"Миклухо-Маклай" - читать интересную книгу автора (Михаил Сергеевич Колесников)

ТРУДЫ, ЗАБОТЫ И… ЛЮБОВЬ

Маклай не умер. Еще на пути в Сидней он стал поправляться, а в Сиднее уже мог воскликнуть:

— День слишком короток для работы, а ночь недостаточно длинна для отдыха!

Семь месяцев сиднейской жизни наполнены трудами: тут и попытка организовать зоологическую станцию в Ватсон-бай, переговоры с правительственными лицами, сбор средств среди населения на постройку здания станции; тут и целая программа сравнительно-анатомических, антропологических и этнологических работ в Австралии, занятия расовой анатомией, исследование и тщательное фотографирование мозга туземцев Меланезии, Полинезии, Австралии, стремление проникнуть в «святая святых» человеческого организма — изучить характер борозд и степень развития извилин большого мозга; тут и участие в деятельности Линнеевского общества, в члены которого его единогласно приняли. Маклай был увлечен: «Чувство, которое я испытывал, было весьма похоже на чувство голодного, наконец, находящего случай попробовать ряд любимых блюд…»

И вдруг через семь месяцев мы вновь видим Миклухо-Маклая на борту шхуны: он отправляется в далекое и опасное плавание в Меланезию. Он собирается посетить Новую Каледонию, Новые Гебриды, Бэнксовы острова, острова Адмиралтейства, Агомес, Ниниго, Тробриандовы острова, Соломоновы острова, южный берег Новой Гвинеи, остров Кар-Кар и, может быть, берег Маклая. То, что путешествие будет весьма опасным, знает и капитан трехмачтовой американской шхуны «Сэди Ф. Келлер» Веббер.

— Если вас укокошат дикари, господин Маклай, то, будьте уверены, я сумею наказать их подобающим образом! — говорит капитан. — Я знаю, как обращаться с «черным деревом»…

— Все торгаши и тредоры похожи друг на друга, — замечает Маклай. — Все вы порядочные мерзавцы. Я буду платить вам тридцать шиллингов в неделю плюс посредничество при меновой торговле. А вы подпишите договор, что не позволите себе никаких насилий над туземцами.

— Даже в случае вашей насильственной смерти?

— Даже в случае, если туземцы меня убьют!

— Вы мне нравитесь.

— Как вам будет угодно… «Сэди Ф. Келлер» подняла паруса.

Что же заставило еще не вполне поправившегося после тяжелой болезни Миклухо-Маклая снова покинуть страну «фраков и белых перчаток»?

Еще в январе 1879 года он узнал, что Англия готовится аннексировать юго-восточную часть Новой Гвинеи, а также колонизовать целый ряд островов Меланезии. Как англичане это делают, Маклай уже знал: в северной Австралии, например, белые колонисты собираются партиями и устраивают облавы на туземцев, и «убивают, сколько удастся, черных». Колонизация Австралии, Тасмании и Новой Зеландии показала, до каких зверств могут доходить люди, называющие себя джентльменами. Численность племени нарриньери в Южной Австралии еще совсем недавно, в 1842 году, была 3200, а сейчас туземцев осталось всего лишь 500 человек.

Решив взять под свою защиту население островов Океании, «предупредить ряд несправедливых убийств, избавить на будущее время «цивилизацию» от позора избиения женщин и детей под названием «заслуженного возмездия», Миклухо-Маклай направил комиссару Западной Океании Артуру Гордону протест против намерений Великобритании. Он «возвысил голос во имя прав человека», хотя и понимал, что его письмо «останется без желаемых последствий». Ему нужно было разоблачить колонизаторов перед общественностью всего мира. Он знал белых захватчиков и не самообольщался: «Не скрою также, что когда я писал сэру Артуру, мне не раз приходила на ум мысль, что мои увещевания пощадить «во имя справедливости и человеколюбия» папуасов походят на просьбу, обращенную к акулам не быть такими прожорливыми!»

