"Чайная" - читать интересную книгу автора (Лао Шэ)

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Все чайные в Пекине к этому времени закрылись. Только «Юйтай» по-прежнему принимала своих посетителей. Но все там было теперь по-другому, все было подчинено одной цели – как-нибудь выжить. Как и прежде, в передней комнате подавали чай, задние комнаты были превращены в гостиницу. В чайной не только торговали чаем, но и тыквенными семечками, лапша же с тушеным мясом ушла в область предания. Кухню переместили в задний дворик, специально для обслуживания постояльцев гостиницы. Мебель тоже стала совсем иной: маленькие столики, покрытые светло-зелеными скатертями, да плетеные стулья. Со стен убрали картины с изображением «восьми хмельных даосских святых», исчез не только сам бог богатства Цайшэнь, но и ниша, куда его ставили, его место заняли модные красотки – реклама иностранной табачной фирмы. По-прежнему украшали стены надписи «Болтать о государственных делах запрещается», только иероглифы стали крупнее. Ван Лифа настоящую сметку. Его чайная не только не погибла, напротив, она теперь процветает. На несколько дней ее закрыли из-за ремонта фасада и завтра должны открыть. Ван Шуфэнь и Ли Сань расставляют столы и стулья, передвигают их и так и эдак.

Ван Шуфэнь уже сделала современную прическу, а Ли Сань никак не может расстаться с косичкой. Входят несколько студентов, здороваются и уходят.

Шуфэнь (увидев, что косичка мешает Ли Саню). Послушай, Ли Сань, в нашей чайной все изменилось к лучшему, не мешало бы и тебе расстаться с косичкой.

Ли. К лучшему, к лучшему. Уж так хорошо, что дальше ехать некуда!

Шуфэнь. Не скажи, старина! Слышала я, что все чайные позакрывались: и «Дэтай» у Западных ворот, и «Гуантай» у Северного моста, и «Тяньтай» у башни Гулоу. А наша нет. Почему? Да потому, что отец Шуаньцзы [6] знает толк в переменах к лучшему!

Ли. Чего уж там. Не стало императора – казалось бы, большей перемены и быть не может. А пришел Юань Шикай и тоже захотел стать императором. Черт знает что творится в Поднебесной: сегодня палят из пушек, завтра – закрывают городские ворота! Перемены к лучшему, говоришь? Это мы еще посмотрим. А косичку я пока оставлю. Вдруг снова вернутся старые времена?

Шуфэнь. Не упрямься, Санье! Благодаря переменам у нас теперь республика. Можем ли мы не идти в ногу со временем? Ты только посмотри, какой у нас тут порядок, какая чистота! Не то что прежде. Красиво! Обслуживаем только людей культурных. Честь какая! А ты носишься со своей косичкой. Куда это годится? Даже смотреть не– -приятно!

Ли. Госпожа, тебе одно не нравится, мне – другое.

Шуфэнь. Другое? Что же именно?

Ли. А то, что и чайная и гостиница на хозяине да на мне. Вдвоем, как бы там ни было, трудно управляться.

Шуфэнь. Верно! Чайная – на хозяине, но в гостинице я ведь тебе помогаю!

Ли. Ну, помогаешь. Но надо же убрать больше двадцати номеров, накормить больше двадцати человек! То за покупками сбегать, то на почту – письма отправить! Сама посуди, легко это?

Шуфэнь. Ты прав, нелегко! Но в это смутное время всевышнего надо благодарить, что есть хоть такая работа. И терпеть.

Ли. Я не железный. Совсем из сил выбился. Сплю пять часов в сутки, а то и еще меньше.

Шуфэнь. Послушай, Санье, кому сейчас хорошо? Вот пройдут каникулы, а там, глядишь, старший закончит начальную школу, подрастет младший, начнут помогать, нам и полегчает. Ты ведь еще при старике Ване, отце Ван Лифа, служил, ты старый наш друг, верный помощник.

С важным видом входит Ван Лифа.

Ли. Верный помощник? Двадцать лет прослужил, пора бы жалованье прибавить. Везде перемены, а заработок прежний.

