"Наставники" - читать интересную книгу автора (Сноу Чарльз Перси)11. Противники ДжегоПосле собрания я уловил ядовитую реплику Винслоу о «возвышенных джентльменах, которые ловко приспосабливают себе на потребу благородные чувства». Размышляя о голосовании, я решил, что оно походило на рекогносцировку перед выборами. Найтингейл поддержал наших противников – только ли из-за своей подозрительности по отношению к Брауну и Кристлу? Среди сторонников Джего он казался самым ненадежным. Деспард-Смит, скорее всего, должен был примкнуть к партии Кроуфорда. А Гей? От него можно было ждать чего угодно. Пилброу, видимо, собирался поддержать Джего. Это меня очень порадовало. Через два дня колледж обошла записка Винслоу: «Всем, кто не склонен голосовать за д-ра Джего, я предлагаю собраться у меня 22 января с.г. в 2 ч. 30 мин. пополудни для обсуждения возможной кандидатуры на должность ректора колледжа. Г.Г.В.» Винслоу размножил эту записку в конторе казначейства и послал членам Совета. Она вызвала в колледже много толков. – Невозможный человек, – сказал Кристл. – Вечно он норовит превратить колледж в балаган. – Похоже, что ближайшие месяцы будут у нас довольно бурными, – заметил Браун. Джего посетовал: – Мне бы попридержать язык – так нет же, всегда я всех против себя восстанавливаю… И меня, и Калверта обслуживал Бидвелл, но жил Калверт не по соседству со мной в первом дворике, а в старинной башне между двумя внутренними двориками, над кухней колледжа, так что окна его гостиной выходили во второй дворик – как раз туда, где располагались комнаты Винслоу. Мы договорились с Калвертом, что двадцать второго января я приду к нему сразу после ленча, и, когда я поднялся в его квартиру, он стоял за конторкой и читал какой-то манускрипт; настольная лампа, закрытая опаловым стеклянным экраном, освещала конторку мягким рассеянным светом. – А я все поглядываю на лестницу Винслоу, – сказал Рой. – Пока никто не появлялся. – Подожди-ка минутку, – добавил он, – я сейчас дочитаю, тут говорится про неизвестного мне мученика. Через несколько минут он подошел к окну, и мы вместе принялись вглядываться в ростепельную январскую мглу. Напротив его окна возвышался поразительно изящный домик со служебными квартирами Винслоу, Кристла и Пилброу. Пилброу жил здесь уже пятьдесят лет и говорил, что этот домик до сих пор действует на него так же умиротворяюще, как и тогда, когда он увидел его в первый раз. Было двадцать пять минут третьего. – Пора бы уже появиться нашим врагам, – заметил Рой. И сейчас же из первого дворика неспешно вышел Винслоу. Он, как и обычно, был без пальто, в черном пиджаке и полосатых брюках – пальто он надевал только уходя из колледжа. Его странно большие ступни тяжко и уверенно попирали каменные плиты. – Ага, главный враг появился, – сказал Рой. – Ну и глупо же он будет выглядеть, если никто к нему не придет! Роя томило нервическое нетерпение, но тревоги он не чувствовал. Фактически он почти никогда не тревожился – даже зная, что его ждут самые неприятные новости, – вместо тревоги или беспокойства он ощущал только нетерпеливую возбужденность. Вот и сейчас ему не терпелось поскорее узнать, сколько у Джего противников. Винслоу скрылся за своей дверью. – Да, ядовитый тип, – сказал Рой. – Но мне он все равно нравится. Да и тебе, как я замечаю, тоже. Деспард-Смит, в шляпе англиканского священника и длинном пальто, появился почти сразу же после Винслоу – он вышел из третьего дворика. – Этого следовало ожидать, – сказал я. – Было бы гораздо хуже, если б он скрыл свои намерения, – заметил Рой. Через несколько секунд