Человек, стремящийся уличить и разоблачить колонизаторов, должен располагать неопровержимыми фактами. За дополнительными фактами и отправлялся Маклай на острова Меланезии и на южный берег Новой Гвинеи.

Была еще одна заманчивая сторона этого путешествия: капитан Веббер вез из Сиднея груз в Нумею. Сердце Миклухо-Маклая давно рвалось на Новую Каледонию, где отбывали ссылку четыре тысячи парижских коммунаров. Коммунары готовились по амнистии к возвращению во Францию. Следовало поторапливаться, чтобы застать их.

Парижская коммуна. Символ свободы! Она блеснула, как яркая звезда. Но погасла ли?… Кто дышал воздухом свободы, тот никогда не станет рабом.

…Новая Каледония, длинный и узкий вулканический остров, окруженный коралловыми рифами, вынырнула из океана. Вершины гор затканы облаками. За полосой рифов открывается широкий вход в бухту Нумея. Чахлые кокосовые пальмы на берегу, мангровые заросли и колонновидные мрачные араукарии, напоминающие базальтовые столбы, серовато-белые ниаули с голыми, лишенными коры стволами, железные деревья, новокаледонские ели… В 1863 году французское правительство превратило Новую Каледонию в огромную каменную тюрьму. Сюда же военный парусник фрегат «Виргиния» доставил героев Парижской коммуны. Приговоренных к каторжным работам сковывали двойной цепью. За малейшее неповиновение их избивали до полусмерти, морили голодом, пытали булавками. Золотая гора, где добывали золото, превратилась в «гору страданий». Особенно жестоким наказанием была темная клетка-карцер. Здесь сходили с ума, кончали жизнь самоубийством. Здесь томились Луиза Мишель, Анри Рошфор, наборщик Алле-ман, Малезье и другие. Географа Элизе Реклю суд тоже приговорил к пожизненной ссылке на Новую Каледонию. Этот приговор вызвал возмущение всего научного мира. В Англии в комитет защиты Реклю входил Чарлз Дарвин. Ссылку пришлось заменить изгнанием ученого из Франции на десять лет: закованного в кандалы Реклю доставили на границу и отпустили в Швейцарию.

Чарлз Дарвин встал на защиту героев Коммуны!..

Миклухо-Маклай не оставил в своем дневнике записей о встрече с коммунарами. Он осмотрел главную тюрьму, побывал на полуострове Дюко и лишь отметил: «На этом полуострове поселены коммунары… Я был рад, когда окончил осмотр этих учреждений для ссыльных…» Нет сомнения, что «учреждения для ссыльных» произвели на него удручающее впечатление.

Когда Миклухо-Маклай сошел на берег в Нумее, там только и было разговоров, что о массовом восстании канаков, охватившем всю Новую Каледонию. Это восстание против французских колонизаторов носило организованный характер и началось одновременно по всему острову 26 июня 1878 года. Национально-освободительное движение возглавил энергичный и решительный вождь Атаи. Восстание было кровопролитным и жестоким. Туземцы разорили до двухсот скотоводческих станций, уничтожили несколько сот белых колонистов, предали огню их дома. Целый год потребовался отлично вооруженным французским войскам, чтобы справиться с повстанцами.

Дрожащий от страха плантатор говорил Миклухо-Маклаю, что он решил навсегда покинуть Новую Каледонию и переселиться в Аргентину.

Миклухо-Маклай встречался с парижскими коммунарами — и это несомненно. Это подтверждается документами. О чем говорил он с ними, о чем расспрашивал? Возможно, беседовал он и с Луизой Мишель — «Красной девой Монмартра». Он бродил по пыльным улицам Нумеи, а в его сердце звучали слова мятежного поэта:

Достоверно известно, что судьба героев Парижской коммуны глубоко потрясла Николая Николаевича.

