"Назначение в никуда" - читать интересную книгу автора (Лаумер Кейт)

Глава IV

У меня ушло четыре часа на перетаскивание острых обломков скалы, прежде чем я смог протиснуться мимо последнего куска и высунуть голову на открытый воздух за старой каменной стеной, петляющей в паутине нестриженого кустарника. Я протиснулся, глотнул немного свежего воздуха и попытался отбросить чувство, что проспал все представление. Принцип Оккама говорил мне, что простейшим объяснением этому было одно: я затянут в смирительную рубашку этакого тихого дома отдыха и выбираюсь из оперившейся системы иллюзий. Но если я видел это во сне, то сон еще продолжается. В десяти футах от норы, из которой мне удалось выкарабкаться, я обнаружил набор следов обутых ног, а через несколько ярдов следы тормозивших шин. Вероятно, здесь и парковался челнок майора – если это был майор, и у него был челнок, который парковался.

Пока я прослеживал эту мысль, из тени вышел человек по имени Льюжак, и я во второй раз почувствовал, как ломающая кости очередь нерв-автомата захлестнула меня с головой.

Я очнулся лежащим на полу перед панелью управления челноком со скованными за спиной руками. Это не была машина Байярда, так как присутствовало безошибочное окружение незнакомых шкал, циферблатов и большой, светящийся розовым экран, от которого шел звук, пронизывающий мои кости, пока не вырос до уровня слышимого.

На экране кое-что произошло. Старые стены слева возвысились и рухнули кучей обломков. Меж каменными глыбами проросли побеги. Побеги утолщились, и россыпи почернели, как обугленные, затем засияли голубым и сползли в студенистую лаву. Река разрасталась, выплескиваясь из берегов, стала черным, как нефть, морем, что распростерлось до грубого вулканического конуса, который далеко на горизонте отбрасывал красный свет. Зеленая слизь карабкалась на скалы, показавшиеся над поверхностью воды, потом видоизменилась в мох, который превратился в поганки пятидесяти футов высотой, теснившие и давившие друг друга в борьбе за подножье. Вода оседала, и новые растения показались из моря; нечто лианоподобное, похожее на извивающихся змей, выбросило себя над джунглями, и крохотные черные растения подпрыгнули к его щупальцам, разъедая его, как кислотой. Широкие листья выталкивались из-под сгнившей растительности и обертывались вокруг черных лианоедов. Я видел все это сквозь какую-то разновидность пурпурного газа боли, что совсем не облегчало кошмара.

Появилась животная жизнь: странные твари с деформированными конечностями и бесформенными телами, похожими на оплывшие восковые статуи, стояли среди больной раком растительности. Листья становились гигантскими, закручивались и опадали; чешуйчатые, деформированные деревья росли вверх – и все это при том, что твари не двигались с места. Они извивались, закручивались, переливались в новые формы. Сорокафутовая ящерица попала в объятия растения с каучуковыми, усыпанными шипами ветвями, которые ранили шишковатую спину, пока эта спина не обрела свои собственные шипы, которые прокололи колючее дерево, и оно съежилось и отпало; а ящерица сжалась в лягушковидную тварь, потом раздулась в прибрежного головастика размером с корову и утонула в тине.

Ночь под радиоактивной луной на миг засияла как белый день, затем тварь рассосалась и челнок повис в пустом пространстве, куда свет солнца доходил из-за свечения обратной стороны пыли и каменных обломков, которые вздымались в бледном гало, что, должно быть, образовывало карликовые кольца Сатурна. Затем Земля появилась вновь: пыльная равнина, где простирались низкие растения, которые толстели на глазах и обращались в путаницу кустарника с точками невысоких деревьев, больных раком.

Последние становились выше, развивались нормальные ветви и зеленые листья, атмосфера медленно очищалась, луна всплывала все выше на темном небе, полном светящихся облаков.

Льюжак отключился, звук понизился до низкого рева и замер. Человек нерв-автоматом указал мне на выход. Я поднялся и шагнул на стриженую лужайку рядом с высокой каменной стеной, той же самой, от которой мы стартовали, только сейчас здесь рос плющ и далеко вверху светились окна. Вдоль фундамента были разбиты клумбы с цветами, ухоженная тропинка выводила вниз по склону к залитым луной водам реки. Деревья исчезли, но на других местах росли другие деревья, там, где их раньше не было. За рекой светился город, но не совсем там, где он был раньше.

