"Венец желаний" - читать интересную книгу автора (Грант Лаура)

Глава 2

Алуетт де Шеневи, легко опираясь на руку пажа, с опаской шагала по булыжникам Везлэ, чувствуя на щеках утренний влажный воздух, а в душе болезненные уколы совести.

Она знала, что должна быть покорна Филиппу, который не разрешил ей покидать дом, принадлежавший богатому горожанину, если с ней не будет его самого или Анри. Но король весь день пробудет с Ричардом, а Анри Бог знает сколько времени проведет с солдатами. Ей же хотелось исповедаться и послушать мессу, пока в церкви мало народу, пока там тихо и мирно; может, ей удастся ощутить радость, которая лишь поманила ее вчера.

Когда хор запел «Те Deит» и ее ноздрей коснулся сладкий запах ладана, на нее снизошел полный покой, почти забытый ею за время путешествия с королем. Несмотря на множество отвлекающих шумов: кашель, вздохи, шепот, шорох платья, — она была счастлива, потому что могла не обращать 'ни на кого внимания и предаться молитвам. Однако вскоре ей стало мешать ощущение какой-то неловкости, нет, это не то слово, потому что ощущение, в общем, не было неприятным. Она поняла, что кто-то за ней наблюдает, и странный холодок пробежал у нее по спине.

«Глупая выдумка, — внутренне одернула она себя. — И больше подходит ночной шлюхе, чем будущей невесте Христовой. Надо будет исповедоваться в этом и еще в неблагодарности по отношению к Филиппу, прежде чем я вкушу святых даров».

Она поделилась переживаниями с братом.

— Очаровательная Алуетт, разве возможно не смотреть на вас? Надо быть дураком! — сказал Анри, переведя все в шутку, когда они шли в отведенную для них резиденцию. Он всегда был ей предан, как родной брат, и она платила ему искренней любовью. — Но вообще-то я никого не заметил. Все мы были поглощены одним — досидит Ричард Плантагенет до конца мессы или нет. Анжуйский дом, говорят, и думаю, тебе это известно, ведет свое начало от дьявола.

Когда Алуетт пришла к Филиппу просить, чтобы он отпустил ее в церковь, у него был королевский брадобрей.

— Зачем надо идти в церковь? Мой капеллан будет тут через несколько минут. Вы можете присутствовать, — ласково разрешил Филипп, — и, конечно же, исповедоваться. Интересно, в чем может исповедоваться такая прелестная чистюля?

«В том, что я не доверяю вам, мой брат, хотя сама не знаю почему. И я обижена тем, что вы не отпускаете меня в монастырь».

— Нет, благодарю вас, ваше величество, — сказала она. — Я пойду в свою комнату. Кажется, у меня заболела голова.

Ни за что на свете не станет она исповедоваться отцу Амвросию, капеллану Филиппа. Слишком уж он предан своему господину, а значит, все, что она скажет, дойдет до ушей Филиппа. Алуетт не любила бывать на его службах и слушать, как он елейным голосом торопливо скользит по священным текстам.

— Но мне нужны струны для лютни, ваше величество. Можно мне потом пойти за ними с пажом? Говорят, на площади есть маленькая лавчонка, и, обещаю, я сразу же вернусь! Без лютни мне скучно.

— Только с Анри или со мной, — повторил Филипп. — Если бы вы видели, милая Алуетт, вы бы знали, что на улицах полно крестоносцев. А они простые грешные мужчины, несмотря ни на что… Даже когда на их одеждах нашит крест. Многие бродят по улицам пьяные, и они не посмотрят, а может, просто не подумают, что вы сестра короля Франции. Моя дорогая, паж для вас не вполне надежная защита.

Он мучил ее своим отеческим тоном. «Если бы вы видели…»

— Я слепая, но не глухая, милорд, и я слышу, как много вокруг людей, говорящих на дюжине языков, — возмущенно парировала она. — Хорошо. Наверное, вы правы. Тогда соблаговолите приставить ко мне пару оруженосцев.