Вот почему, вернувшись в 1882 году в Европу и остановившись на день в Париже, он сразу же поспешил к своему старому другу Ивану Сергеевичу Тургеневу, которого попросил раздобыть мемуары ссыльных коммунаров. В этот же день Тургенев написал русскому политическому эмигранту, члену одной из секций Коммуны, Петру Лавровичу Лаврову: «Любезный Петр Лаврович, наш известный путешественник Миклухо-Маклай, который проездом здесь, обратился ко мне с просьбой — доставить ему брошюру или брошюры, «написанные бывшими сосланными в Новую Каледонию коммунарами о жизни их там и перенесенных ими там страданиях». А я обращаюсь к Вам, как к вернейшему источнику, и прошу Вас достать эти брошюры и прислать их мне, если возможно, не позже пятницы, так как М. М. уезжает отсюда в субботу утром и будет у меня в пятницу в 2 часа…

Прошу извинить за доставление Вам этих хлопот и крепко жму Вашу руку. Ив. Тургенев».

Таковы факты…

Посетив острова Меланезии и южный берег Новой Гвинеи, Николай Николаевич собрал богатый материал, изобличающий колонизаторов. От намерения посетить остров Кар-Кар и берег Маклая он вынужден был отказаться, так как убедился, что шкипер американской шхуны такой же негодяй, как и прочие шкиперы, занимающиеся торговлей и ловлей трепанга в этих местах.

Маклай не захотел подвергать своих друзей папуасов опасности.

12 мая 1880 года он вернулся в Австралию, в Брисбейн. И сразу же в адрес премьер-министра Англии Вильяма Гладстона, статс-секретаря колоний лорда Дерби и главного комиссара Западной Океании Артура Гордона полетели гневные письма Маклая, требующего «защитить островитян от бесстыдной эксплуатации со стороны белых поклонников доллара». От просьб и увещеваний Маклай перешел к натиску, к разоблачению колониальных властей. «Несомненно, что пока такие институты, как похищение людей, работорговля, убийство, будут терпимы или даже санкционированы правительством (под названием «свободной вербовки рабочих») и будет продолжаться бесстыжий грабеж, производящийся на островах под названием «торговли», результаты (убийства) будут постоянно повторяться…» — написал он коммодору английских морских сил.

Неудовлетворенной страстью Миклухо-Маклая оставалась расовая анатомия. Все долгие годы он мечтал завершить начатый еще в юности капитальный труд по сравнительной анатомии мозга, и главным образом головного мозга человека. Это была дерзновенная мечта создать новую науку: анатомию человеческих рас, как основу антропологии; сравнить тело и мозг разных народов.

Первые попытки в этом направлении, как известно, были им предприняты еще в Батавии, а позже — в Сиднее. Но разные обстоятельства отвлекали исследователя от крайне интересной работы.

Теперь, в Брисбейне, наконец, представилась возможность безраздельно отдаться любимому занятию — изучению мозга представителей австралийской, меланезийской, малайской и монгольской рас. На то было получено специальное разрешение правительства Квинсленда, а для занятий Николаю Николаевичу отвели здание старого музея.

Оставляя мозг лежать в растворе хромистого кали и спирта в черепной коробке, ученый фотографировал каждый экземпляр и получал снимки в натуральную величину. Таких снимков накопилось изрядное количество.

К каким же результатам пришел Миклухо-Маклай, заглянув в самое сокровенное, сравнив самое важное в человеческом организме? Есть ли различия в структуре мозга европейских и иных народов? Нет, таких различий ученый не обнаружил. Он мог твердо сказать: жизненно важные признаки — структура мозга, особенности, связанные с прямохождением, устройством голосовых связок, зрительный и слуховой аппараты — не обнаруживают расовых различий.

Структура мозга всех людей, независимо от расы, одинакова. Это мозг Homo sapiens (человека разумного) — определенная единая категория. Те или иные различия в рисунке мозговых извилин, в весе и величине мозга носят частный характер и не имеют определяющего значения.

Таков был главный вывод. Миклухо-Маклай высоко поднялся и в этом вопросе над современниками, пытавшимися в некоторых случаях трактовать те или иные особенности строения мозга рас как примитивные признаки. Физиологические свойства, лежащие в основе поведения и сознания, едины для всего человечества и не связаны с расовыми признаками. Форма и величина черепа и мозга не дают основания для выделения «высших» и «низших» рас. Внутри больших рас имеются группы, обладающие разными формами черепа. Величина и вес мозга также не являются надежными критериями при оценке интеллекта.