тем же путем, что шел Винслоу, стремительно прошагал Фрэнсис Гетлиф. – Он-то мог бы быть и поумнее, – сказал Рой. – У него есть веские причины не поддерживать Джего. – А по-моему, он превращается с годами в ограниченного ортодокса. Пробило половину третьего. Очень медленно, как бы нащупывая подошвами землю, из первого дворика вышел укутанный с ног до головы Гей, но его красные щеки ярко пылали, а борода казалась ослепительно белой. – Господи, и этот туда же! – с досадой вскрикнул я. Гею понадобилось несколько минут, чтобы пересечь дворик; у дверей Винслоу его окликнул вышедший из третьего дворика Найтингейл. – Предатель? – не совсем уверенно спросил Рой. Они о чем-то поговорили, и Найтингейл, отрицательно покачав головой, пошел дальше. – Нет, как видишь, – ответил я. А потом из третьего дворика появился Кроуфорд. Он опаздывал и поэтому шагал довольно быстро, но торопливости в его походке не ощущалось. «Сам жених!» – присвистнув, воскликнул Рой. Кроуфорд тоже поднялся к Винслоу. – Интересно, Винслоу все еще надеется? – вслух подумал Рой. – Как по-твоему, может он надеяться, что сегодня ему предложат выдвинуть его кандидатуру? – Иной раз человек на что-то надеется в глубине души, даже когда твердо знает, что никакой надежды у него нет, – сказал я. – Именно, – согласился Рой. – Именно. Тем более что тут можно надеяться до семидесяти лет. (По Уставу ректор должен был уходить на покой в семьдесят лет.) Больше никто не появлялся. Дворик перед нашими глазами был пуст. – Вот, значит, и вся их партия? – спросил Рой. И сам же себе ответил: – Видимо, так. Мы подождали еще. Пробило три четверти третьего. Через несколько минут Рой весело сказал: – А если так, то наше дело в шляпе. Мы все стояли у окна; ростепельная мгла сгущалась; какой-то старшекурсник с девушкой прошел в третий дворик. Внезапно осветилось окно гостиной Винслоу, резче оттенив серое безлюдье ненастного дня. – Их там собралось всего пятеро, – проговорил Рой. – Это же чепуха. Они просто опозорятся и ничего больше. Из квартиры Винслоу спустился Кроуфорд и быстро, но неспешно ушел в первый дворик. Когда он поравнялся с нашим окном, мы увидели сверху его лицо – как и обычно, совершенно бесстрастное. – Жениха одобрили и попросили пока удалиться, – сказал я. – Интересно, как он оценивает свои возможности? – проговорил Рой. И добавил: – Ну, а Винслоу теперь даже и в глубине души надеяться не на что. – Да, не хотелось бы мне сегодня сидеть рядом с ним за обедом, – сказал я. – А надо пойти в трапезную пораньше, – отозвался Рой. – Чтобы обезопасить себя. Я улыбнулся. День клонился к вечеру, напротив ярко светилось одно окошко. – Вот, значит, как, старина, – подытожил Рой, отвернувшись наконец от окна. – Все складывается просто замечательно. Похоже, что победа нам обеспечена. – Нужно предупредить Артура Брауна, – сказал я. Телефон у Роя стоял в спальне возле кровати, я снял трубку и позвонил Брауну. «Откуда вы знаете, сколько их там собралось? – со своей обычной осмотрительностью спросил тот. – Как, собственно, вам удалось их пересчитать?» Я объяснил Брауну, что мы наблюдали за квартирой Винслоу из Роева окна. Удовлетворенный моим ответом, он попросил еще раз перечислить имена собравшихся. – Зато у нас, кажется, создалась довольно крепкая партия, – сказал он. – Ну, а на всякий случай надо нам в ближайшее время собраться у меня за ленчем. Очень, конечно, жаль, что так получилось с Геем. Интересно, кто его обработал? Они переманили к себе нашего потенциального союзника. – Да ведь и так все хорошо, – возразил я. – Можно даже сказать – замечательно, – согласился