Мы пошли по тропинке к широкой мощеной аллее, закруглявшейся перед фасадом здания. Свет лился из открытого входа со стеклянными дверями в старом камне. Два остроглазых десантника в белых бриджах щелкнули каблуками и провели нас в высокий мраморный холл. Кажется, никто не видел ничего исключительного в пленнике, скованном кандалами и сопровождаемом вооруженными людьми.

Мы прошли по коридору к офису, где аккуратные секретарши сидели за пишущими машинками с тремя рядами клавиш. Сутулый, нервный человек обменялся несколькими словами с Льюжаком и провел нас внутрь, где за столом сидел майор Рината, говоривший в микрофон магнитофона. Увидев меня, он дернул губами в лисьей улыбке.

Это был не тот человек, с которым я познакомился у Ки Уэст, теперь я это видел. Это был его брат-близнец, которого лучше кормили, лучше воспитывали, но с тем же самым родом мыслей и таким же лживым лицом. Такой не мог когда-либо понравиться мне.

– Вы довели меня до азарта, мистер Кэрлон, – сказал он. – К несчастью, события сложились так, как сложились, хотя я надеялся провести дело тоньше. Вы понимаете, мне нужна определенная информация от вас, первого, в порядке занятости. Давайте начнем с вмешательства Байярда. Когда он впервые вошел в контакт с вами и какое сделал предложение?

– Где он сейчас?

– Не берите в голову, – выкрикнул Рината. – Не позволяйте смутить себя фальшивым чувством неправильно направленной лояльности, мистер Кэрлон. Вы ему ничем не обязаны! Сейчас же ответьте на мои вопросы полно и без промедления, и, я заверяю вас, вы никоим образом не будете отвечать за его преступления.

– Почему вы потопили мою лодку?

– Это было необходимо. Вам возместят потери, мистер Кэрлон. Вы, по сути дела, крайне удачливый человек. Когда это все закончится к удовлетворению, э… Имперской власти, вы обнаружите себя во вполне комфортабельных условиях на весь остаток вашей жизни.

– Почему я?

– Я действую по инструкции, мистер Кэрлон. Что же касается того, почему именно вы были выбраны в данном случае, благоприятном для вас, не могу сказать. Просто примите свою удачу и давайте сотрудничать. Сейчас, будьте так добры, расскажите мне, как контактировал с вами Байярд и что сообщал о своих планах.

– Почему бы вам не спросить его самого?

– Мистер Кэрлон, пожалуйста, ограничьте ваши комментарии к вопросам, на которые отвечаете, настоящим. Позднее вы получите ответы на все ваши вопросы – разумеется, в рамках требований Имперской Безопасности.

Я кивнул. Мне не было нужды торопиться. То, что произойдет дальше, вероятно, не будет таким уж смешным.

– Понимаю ваши добрые намерения, – ответил я, – уже ознакомился, когда встретил вашего лейтенанта с нерв-автоматом.

– Надо было подстраховаться, чтобы не произошло несчастного случая, мистер Кэрлон. Вы мужчина стойкий, возможно, даже избыточно воинственный, а на объяснения не было времени. Вы ведь не страдаете от сильного повреждения. О, кстати, где тайный челнок Байярда?

– Вы имеете в виду машину-амфибию, что подобрала меня?

– Да, Это собственность Империума. Помогая мне обнаружить его, вы, естественно, смягчаете обвинения против Байярда.

– Он, должно быть, припарковал его вне поля зрения.

– Мистер Кэрлон… – Лицо Рината напряглось. – Вы, возможно, не осознаете серьезности вашего положения. Сотрудничество и вознаграждение будет огромным, отказ от сотрудничества – и вы будете жить, чтобы жалеть об этом.

– Кажется, вы всегда делали мне некие предложения, которые я отвергал, – сказал я. – Очевидно, вы и я просто не можем воспринимать друг друга всерьез, Рината.

Он перевел дыхание, как будто был готов заорать, но вместо этого, разъяренный, нажал кнопку на столе. Дверь открылась, и появились двое вооруженных военных.