Позднейшие исследования подтвердили эту точку зрения. Излюбленным приемом расистов является ссылка на вес или объем мозга как признак полноценности или неполноценности. Как установлено, объем мозга ископаемого человека мустьерской эпохи — неандертальца, жившего пятьдесят тысяч лет назад, в среднем достигал 1 525 кубических сантиметров, в то время как объем мозга современного европейца — 1 450 кубических сантиметров. Получается, что современный белый человек менее «полноценен», нежели неандерталец, с чем, разумеется, нельзя согласиться. Мозг более позднего жителя, кроманьонца, также превосходил среднюю величину мозга современного человека. Можно ли взвесить мозг первобытного человека, исчезнувшего с лица земли много тысячелетий назад? Да, можно, если учесть, что удельный вес мозга немного выше, чем у воды. Таким образом, по объему мозга в кубических сантиметрах можно судить о его весе. Что касается современных людей, то наибольшим объемом и весом мозга обладают монголы, а не европейцы. Средний вес мозга англичан и японцев примерно одинаков. У современного человека объем головного мозга колеблется индивидуально в пределах 1 000 — 2 000 кубических сантиметров. Объем мозга ниже 1 000 кубических сантиметров у человека встречается редко, но известны случаи, когда у развитых вполне нормально людей независимо от их расовой принадлежности объем мозга составлял только 800 кубических сантиметров. Внутри одной и той же расы наблюдается большая вариация величины и веса мозга. Так, вес мозга И.С. Тургенева — 2 килограмма 12 граммов, а вес мозга Анатоля Франса — всего лишь 1 килограмм 17 граммов. Мозг Горького — 1 420 граммов; Менделеева — 1571 грамм; Бехтерева — 1720 граммов; Кювье — 1 829 граммов; Павлова — 1 653 грамма; Карпинского — 1 220 граммов.

Антропологи, последовавшие за Миклухо-Маклаем и Сеченовым, пришли к неопровержимым выводам:

1. Вес лобной части мозга, которую считают центром умственных способностей, составляет 44 процента общего веса мозга у индивидуумов обоих полов как среди белых, так и среди черных.

2. Вес мозга никак не связан с расовыми различиями. Напротив, его индивидуальные колебания имеют место внутри каждой группы или человеческой расы.

3. Мозг исключительно одаренных людей не превосходит ни по своему весу, ни по объему мозга других людей. Одаренность человека не определяется только весом мозга или развитием его борозд и извилин, а зависит от сочетания особенностей строения и деятельности мозга и других органов тела. Попытки отыскать причину одаренности в особенностях какого-нибудь одного участка мозга не привели к положительным результатам. Проявление одаренности в большой мере зависит от условий общественной среды.

4. Сравнительное исследование борозд и извилин мозга (то, чем занимался Н.Н. Миклухо-Маклай) не обнаруживает каких-либо постоянных различий между расами: все возможные отклонения находят во всех расах.

5. Утверждения, будто у цветных народов мозг имеет меньший объем и более простое строение, чем у белых, есть не что иное, как биологический расизм, расистский миф.

Еще И.М. Сеченов установил, что психика людей подчиняется определенным закономерностям и что основные черты мыслительной деятельности человека и его способность чувствовать не зависят ни от расы, ни от географического положения, ни от культурности человека. Все люди обладают одинаковыми основными психическими свойствами.

Мы все принадлежим к единому человеческому роду, и свойства, отличающие наши подгруппы или расы, имеют второстепенное значение рядом с бесчисленными свойствами, которые общи нам всем.

Ибо, как сказал еще Конфуций: «Природа людей одинакова; разделяют же их обычаи».