Ван. Зачем так говорить, старина?! Если дела пойдут лучше, будешь получать больше. Завтра открываем чайную, и да сопутствует нам удача! Только не сердись, ладно?

Ли. Не прибавишь – работать не буду!

Слышен голос.

Голос. Ли Сань, Ли Сань!

Ван. Поспеши, господин зовет! Потом поговорим, на досуге.

Ли. Да! Гм!

Шуфэнь. Вчера закрыли городские ворота, не знаю, открыли их или нет. Хозяин тут сам управится, а ты, Санье, сходи за овощами. Главное – солений купи хоть немного.

Снова слышен голос.

Голос. Ли Сань, Ли Сань!

Ли. Вот-вот! Там зовут, тут в лавку гонят, хоть разорвись! (Возмущенный, уходит.)

Ван. Мать Шуаньцзы, стар Ли Сань стал, ты должна…

Шуфэнь. Санье давно недоволен. И не напрасно. Ему я не могу сказать, а тебе скажу, что думаю: надо искать еще одного человека.

Ван. Еще одного? А где взять средства ему на жалованье? Доход у нас и так мизерный. Можно бы, конечно, заняться чем-нибудь другим. Но чайная досталась мне по наследству,– и я не могу ее бросить!

Издалека доносятся пушечные выстрелы… 636

Ван. Слышишь? Опять палят, черт бы их побрал! А ты все шумишь, шумишь! Счастье, если завтра можно будет открыть чайную. Что ты на это скажешь?

Шуфэнь. Умный человек глупости не скажет! Из-за моих разговоров, что ли, палят?

Ван. Хватит молоть чепуху! Лучше делом займись!

Шуфэнь. Не свалишься от усталости, так пристрелят! Все ясно как дважды два! (Медленно уходит.)

Ван (уже не так резко). Мать Шуаньцзы, не бойся! Не первый день палят – а не убили! Пекин – благословенное место!

Шуфэнь. Благословенное! Как же! Сердце колотится так, что вот-вот выскочит. Пойду дам Санье денег на овощи.

У входа беженцы, мужчины и женщины, просят о помощи.

Беженец. Сжалься над нами, хозяин! Войди в наше положение!

Ван. Идите! Идите! Нечем мне вам помочь, и чайная еще закрыта.

Беженцы (хором). Да пожалей ты нас! Мы ведь беженцы!

Ван. Некогда мне разговаривать с вами! Я сам себе не могу помочь!

Появляется полицейский.

Полицейский. Идите, идите! Убирайтесь!

Беженцы уходят.

Ван. Ну что? Близко идут бои?

Полицейский. Совсем рядом! Потому и беженцев столько. Меня прислало начальство, тебе велено сдать восемьдесят цзиней лепешек – к двенадцати часам. Солдаты не уйдут из города, пока не получат сухой паек.

Ван. Всевышний спаси и помилуй! Вы же умный человек! Мне бы постояльцев накормить, ведь чайная не работает! Мне и один цзинь взять неоткуда, не то что восемьдесят.

Полицейский. Понимаю, но у меня приказ. Сам смотри! (Хочет уйти.)

Ван. Погодите! Истинная правда, чайная не работает, вы же знаете. Откроем, так вы с нами хлопот не оберетесь! Ну ладно, вот вам на чашку чаю. (Дает деньги.) Замолвите за меня словечко, век не забуду!

Полицейский (принимая деньги). Замолвить можно, не знаю только, будет ли от этого толк.

Врываются солдаты в изодранной форме с винтовками наперевес.

Полицейский. Служивые, я тут как раз проверяю прописку, чайная не работает!

Солдат. Мать твою!

Полицейский. Хозяин, дай солдатам на чай, пусть попьют в другом месте.

Ван. Не обессудьте! Чайная еще закрыта! А то с удовольствием напоил бы вас чаем (вручает деньги полицейскому).

Полицейский (передает деньги солдатам). Ну ладно, служивые, вы уж не обижайтесь, он и в самом деле не может вас обслужить.

Солдат. Кому нужны эти бумажки? Серебро гони!

Ван. А где мне его взять, служивые?

Солдат. Дай ему пинка в зад!

Полицейский (Вану). Добавь еще немною!