– Поместите этого субъекта в камеру третьего класса, блок МЗ, – приказал он и удостоил меня взглядом, ядовитым, как отравленная стрела. – Возможно, несколько дней одиночки помогут вам выбрать верный курс, – рявкнул майор и вернулся к своей бумажной работе.

Они промаршировали вместе со мной по их шикарным коридорам, спустились по ступенькам вниз в менее украшенные коридоры, прошли вдоль по переходу без всяких претензий на элегантность и остановились перед тяжелой, окованной металлом дверью. Мальчик с белокурым пушком на подбородке открыл ее. Я вступил под тусклый свет лампы, и дверь закрылась за мной с жестоким звуком.

Я огляделся, откинул голову назад и рассмеялся. Я снова оказался в Подземной камере, откуда вышел несколько часов назад. Она была той же самой, и все-таки не совсем. Пол был выметен, клочья пыли и ржавые обломки исчезли, но гобелен, теперь более целый, чем раньше, все еще висел на стене.

Я осторожно обследовал камеру, но кроме кресла и койки не нашел ничего, чего бы тут не было прежде; ощупал стены, но никаких скользящих панелей и тайных лестниц с дневным светом наверху не обнаружил. Тогда я посмотрел на гобелен, но тот не сказал мне ничего. Центральной фигурой, изображенной на нем, был высокий рыжебородый мужчина с луком, висевшим на спине, и мечом на боку. Его конь бил копытами воздух, а собаки подпрыгивали вверх, готовые выпрыгнуть из себя. Теперь я знал, что они чувствуют, и сам был готов попутешествовать. Но на этот раз здесь не было удобного тоннеля, который только и ждал, чтобы его раскопали. Очень плохо, что Рината не бросил Байярда в ту же самую камеру для Очень Важных Персон. Может быть, у него в рукаве было еще одно волшебное кольцо? Я посмотрел на то, что еще было надето на мой мизинец, и почувствовал жжение под линией скальпа при мысли, которая пришла мне в голову. Я решил, что, если я не пропустил какой-то поворот в подземелье, который можно было бы ясно увидеть, челнок должен быть все еще виден.

Я нажал камень и приготовился к тому, что ничего не случится. Пять секунд ничего и не происходило, а затем вдруг вокруг меня зашипел воздух, и челнок, проморгавшись, вернулся к жизни с открытой дверью и мягким светом, озарявшим все внутри.

Я вошел в челнок и сел в кресло лицом ко всем этим шкалам, сведенным в панель, как хромированные и стеклянные анчоусы в банку. Пытаясь вспомнить, какие переключатели использовал Байярд, я почувствовал капельку пота, стекавшую по щеке, когда подумал, как многое может пойти неправильно, если я сделаю ошибку. Было бы очень плохо переборщить с управлением и застрять посреди твердой скалы, так как шанс, подобный этому, не выпадает каждый день. Я ткнул полуфазный переключатель, и стены скрылись за густой голубизной цвета электрик. Следующий рычажок, который я ткнул, не сделал ничего, что было бы видно невооруженным глазом. Я задействовал еще один и чуть не получил сердечный приступ, когда челнок начал проваливаться сквозь пол. Я передвинул его в другом направлении и поднялся вверх, как воздушный шар, сквозь плотный голубой туман и несколькими секундами позже выскочил на поверхность. Челнок находился за густой линией деревьев, лишь в нескольких футах от места, где я увидел размеченную дорожку. Всего несколько футов, и в то же самое время я некоторым образом не был готов попытаться изложить словами, насколько далеко, как вы понимаете. И это подвело меня к вопросу о моем следующем движении.

В данный момент я был на открытом месте. Если мои операции с челноком зарегистрированы где-либо в окрестности, мне этого не было заметно. Самым очевидным для меня было бы вернуть машину в полуфазу, выбраться с этой территории настолько быстро, насколько возможно, забыть о незнакомце по имени Байярд и его истории о вероятном кризисе, приближающемся к миру, который может обратиться в пузырящийся хаос. Но с другой стороны, я сидел в устройстве, которое, по словам его предыдущего владельца, было чем-то неординарным даже для людей в белой Имперской форме. И эти самые люди, оперирующие мощными силами, должны мне несколько вещей, включая лодку, которую я, надо сказать, обожал. Сейчас у меня было одно преимущество: они не знали, где находился челнок, в котором был я. Но также была и препона – это управление машиной более сложной, чем реактивный истребитель, и потенциально более опасной. Я видел Байярда во всякое время, но имел грубое представление, как он маневрировал челноком. Большой белый рычаг, помеченный DP-MAIN, был тем, что все приводил в движение. Под моей рукой он вызывал прекрасное чувство: гладкий и холодный рычаг, который только и ждет, чтобы его толкнули.