Миклухо-Маклай мог заключить, что анатомические или структурные различия между расовыми группами не сопровождаются обязательно соответствующими психологическими различиями. Он приходил к мысли, что основные человеческие расы сформировались в результате приспособления к различным условиям географической среды и что свойства человеческих рас не имеют в настоящее время приспособительного значения и не подвергаются действию отбора. Интуиция подсказывала ему, что расы не являются ступенями эволюции, они не аналогичны подвидам животных. Как он убедился во время поездок по островам Океания, у человеческих рас отсутствуют свойственные подвидам биологические препятствия для смешения. Все расы постоянно смешиваются. По-видимому, «чистых» рас просто не существует в природе. Миклухо-Маклай стал подозревать, что и открытые им папуасы залива Астролябии вряд ли являются «чистой» расой, «эталоном» и что их «изолированность» от внешнего мира весьма условна: иначе откуда, могли появиться на побережье такие семитически звучащие имена, как Каин, Авель, Гассан, Саломея, Саул? Это последнее обстоятельство ученый отметил в своем дневнике. Откуда у папуасов берега Маклая миф о их белом предке Ротее?

Так в трудах проводил дни Маклай. Из этого, однако, еще не следует, что он все время был прикован к прозекторскому столу. Его неусидчивый характер сказался и тут: удовлетворив свою любознательность, он, подобно сказочному колобку, покатился по Австралии. Из Брисбейна он совершил поездку на шестьсот миль в глубь страны единственно за тем, чтобы убедиться в существовании семьи «безволосых австралийцев». Здесь же он занялся палеонтологией и нашел кости гигантского сумчатого величиной с носорога, с громадными бивнеобразными резцами, кости гигантского вомбата и кенгуру. Но палеонтология была лишь мимолетным увлечением. Главное внимание он уделял изучению вымирающих австралийцев. Миклухо-Маклай, опираясь на многочисленные факты, впервые высказал мысль, что меланезийская и негритосская расы сближаются в первую очередь не с похожими на них африканскими типами, а с австралийцами и веддоидами.

Н.Н. Миклухо-Маклай в рабочем костюме.

Н.Н. Миклухо-Маклай зимой 1886/87 года в Петербурге.

Постоянные спутники — болезни и здесь не оставляли его. Он едва не умер от тропической лихорадки. Конечно же, снова пришлось составлять завещание. Лихорадка свалила Маклая на острове Четверга близ Австралии. Но и здесь нашлись заботливые женские руки: жена местного администратора Честера выходила путешественника Мистрис Честер по уши влюбилась в русского странника, но, увы, Маклай остался неприступен.

Квинслендцы так полюбили Маклая, что он, приехав в Брисбейн всего лишь на семь дней, задержался здесь… на семь месяцев и только в январе 1881 года, после почти двухгодичного отсутствия, вернулся в Сидней.

Была в натуре Миклухо-Маклая одна черта: очутившись в любой чужой стране, и даже без средств к существованию, он никогда не чувствовал себя беспомощным. Первым, кто еще в 1878 году испытал на себе бешеный натиск бурной энергии русского ученого, оказался обладатель зоологического музея, энтомолог, член верхней палаты парламента Нового Южного Уэльса Вильям Маклей. Сошлись Маклай и Маклей. Один — комок нервов, предельная целеустремленность, непоседливость, беспрестанное кипение. Другой — флегматик, занимающийся зоологией ради любительства. Тогда же Маклай переселился в комфортабельный дом Маклея, а зоологический музей последнего превратил в препарировочную, где занялся сравнительно-анатомическими исследованиями мозга акул. Для путешествий по стране Николай Николаевич вытребовал у правительства даровой билет, завладел фотографическим ателье Австралийского музея. Он поднял вопрос об организации зоологической станции и заставил членов правительства выделить для этой цели средства и участок земли.

Сейчас, вернувшись в Сидней, он расположился в отдельном коттедже, который согласился ему предоставить первый министр Нового Южного Уэльса сэр Генри Парке. Так как дело с организацией зоологической станции в Ватсон-бай за время отсутствия Маклая заглохло, то последний с новой энергией обрушился и на Маклея, и на Рамсея, и на Кокса, и на Нортона, и на других членов Линнеевского общества, ища их поддержки.

