"Шалость" - читать интересную книгу автора (Паркер Лаура)

Глава 9

Выйдя из спальни, Джапоника оказалась в кромешной темноте, если не считать лучика света, что давала свеча в ее руке. Страх окутал ее, пробрал до костей. Но оцепенение длилось недолго. В конце коридора девушка увидела слабый свет и вскоре смогла разглядеть морщинистое лицо дворецкого. Поспешив к нему, Джапоника заметила, что рядом с дворецким была какая-то женщина.

— Что происходит? — спросила Джапоника у Бершема, стоявшего в рубашке и в длинном ночном колпаке.

— Не могу сказать, миледи. — Дворецкий махнул в сторону двухстворчатой двери в дальнем углу холла. — Там комната виконта.

— Вы там были? — спросила Джапоника. Стоны из-за двери зазвучали вновь.

— Комната заперта, миледи, заперта изнутри, — ответила женщина, которая, как догадалась Джапоника, приходилась женой домоправителя. — Мой Джейми сейчас обходит дом в поисках другого входа.

— А другого ключа нет? Бершем достал из кармана ключ.

— Есть, но мы не имеем права воспользоваться им без разрешения господина.

— Не имеем права… — Новый крик снял последние сомнения. — Я имею право!

Джапоника видела, как дворецкий и служанка переглянулись, но крики за дверью вызывали больше сочувствия, чем страха.

— Должно быть, он заболел или поранился, и ничего в этом пугающего нет, — заявила Джапоника, чтобы приободрить себя. В конце концов, опыт лечения больных у нее был. И все же рука ее дрожала, когда она вставляла ключ в отверстие замка. Она с трудом смогла провернуть его.

В комнате было темно и холодно, как в склепе. Джапоника сразу уловила специфический запах больного тела.

— Подождите здесь. — Джапоника расправила плечи и подняла свечу, чтобы осветить больше пространства. — Лорд Синклер?

Она быстро обвела взглядом комнату. Дверцы старинного буфета были отворены и болтались на несмазанных петлях. За дверцей в углу она заметила скорчившегося человека. Вдруг он раскинул руки и бросился к ней с криком:

— Аллах милосердный, избавь меня от боли! Джапоника вздрогнула. Но поразил ее не его жест, а то, что он говорил на персидском. Она подошла ближе. Он продолжал бормотать обрывки фраз еще на каком-то странном арабском диалекте, которого Джапоника не знала.

— Лорд Синклер? Вы больны, мой господин? — Джапоника повысила голос едва не до визга.

Лорд бросился на кровать и выгнул спину, крича от боли. Лицо его сводила судорога.

Джапоника отшатнулась. Быть может, она ошиблась. Быть может, он был одержим не болезнью, а приступом безумия!

Она никогда не имела дела с сумасшедшими, но знала, что безумцы часто бывают опасными и непредсказуемыми.

С губ его сорвался то ли свист, то ли шипение. Каждый мускул напрягся, вены и сухожилия выступили наружу. В тот момент, когда она потянулась за лежавшим в кармане кинжалом, он выкрикнул:

— Аллах милосердный, возьми мою жизнь!

Невозможно было представить всю меру отчаяния, вложенного в этот крик! Джапоника разжала руку, и нож скользнул обратно в карман. Она приблизилась к постели.

Кольцо света легло на кровать. Он лежал молча. Глаза его оставались закрытыми. Спал ли он? Может ли ночной кошмар так терзать спящего?

— Лорд Синклер? — спросила Джапоника. Она где-то читала, что резкий звук может до смерти напугать лунатика.

Он повернул к ней лицо, но глаза его оставались закрытыми. С растрепанными черными волосами, в помятой рубашке, он скорее походил на пугало, чем на благородного хозяина дома. В тени его лицо казалось на удивление смуглым и изборожденным складками, но что это было — возрастные морщины или гримаса боли, — Джапоника сказать не могла. Во всяком случае, на англичанина лорд Синклер похож не был. Неужели этот человек в самом деле виконт Шрусбери?

Джапоника поставила свечу на стол и взяла несчастного за плечо. Уж лучше умереть, чем так страдать.

— Проснитесь, вам снится дурной сон.