Ван (достает деньги). Если найдете еще хоть юань, сожгите мой дом! (Передает деньги.)

Солдат забирает деньги и уходит.

Полицейский. Пронесло! Мне скажи спасибо! Крышка бы тебе, если бы не я. Ни одной чашки не осталось бы!

Ван. Вовек не забуду твоей доброты!

Полицейский. А ты не думаешь, что с тебя причитается?

Ван. Конечно! Но обыщите меня, медяка не найдете, верно говорю. (Поднимает халат.) Обыщите! Сделайте милость!

Полицейский. Тебя не перехитришь! До завтра! А что будет завтра, один бог знает! (Уходит.)

Ван. Погодите! (Видя, что полицейский ушел, топает ногами). Черт бы их побрал! Воюют! Воюют! Сегодня воюют! Завтра воюют! Только и делают, что воюют! А какого черта воюют?

Входит Тан Тецзуй, по-прежнему худой, неопрятный, но в шелковом халате.

Ван (сердито). А, это ты, господин Тан? Я больше задаром чаем не пою! (Оглядывает Тана, улыбается.) А ты, видно, хорошо живешь! В шелках ходишь!

Тан. Чуть получше прежнего. Время мне благоприятствует.

Ван. Благоприятствует? Просто не верится.

Тан. Чем хуже времена, тем лучше у меня идут дела. Каждый хочет знать, суждено ему выжить или умереть. Вот и идут ко мне гадать.

Ван. Пожалуй, что так.

Тан. Слышал, ты гостиницу открыл, сдай мне комнату.

Ван. Господин Тан, боюсь, с твоим пристрастием у меня тут…

Тан. А я бросил курить опиум.

Ван. Правда? Ты что, в самом деле разбогател?

Тан. Я курю теперь героин. (Указывая на рекламу, висящую на стене.) Видишь, сигареты марки Хадэмэнь, длинные, не очень туго набитые (вытаскивает сигарету и показывает), высыпешь из нее табачок, набьешь героином, и хорошо. Сигареты великой Британской империи, героин – из Японии, две великие могучие державы – и обе у меня на службе! Ну не счастье ли это?

Ван. Счастье, да еще какое! Только у меня все номера заняты. Освободится какой-нибудь, непременно сдам тебе!

Тан. Нет у тебя ко мне уважения! Боишься, что мне нечем будет платить за постой?!

Ван. Ну что ты! Мы же давнишние соседи. Как же можно без уважения?

Тан. Ты за словом в карман не лезешь!

Ван. Не в этом дело! Я говорю от чистого сердца! Посчитай, сколько за десять с лишним лет ты выпил бесплатно моего чая? Сейчас тебе лучше живется, вот и вернул бы долг!

Тан. Завтра верну. Все сполна! Да и много ли там набралось? (Сконфуженный, уходит.)

С улицы доносится крик торговца газетами: «Новости о боях на Чансиньдяне! Покупайте газеты! Читайте о боях на Чансиньдяне!» Торговец заглядывает в чайную.

Торговец. Хозяин, новые сведения о боях на Чансиньдяне! Купите газету, почитайте!

Ван. А о чем-нибудь другом там есть? Торговец. Может, и есть. Прочитайте.

Ван. Не надо! Иди!

Торговец. Читай не читай, хозяин, они все равно будут воевать! (Тан Тецзую.) Господин! А вы интересуетесь?

Тан. Я не он (указывает на Ван Лифа). Дела государства– меня волнуют больше всего. (Берет газету и, не расплатившись, уходит.)

Торговец бежит за ним.

Ван. Чансиньдянь! Чансиньдянь! Совсем близко отсюда. (Кричит.) Эй, Санье, завтра утром пораньше купи овощей. Скоро наверняка закроют городские ворота. И останемся мы ни с чем. Слышишь? (Ему никто не отвечает. Возмущенный, убегает.)

Входит Чан Сые со связкой редьки и двумя курицами.

Чан. Хозяин!

Ван. Кто там? А, это ты, Сые! Чем занимаешься?