Попыхивая трубкой, Маклей сказал:

— Вам следует заручиться поддержкой сэра Робертсона, бывшего нашего премьер-министра. Он влиятельный человек, содействует наукам, имеет большой вес, а я вхож в его дом.

Маклей любил лаконичность. Миклухо-Маклай в тот период стал видной фигурой в научном мире, и сэр Робертсон с большой охотой его принял. Не знал, да и не мог знать бывший неоднократно премьером и первым министром колоний Нового Южного Уэльса сэр Джон Робертсон, что он впускает в свой дом не случайного просителя, а своего будущего зятя. Если бы это было ведомо сэру Джону, он, пожалуй, нашел бы уважительную причину отказать русскому скитальцу.

Но сэр Джон принял Миклухо-Маклая с распростертыми объятьями. То был семейный вечер. Здесь Маклай встретил и известного английского путешественника Ромильи и немецкого орнитолога и этнографа Отто Финша, чью книгу о Новой Гвинее Николай Николаевич проштудировал еще в 1870 году перед отъездом из России. Николай Николаевич искренне обрадовался встрече с коллегами. Да и Ромильи и Финш были обрадованы в высшей степени. Словно папуасы с берега Маклая, они то и дело с восторгом повторяли:

— О Маклай! О Маклай!..

Сам собой завязался разговор о странствиях Маклая. Отто Финш боялся проронить хоть слово. Ромильи также был весь слух и внимание.

— Поразительно! Невероятно! — то и дело восклицали они.

— Значит, вы не оставили мысли организовать Папуасский союз? — спросил Ромильи.

— Конечно, не оставил. Я хочу превратить берег Маклая в важнейший центр тропического земледелия и других подходящих занятий. Я намереваюсь также предложить иностранным правительствам назначить консульства на берег Маклая.

— С удовольствием буду представлять Германию! — отозвался Отто Финш. — Заодно я мог бы послужить науке. Папуасы вашего берега интересуют меня в высшей степени. Особенно гончарство папуасов… Просто удивляюсь, как вы до сих пор не разбогатели на этнографических коллекциях!

— Я не коммивояжер! Моя главная задача — поднять уровень культуры папуасов, помочь им достичь более высокой ступени чисто туземного самоуправления. Для этого придется создать из наиболее влиятельных людей главных деревень папуасский комитет.

— А какую роль вы отводите себе? — спросил Ромильи.

— Советника, разумеется, — ответил Маклай. — Хотелось бы также представлять Папуасский союз в сношениях с чужеземцами. Особенно сейчас, когда многие державы покушаются на берег Маклая. Я дал слово жителям берега оказывать им всяческую помощь, которая в моих силах и способностях, против несправедливости и жестокости со стороны белых захватчиков. Некоторые негодяи под видом «свободного найма рабочей силы» занимаются людокрадством на островах Океании.

— Теперь это называется «охотой на черных птиц», — вставил Ромилыи. — Подобные действия шкиперов и тредоров возмущают и меня до предела. Я хотел бы, подобно вам, стать защитником папуасов. Можете не сомневаться в моей помощи, благородный человек… У меня даже возникло желание немедленно отправиться туда, чтобы оградить ваших черных друзей от опасности. По моему мнению, американцы что-то замышляют… Да и мои соотечественники не сидят сложа руки. Вы слышали новость? На берегу Маклая побывала партия английских золотоискателей, предводительствуемая неким Артуром Пеком. Они вообразили, что вы зарыли золото на мысе Бугарлом. Вооруженная партия отправилась на берег. Когда мистер Пек взялся за замок вашего дома, то полдюжины черных рук схватили его. Папуасы объяснили знаками Пеку, что дом принадлежит Маклаю и что они не допустят сюда посторонних. Пек вынужден был убраться ни с чем. Я могу познакомить вас с одним из участников этой экспедиции…

— Да, я читал что-то об этом в одном из номеров «Сидней морнинг геральд». Это, вероятно, не последняя экспедиция. Как я могу, находясь здесь, воспрепятствовать подобным экспедициям, всяким любителям легкой наживы?

