Бредли Сноу Энди

Пролог

Пощечина заставила его опрокинуться на спину. Угол кофейного столика больно врезался в спину, чуть не сломав ему хребет. Мальчик лежал на белом ковре, скорчившись и держась рукой за горящую щеку. Боль в спине почувствовалась позже, когда след на щеке поостыл.

– Поднимайся, парень! – прогремел хриплый голос его матери.

Мальчик посмотрел наверх влажными глазами. Острый блестящий носок черной материнской туфли больно ткнулся в его тело.

– Да, ма...

– Заткнись, – ее голос хлестнул как плетью.

Мальчик содрогнулся в ожидании нового удара.

– Встань, замолчи и слушай, что я тебе скажу. Ясно?

– Да.

Мальчик поднялся на ноги и стоял, глядя в пол.

– Что «да»?

– Да, ма-ам, – пробубнил он. Его веки устало опустились, когда рука матери еще раз хлестко ударила его по щеке. Он собрал все силы, чтобы устоять и снова не рухнуть на пол, зная, что это лишь приведет к новым мучениям.

Где же Энди? Почему он не придет помочь мне?

– Оторви глаза от пола и посмотри на меня, когда я с тобой разговариваю!

Он взглянул в налитые кровью глаза матери и увидел в них собственное отражение.

– Что сказал бы твой отец, увидев тебя сейчас? – Голос матери смягчился, но мальчик по-прежнему молчал. Он успел привыкнуть к постоянным переменам в ее настроении с тех пор, как его отец утонул. Это случилось более года назад.

Отца он толком не знал. Тот месяцами не бывал дома, занимаясь рыбной ловлей, а возвратившись, он всякий раз пил то поганое пойло, которое делало его ненормальным. То самое пойло, которое начала пить его мать после смерти отца. Она всегда ругала отца за это. Они могли поднять весь дом среди ночи своими криками, когда папаша напивался. Мать всегда говорила сыну, что это плохо, и чтобы он никогда не пил, даже когда вырастет.

Но теперь она спивалась сама и говорила, что после смерти его отца у нее не осталось друзей, кроме ее самой и ее расшатанных нервов. А у него был Энди. Но где же он сейчас, когда он так нужен?

Ему было противно смотреть в лицо своей матери, он ненавидел ее.

– Ты не должен так больше делать, – спокойно сказала мать. Она нежно поправила волосы у него за ушами. – Ты должен быть мужчиной в доме.

– Да, мама, – покорно проговорил мальчик, опустив глаза. Он почувствовал ее руку, коснувшуюся подбородка, и поднял голову. Она поцеловала его горящую щеку.

– Теперь лучше?

– Да, мам... – Он вздрогнул, почувствовав ее поцелуй на щеке. Он ненавидел, когда она прикасалась к нему. Больше всего в эту минуту он хотел убежать, исчезнуть куда-нибудь, чтобы не видеть ее больше. Никогда!

– Теперь, если ты захочешь поговорить с кем-то, ты сначала поговоришь со мной и не будешь выдумывать глупости про своего дружка, которого нет и не может быть.

– Но он не выдуманный, он настоящий. – Неожиданно мальчик заплакал.

– Послушай, сынок, – начала мать поучительным тоном, – ты придумал его только для того, чтобы заменить отца. Вначале это было хорошо, но теперь, когда ты уже большой, ты не должен больше придумывать друзей.

– Но, мама, он настоящий, – закричал мальчик сквозь слезы. – Ты никуда не пускаешь меня, только к старому Ваткинсу за яйцами и овощами, я не могу играть с другими детьми, а Энди приходит в мою комнату, разговаривает и играет со мной.

– Если он настоящий, – сурово сказала мать, – то почему я никогда не видела и не слышала его?

– Он не хочет видеть тебя, – ответил мальчик уверенно.

– Что?! – закричала мать и толкнула его в грудь.

– Он сказал, что ты ему не нравишься, – мальчик опять заплакал. Рука рассекла воздух и шлепнула его по все еще красной щеке.

– Что ты сказал?! – закричала мать.

– Он сказал, что ты не нравишься ему, – с вызовом крикнул в ответ мальчик.

Он никогда до этого не кричал на мать. Сейчас он почувствовал себя другим, непомерно сильным. Он давно хотел противостоять матери, но всегда слишком боялся. Да и сейчас он был все еще напуган, но какое-то другое чувство примешивалось к страху и подавляло его.

– Он сказал, что терпеть тебя не может! – закричал мальчик, и лицо его перекосила жуткая гримаса.

– В комнату, живо! – рявкнула мать, показывая на дверь его спальни. Дверь была слегка приоткрыта, и из щели выбивался тонкий луч света. – Иди в свою комнату и жди там.

