"СОНАТА МОРЯ" - читать интересную книгу автора (Ларионова Ольга)

* * *

Они обогнули мыс, и воздух сразу же наполнился подозрительным душком гниющих водорослей, рыбы и конюшни. Сопровождавшие суденышко аполины проделали два-три дружных курбета, разом повернули и отбыли в сторону островов.

Теймураз управлялся с парусом отменно, и берег (вместе с запахом) стремительно надвигался.

– Ага, кибы уже навалили целую кучу капусты, – удовлетворенно заметил Теймураз. – Когда пристанем, ты в воду не прыгай, тут на дне всякое… Вон те две плиты – наше обычное место.

– А вон тот камень удобнее, – заметила Варвара, кивая через левое плечо.

– Это не камень. Это – корова.

Варвара, несмотря не предупреждение и все свои тревожные ощущения, едва не вывалилась за борт.

– Ты что? – изумился Теймураз.

– Естественная реакция человека, впервые увидевшего живую стеллерову корову…

– Почему впервые? Тебе ж вчера аполины теленка подарили!

– Это зелененького-то? А я думала – ламантеныш. Впрочем, я его и рассмотреть не успела – приплыл некто, влекомый аполинами, словно Лоэнгрин в челноке, забрал и спасибо не сказал.

– Лоэнгрина транспортировали лебеди, коих на Степухе пока не обнаружено. А был это, несомненно, Светик Параскив, наш старый телятник и ксенопсихолог по совместительству.

– Почему несомненно?

– Иначе у тебя не возникло бы ассоциаций с Лоэнгрином. Беда Светозара в том, что он красив, как языческий бог. Держись!

Лодка ткнулась носом в берег, и они соскочили на камни. Продолжать разговор о бородатом ксенопсихологе, вызывающим определенные ассоциации, девушка воздержалась.

– Я пойду посмотрю, а? – просительно проговорила она, кивая на темно-бурую тушу.

– Успеешь. Это, по-моему, молодой бычок. Они всегда голодные. Сейчас наши осьминоги явятся, попробуем отобрать у них что-нибудь лакомое. С коровьей точки зрения, разумеется.

Мысли свои он всегда выражал с каким-то особенным, корректным изяществом и точностью, обычно свойственным более зрелым мужчинам. Варвара заключила, что это – следствие безупречного воспитания, одинаково редкого во все века.

А кибы тем временем медленно восходили из глубин морских, и у каждого из них был здоровенный канат, если можно так выразиться, "через плечо". Не то тридцать три богатыря, не то репинские бурлаки на Степухе. На буксире у них тянулся здоровенный сетчатый кошель, набитый спутанными водорослями. Внутри этой массы что-то безнадежно трепыхалось.

– Собственно говоря, наша задача – следить, чтобы кибы не пропустили ничего опасного. Коровы, конечно, феноменально всеядны – Степуха вообще обитель всеядных, – но ведь среди подводной живности встречаются и ядовитые. О, вот, кстати, и демонстрационный экземпляр.

И точно: один из кибов замер, прицеливаясь, и вдруг молниеносным рывком выдернул из кучи водорослей полутораметровую членистую тварь, подозрительно напоминавшую скорпиона, отложил в сторонку и придавил плоским камнем. Скоро обнаружился и еще один красавец, чуть ли не крупнее первого; киб сгреб обоих поперек членистых животов и понес обратно в воду.

Чудища извивались, вскидывая хвосты с далеко не безобидными тельсонами, жутковато клацали клешнями и старались ухватить киба за манипулятор. Если это им удавалось, раздавался душераздирающий скрежет, на который киб, естественно, не обращал ни малейшего внимания.

– Отнесешь зверей на место – сразу же возвращайся на подзарядку! – крикнул ему вдогонку Теймураз, наблюдавший за тем, как остальные кибы швыряют обратно в воду похожих на севрюгу рыбин. – Минуточку… Вон ту рыбку, зубастенькую, преподнесите даме. На ужин.

Ближайший киб завертелся, оглядывая пляж и решая непосильную для него логическую задачу: кто же из этих двоих в одинаковых комбинезонах – дама? Не решив, он положил требуемое посередине: разбирайтесь, мол, сами.

– Премного благодарна, – сказала Варвара. – Но это – для меня, а где обещанная конфетка для бычка?