Браун, отбросив на секунду свою всегдашнюю сдержанность. Однако он сейчас же посерьезнел и сказал: – А впрочем, цыплят, как говорится, по осени считают, не забывайте этого, Элиот. У нас еще нет абсолютного большинства. Нам надо вести себя весьма осмотрительно. Нельзя показывать людям, что мы уверены в победе. И я думаю, вам с Калвертом не следует открывать своих сегодняшних наблюдений. Я передал его пожелание Рою, и тот, ехидно хмыкнув, сказал: – Уж этот добрый Дядюшка Артур! Только он один и пестует нас, как малолетних несмышленышей. Очень мне это, знаешь ли, нравится. Он позвонил в кухню, заказал чай с горячими сдобными булочками, и мы перекусили, сидя за столиком у камина. Когда я допивал последнюю чашку, Рой, усмешливо посмотрев на меня, выдвинул ящик стола и, словно бы украдкой, достал оттуда детские кубики. – Это я вчера их купил, – сказал он. – Мне подумалось, что они могут нам пригодиться. Теперь-то – если только Винслоу не выкинет какого-нибудь фокуса – мы, конечно, и без них обойдемся. А все же давай-ка прикинем. Ему нравилась материальная осязаемость вещей, хотя по профессии он был всегда связан со словом. Любой другой человек просто написал бы фамилии членов Совета на листе бумаги, а вот Рой отобрал четырнадцать кубиков и аккуратно вывел на каждом имя – от Ройса до Льюка. Кубик с именем Ройса он молча отложил в сторону. Потом, мимолетно улыбнувшись, положил рядом два кубика – Джего и Кроуфорда. Найдя среди остальных Гея, Деспард-Смита, Винслоу и Гетлифа, он составил их в ряд, а семь других свалил в кучку – «пусть окончательно определятся. Тогда станет ясно, есть ли у нас абсолютное большинство». От пяти до семи часов я занимался со своими студентами, а после занятий сразу отправился в профессорскую. Там я застал только Кроуфорда – он сидел у камина и читал университетскую газету. Ответив на его бесстрастно вежливое приветствие, я подошел к столику с вином, налил себе рюмку хереса и сел в кресло. – Не нравится мне эта война, Элиот, – немного опустив газету и внимательно глядя на меня, сказал Кроуфорд. Он говорил о гражданской войне в Испании. – Мне тоже, – отозвался я. – Наши вершители истории ведут себя чрезвычайно неблагоразумно. Каждый четверг, бывая в Королевском обществе, я разговариваю с людьми, которые призваны влиять на политику. С самыми разными людьми – и всякий раз убеждаю их вдуматься в истинный смысл нынешней войны. Это наш долг – убеждать их, я знаю, но что-то не успокаивают меня мои беседы. Говоря с вами как либерал с либералом, без всякой предубежденности против вашей профессии, я должен признаться, что чувствовал бы себя гораздо спокойнее, если бы в парламенте и Министерстве иностранных дел нашлось хоть несколько человек с естественнонаучным, а не гуманитарным образованием. Несколько минут он говорил о зимних боях в Испании. Последнее время он, как любитель, много занимался военной историей, и его мысли казались мне безупречно логичными, а суждения – здравыми и глубоко продуманными. Вскоре пришел Джего. Увидев Кроуфорда, он на мгновение растерялся, и в его приветствии прозвучала неумеренная горячность. Ему было явно не по себе, я, пожалуй, еще ни разу не видел его таким скованным и неестественным – а все потому, вдруг пришло мне в голосу, что он уже знал о результатах сегодняшнего совещания у Винслоу. И вот, увидев неудачливого конкурента, он почувствовал себя виноватым. Кроуфорд был невозмутим. – Что ж, отложим наши военно-исторические изыскания, Элиот, – сказал он вставая. – Насколько мне известно, они совершенно не интересуют старшего наставника. Да