Он не ответил, и она повторила ту же фразу по-персидски.

Больной разом расслабился. Джапоника не смела дышать. Те несколько секунд, которые прошли между тем, как боль оставила его, и тем, что он открыл глаза, показались ей вечностью. Но взгляд его не был осмысленным. Он шарил глазами по комнате, не в силах сфокусироваться на чем-то конкретном.

— Успокойтесь и расслабьтесь. Вы заболели.

Он стремительно обернулся на ее голос. В глазах его был испуг.

Со смуглого постаревшего лица на нее смотрели глаза, которые она не в силах была забыть. Золотые глаза, прожигавшие насквозь, являвшиеся ей каждую ночь. Глаза Хинд-Дива!

Сердце Джапоники успело сделать лишь три удара. Но за это время она испытала больше, чем иной за всю жизнь. Ураган нахлынувших чувств унес ее в другие края, в другую постель, когда глаза эти заманили ее в ловушку, соблазнили и заставили совершить первый в ее размеренной и упорядоченной жизни опрометчивый шаг.

Казалось, комнату наполнил запах цветущих апельсиновых деревьев и сладких благовоний. Легкий ветерок доносил сюда звуки арфы и жалобное пение тромбона.

— Нет! — Она в ужасе выбросила перед собой руки, словно хотела оттолкнуть наваждение. — Этого не может быть!

— Что с вами, миледи?

Вопрос, прозвучавший на привычно-скучном английском, вернул ее к реальности.

В дверях стояли Бершем и жена сторожа. Мир вдруг встал на место. Это просто усталость играет с ней злые шутки. Никакого Хинд-Дива здесь нет. Перед ней лорд Синклер, виконт.

— Нет, нет, ничего, — ответила Джапоника.

Действительно, ничего не произошло. Собственные слова эхом отдавались у нее в голове. Если бы она могла действительно заключить, что ничего не произошло! Сердце стучало как сумасшедшее, ноги подкашивались, бравада сошла на нет. Почему он говорил с ней по-персидски?

Больной застонал, и Джапоника едва не подпрыгнула.

— Так не бывает, — сказала она себе и шагнула к кровати. При этом она понимала, что если хочет узнать правду, то должна заставить себя посмотреть на него во второй раз. Джапоника взяла свечу и подошла поближе.

Словно испуганная антилопа, она взирала на мужчину. И чем дольше смотрела на него, тем меньше доверяла собственным ощущениям.

По сути дела, она не видела настоящего лица Хинд-Дива. Тогда его лицо было раскрашено широкими тигриными полосами, что не давало возможности составить истинное представление о его внешности. Кожа Хинд-Дива была смуглой, пропеченной жарким солнцем пустыни, но теперь, когда она всмотрелась в лицо виконта попристальнее, то поняла, что ошибалась, решив, что он смуглый. Лицо его было бледным, как та простыня, на которой он лежал. Искривленный от боли рот ни в коей мере не походил на тот, что покрывал когда-то поцелуями ее тело. Она помнила его волосы иссиня-черными, не отмеченными сединой, как сейчас.

Быть может, на ее суждение повлияло желание увидеть различие, отбросить шальную мысль о том, что виконт Шрусбери и Хинд-Див — один и тот же человек. Много англичан, в основном из числа военных, перебывали в Персии. Многие успели выучить язык. Неудивительно, что этот мужчина, бывший офицер, знал несколько фраз на местном наречии. Человек, что лежал перед ней, жалкий, измученный, имел мало общего с тем всесильным созданием, что встретился Джапонике на жизненном пути. Глаза… Да, их цвет был таким же, но, кроме глаз, ничто не напоминало того мужчину, что смог пробудить в ней страсть.

Джапоника уже почти убедила себя в том, что сходство больного виконта с Хинд-Дивом ей почудилось, когда несчастный открыл глаза и вонзился в нее взглядом. И в этот миг она испытала сильнейший шок. Неужели эти глаза можно забыть? Неужели этот взгляд можно с чем-то спутать? Кто этот человек?!

Но Хинд-Див никогда бы не отвел взгляд первым.

— Ах, пери, ты пришла, чтобы мучить меня, — сказал больной, отвернувшись.