– Конфетка – это вот… – в изломанных капустных листьях перекатывалось нечто, напоминающее черный футбольный мяч. – По-нашему "морской кокос". Сусанин говорит, что благодаря изобилию этих фруктов аполины, коровы и еще кое-кто сохранили на передних конечностях пальцы. Ну, пойдем, покормим малышку. Кибы, всем вязать водоросли в тюки!

Он подцепил кокос, на деле оказавшийся необыкновенной четырехстворчатой раковиной, сквозь меридиональные щели которой проглядывало нежно-розовое, и они пошли по самой кромке воды, увязая в мелкой агатовой гальке. Стеллерова корова, чуточку отличавшаяся от тех макетов, над которыми привыкли скорбеть жители Большой Земли, никак не реагировала на их приближение и только по-лошадиному отфыркивалась. Четырехпалые бахромчатые ласты слева и справа загребали водоросли, уминая их в компактный ком, а обросшие щетиной губы, вытягиваясь хоботком, уминали эту буровато-зеленую массу с непредставимой быстротой.

Теймураз положил "фрукт" примерно в полуметре от коровьей морды и оглянулся на Варвару: смотри, мол, что дальше будет. Посмотреть было на что. Громадная туша чуть ли не в тонну весом приобрела вдруг дивную подвижность, ласты заработали, как движущий механизм, и корова, смущенно кося маленькими лиловыми глазками, навалилась на черный шар правым боком. Послышался слабый хруст, ласты заработали в обратную сторону, выгребая из-под себя гальку вместе с черной скорлупой. Наконец показалось розовое тело моллюска – вот это-то и было конфеткой…

– Ишь как щелкает?! – изумилась Варвара. – Ну прямо как арахис. И сколько она может за один раз уничтожить?

– Мы пробовали установить – со счета сбились.

– А если попадется этот… скорпионоподобный?

– Птериготус? Она отщелкивает у него заднюю треть, а в остальном характер действий сохраняется. Я наблюдал.

– Послушай, а кто из нас биолог?

– Да мы тут все, независимо от начальной профессии, обионились, если можно так сказать. Сусанин нас всех подчинил.

– У него что, синдром лидерства?

Теперь настала очередь изумляться Теймуразу:

– Почему синдром? Он просто прирожденный лидер, и надо сказать, на своем месте. Ты видела, как он улыбается? От уха до уха. Так вот, он во всем такой. Когда он рассказывает байки, все валяются по траве от хохота. Включая младенца.

– И Лероя?

– Лерой улыбается.

– Ого!

– Вот тебе и "ого". А когда он выхаживает теленка, вся Пресептория ходит на цыпочках. А сам он не спит по семьдесят два часа. И уж если он влюбился без памяти в эту Степуху…

– Понятно, – сказала Варвара.

– Ничего тебе не понятно. Ну, да такое не объяснишь, в людях самому надо разбираться, а не с чужих слов. Так что покорми животное, развлекись, а я пока проверю свои аккумуляторы, они у меня тут на скальных присосках. Только ты не зазевайся, руку в пасть не засунь – корова она хоть и не хищник, а может сжевать просто по причине предельной флегматичности.

Теймураз махнул ей рукой и побежал к своим селеновым коврижкам, распластавшимся на искристом камне. Кибы, закончившие погрузку тюков с капустой, потянулись к источникам питания и замерли, набираясь энергии на несколько суток вперед. А Варвара все сидела на корточках, прислушиваясь к размеренным всхрапам, доносящимся из глубин исполинской туши. Корова жевала, жевала, и с каждым движением челюстей становилась все обычнее…

Когда лодка отвалила от берега, Варвара устроилась на корме, свесив босые ноги в воду. Было немножечко смешно, до чего же быстро происходит привыкание к необычному. Ну, не нашла ничего особенного в стеллеровых коровах – это еще полбеды. Но птериготусы, жившие на Земле чуть ли не четыреста миллионов лет назад, – а они-то какую реакцию вызвали? Легкое отвращение да еще мысль о том, что ввиду своей жесткости сублимационную камеру они будут проходить за рекордно короткий срок.

Это уже дань профессионализму.