— Нет. Мои люди исполняют свой долг. Но для больной вы слишком настойчиво добиваетесь своего. Может, у вас свидание, а, моя дорогая?

Вкрадчивый тон и откровенная напраслина были с негодованием отвергнуты Алуетт, убежавшей в свою комнату.

«Наверное, Филипп был прав», — подумала Алуетт. Ее обдало винным перегаром, когда проходящий мимо солдат с пьяным безразличием заступил ей дорогу, несмотря на все усилия пажа защитить ее. Она не ожидала, что с утра народу будет так много — прием закончился поздно, и на улицах должны были быть только жители Везлэ. Всю ночь Алуетт слышала крики крестоносцев сквозь деревянные ставни, и, вероятно, теперь многие из них искали, где бы поспать.

— Что это такое? Ну и шлюшка! Вырядилась, как герцогиня, и идет прямо на нас! Эй, красотка! Почем твои ласки?

Это были французы, но Алуетт плохо понимала скороговорку парижского простонародья.

От удушающей вони немытых тел у нее перехватило дыхание. В это же мгновение она почувствовала, как напрягся Ренар, услыхала шорох вынимаемого из ножен меча и изо всех сил вцепилась в кожаный футляр, в котором несла лютню.

— Пропустите, друзья, дорогу мадемуазель де Шеневи, сестре Филиппа Французского.

Алуетт поняла, что сейчас не время отказываться от королевского родства. По собственной глупости она навлекла на себя страшную опасность и назвалась бы родственницей хоть девы Марии, если бы это могло ей помочь.

— Сестра короля Франции? Что-то я о такой не слыхал. Алее, та да, только Ричард держит ее в Руане. Ты что, принимаешь нас за дураков? Ну нет, просто думаешь, мы не заплатим. У нас, мол, не хватит денег. Раз так, мы и не будем платить. Вот тебе, щенок!

Алуетт услышала звук удара и приглушенный стон отлетевшего от нее Ренара. Она закричала и сделала шаг назад, другой, третий, пока не уперлась в каменную стену. Ее охватил ужас. Как же она была глупа, по-детски глупа, когда тихо улизнула из дома вопреки запрету Филиппа. Теперь придется платить за непослушание. Ренар уже заплатил. Неужели не случится чуда? Разве Господь не оберег уже многих девственниц? Он обязательно пошлет к ней ангела. Нет, он не захочет, чтобы ее изнасиловали на пути к мессе!

Вдруг у нее в ушах зазвучал голос Эдуарда де Шеневи, доброго графа, заменившего ей отца:

«Господь дал тебе красоту, но никогда не забывай, что еще он дал тебе мудрость. Господь помогает тем, кто сам помогает себе»

Бежать было некуда. Спиной она чувствовала шершавый камень, а прямо в нос било смрадное дыхание окружавших ее головорезов. Похоже, их было трое. «Наверное, — подумала она, проклиная свою беспомощность, — они показывают друг другу, как лучше подступиться ко мне». Алуетт не могла сказать наверняка, что они знают о ее слепоте, но если пока нет, то лучше ей не показывать виду. Все равно ее не пожалеют.

— Оставайтесь на месте, господа, и не делайте ничего такого, о чем потом пожалеете, — сказала она, боясь, как бы у нее не дрогнул голос. — Я — сестра его величества, короля Франции, и иду к мессе. Вы, надеюсь, понимаете, что Господь накажет за злодейство, если от вас что-нибудь останется после королевского суда.

Она хотела выиграть время, зная, что они все равно не откажутся от своих планов, и успеть развязать чехол. Теперь она крепко зажала в кулачке шейку лютни.

— Угрызения совести не помешали нам, милочка, раскроить череп твоему парню и не помешают получить от тебя все, что нам захочется.

Она беззвучно застонала от жалости к Ренару, который всего несколько мгновений назад что-то весело тараторил о Святой Земле. Неужели он мертв? Нет, ей нельзя расслабляться. Еще будет время поплакать.