Я все еще сидел там, глядя на экран, обдумывал эти идеи, когда со стороны бокового входа в пятидесяти футах вдоль стены появились огни. Открылась дверь, и вышел майор Рината, неся «дипломат» и что-то говоря через плечо встревоженному на вид адъютанту с блокнотом.

Моя реакция была автоматической: я утопил полуфазный переключатель, и сцена выцвела до полупрозрачного голубого, который означал, что я невидим.

Вдруг вывернулся большой коробчатый грузовой автомобиль и остановился перед майором. Рината с четверкой сопровождающих сел в него и уехал. Я вспомнил действия Байярда по маневрам на полуфазе, попробовал повторить их, и челнок ровно скользнул в сторону, словно растекшееся по воде масло. Я последовал за грузовиком вниз по извивающейся дороге через окрестности, похожие на парк, мимо ворот, где зевал охранник в то время, как я проскользнул в двух футах от него, по мосту и через деревню. На открытом шоссе грузовик прибавил скорость, но я без всяких усилий держался наравне с ним.

Я следил за машиной в течение получаса, пока она не проехала ворота в проволочном заграждении вокруг небольшой травяной взлетной полосы. Рината вышел и с окружающими его адъютантами приготовился встречать большой винтовой аэроплан, крылья у которого были размером с крышу амбара. Произошло пожатие рук и некоторое щелканье каблуками с парой коллег, на вид немцев, после чего Рината и другие забрались в самолет; тот вырулил и нацелился против ветра.

Я провел какое-то время, глядя на приборы управления, и был готов, когда аэроплан увеличил число оборотов и начал свой бег. Это заставило меня три раза подравнивать скорость своего подъема к аэроплану, но я справился с этим и после того сманеврировал в точку в четверть мили за хвостом ведущего. Пока все было легко; все, что мне надо было делать, это править рулем, ибо из всего, что я знал, следовало – приборы указывали десять различных критических перегрузок, но я беспокоился о том, что должен сделать. Теория челнока была комплексной, но операции на прямой линии были достаточно просты.

Это был трехчасовой полет над разворачивавшейся сельской местностью, затем над водой, которая могла быть только Ла-Маншем. Самолет начал снижаться, направляясь к городу, который должен был быть Лондоном, сделал круг над полем в нескольких милях от центра города, приземлился и подрулил к маленькому служебному зданию с надписью «RBAF-NORTHOLT». У меня было несколько секунд, когда бетон покрытия омыл меня, как грязная вода, но я справился и выровнял челнок в футе над мостовой.

Рината вылез из аэроплана и перешел в подъехавший автомобиль. Сейчас я использовал возможности моей маленькой машины: не беспокоясь о воротах, просто скользнул через ограду и пристроился за машиной, когда та, набрав скорость, понеслась по широкой парковой аллее, ведущей прямо к башням города.

Поездка была быстрой и заняла минут двадцать. Автомобиль Рината с несколькими тушами сирен, звучащими, как призрак, завывающий по узким, извилистым улицам, пересек Темзу и по мосту въехал во двор с каменной оградой вокруг большой, угрюмой крепости. Рината вышел из автомобиля и направился к маленькой дверце под большим фонарем в металлической оправе, а я последовал за ним сквозь стену.

Солнце мигнуло, и я оказался в широком, хорошо освещенном коридоре, образованном рядами открытых дверей, где люди в формах ничем не отличались от подобных себе в любом правительственном учреждении. Внезапно Рината свернул, а я перестарался и врезался в твердую скалу, должно быть, футов пяти толщиной. К тому времени, когда я сманеврировал назад, на открытое место, мой подопечный исчез из виду.