Чан. Торгую овощами! Добываю хлеб собственным трудом! В поте лица своего. Сегодня за городом беспорядки, ничего не купишь. Бегал-бегал, удалось добыть эти две курицы да несколько цзиней редьки. Слышал, что ты завтра открываешь чайную, вот и принес, может, пригодятся.

Ван. Спасибо! А я уж и не знал, что делать.

Чан (оглядывая чайную). Хорошо! Очень хорошо! Просто прекрасно! Все крупные чайные позакрывались, один ты благодаря своему уму смог приспособиться к новым временам.

Ван. Ну что ты! Какой там ум! Я просто сил своих не щажу, вот и весь секрет. Тревожно только, что в Поднебесной такие беспорядки!

Чан. Таким, как я, теперь, пожалуй, и места не найдется в чайной.

Входит Сун Эръе, одет бедно, в руках клетка с певчими птицами.

Сун. Услыхал, что ты завтра открываешь чайную, и пришел поздравить. (Увидев Чан Сые.) А ты, Сые, совсем про меня забыл!

Чан. Здравствуй, брат!

Ван. Присаживайтесь!

Сун. Здравствуй, хозяин! Здорова ли жена, дети? Как идут дела?

Ван (бодро). Все благополучно! (Берет кур и соленья.) Сые, сколько за это?

Чан. Сколько дашь!

Ван. Сейчас я вас чаем угощу. (Уносит покупки.)

Сун. Как живешь, Сые?

Чан. Торгую овощами. Работы лишился, вот и приходится как-то добывать на пропитание. А ты как?…

Сун. Я? Слезы, а не жизнь – видишь, во что одет, на кого похож?

Чан. Ты, брат, горемычный, неужто не найдешь какого-нибудь дела?

Сун. Думаешь, не искал? Но кто согласится сейчас взять на службу маньчжура? И при Цинах было не очень хорошо, но сейчас я просто с голоду помираю.

Ван (приносит чайник, протягивает Чан Сые деньги). Вот возьми. Хватит?

Чан (берет деньги, не считая, прячет за пазуху). Ладно!

Ван Эръе (указывает на клетку). Канарейка?

Сун. Да-да! Она самая. Голодаю, а птицу кормлю. (Воодушевившись.) Погляди, до чего хороша! (Открывает крышку.) Глянешь на нее – и умирать не хочется!

Ван. Ну что вы все о смерти! Погодите, и вам повезет.

Чан. Пойдем, браток! Выпьем где-нибудь рюмку-другую. Развеем тоску. Хозяин, вас я не приглашаю, денег не хватит.

Ван. Да я все равно не могу составить вам компанию. Занят.

Чан Сые и Суя Эръе направляются к выходу, входят Сунь Эньцзы и У Сянцзы. Они, как и прежде, в серых халатах, только с узкими рукавами, поверх халатов – серые куртки.

Сун (делает шаг вперед, кланяется). А-а! Это вы, господа!

Ван Лифа тоже кланяется. Вошедшие в растерянности

Сунь. В чем дело? Вот уже несколько лет республика, а вы кланяетесь, как при маньчжурах! Разучились приветствовать по-китайски?

Сун. Это потому, что вы в серых халатах. Сразу вспомнилось прошлое.

Ван. И мне тоже. И потом, прежние поклоны куда красивее.

У (хохочет). Я вижу, Сун Эръе, ты не у дел, а наши серые халаты сослужили нам добрую службу. (Увидев Чан Сые.) Уж не Чан Сые ли это?

Чан. Да-да! Глаз у тебя верный! В год усюй я здесь сказал, что Великому Цинскому государству скоро конец, так вы схватили меня и упекли на год в тюрьму! Сунь. Хорошая у тебя память! Как поживаешь? Чан. Вашими заботами! Вышел из тюрьмы, а тут как раз наступил год гэньцзы [7], началось движение в поддержку Цинов против иностранцев. Я присоединился к ихэтуаням [8], воевал против иностранцев. Воевали, воевали, а Цины все равно погибли! Туда им и дорога! Я хоть и маньчжур, но люблю справедливость! А что сейчас? Каждый день с трех часов ночи до десяти утра хожу с коромыслом по городу, пока не распродам овощи. Трудом своим зарабатываю на жизнь и чувствую, что сил прибавилось. И если чужеземцы снова двинут против нас войска, я, Чан, в любую минуту готов сразиться с ними. Я – маньчжур, а маньчжур – тот же китаец! Что вы скажете на это?