Быстрым движением Алуетт выдернула лютню из чехла и, подняв ее за изящную шейку высоко над головой, с размаху опустила на того, кто стоял к ней ближе. Удар был точен, о чем ей сказали ругательства, сорвавшиеся с языка упавшего головореза.

Однако она не стала терять время даром. Оставались еще двое. Второму она попала в живот, и он закричал от боли. А третий бросился к ней, одной рукой вырвал лютню и разбил о стену, а другой схватил ее за горло и прижал к себе, сжимая кулак до тех пор, пока она не начала задыхаться.

— Плохо, а? Люблю смелых бабенок, дорогуша. В постели ты тоже умеешь вертеться?

Ответа он не ждал, потому что ладонью зажал ей рот, но Алуетт, ни секунды не медля, захватила зубами кусок кожи и прокусила.

— Ох! Чертова шлюха! Ты еще поплатишься у меня! — прорычал он, награждая ее пощечинами, пока она не повисла, обессиленная, на его руке. — Смотри, Жак! Эта стерва расцарапала меня до — крови!

— Ладно, мы ей тоже покажем… в другом месте, — отозвался, ухмыляясь, его приятель. — Как насчет того, чтобы вырезать «шлюха» ей на щечке? Тогда уж она больше никого не обманет!

Алуетт почувствовала прикосновение холодной стали к щеке и замерла, боясь, что, если она двинется или вздохнет, настанет конец.

— На вашем месте, негодяи, я бы не торопился. Именем короля, немедленно отпустите ее.

Алуетт услышала звук вынимаемого из ножен меча.

— Короля? Какого короля? — глумливо переспросили насильники, скрывая страх за наглостью. — Их у нас в городе теперь два.

— Может, она тебе самому приглянулась? — пьяно протянул тот, кто держал Алуетт. — Мы ее нашли первые.

— Я говорю от имени Ричарда, короля Англии. Он обещал сурово наказать всех, кто будет повинен в преступлениях, подобных тому, что вы собираетесь совершить. Отпустите ее и убирайтесь подобру-поздорову.

— Подобру-поздорову? Неужели накажут за шлюху? — взъерепенился другой. — А она шлюха и есть. Только вы, англичане, и верите во всякие сказочки…

— Они убили моего пажа! — крикнула Алуетт, поворачивая голову в сторону своего освободителя. — Где-то он лежит Мертвый!

— Меня зовут сэр Рейнер Уинслейд, леди Алуетт Не бойтесь. Этот сброд больше не причинит вам вреда.

Голос был спокойный, словно его хозяин вовсе не чувствовал страха, идя один на трех головорезов, ибо третий, потерявший сознание от удара лютней, уже очнулся и присоединился к своим приятелям.

Сначала она услыхала удары мечей, потом звук стал тоньше. Похоже, рыцарь выбил меч из рук одного из негодяев. Потом раздался вопль, когда сэр Рейнер оставил отметину на его щеке.

— Если король Ричард подарит тебе жизнь, пусть все знают, кто ты такой, — крикнул он.

Алуетт поняла, что второй негодяй бежал в страхе, вероятно, увидав, что меч рыцаря много длиннее его собственного.

— Верни его, Зевс, — тихо приказал сэр Рейнер. Прежде чем Алуетт догадалась, к кому относится этот приказ, она услыхала шум быстро бегущих собачьих лап.

Всего через несколько мгновений храбрый насильник прибежал обратно, крича что есть мочи:

— Не надо волка! Помилосердствуй, милорд!

— Сторожи, Зевс.

Пес гавкнул в ответ и тихо зарычал, предупреждая двух негодяев, что лучше им не шевелиться. Оставался еще один, державший Алуетт.

— Итак, приятель, сдавайся. Видишь мой меч? Или мне спустить на тебя Зевса?

— Ничего не получится. Она у меня в руках. Вы ведь не хотите, чтоб я ее прикончил?