Весь следующий час я путешествовал по зданию, как механический призрак, заглядывая в большие учреждения с рядами заполненных кабинетов и столов под лампами дневного света, в маленькие учреждения с глубокими коврами и торжественными бюрократами, восхищающимися своими отражениями в витринных стеклах, в кладовые, информационный центр. Я попробовал более низкие уровни, нашел хранилище невостребованных записей, комнату механического оборудования, театрик, а еще ниже – какие-то угрюмые камеры. Здесь ничего не было, не было для меня, и я, срезав путь сквозь стену, оказался в комнате нескольких квадратных футов размером с ржавыми кандалами и дырой в полу для заливания свинцом. Все это было необходимо в средневековых донжонах, за исключением пары человеческих скелетов, прикованных к стене.

Я скользнул сквозь еще одну стену и очутился внутри строения, где были грубые ступеньки, ведущие вверх. Это показалось мне неординарным выходом. Я последовал своим курсом и нашел вверху поперечный коридор. Он вел к другому коридору. Стены старого здания были, кажется, испещрены потайными путями. Я нашел выход в двенадцать комнат, потайную дверь в садик, вниз. Но ни один из этих путей не приблизил меня к Ринате. Вернувшись на верхний этаж, я проверил еще больше офисов Очень Важных Персон и только в десятом или двенадцатом по счету обнаружил свою добычу сидящей на краешке стула напротив широкоплечего седовласого мужчины, на лице которого было написано, что он военный. Он казался не очень довольным.

– Трудно объяснить барону, как именно этот субъект смог появляться и скрываться по своей воле, – рычал он. – Никто вне операции «Заросли шиповника» не был осведомлен о существовании субштаб-квартиры в этом замке, и все-таки Байярд был обнаружен там, а позже этот субъект вылез наружу – ниоткуда! Это неприемлемый отчет, майор! – Он хлопнул по листку бумаги, лежавшей перед ним на столе, и уставился на Ринату недружелюбным взглядом.

– Мой отчет соответствует фактам, полковник, – ответил человечек, кажется, не слишком запуганный угрозой нахмуренных бровей. – То, что я не имею гипотезы, чтобы предложить ее вам в объяснение, не меняет моих наблюдений.

– Расскажите мне еще о мерах предосторожности, принятых для удержания этого субъекта, – крикнул полковник.

– Этот человек находится под сильной охраной в максимально секретной камере под замком, – твердо ответил Рината. – Я поставлю на это свою карьеру.

– Лучше не надо, – ответил полковник. Рината заерзал на стуле.

– Не будет ли полковник так любезен объяснить?

– Он ушел. Через полчаса после вашего отлета обычная проверка показала, что камера пуста.

– Невозможно! Я…

– Вы дурак, Рината, – отрезал полковник. – Этот человек уже демонстрировал, что в его распоряжении находятся необычные ресурсы. И все-таки вы настояли на работе с ним обычным путем.

– Я следовал служебным инструкциям буквально, – вернулся к прежнему тону Рината. И вдруг внезапная мысль пронзила его. – Что с полковником Байярдом? Он не?..

– Он здесь. Я принял меры предосторожности, избив его влежку, а кроме этого, поместил двух вооруженных охранников в комнату вместе с ним.

– Его необходимо допросить! Его сила воли должна быть сломлена…

– Я принял такое же решение, майор! Байярд обладает определенным статусом в руководстве штаб-квартиры…

– Сломайте его, полковник. Он должен подтвердить то, что я сообщил вам – думаю, он также может предложить какое-то объяснение этих явно чудесных сил того субъекта?

Полковник выбрал сигарету, повертел ее в пальцах и разломил пополам.

– Рината, что за чертовщина стоит за этим? Что планирует барон Ван Рузвельт? Как связан с этим Байярд? Какое все-таки отношение должна иметь к этому неожиданная болезнь Рихтгофена?

– Я не уполномочен обсуждать планы Ван Рузвельта, – заявил Рината, обратив на полковника заинтересованный взгляд.

– Я как-никак, ваш старший офицер, – буркнул полковник, – и хочу знать, что творится у меня под носом!

– Я показывал вам свой ответ, и без всякой субординации еще раз отчитаюсь перед бароном генералом Ван Рузвельтом и больше ни перед кем.

Рината встал.

– Насчет этого мы еще посмотрим, майор! Полковник вскочил на ноги, и в это время зазвонил красный телефон на его столе. Он схватил трубку, прислушался, и выражение его лица изменилось. Он оглядел комнату.

– Правильно, – ответил он. – Понимаю.