У. Живем как живется! Был император – служили императору, пришел Юань Шикай – служили ему, а теперь… Что скажешь, Сунь Эньцзы?

Сунь. Кто кормит, тому и служим!

Чан. И чужеземцам готовы служить, если накормят?

Сун. Пойдем-ка отсюда!

У. Я так скажу тебе, Чан Сые. Иностранцы – великая сила! Пушки – заморские. Ружья – тоже. А без них не повоюешь.

Сун. Да, это верно! Ну, Сые, пошли!

Чан. До свиданья, господа! Желаю вам повышения по службе и богатства! (Уходит вместе с Сун Эръе.)

Сунь. Ну и стервец!

Ван (наливает чай). Чан Сые всегда такой, упрямый, несговорчивый! Не обращайте внимания. Выпейте лучше чайку, только что заварил.

Сунь. А кто твои постояльцы?

Ван. Студенты по большей части да еще и несколько знакомых. У меня есть регистрационная книга, в любую минуту могу доложить в департамент полиции. Показать?

У. Нам людей надо смотреть, а не книгу.

Ван. Стоит ли! Гарантирую, что все это – люди надежные!

Сунь. А почему ты предпочитаешь студентов? Они что, такие уж честные?

Ван. Они – самые надежные. Ежемесячно вносят плату. У кого денег нет, тот в институт не пойдет. А чиновника сегодня повысят, завтра понизят, торговец – сегодня открыл лавку, завтра закрыл. Видите, какой у меня расчет!

Сунь. А верно ты рассуждаешь! Сейчас даже нам приходится добывать на пропитание!

У. Да, именно потому мы и стараемся кого-нибудь взять, чтоб хоть немного подработать.

Сунь. Разумеется, того, кто провинился, прочих отпускаем. Ну, давай посмотрим, кто там у тебя?

Ван. Господа! Господа! Не беспокойтесь! У меня народ надежный!

Сунь. Пойми ты! Должны же мы как-нибудь жить!

У. Раз хозяин желает сохранить свое доброе имя, пусть и о нас позаботится.

Ван. Да… я…

Сунь. Вот что я думаю. Первого числа каждого месяца ты нам немножко… того… а?

У. В знак признательности, а?…

Сунь. Именно! В знак признательности подкинешь нам… Так и тебе удобно, и нам проще.

Ван. И сколько же вам в знак признательности?

У. Ну-у! У нас с тобой давняя дружба. Сам смотри! Ты человек умный! Не станешь же ты ставить себя в неловкое положение!

Ли (входит с корзиной). А-а! Господа! (Кланяется по-маньчжурски.) Сегодня опять, должно быть, закроют городские ворота. (Не дожидаясь ответа, идет к выходу.)

Вбегают несколько студентов.

Студент. Санье, не выходите на улицу, там хватают мужчин.

Уходят во двор.

Ли (направляется к выходу). Ну и пусть схватят! Не все ли равно, где быть кули..

С испуганным видом вбегает Лю Maцзы, наскакивает на Ли Саня.

Ли. Ты что, ошалел?

Лю (запыхавшись). Не… Не… не выходи! Меня чуть не схватили!

Ван. Подожди, Санье!

Ли. А как же обед? Чем кормить будем?

Ван. В обед солеными овощами, в ужин – курятиной.

Ли. Ладно. (Возвращается.) Лю. Мать честная, насмерть перепугался!

Сунь. Главное, что остался жив! Побольше продашь девиц, и все.

Лю. Один продает, другой покупает, а я всего лишь посредник. Что же вы меня попрекаете? (Выпивает подряд три чашки чаю.)

У. Мы, полицейские, еще при маньчжурах создали партию гэминдан и не любим вмешиваться во всякие грязные дела. Но раз уж ты нам попался, пеняй на себя. Таких, как ты, надо сажать в бочку с навозом.