В его голосе вроде бы не было страха, и он еще крепче прижал Алуетт к себе, но она уже учуяла запашок трусости, пробившийся сквозь вонь немытого тела.

— Мерзавец, держишь женщину вместо щита! Очень по-рыцарски! — насмешливо крикнул Рей — нер.

— У вас меч и пес, сэр рыцарь. Да и, насколько я понимаю, рыцарские законы не про таких, как я.

Алуетт чувствовала, что его бьет дрожь. Он не мог дальше держать ее и не мог бежать без нее. И холодный нож все еще упирался ей в горло. Она застонала.

— Отпустите меня, сэр рыцарь, а я отпущу женщину, конечно же, на безопасном расстоянии отсюда. И не пробуйте напасть на меня сами или напустить вашего пса, я успею проткнуть ей горло. Не стоит ради меня рисковать ее прелестной шейкой, а?

Положение было безвыходным. Алуетт слышала прерывистое дыхание своего мучителя. В любое мгновение он мог не выдержать, и тогда, не дай Бог, смерть. Алуетт заставила себя расслабиться и откинуться всем телом назад, словно она потеряла сознание, отчего ему пришлось поддержать ее, а потом опустить на булыжники.

Этого было достаточно. Рейнер уже стоял над ним, угрожая мечом.

— Пощадите, милорд, — услыхала Алуетт.

— Пусть решает король. Эй, стража!

Прибежала вооруженная стража и, надев на негодяев цепи, увела их с собой. Не был забыт и Ре-нар. Паж все еще был без сознания, но один из стражников сказал, что, похоже, он скоро очнется, хотя голова у него еще долго будет болеть.

Алуетт, не говоря ни слова, ждала, когда шаги стражников поглотит шум просыпающегося города. Потом она сказала:

— Шевалье! Вы еще здесь?

Алуетт знала, что он не ушел, слышала его сдерживаемое дыхание, но не понимала, почему он молчит. Она всегда чувствовала себя неуютно среди молчаливых людей, будучи не в состоянии видеть их лица.

— Я? О да, миледи. — Рейнер только теперь осознал, как по-идиотски себя ведет. Стоит, улыбается, любуется ее красотой, наслаждается своей ролью спасителя. — С вами ничего не случилось, леди Алуетт?

— Ничего… Ничего… Я думаю… Я просто очень испугалась. А с вами все в порядке, милорд?

Какой приятный ласковый голос у английского рыцаря. Словно золотой песок, нежно и напористо он засыпал все щелки ее сознания, укутывал его теплым бархатом.

— Невредим, миледи, и смиренно благодарю судьбу, позволившую мне прийти на помощь такой красавице.

— Значит, правда, что английские рыцари столь же искусны в придворной беседе, сколь в делах военных? — парировала Алуетт, изо всех сил стараясь сдержать предательский румянец. Не без труда вернулась она мыслями к раненому пажу. — Я так виновата перед Ренаром. Если бы я послушалась, он был бы цел и невредим!

Вдруг из ее глаз полились целые потоки слез и она задрожала от страха, который испытала и не пускала наружу, осознав наконец, какой она пережила кошмар.

Он взял ее за руку, и она ощутила его тепло даже через латную рукавицу.

— Пожалуйста, не плачьте! Это они, а не вы виноваты!

Алуетт уже хотела было все рассказать ему, объяснить, в чем ее вина. Его прикосновение пробудило в ней неведомые раньше чувства, как вдруг ее Другую руку лизнул теплый влажный язык, и к ногам прижалось огромное мохнатое животное, сильным хвостом теребившее ей юбки.

Она отскочила.

— Кто это?

Ужас, услышанный ею в голосах французов, называвших животное волком, пробудил в ней детские воспоминания о завываниях голодных волков по ночам за стенами замка де Шеневи. Зверь, прижавшийся к ее ногам, был очень большим.