Может, он все еше спал? Кто знает…

— Я не волшебница, сагиб. — осторожно прикоснулась к влажному лбу больного и провела по нему рукой. — Почувствуй мое прикосновение. Мы оба все еще здесь, в этом мире. — На самом деле сейчас она не была в этом уверена. В этом мире встречи с Хинд-Дивом произойти не могло.

— Мне так больно… — Он с усилием сглотнул слюну. Его обведенные красноватыми кругами глаза смотрели в пустоту. Что он видел в бреду, она не знала. — Никто не в силах мне помочь.

— Я попытаюсь, если на то есть воля Аллаха. — Она не замечала того, что продолжала говорить на персидском. Впрочем, этот язык, кажется, действовал на него успокаивающе.

Он попытался приподняться на локте. Неуклюже, что неудивительно для человека, так жестоко страдающего от боли.

— Я должен спастись, — произнес он так тихо, что она скорее догадалась о значении его слов, чем расслышала их.

— Спастись? — переспросила она. Должно быть, кошмар цепко держал его в когтях, не желал отпускать. — Но вы здесь, у себя дома.

— Ложь! — истекая потом, он опустился на постель. Его трясло.

Инстинкт сострадания, извечная женская жалость побудили ее положить руку ему на плечо. Джапоника чувствовала, как болезненно напряглись его мускулы, он был в огне.

— Я не лгу. Вы больны, у вас лихорадка, отсюда этот кошмар.

Глаза его на мгновение подернулись дымкой. Жизнь едва теплилась в его душе. Огонек жизни был не ярче пламени той свечи, что освещала его лицо. Легкого дуновения хватило бы, чтобы задуть его.

— Если ты и впрямь хочешь помочь мне, пери, останови боль. Даже если для этого придется взять мою жизнь. Прошу тебя, прекрати мои страдания!

В его голосе не было надежды. Он искренне молил о смерти, и это не могло оставить ее равнодушной.

— Миледи?

Нахмурившись, Джапоника оглянулась на голос. Бершем и жена сторожа все еще стояли в дверях.

— Лорд Синклер серьезно болен, Бершем. Он бредит от жара, — громко сказала она и, обращаясь к женщине, добавила: — Принесите таз с очень горячей водой и мыло. И можете передать девушкам, что сидят в моей комнате, чтобы ложились спать. Им не о чем беспокоиться. Это всего лишь болезнь. Бершем, зайдите в комнату. Мне потребуется ваша помощь.

— Хорошо, миледи.

— Аррак! — хрипло прошептал больной.

— Что он говорит?

— Просит дать ему спиртное покрепче, — не без язвительности перевела Джапоника. В комнате сильно пахло перегаром. — Он часто напивается до бесчувствия?

Ответ Бершема был весьма осмотрительным. Как-никак виконт был теперь его работодателем.

— Его честь действительно употреблял содержимое кладовых сегодня.

— Скорее злоупотреблял. — Джапоника только сейчас заметила бутылки из-под кларета, разбросанные на полу. Возможно, у него просто белая горячка. Джапоника была наслышана об этой болезни хронических пьяниц. Но жар мог иметь иную природу. В самом деле, с этим человеком что-то было не так. — Он весь пропотел. Рубашку хоть отжимай. Мы должны переодеть его, пока он не простудился.

— Хорошо, мадам.

Но в тот момент, когда дворецкий коснулся пуговицы на рубашке, чтобы расстегнуть ее, виконт внезапно приподнялся и отшвырнул руку Бершема:

— Убирайся!

Дворецкий неуверенно взглянул на Джапонику:

— Если вы подержите его за плечи, я, пожалуй, справлюсь.

Но не успела она расстегнуть первую пуговицу, как виконт поднялся, взревев от ярости. Он пнул Бершема ногой, отчего тот отлетел на несколько футов, и левой рукой схватил Джапонику за запястье. Одним быстрым движением он притянул ее к себе так близко, что дыхание его обожгло ей щеку.

— Так, значит, ты вернулась, бахия, чтобы убить меня!