Мальчик вызывающе смотрел в глаза матери. Ему казалось, что он видит там огоньки. Сначала небольшие, с игольное ушко, но стремительно растущие, превращающиеся в сверкающие молнии, вспыхивающие в глазах. Он чувствовал, как они пронзают его голову, проникая в мозг.

То новое, странное чувство быстро рассеялось, и он начал дрожать от страха.

– Иди к себе! – закричала мать. – Ты не умеешь вести себя, как подобает, но я заставлю тебя слушаться, даже если мне придется выбить из тебя мозги.

Почему мои ноги застыли? Энди! Это ты заставляешь меня стоять?

Мать занесла руку над головой, словно судья, готовящийся ударить своим молотком. Мальчик плотно сжал веки, маленькие капельки влаги появились на уголках глаз, готовясь излиться водопадами слез.

Почему ты так поступаешь со мной, Энди? Почему ты не даешь пошевелиться моим ногам? А я всегда считал тебя своим другом.

Удар обрушился на мальчика словно ведро ледяной воды на солнцепеке.

ЭНДИ...

– Шевелись, или я с тебя шкуру спущу.

Он открыл глаза и увидел руку, вновь ударившую его. Ноги освободились, и он стрелой помчался в спальню. На уголочке его кровати сидел Энди.

– Почему ты не давал мне идти, Энди? – спросил мальчик, ощущая странную тяжесть в груди. Он никогда такого не испытывал, но в душе понимал, что это было. Это было чувство боли и обиды, причиненное теми, кому ты доверял. Это была не телесная боль, причиненная ему матерью, это была невидимая душевная рана. Он помнил, что такую же боль причинял матери отец, когда напивался.

«Ты причиняешь мне такую боль, Джо», – слышался откуда-то из прошлого голос матери. Матери, которую он любил, не той, которая была у него теперь. Казалось, она была той же самой, но это были два разных человека. Та, из прошлого, любила его, и он отвечал ей тем же. Теперь она только говорит, что любит его, но он не верит ей и не любит ее. «Ты так глубоко ранишь меня», – говорила она, кладя руку на грудь. Энди обидел его, причинил ему боль, как отец его матери.

– Я не пускал тебя, Джемми, чтобы ты мог сам убедиться, во что превратилась твоя мать. – Энди положил ногу на ногу и обхватил руками колено.

– Она моя мать, – сказал Джемми неуверенным голосом. Энди сидел, отбивая ногой ритм. Внезапно его рот растянулся в широкой ухмылке, обнажив зубы.

– Эта женщина не твоя мать.

Зубы Энди были необычными и всегда пугали Джемми. Они были маленькие, остроконечные, и когда Энди улыбался, Джемми чувствовал, как мороз пробегает по его коже.

– Что значит – не моя мать? – спросил Джемми, не понимая, о чем говорит Энди. Он никогда не говорил об этом раньше.

– Посмотри в зеркало.

Может быть, это какая-то новая игра? Наверняка это была игра. Энди всегда придумывал новые игры. Наверное, посмотреть в зеркало – одно из ее правил. Хорошо бы мама не помешала закончить игру.

Он подошел к шкафу и посмотрел в зеркало, заметив, что мать не приклеила кусочек, отвалившийся от него, о который он порезал руку, когда пытался сам вставить его на место.

– Разве настоящая мать сделала бы с тобой такое?

– Нет, – ответил Джемми, изумленно глядя в зеркало.

Красный кровавый отпечаток ладони горел на его щеке. Казалось, что кожа прорвана насквозь, обнажив мясо. Вид раны вызвал новую волну слез. Джемми плакал молча, глядя в зеркало. Он старался остановить свои рыдания, понимая, что все слезы мира не смогут снять боль с его души.

– Моя мама не сделала бы этого со мной, – сказал он, закрывая лицо руками. – Моя мама любит меня. Она не станет делать мне больно.

– Правильно, Джемми, – сказал Энди, слезая с кровати. – Эта женщина не может быть твоей матерью, потому что она всегда старается обидеть тебя.

Джемми услышал мягкие шаги Энди, остановившегося у него за спиной. Энди подошел и положил руки ему на плечи. В зеркале отражался Джемми, стоявший один в своей спальне. Его всегда удивляло и забавляло, что Энди всегда исчезал, подходя к зеркалу. Он надеялся, что когда-нибудь Энди научит его этой игре.

– Джемми!

Он обернулся и увидел Энди, взгромоздившегося на стул возле окна. За окном на ветру кружились большие хлопья снега.

– Джемми, я думаю, что пришло время что-то сделать в этой ситуации. – Энди поднялся со стула и начал ходить по комнате, не подходя при этом к зеркалу. – Ты не можешь больше позволять матери так обращаться с тобой. Ты уже достаточно большой, чтобы стоять на своем и начать борьбу.