и к нынешней войне он относится совсем не так, как мы. Он поймет, что правда на нашей стороне, немного погодя. Кроуфорд был чуть ниже Джего, но сейчас, поднявшись и стоя с ним лицом к лицу, он выглядел гораздо внушительней, чем его соперник. – Я, впрочем, рад, что мы встретились, Джего, – проговорил Кроуфорд, – потому что мне надо сказать вам несколько слов. Я даже собирался послать вам записку. Но раз уж вы пришли – и если у вас найдется несколько свободных минут, – мы можем просто побеседовать. Элиот, насколько я знаю, ваш союзник, а значит, нам незачем от него таиться. – Разумеется! – воскликнул Джего. – Как вам будет угодно. Я весь внимание, дорогой доктор, я весь внимание. – Сегодня группа коллег предложила мне баллотироваться в ректоры, – сказал Кроуфорд. – Мнение этой группы, хотя она и не образует численного большинства, представляется мне достаточно весомым. У меня, на мой взгляд, не было причин колебаться. Я не одобряю людей, которые жеманятся наподобие молодых дамочек, отказывающихся сыграть для гостей новую музыкальную пьеску. А поэтому я заявил, что не возражаю против выдвижения моей кандидатуры. Он был уверен в себе, непроницаем и совершенно спокоен. Совещание у Винслоу показало, что у него нет надежд на победу, и, однако, он вел себя как хозяин положения. – Я очень ценю вашу прямоту, доктор Кроуфорд, – сказал Джего. – Я посчитал себя обязанным высказаться прямо, – проговорил Кроуфорд. – Насколько мне известно, мы единственные реальные кандидаты на этот пост. – Остается только пожелать одному из кандидатов, – с внезапной улыбкой сказал Джего, – всех достоинств его соперника. – Не только, – бесстрастно возразил Кроуфорд. – Кандидатам надо решить, как они распорядятся своими собственными голосами. Нам с вами придется заключить рабочее соглашение, и в дальнейшем оно может оказаться очень важным. Потом Кроуфорд сказал, что обедает в другом колледже, и, вежливо простившись с нами, ушел. – Да, многое бы я отдал за то, чтобы обрести его уверенность, Элиот! – И непременно утратили бы кое-что другое, – сказал я. – Как вы думаете, Элиот, неужели он никогда не сомневается в своей правоте? – воскликнул Джего. – Неужели ему никогда не приходит в голову, что и он может оступиться? Нет, подумал я, в мире, где царит честолюбие, где ценятся только профессиональные и служебные успехи, политическая власть и социальная влиятельность, он никогда не оступится. Никогда не усомнится в своей абсолютной правоте. Его уверенность ничто не поколебало до сих пор – и ничто не поколеблет в будущем. Однако я ощущал, что в броне кроуфордовской уверенности тоже есть брешь. Дома его ждали двое детишек и спокойная миловидная жена, а Джего, когда он возвращался домой, встречала одинокая измученная ведьма. И все же я чувствовал, что Кроуфорд до недавнего времени завидовал Джего: завидовал его успеху у женщин. Джего никогда не боялся, что его минуют радости любви; с неосознанной уверенностью обаятельного человека он спокойно ждал, когда полюбит сам, не сомневаясь, что ему ответят взаимностью. По иронии судьбы, его любовь оказалась мучительной, но он не потерял уверенности в том, что нравится женщинам, не потерял веры в любовь; именно его уверенность, его вера помогали ему с такой нежностью, с такой любовной терпимостью относиться к своей жене. А вот Кроуфорд мучительно боялся в юности, что его не полюбит ни одна женщина. И несмотря на удачную женитьбу – по крайней мере внешне она была куда удачней, чем у Джего, – его порой терзали рецидивы юношеских страхов и припадки зависти к таким людям, как Джего. |
||
|