— Не бойтесь, госпожа. Зевс кроток как овечка с прекрасными дамами, хотя он наполовину волк. Ваше горе печалит и меня, и его тоже. Полегче, мальчик, а то ты своей любовью испугаешь леди Алуетт.

Алуетт заставила себя улыбнуться и погладить мохнатую морду, уткнувшуюся ей в живот.

Сэр Рейнер воспринял это как добрый знак и заговорил вновь:

— Ваш паж выздоровеет и будет хорошо сражаться, хотя он, конечно же, не простит себе, что не смог защитить вас. Вашей лютни, к несчастью, больше нет. Она не выдержала. Зато как великолепно вы сражались с ее помощью! Я как раз вышел из-за угла и все видел. Вы были похожи на скандинавского викинга! — говорил он, словно не замечая огненного румянца, залившего ей щеки, стоило ей представить увиденную им картину. — А теперь, мне кажется, вам нужна новая лютня. Пойдемте со мной, миледи. Я знаю, где они продаются.

Рейнер не стал спрашивать у нее разрешения, чтобы, не дай Бог, она не отказалась. Алуетт почувствовала, он повел ее обратно к площади с нежностью и уверенностью человека, всем своим существом желающего угодить. Пес побежал вперед, и Алуетт слышала его радостный лай.

— Но… Откуда вы, рыцарь короля Ричарда, знаете меня? Вы были вчера на ужине?

При мысли, что он сидел среди других рыцарей, когда она пела баллады и гимны, любовные песни Бернара де Вентадура, у нее сильнее забилось сердце. Значит, ему понравился ее голос?

— Увы, я был лишен этого удовольствия. Король Ричард назначил меня охранять английский лагерь, чтобы предотвратить всякие неприятности. Сегодня утром здесь также много пьяных англичан. Мой господин вряд ли будет мной доволен.

— Это же невыполнимо при таком количестве народу, — небрежно, словно ничего не случилось, сказала она. — Но…

— Но я не ответил на ваш вопрос. Я знал, кто вы, миледи, потому что спросил у сэра Гийома де Барра об очаровательной юной леди, прискакавшей вчера в Везлэ. После мессы я хотел подойти к вам, но мне не повезло.

Итак, это он наблюдал за ней в церкви. Его глаза. Она не верила сама себе, но его признание наполнило ее такой радостью, что она даже испугалась. Нет. Она посвятила себя Богу. Не для нее любовные игры, которыми развлекают себя знатные девицы. Да и этому норманнскому рыцарю нужно от нее не больше, чем остальным, если, конечно, он в своей дерзости не задумал соблазнить сестру Филиппа Французского.

Алуетт стерла радостную улыбку, осветившую было ее лицо, и холодно сказала:

— Сэр рыцарь, может быть, стоило уделить больше внимания словам епископа. У вас впереди святое и опасное дело.

Глядя, как бледнеют ее щеки, Рейнер подумал, что это похоже на то, как гаснет едва разгоревшееся пламя. Он чувствовал, как Алуетт усилием воли заставляет себя не думать о земных радостях. Правильно. Она же хочет стать монахиней. Однако теперь, познакомившись с ней, он еще больше, чем вчера, хотел, чтобы она изменила свое решение. Но эту задачу не решить с наскока. И не надо. Путешествие дальнее, да и Иерусалим за две недели не взять. У него впереди много месяцев для того, чтобы уговорить прелестную француженку доверить себя его рукам, а не рукам монахинь. Подумав так, он усмехнулся, и слава Богу, что она этого не видела.

— Вы правы, миледи, — сказал он так, что даже ее чуткое ухо не смогло уловить фальшивой ноты. — Хотя, уверяю вас, что, обожая вашу красоту, я благодарю нашего Господа, в чьей власти творить прекрасное.

Этого человека нелегко будет отвадить, но Алуетт была уверена, что таков ее долг. Из всех мужчин, что когда-либо приближались к ней, он единственный заставил трепетать ее сердечко, словно последний листочек на ветке в ожидании бури.