Этот голос! За те несколько секунд, пока Бершем успел подняться и что-то крикнуть, Джапоника уже почти поверила, что сейчас он убьет их обоих. Она не сомневалась в том, что он на это способен. Пусть он весь дрожал от жара и озноба, сил у него хватит. Хватку он не потерял. Но это безысходное отчаяние, эта боль в его взгляде! Джапоника не могла бы сказать, что подвигло ее коснуться его щеки, погладить ее нежно. Быть может, она просто хотела стереть с его лица эту гримасу боли.

Он поморщился, но не отстранился.

— Нет, я не хочу убивать тебя, — прошептала она. Подушечками пальцев нежно, едва касаясь, она провела по шраму, пересекшему бровь. — Ни один смертный не в силах убить Хинд-Дива.

Виконт встрепенулся.

— Ты знаешь! — Это был и вопрос, и утверждение одновременно.

Когда он отпустил ее руку, она не пошевельнулась, она не могла отвести взгляда от этих золотых глаз. Хинд-Див жив!

Дрожа, она закрыла глаза и сползла на пол.

Бершем тут же подскочил к ней и помог подняться.

— Вы здоровы, миледи?

— Да, я себя прекрасно чувствую, — пробормотала она, но взгляд ее против воли вернулся к тому, кто лежал на постели. Он отодвинулся, лег на бок и прикрыл лицо правой рукой. Вот тогда она заметила, что вместо кисти торчал обрубок, замотанный окровавленными бинтами.

— Господи! — выдохнула она.

— Его честь потерял руку на войне, — по существу заметил Бершем.

Лорд Синклер вздрогнул и стремительно обернулся к говорившему, едва не ударив Джапонику по лицу культей.

— Лжец! Ублюдок сатаны! — Он ткнул в Бершема кровавым обрубком. Говорил он на персидском. — Ты отнял у меня руку, исчадие ада! За то, что я сопротивлялся тебе! Ты отрезал мою руку!

Бершем испуганно отшатнулся, столько злобы и ярости было в выражении лица его господина.

— Что он говорит, миледи? Джапоника покачала головой:

— Ему кажется… Да так, ничего. — Она не могла сказать дворецкому, что Синклер принимает их за его мучителей.

Возможно, враги и в самом деле захватили его, как сказал ей резидент Ост-Индской компании. Но он сумел убежать. И вот он здесь, в Лондоне, перед ней. Самое настоящее чудо, достойное Хинд-Дива, мага и волшебника.

Заговорив, Джапоника была сама поражена тому спокойствию, с которым она произносила слова. Прежде всего она протянула ему кинжал, рукоятью вперед:

— Вы в безопасности. Вы спаслись. Я всего лишь хочу облегчить ваши страдания. Но вы должны доверять мне, сагиб. Возьмите это оружие, если с ним вам будет спокойнее.

Виконт испытал смятение. По его лицу пробежала судорога. Длинный кривой шрам в форме молнии разгладился. Очень осторожно он протянул к девушке руку и тронул за рукав.

— Не думаю, что во мне остались силы, чтобы отвергнуть ваше участие. — Он отвернулся. — Делайте то, что считаете нужным.

Джапоника опустила взгляд на свою руку, туда, где остался кровавый след. Схватив ее, он сломал себе ногти. Она могла бы задать ему тысячу вопросов. Ей хотелось знать, что случилось с ним в ту ночь, когда они расстались. Ночь более чем годичной давности. Она хотела знать, как он попал в Англию и в самом ли деле был виконтом Шрусбери.

Джапоника слишком хорошо понимала, что значило для нее возвращение Хинд-Дива к жизни. Возвращение его в ее жизнь. Нет, об этом она сейчас не станет думать. Виконт часто и тяжело задышал, словно готовя себя к очередной порции страданий. Он был на волоске от безумия, если уже не скатился в пропасть.

— Что будем делать, миледи? Джапоника словно очнулась ото сна.

— Продолжим начатое.

На этот раз лорд Синклер спокойно позволил Бершему раздеть себя. Джапоника старалась сосредоточиться на текущей задаче и не думать о том, что произойдет, когда ее пациент осознает, кто она такая. Но для того чтобы он пришел в чувство, потребуется время.