Нет, зверье, конечно, радовало, но не потрясало. И в то же время на душе было легко, почти празднично. Стоило задуматься, почему. Неизгладимый образ прекрасного ксенопсихолога? Радость от того, что ошиблась в Евгении Сусанине? Нет, ближе, гораздо ближе. Уникальный дар судьбы – такой парень, как Теймураз. Ведь общий язык нашли с первой же секунды, да и отношения по-товарищески ровные, и осложнений не предвидится. Одна беда: понимает он, кажется, несколько больше, чем ей бы того хотелось, – как это он выразился насчет Лоэнгрина?..

– Купаться будем? – спросила она.

– Здесь не аппетитно, сама видела, какие гады на дне. Вот зайдем за мыс, в нашу бухточку, спустим парус, и плавай себе, пока твое начальство не узрит тебя ястребиным оком и не определит на очередные работы.

– То ты его хвалил, а теперь запугиваешь…

– Так это ж не от врожденной жестокости, а по причине острейшего дефицита рабочих рук. Да ты не горюй, тебе в основном придется контачить с Параскивом, а вы прекрасно сработаетесь. Ты – молчунья, а у него комплекс бесконечной проблемонеразрешимости. Он будет тебе изливаться, потому что всем остальным он уже надоел, а ты все-таки новенькая…

– Теймураз, – перебила его девушка, – а в воде птериготусы не опасны для аполин?

Последовала неуловимая секундная пауза – юноша понял, что о Параскиве она говорить не хочет.

– У них устоявшийся симбиоз. Видишь ли, на Степухе вообще в моде эдакие популяционные свалки: где коровы, там обязательно лысые черви, и пескари-навозники; где навозники – там рядышком двуосесимметричные ракушки и скорпиончики; где скорпионы – там и каракуртицы, и так далее.

– Дело житейское, – понимающе кивнула Варвара. – Сосуществуют и едят друг друга поэтажно.

– Представь себе, предпочитают обходиться падалью и травой. На мой непрофессиональный взгляд, здесь агрессивность вообще не в моде. Впрочем, поныряешь – увидишь. Ты вообще ныряешь?

Ей почему-то припомнился первый вопрос Сусанина.

– Ныряю, – кивнула она точно так же, как вчера. – Сносно.

– Тогда можешь приступать. Здесь уже чистая вода, скорпионий пляж кончился. Только аполин что-то нет.

– А ты?

– Сейчас, только управлюсь с парусом. И потом, я не очень люблю водные процедуры.

Варвара медленно отстегнула пояс с неизменным ножом.

– Знаешь, у меня странное ощущение: позавчера я прилетела, вчера эта свадьба, нынче – капуста… Дни замелькали как-то мимо меня. Что-то происходит дьявольски сложное, а я плаваю широкими кругами и ничегошеньки не вижу… – Она нашарила в сумке свою маску, перегнулась за борт и сполоснула ее теплой водой. – Такое ощущение, как на глубине – и без очков.

Теймураз рывком затянул какой-то узел, фыркнул:

– Сравнение точное. Ты просто не видишь, а все уже закрутилось-завертелось, и не сейчас, а в тот самый миг, когда ты вышла из космолета. Ты уже в самой гуще событий, только… как бы это тебе понагляднее… не в фокусе. Потом, месяца через два-три, если тогда тебе представится возможность спокойно поразмышлять, ты это осознаешь. А сейчас давай-ка в воду!

Варвара проследила за его взглядом: над центральным корпусом трехангарной биолаборатории показались светящиеся голубовато-пепельным светом шары. Шли они, как дикие гуси – неровным живым клином. К их присутствию интереса не проявляли.

– А они представляют опасность для нашего поплавка? – не удержалась Варвара.

– Да вроде бы нет. До сих пор их привлекали только всевозможные двигатели и моторы. Парус им, видите ли, не интересен. Но ведь все тут только до поры, до времени…

Клин невозмутимо прошел метрах в ста пятидесяти и растаял в начинающем зеленеть небе.

Варвара кивнула и без всплеска ушла под воду.

И сразу же почувствовала, что сегодня все не так, как вчера. Вода, колючая и враждебная, была полна каких-то самостоятельно живущих, растущих и растворяющихся теней, которые давили на нее со всех сторон, упруго и легко, как пена, и начисто скрадывали ощущение реальной глубины. Контуры этих теней были так маняще-неопределенны, что Варвара безотчетно двинулась им навстречу, совершенно потеряв способность понимать, куда она плывет – вниз или вперед. Это было мгновенное опьянение волшебством, потому что волею какого-то чуда она оказалась внутри янтарно-коричневого калейдоскопа, менявшего свои картинки раньше, чем она могла сообразить, на что они похожи.