– Но что мне делать? – спросил мальчик растерянно. – Я не знаю, что мне делать.

– Джемми, – медленно проговорил Энди, словно разговаривая с непонятливым ребенком, – мне кажется, что ты должен принять решение. Помнишь складной нож, который привез тебе отец два года назад?

Джемми кивнул головой, не совсем понимая, чего хочет Энди.

– Достань его, Джемми. – Энди наклонил голову и, разведя руками, взглянул на Джемми насмешливыми блестящими глазами.

– Не думаю, что мне понравится эта игра, Энди.

– Джемми, ты хочешь, чтобы мать каждый день била тебя, как сегодня?

– Нет, но...

– Тогда подумай сам. Ты сможешь делать все, что захочешь, сможешь играть, не беспокоясь о том, что скажет твоя мать.

– Я знаю, но...

– Ничего, – оборвал его Энди. – Я же сказал тебе, что эта женщина – не твоя мать. Твоя мать умерла в тот же день, когда утонул твой отец.

– Но иногда она все еще бывает добра ко мне.

– А что же в другое время? Она ненавидит тебя, Джемми, и запомни, что она – не твоя мать. Она хочет причинять тебе боль.

Да, что же в остальное время? Эта женщина не моя мама. То поганое пойло портит ее все больше и больше. Он ненавидел ту, в кого она превратилась, и желал, чтобы Энди оказался прав, как всегда.

– Что мне делать?

– Как я уже говорил, Джемми, я не мору решать за тебя. Все, что тебе нужно сделать – это достать нож, и я уверен, что ты что-нибудь придумаешь.

Джемми залез за шкаф и выдвинул верхний ящик. Достав нож из тайника, он раскрыл его и потрогал острое холодное лезвие.

Почему она так поступила с ним? Она ведь не хотела быть жестокой, но иногда она теряла контроль над собой. Марта Роббинс в который раз ругала себя. Она не хотела обижать Джемми, но временами он был чертовски наглым. С тех пор как погиб Джо, у нее остался только он, и она любила этого мальчика, только им она и жила. Но иногда Демон, дремлющий в нас, просыпался в ней, и тогда она выходила из себя, если ей перечили. Она понимала, что нет ничего необычного в том, что ребенок выдумывает Себе друзей, особенно мальчик, растущий без отца. Так почему она так жестоко с ним обращалась?

– Почему? – бормотала она.

Чувство вины росло в ней, но она обещала себе в день, когда узнала о смерти Джо, что не уронит больше ни одной слезинки. До сих пор она сдерживала ужасное чувство, кипевшее в ней.

Она решила дать Джемми больше свободы, разрешить ему играть с другими детьми. В эту минуту она поняла, как должно было быть тяжело Джемми жить взаперти, как неполноценному ребенку. Она жалела Джемми и надеялась, что еще не поздно что-то сделать для него. Она понимала, что в последний год она слишком беспокоилась о нем. Все это потому, что она хотела быть уверенной, что не потеряет Джемми так же, как и Джо. Потому что случись так – она осталась бы совсем одна, а больше всего на свете она боялась одиночества.

Смахнув воображаемую слезу, Марта Роббинс пошла к спальне сына. Он лежал свернувшись под своими одеялами. Марта заметила, что его босые ноги торчат из-под одеяла. Ей не хотелось бы, чтобы он умер от простуды.

Она присела возле него и стала гладить ему волосы, как люди гладят свою собаку.

– Джемми, – тихо сказала она дрожащим голосом, – прости меня, мне очень, очень стыдно.

Мальчик улыбался во сне, уютно устроившись на подушке.

– Я не хочу больше обижать тебя. Я знаю, что я вела себя грубо, но ты увидишь, что все будет хорошо.

Джемми дышал глубоко, словно вздыхал.

Марта улыбнулась и поцеловала его в лоб.

– Я люблю тебя, Джемми. – Она посмотрела на него и подумала, как она могла быть такой жестокой с ним.

– Я ненавижу тебя! – закричал вдруг Джемми.

Его глаза широко открылись, и он вскочил, обнажив нож, который держал в правой руке.

– Джемми...

Внезапный удар поразил Марту. Маленькое лезвие по рукоять вошло ей в висок.

– Я ненавижу тебя, – кричал мальчик хриплым голосом. Быстро выдернув нож, он полоснул им по лицу матери, рассекая кожу.

Она пыталась что-то сказать, но лишь бурлящие хрипы вырывались из ее перерезанного горла.

– Я ненавижу тебя, ненавижу!

Клинок сверкал в воздухе, и пятна крови с каждым ударом все больше покрывали постель, женщину и мальчика.

Режущие, пронзающие удары дьявольской музыкой звучали в ушах Джемми, и высокий пронзительный смех наполнил комнату.