Я придвинул челнок поближе, пока стол не оказался почти наполовину внутри, и повернул рычаг на максимум. Среди треска и шипения статики я поймал слова из телефона:

– …хотя вы ничего не подозревали! У нас займет около тридцати секунд привести подавитель в фокус…

Этого для меня было достаточно. Я отошел назад и послал челнок сквозь боковую стену, прострелив насквозь другой отдел, где толстый мужчина целовал девушку, пронесся сквозь внешнюю стену и завис над городским парком со скамейками, фонтанами, смотровыми площадками.

С панели донеслось резкое потрескивание, и показатели всех моих приборов враз подпрыгнули. Гул мотора изменился, появились резкие ноты. Я в спешке опустил челнок на уровень грунта, так как падение мощности в воздухе могло вызвать аварию, а когда попытался пересечь парк, челнок подвинулся на несколько футов и рывком остановился. Запах горелой изоляции стал еще сильнее, и из-за панели полыхнуло пламя. Я рванул выключатель двигателя. Меня поймали в ловушку, но еще было время опередить врага. Я переключился на полную фазу, и цвет вновь залил экран. У меня ушло еще пять секунд, чтобы открыть двери, выпрыгнуть и нажать переключатель кольца. Челнок задрожал и исчез из виду, а там, где он был секундой раньше, закружились сухие листья.

Вновь вокруг меня оказались люди в белых мундирах со взведенными нерв-автоматами.

При нормальном свете здание выглядело иначе. Конвой провел меня по залу с белым полом, вверх по широкой лестнице до большой белой двери, охраняемой часовым.

На первый взгляд все было ровно и эффектно, но я смог почувствовать напряжение в воздухе: какая-то разновидность угрюмости военного времени со множеством спешащих ног в середине дистанции. И в центре всего этого блеска мой взгляд приковала забавная аномалия; клочок чего-то, что выглядело желтой поганкой, растущей в углу, где мраморный пол примыкал к стене.

Военный со связкой серебряных шнуров, петлей нырявших под эполет, постучал в дверь, ее открыли, и мы вошли. Это был большой кабинет с темными панелями стен и картинами в позолоченных рамах с изображениями старых орлов с жестким выражением лица в негнущихся форменных воротничках. Я посмотрел на человека, сидящего за столом размером со скамью на бульваре, и встретился с парой глаз, буквально сверкавших энергией.

– Ну, мистер Кэрлон, – произнес он заупокойным, как орган, голосом, – наконец мы встретились.

Это был крупный мужчина, черноволосый, с прямым носом, жестким ртом и глазами со странным темным отсветом.

Он шевельнул пальцем, и люди, приведшие меня сюда, скрылись. После этого он встал, обошел вокруг стола и, остановившись передо мной, оглядел сверху вниз. Он был так же высок, как и я, то есть шесть футов три дюйма, и примерно такого же веса. Под гладкой серой формой, которую он носил, угадывалось обилие мускулов. Не тип рабочей лошади, а скорее элегантный тиранозавр в шелках от личного портного.

– Майор Рината наделал кучу ошибок, – сказал он, – но в конце концов вы здесь, целый и здоровый, а это все, что сейчас считается.

– Кто вы? – спросил я его.

– Я барон генерал Ван Рузвельт, глава Имперской Безопасности – исполнительный директор, должен признаться, в результате временного нерасположения барона Рихтгофена. – Он выдал мне один из поклонов вздернутой головой; его улыбка походила на солнце, прорвавшееся сквозь черную тучу. Он хлопнул меня по плечу и рассмеялся. – Но между мною и вами, мистер Кэрлон, формальности не обязательны. – Он посмотрел мне в глаза, и его улыбка исчезла, хотя веселые блики еще горели. – Вы нужны мне, Кэрлон, а я нужен вам. Между нами, мы держим судьбы мира – или многих миров – в своих руках. Но мне не все ясно из того, что не входит прямо в мои намерения. – Он махнул рукой, указав мне на кресло, подошел к бару и нацедил два бокала напитка, один из которых вручил мне, и сел за стол. – Откуда начать? – произнес он. – Предположим, я начну с утверждения, что полковник Байярд ничего вам не сказал – что вы ни о чем не догадываетесь. Выслушайте, в таком случае, и я расскажу вам о кризисе, перед лицом которого мы стоим, вы и я.