Тени отступали. Контуры, неузнанные, но вот-вот готовые сложиться в целый подводный город, расплывались, ломались, разбегались золотистыми водомерками. Снова сбегались и сливались в почти законченную картину – и снова все это возникало буквально на расстоянии протянутой руки, словно она сама была тем проекционным фонарем, который и создавал этот театр без действующих лиц, пьесы и зрителей.

Но остаточным, до конца не притупленным логическим разумом она попутно замечала, что построены эти декорации на каком-то другом принципе, чем досконально известный ей голографический эффект.

Сама того не сознавая, она постепенно уходила в глубину, и тени по-прежнему маячили кругом, то обретая четкость, то размываясь; все было так, словно кто-то настраивал фокусировку, столь быстро проходя точку наилучшей видимости, что Варвара не успевала ничего толком разглядеть. Но похоже, это был все-таки подводный город… Вот опять невидимый шутник улучшил фокус – и на миг явилось видение сказочного замка с прозрачными колоннами, разлетающимися балюстрадами, лесенками и расписными фризами… Или только показалось?

Варвара внезапно уловила, что ее воля, ее напряженное внимание как-то передаются всей этой колдовской системе, и она напряглась, стараясь уловить ритм этой постоянной смены фокусировки и включиться в него; и тело вдруг стало острым и звонким, как металлическая антенна, и ритм отыскался, – это было биение собственного сердца, и с каждым его ударом, разносящимся под водой, с цепенящей, ужасающей яркостью вспыхивало видение легких золотящихся куполов, игольчатых минаретов, змеящихся виадуков – и все это с каждой пульсацией теряло солнечную янтарную прозрачность, обретая тягостность темной бронзы; и все труднее давался следующий удар, словно у сердца не хватало голоса разнести по толще воды его певучий звук, и все тяжелее и тяжелее становилось наливающееся металлом тело…

Что-то черное, постороннее метнулось к ней сверху и тут же локоть обожгло острым уколом нейростимулятора. Животная воля к жизни проснулась на миллисекунду раньше, чем обрело ясность человеческое сознание, и тело привычным, автоматическим движением послало себя вверх. И тут же хлестнул страх: глубина!

Впервые в жизни она потеряла ощущение глубины.

Ее тащили вверх, и она понимала, что это просто необходимо: сама она вряд ли всплыла бы.

Но когда она наконец вынырнула и хлебнула теплого солоноватого воздуха, ей почудилось, что вот теперь-то она и начнет по-настоящему тонуть.

– Знаешь, Темка, я ведь ни рукой, ни ногой, – шепотом призналась она. – Будь добр, подгони свой пароход…

Теймураз кивнул, внимательно вглядываясь в ее лицо. Видно было, что все приключившееся очень ему не нравится, но от замечаний он воздержался. Просто повернул и поплыл к лодке, которая, тяжело осев под грузом тюков, хлюпала приспущенным парусом совсем неподалеку.

Варвара перевернулась на спину, раскинула руки и закрыла глаза. Хорошо… Вот и все по-прежнему, аполины хрюкают где-то неподалеку, и теплая, живая вода только прибавляет сил. Все так же, как и все ее девятнадцать лет, когда она нередко чувствовала себя скорее земноводным существом, нежели нормальным млекопитающим; все так же, и море, которое одарило ее и нечеловеческой приспособляемостью, и недевичьей выносливостью, и ранним развитием, снова ласково вылизывало ее, делая каждый сантиметр ее кожи трепетным и чутким, как язык хамелеона. Короче, море снова стало земным, но тем невероятнее стало то неземное, постороннее, что посмело родиться в этом море. Это не было предательством воды – здесь вмешалась какая-то другая сила.

Она еще не успела уяснить себе эту внезапно пришедшую на ум формулировку, как рядом зашелестела рассекаемая бортом волна и Теймураз крикнул:

– Руку давай! – И рывком втащил ее в лодку. Он стоял на корме в плавках и прилипшей к мокрому телу рубашке, и его трясло.