— Можете положиться на меня, — заверил Ромильи. — Пока вы устраиваете здесь свои дела, я постараюсь навестить папуасов и разузнать, не грозит ли им опасность. Tengo una palabra! Так, кажется, вы говорите?

— Моя поддержка, господин Маклай, также на вашей стороне! — пылко воскликнул Отто Финш. — Все вместе мы сможем отстоять северо-восточное побережье Новой Гвинеи от любых поползновений…

Честный Маклай верил каждому слову Ромильи и Финша и был благодарен им за поддержку.

— Вам нечего опасаться папуасов, — говорил он. — Всякий назвавшийся «братом Маклая» будет принят ими с подобающими почестями… Кроме того, еще я могу сообщить вам кое-какие условные знаки, так в сказать, пароль.

Не мог знать Николай Николаевич, что не любовь к науке заставила Финша и Ромилыи покинуть уютные квартиры в Европе и устремиться в Австралию, откуда они то и дело совершали утомительные поездки по островам Океании.

Тайный агент германского правительства и агент одной из торговых компаний Отто Финш, а также тайный британский комиссионер в западной части Тихого океана Ромильи были заняты сейчас делами, весьма далекими от интересов науки. Оба вели большую игру, очень часто мешали друг другу, но, оказавшись в обществе, всегда прикидывались «сердечными товарищами».

У Миклухо-Маклая был еще один внимательный слушатель: дочь сэра Робертсона — Маргарет-Эмма, она же миссис Роберт Кларк, овдовевшая пять лет назад. В этой молодой женщине привлекало внимание лицо: одухотворенное и вместе с тем простое, спокойное, если можно так выразиться, как-то по-домашнему уютное. Николай Николаевич встретился с ней еще утром, когда на пароходе приехал в Кловли-хаус. Маргарет прогуливалась с престарелым отцом по саду. Миклухо-Маклай представился. Маргарет наградила его взглядом своих лучистых серых глаз и протянула руку. И тут с тамо-руссом произошло то, чего с ним никогда не случалось: он почувствовал в груди неизъяснимую сладкую тревогу. И странное дело: когда он поднес руку Маргарет к своим губам, то неожиданно ощутил, что пальцы ее мелко дрожат.

Ни днем, ни за весь вечер они не обменялись ни единым словом. Как-то Маклай записал в дневнике: «Усы и борода действительно хорошая маска». Но на этот раз ни усы, ни борода его не спасли: он влюбился с первого взгляда, и Маргарет это угадала. Да и сама она почему-то сразу решила: «Это он!» А через несколько часов тамо-русс уже безраздельно завладел всеми ее помыслами. Этот необыкновенный человек поразил ее; поразили его личность, широта его планов, его мужество, благородство. Напрасно Маргарет старалась как-то отгородиться мысленно от странного пришельца, быть чопорной, независимой. Ночью она дурно спала. А его переполняла безудержная радость, несвойственное ему буйство.

С тех пор Маклай зачастил в имение сэра Джона. Маргарет, или Маргарита, или же попросту Рита (как ее стал впоследствии называть Николай Николаевич), была пятой дочерью Робертсона. Богатая, красивая и к тому же бездетная вдова считалась в сиднейских высших кругах завидной партией, и многие из влиятельных колониальных чиновников просили ее руки. Но Рита твердо решила никогда больше не выходить замуж. Пустота жизни тяготила ее. И вдруг в скучный, отгороженный от мира Кловли-хаус является человек необыкновенный, романтический, незаурядный, а может быть, даже великий…

— Папа, вы должны помочь ему… — сказала она сэру Джону. И сэр Джон принялся за работу. Ему даже в голову не приходило, что он старается для будущего зятя! И сэр Джон добился своего: место для зоологической или биологической станции было отведено в бухте Ватсон, в порте Джексон, на мысе Ленг-Пойнт, в нескольких минутах ходьбы от имения Робертсонов. Лучшего уединения Маклай и не мог пожелать: пустынный берег, сообщение с Сиднеем поддерживается только пароходом, приходящим утром и уходящим вечером.

