа останется ему неизвестной, потому что не увидит он, как Петухов предпринимает первые шаги на новой стезе.

-- Вот так, -- говорит он за чаем у тетки. -- Не академик, не герой, не мореплаватель и не плотник, да! Бригадир грузчиков! Это, между прочим, не в конторе сидеть. Ящики сами не бегают.

У Надежды Ивановны голова кругом.

-- Как сейчас вижу тебя маленького... -- бормочет она. -- Закутан в три шарфа... носик красный...

-- Ну! Теперь, если надо, и собачью упряжку снаряжу и обед сварю. Одним словом, работаю, хлеб задаром не ем. Чего мне стыдиться?

-- Бог с тобой, Боренька, стыдиться тут нечего! Но Аня... так она гордилась, что ты вышел в люди!..

-- Надо заведовать Северным полюсом, чтобы считаться чело-веком, да?

-- Да нет же! Я говорю, для Ани удар и для отца.

-- Да что они, не знали, что ли? Наивная ты душа! Они на этом спокон веку помешаны: мы, мол, не добились, но перед тобой любые дороги и возможности!.. То к какой-то немке в группу пристроили, до сих пор помню: "Анна унд Марта баден", в смысле -- моются. То кинулись музыке учить, хоть мне медведь оба уха отдавил... Все им мерещилось что-нибудь особенное, и все для показухи, понимаешь? Я, может, со зла и куролесил. А когда из дома смылся, они принялись сочинять похвальбушки... Вот ты, тетя Надя, старуха трезвая, ты скажи: такого, какой я есть, обыкновенного -- ты уважаешь?..