– С-сколько я там проб-болталась? – спросила Варвара, обнаруживая, что и ее бьет такая же неуемная дрожь.

– Шесть минут. С большими секундами.

– С-смотри-ка, даже не на пределе… Он смотрел на нее, как на чудо морское.

– Что ты на меня так смотришь, я синющая, да?

– Есть малость.

Она поразилась его сдержанности – ведь на его месте она обязательно спросила бы, как это получилось – шесть минут. Ведь для обычных людей и половина этого срока была недоступной.

– Ладно, не удивляйся, – сжалилась она над ним, – я ведь нэд'о, рожденная в воде, слыхал? Полжизни в море провела, отсюда и минутки лишние. И глубина более чем приличная. Геллеспонт переплываю в любую погоду, как этот… певец Гюльнары. Ну, и еще кое-что от морской ведьмы.

– Ляг на дно, не так холодно будет. Морские ведьмы не тонут, между прочим.

– Между прочим, они не тонут в обычном море, а тут…

– Тут тоже обычное море. Впрочем… – он закусил губы, и его сухая кожа еще сильнее натянулась на скулах. – Может, ты и права. В нашем море, как и во всей Степаниде, что-то бесовское. Только каждый видит это "что-то" по-своему.

Он причалил подальше от лабораторного пирса, чтобы кто-нибудь не пристал с расспросами. Быстро и бережно провел по запутанным тропочкам через парк.

По ступенькам своего домика Варвара поднималась, уже с трудом переставляя ноги и заботясь только об одном: как бы не улечься прямо тут, на крылечке, и не уснуть на пороге. Но Теймураз коротко бросил:

– В душ. И погорячее.

И она поплелась в душевую, тихонечко дивясь тому, что она слушается этого мальчишку, хотя у нее хватало ершистости восставать даже против Сусанина.

Пока она отогревалась, он сварил кофе, густой, сладковато-соленый и чуть ли не с кайенским перцем, а может, и с заветной лероевской травкой. Тошнота разом прошла, но спать хотелось с неослабевающей силой. Пришлось признаться:

– Знаешь, Теймураз, я окончательно скисла.

Он внимательно вглядывался в нее, и она подумала, что тоже впервые так близко видит его узкое оливковое лицо с тяжелыми веками и мокрой прядью волос. Лицо было напряженным.

– Не выйдет, – сказал он. – Во сне ты забудешь какие-то детали. А мне нужно, чтобы ты подробно – очень подробно! – пересказала все, что произошло там, на глубине. У нас тут со многими… происходит. Но похоже, с тобой было не то, что с другими.

Варвара опустила ресницы, нахмурилась, в глубине закрытых век заструились зеленовато мерцающие разводы. А похоже…

– Трудно определить одним словом… Полумиражи.

– Подробнее, пожалуйста. Это не прихоть.

Она вдруг вспомнила Майский Дуб, и неистовый спор, вспыхнувший внезапно, и, вероятно, традиционно, спор фанатиков, в котором она ничегошеньки не поняла; вот и сейчас со своими впечатлениями подольет несколько капелек масла на ту или другую из пылающих сторон… Но на крыльце в этот миг загрохотало, и зычный голос рявкнул:

– Экспонаты тут надобны?

Теймураз страдальчески приподнял брови, отчего стал похож на грустного Пьеро, и двинулся навстречу незваному гостю, нимало не заботясь о том, какое впечатление мог произвести его костюм, состоящий из плавок и плохо отжатой рубахи, местами прилипающей к телу.

Впрочем, на территории биостанции, похоже, экзотичности костюма не придавали ни малейшего значения.

– Надобны, надобны! – крикнула Варвара из-под двух одеял. – Только не входите, я сейчас оденусь!

Экспонаты оказались двумя крупными, с поросенка, разномастными кротами, которых небрежно держал за шкирку белобрысый увалень былинного новгородского типа. Теймураз, по-петушиному взъерошенный, едва-едва доставал ему до груди.

– Любимое начальство жалует на предмет разминки аппаратуры, – пробасил гость, протягивая девушке обмякшие тушки.

Ей почему-то подумалось, что в его памяти, наверное, еще не изгладился образ Кота в сапогах, преподносящего королю двух кроликов от имени маркиза Карабаса.