Пока возводилось здание, Николай Николаевич по-прежнему жил в коттедже на территории бывшей выставки. Сюда же он перевез коллекции. А их набралось несколько тонн. Но почему-то каждый день он приезжал в бухту Ватсон.

Общество Маргариты сделалось необходимым.

О Маклай! О Маклай! Давно ли ты писал, что «Местом покоя» могут пользоваться лишь особи мужского пола, а присутствие женщин и детей не может быть допущено в нем?…»

Ромильи «сдержал свое слово»: он побывал на берегу Маклая, показал папуасам медную дощечку с монограммой русского ученого, выдал себя за брата последнего. Доверчивые туземцы встретили его добродушно, устроили ай. Ромильи не скупился на ром и виски. А когда папуасы перепились, он захватил первую партию рабов и выгодно сбыл их одному малайскому царьку. Все было проделано в глубочайшей тайне. Вернувшись в Сидней, Ромильи лицемерно доложил Николаю Николаевичу, что экспедиция удалась на славу, папуасы встретили его с восторгом, Туй и Саул велели кланяться. Нет, пока никому из тамо опасность не угрожает. Опасность нависла над туземцами южного берега Новой Гвинеи: жители деревни Кало убили трех-четырех местных миссионеров; коммодор Вильсон решил наказать дикарей и отправляется в Кало на военном корабле.

Николай Николаевич заволновался:

— Я должен предотвратить карательную экспедицию! Я обязан отправиться вместе с Вильсоном!..

— Положитесь, как всегда, на меня, — успокоил Ромильи. — Вы получите специальное приглашение от коммодора Вильсона. Постарайтесь убедить его, что из-за трех-четырех миссионеров неразумно истреблять две тысячи черных.

И в самом деле, Николай Николаевич получил приглашение. Ему с великим трудом удалось убедить коммодора не сжигать туземные деревни и не расстреливать невинных.

Три месяца отняла у Миклухо-Маклая эта поездка на юго-восточный берег Новой Гвинеи.

…Любовь завладела сердцем Маклая, и он, не ожидая, пока будет закончена постройка здания биологической станции, перебрался в Ватсон-бай, оставив свои коллекции и препараты в Сиднее. Если раньше он любил повторять, что «чем больше мозг наш имеет достойной его работы, тем менее мы занимаемся своей особой», то теперь Маклай стал преувеличенно заботиться о своей внешности. На берегу моря он часто встречался с Маргаритой Робертсон. Старая история: они говорили о чем угодно, но только не о любви.

«Я должен решиться…» — убеждал себя Маклай. И не робость была тому причиной, что Николай Николаевич не попросил на этот раз руки Маргариты. Его угнетала мысль: а как же со страннической жизнью? Неужели навсегда осесть на одном месте, стать семьянином, не распоряжаться собой по собственному усмотрению? Он страшился потерять свободу. Нет, никогда!.. Он пять, раз побывал на берегах Новой Гвинеи, теперь следует предпринять путешествие в глубь этого таинственного острова…

И вдруг по Австралии совершенно неожиданно распространилась весть: в Мельбурн прибыла русская эскадра в составе кораблей «Африка», «Пластун» и «Вестник»!

Миклухо-Маклай поспешил в Мельбурн.

Командир отряда контр-адмирал Асланбегов принял Николая Николаевича весьма холодно. «Я не уполномочен! — бросил он. — Обращайтесь к управляющему флотом и морским министерством генерал-адмиралу великому князю Алексею Александровичу». Это был удар. Пришлось вернуться в Ватсон-бай. Жгучая жажда побывать на родине завладела Миклухо-Маклаем. Он написал сыну Александра II. Но тот не удостоил его ответом. Эскадра вот-вот должна сняться с якоря. В отчаянье Николай Николаевич снова пишет великому князю. Наконец приходит разрешение: принять на борт Миклухо-Маклая, но не до Японии, а всего лишь… до Сингапура, и притом без морского довольствия…

Через два месяца он был в Сингапуре, от которого до родины так же далеко, как и от Сиднея…