Вот он, Хинд-Див! Беспомощный и больной, и весь в ее власти. Искушение зацепиться за эту подлую мысль было велико, но она не позволяла себе этого.

Работая быстро и споро, Джапоника сняла с больного рваную и грязную повязку и промыла рану. Несмотря на то что в жизни ей приходилось лечить всякие раны, она не могла не вскрикнуть, когда развязала бинты.

От локтя до запястья рука мужчины опухла. Она была покрыта синяками и ссадинами, застарелыми и недавними. Обрубок кровоточил. Казалось, будто он бил им о стену или иную твердую поверхность. Он просил остановить боль. Быть может, именно это он пытался сделать сам, разбив обрубок в кровь. Так мог бы поступать раненый зверь, отгрызающий себе лапу в бездумных усилиях прекратить страдания. Но боль от этого становилась лишь сильнее. Неудивительно, что лорд Синклер довел себя до болевого шока. Кажется, он больше не бредил. Дыхание его несколько выровнялось. Теперь надо было постараться снять воспаление.

Джапоника взглянула в сторону окна, закрытого тяжелыми портьерами.

— Там все еще снег?

— Скорее всего, миледи.

— Тогда пошлите кого-то на улицу и велите наполнить снегом таз. Еще мне нужен чистый лен для бинтов и чистое постельное белье. И поскорее!

Знакомый аромат благовоний разбудил лорда. При свете одинокой свечи он увидел Джапонику и улыбнулся. Она сидела в кресле с прямой спинкой. Голова ее свесилась набок — девушка спала. Он не мог видеть ее лица, но вуаль бледно-рыжих волос ему была знакома.

Он вызвал ее к жизни силой своей мечты. Она приснилась ему и обрела плоть. Не часто, но иногда, когда мучительная боль становилась совершенно невыносимой, она являлась к нему.

Он даже не попытался дотянуться до нее. Он знал, что попытка обречена на провал. Он смотрел на нее, такую маленькую и хрупкую, едва видимую в темноте, и был счастлив.

Если бы еще вспомнить, кто она такая!

Он многого не помнил. Может, и к лучшему? Ибо обрывочные воспоминания порой приводили его в дрожь. А может, это были всего лишь обрывки ночных видений.

Девушка пошевельнулась, услышав стон. Он прикусил губу, пристыженный тем, что разбудил ее. Сейчас она исчезнет. Как жаль! О многом теперь ему приходилось лишь сожалеть.

Она встала. Раньше она являлась к нему в восточном вышитом наряде, но сегодня пришла в трауре. Черное платье. Сердце Синклера сжалось. Пришла ли она затем, чтобы сообщить, что его жизнь подходит к концу?

Вот она наклонилась над ним, и ее волосы водопадом упали на его грудь. Синклер почувствовал их шелковистое прикосновение. Это было уже слишком, он и не смел о таком мечтать… Щеку .его свела судорога. Слезы, непрошеные, постыдные для мужчины, подступили к глазам. Он быстро зажмурился в надежде прогнать их. Он думал, что закроет глаза, пусть на миг, и это будет стоить ему счастья созерцать ее. Но нет, она все еще была здесь, рядом, она была ближе, чем когда бы то ни было раньше.

— Вам больно?

Больно? Когда она рядом? Нет, боли не было, была лишь громадная, распирающая грудь благодарность.

Пораженный, он почувствовал, как она взяла его за руку, и это прикосновение было не менее реальным, чем его собственное дыхание. Зубы его начали выбивать дробь.

— Температура спала, — сказала девушка. — Поэтому вам холодно.

Она ушла, пропала. Он закрыл глаза, испытывая горькое разочарование.

— Огонь в камине потух, — услышал он откуда-то издалека.

Синклер не мог в это поверить! Она вернулась, она присела на кровать рядом с ним. Он чувствовал тепло ее тела. Она прилегла рядом, прижалась к нему спиной, и он обнял ее за талию.

— Так лучше?

Лучше ему не бывало в жизни. Но он не мог сказать ни слова. Темнота сомкнулась над ним. Если такова смерть, то он приветствовал ее.

Он выпростал руку и накрыл ею ее ладонь, что она положила ему на сердце.

— Аллах всемогущий, — пробормотал Синклер.