– Спасибо, я… – Варвара, машинально принявшая на ладони два пестрых тельца, вдруг осеклась и посуровела.

Таксидермия – дело безжалостное, и жестоко оно в первую очередь к самому таксидермисту. А объект, так сказать, производственного процесса – что ему? Его уже приносят не живым зверьком, а такой вот безжизненной тушкой. Случайность ли, болезнь, старость – что бы ни было причиной его гибели, она все равно уже позади и, следовательно, непоправима. Причина ее теперь повлияет разве что на какие-то тонкости при обработке шкурки. Казалось бы, несколько лет практики и привычка исключит возможность горевать по каждому поводу.

А на деле выходит не так. И сколько уж бывало, когда протянешь руки – и вот так ударит по всем нервам разом. Потому что окажется или старый знакомый, пусть не прирученный, но хотя бы узнающий тебя в толпе других людей, или зверь красоты сказочной и щемящей… Или вот так, как сейчас. Потому что это никакие не кроты, а новорожденные детеныши, и даже не из одного злосчастного, случайно погибшего выводка, а зверьки разной породы.

– Как же это вы так? – невольно вырвалось у девушки. Белобрысый молодец воззрился на нее с удивлением:

– Мы? При чем здесь мы?

– Ты еще не в курсе, – досадливо нахмурился Теймураз, которому явно не хотелось объяснять некоторые вещи Варваре при посторонних. – Я не успел тебя предупредить, что здесь это в порядке вещей. Как экспедиция, так с пяток слепышей обязательно подбираем. Прямо под кустами валяются. Хотя это и не вяжется…

Выразительное лицо его приобрело гримасу холодной брезгливости, отнюдь его не украшающей, словно он узрел на блистательном лике Степухи грязную кляксу. Ну естественно, ведь брошенные слепыши – это просто несовместимо с общим характером их обожаемой планеты. Воплощенного рая. Тарелки обетованной.

– Да, в высшей степени странно, – безжалостно подтвердила Варвара. – По земным меркам это детеныши сильные, жизнеспособные. Все способы реанимации перепробовали?

– Ну, Евгений Иланович вам живого бы не отдал. – От добродушного великана так и пахнуло омерзительным холодом, словно из сублимационной камеры. – А вы что, не были у него в вольере?

– Нет. Меня отрядили на капусту.

– А-а, – многозначительно изрек непредставившийся молодец. – Так вот, Евгений Иланович считает, что эволюция на Степаниде гораздо стремительнее и пластичнее, чем мы можем себе представить. Несколько тысяч лет назад – точную масштабную шкалу палеоэкологи нам выдадут не скоро – здесь внезапно началось падение численности большинства видов. Может, виноваты те, кто прилетел сюда раньше нас, но это вопрос пока спорный. Но так или иначе, природа ответила изменением репродуктивной схемы, то есть вместо одного-двух крупных детенышей стало рождаться пять-шесть мелких. Но некоторые особи просто не в силах угнаться за этими капризами эволюции, и вот результат – теряют собственных слепышей. Или позволяют им потеряться…

– Где это ты видел, чтобы самка потеряла самого сильного из выводка? – мрачно проговорил Теймураз, отбирая пеструю тушку у Варвары и для пущей убедительности встряхивая ее перед самым носом у гостя. – Не знаю, как там по гипотезе Сусанина, но ты же не в первой вылазке за Стену, где это ты видел выводки по пять-шесть медоедышей? Их два-три, и только один – такой крупный. А подгонять это под прилет неизвестно кого…

– Знаешь, мне ваши дилетантские вопли на каждом симпозиуме вот как надоели! Вместе с вашей угрозой вырождения…

– Ну, она стоит вашей не менее дилетантской теории иридиевого отравления, не говоря уже о гипотезе "магнитопароксизма"!

– Брэк, – сказала Варвара. – Мне еще роботов распаковывать.

– Кстати, Сусанин просил передать, что если вечером у вас будет свободное время, то с девяти до двенадцати дежурить некому: Параскив заболел, а Евгению Илановичу хоть пару часов поспать надобно.

– Кибами обойдутся, – жестко отрезал Теймураз. – Ишь моду завели: человек освоиться не успел, а им уже все дырки в расписании затыкают. Ты не позволяй, Варвара.

– А что… с ним? – неожиданно для себя спросила девушка.

– Ничего особенного, простудился. Вчера очередного новенького выхаживал, которого мамаша бросила. Корова.

Последнее прозвучало отнюдь не зоологическим термином.

– А я думала, аполины его украли, играючи.

– Аполины подбирают только тех, которых мамаши забывают, уходя в море, – по тону Теймураза нетрудно было догадаться, что он старается как можно быстрее развязаться и с неприятной темой, и с непрошеным посетителем. – Ну ладно, скажешь своему диктатору, что я вечером приду.

– Нет, почему же? – быстро возразила Варвара. – С тебя довольно и того, что ты меня выхаживаешь. Как теленка. Так что передайте Сусанину: я подежурю, как только отогреюсь.

– Тогда до полуночи, а там мы вас сменим. – Кивок, предназначенный Теймуразу, мало было назвать предельно сухим.

Теймураз, сумрачно уставясь на свои босые ноги, долго выдерживал паузу, дожидаясь, пока стихнут шаги на крыльце.

– Добился своего, фе-но-тип. – Было очевидно, что раздражение его относится не столько к непрошеному посетителю, сколько к вышеупомянутому Сусанину. – И с мысли сбил к тому же. А я хотел тебя предупредить. Видишь ли, то, что с тобой приключилось, не кажется мне случайным. Ты смотришь на нашу Степуху недоброжелательно, предвзято… Она отвечает тем же.

Варвара изумилась: он мялся и подбирал слова, что было совсем на него не похоже.

– Я понимаю, – продолжал он, – ты такой человек… Я даже имею в виду не твое водоплаванье, а профессию…

– Да, – резко оборвала она его: терпеть не могла разговоров о собственной особе. – Да, я такой человек. Все, рожденные в воде, удивительно общительны и дружелюбны, а вот все таксидермисты, насколько я их знаю, феноменально неконтактны. Вот и получился из меня гибрид, которого только подведи к стене с двумя воротами, черными и белыми, – он обязательно влезет в черную дверь. Потому что за ней заведомо интереснее.

Она снова забралась под два одеяла, и оттуда ее приглушенный голос звучал особенно ворчливо:

– А что касается инцидента в бухте, то просто я пробыла под водой гораздо дольше, чем любой из вас. Ведь легко допустить, что эффект янтарного миража возникает только на пятой или шестой минуте. Ну, как пленка проявляется – нужен определенный интервал времени. Никто из вас просто до начала представления под водой не досидел: ведь, кроме меня, здесь больше нет нэд'о?

– Нэд'о… – гортанно повторил он. – Нет, таких больше нет. Таких же, как ты, по-видимому, вообще больше на свете нет. Потому что ты выбираешь не черную дверь… А, закончим.

– Ладно уж, договаривай!

– Не стоит. Кстати, и насчет моря ты не права – мы спускались с аквалангами, и надолго. Не видели ничегошеньки.

– Это только означает, что загадочный "фактор икс", по воле или расчету которого зажигаются миражи, не считает аквалангиста человеком или, вернее, аквалангиста он принимает за разумное существо, а голенького пловца – нет.

– Вот-вот! – мрачно обрадовался Теймураз. – Вот именно это я и имел в виду, что ты не выбираешь реальную дверь, ни черную, ни белую; а вместо этого ты на глухой стене рисуешь новую, в действительности не существующую, серо-буро-малиновую…

– В крапинку! – подхватила Варвара. – А знаешь, что это такое? Бадахшанский порфирит – дивной красоты камень.

– Мне кажется, мы перестали понимать друг друга, – с какой-то детской обидой проговорил Теймураз. – А я-то поначалу обрадовался, что появился у нас человек, с которым мне наконец-то будет легко и просто…

Варвара вдруг ощутила острую жалость и к нему, и к себе. Она ведь тоже радовалась.

– Это потому, что ты меня принял, как Степуху свою – всю в белом. Полутораметровая снежинка. А я ведь даже не черная. Я – в крапинку, и, увидев чудо эдакое, ты решил сбежать, чтобы не запутаться. А я такая. И в довершение всего я еще и не умею слепо верить. Даже друзьям. Хотя некоторые считают это обязательным условием для дружбы.

– Ну дай хоть слово, что не полезешь в море одна!

– Тоже не могу. Потому что именно этим я и собираюсь усиленно заняться.