Лю. Господа! Ну зачем вы так говорите! Я и без того скоро подохну с голоду! Сами судите. Прежде я был вхож в дома почтеннейших господ маньчжур, во дворец к евнухам. А эта революций мне боком вышла. Сейчас, куда ни глянь, все министры да замминистры, командиры да разные начальники, им наложниц подавай изысканных: то актрисочку, чтобы и петь умела, то театральную знаменитость. Зараз выкладывают че-тыре-пять тысяч серебра! А я – кручусь, верчусь – и никакого толку! Дело пустяковое, яйца выеденного не стоит!

Сунь. Ты плохо кончишь! Сидеть тебе в бочке с навозом, не иначе!

Лю. Ладно, сегодня я не могу преподнести вам ничего путного, но в другой раз в грязь лицом не ударю!

У. Сегодня у тебя, видно, дело! Не стал бы ты иначе выходить в такое тревожное время!

Лю. Какое там дело!

Сунь. Лучше не ври, себе же во вред! Ладно, хозяин, мы пошли, зайдем первого числа. Не забудь!

Ван. Скорее забуду, как меня звать!

У. Заметано? (Уходит вместе с Сунь Энъцзы.)

Ван. Господин Лю! Чаю попил? А теперь иди. Своим ремеслом занимайся где-нибудь в другом месте!

Лю. Не беспокойся, делай, что тебе надо, а я подожду здесь своих приятелей.

Ван. Ты не темни! Сказали тебе, своими делами занимайся в другом месте. Тут у нас сейчас все по-новому, культурно!

Во дворе появляется Кан Шуньцзысо свертком, ведет Кан Дали. Заглядывает в чайную.

Дали. Сюда?

Шуньцзы. Да, да! О, теперь тут все по-другому! (Входит, оглядывается, увидев Лю Мацзы,) Кан Дали, входи! Мы пришли куда надо!

Дали. Мам, а ты не ошиблась?

Шуньцзы. Нет, не ошиблась! Раз он здесь, значит, все верно.

Ван. Вам кого?

Шуньцзы (подбегает к Лю Мацзы). Узнаешь меня? (Хочет ударить, но не может, дрожит рука.) Ах ты, ты… (Хочет выругаться, но робеет.)

Лю. И что это ты ни с того ни с сего накинулась на меня?

Шуньцзы (вотчаянии). Ни с того ни с сего? Ты что, не узнаешь меня? А еще мужчиной себя считаешь! Чем занимаешься? Чем хлеб добываешь?! Нет, у тебя ничего святого! (Плюет.)

Ван. Послушай, почтенная! Расскажи по-хорошему!

Шуньцзы. Ты ведь хозяин? Да? Так ты должен помнить, как десять с лишним лет назад Тайцзянь нашел себе тут жену!

Ван. А-а-а! Вы – та самая, которую Тайцзянь взял в…

Шуньцзы. А все он, благодетель. (Указывает на Лю Мацзы.) Сейчас я с ним рассчитаюсь! (Хочет ударить.)

Лю (уклоняется от удара). Да как ты смеешь! Как смеешь! Я настоящий мужчина, я женщин не бью. (Пятится.) Я свидетеля приведу! (Убегает.)

Ван (к Кан Шуньцзы). Сестрица, присядь, расскажи, как было дело. Где Пан Тайцзянь?

Шуньцзы (садится переводя дух). Умер. Племяннички голодом его уморили. Когда установилась республика, у него еще водились деньги, но власть свою он потерял, тогда племяннички и осмелели, стали его донимать. Он не выдержал и умер. А нас выставили из дома в чем мать родила.

Ван. Это… это?…

Шуньцзы. Мой сын!

Ван. Твой?

Шуньцзы. Его тоже продали Пан Тайцзяню, когда он сына захотел.

Дали. Ma! Твой отец тебя здесь продал, да?

Шуньзцы, Да, сынок, здесь. Я тогда упала без памяти. Сколько жить буду, не забуду этого места.

Дали. А я так и не помню, где меня отец продал.

Шуньцзы. Тебе, почитай, годок был в ту пору. Я тебе мать заменила, ты и прикипел ко мне сердцем.

Дали. Помню, как он, старый негодник, царапал тебя, щипал, кусал, а меня все трубкой тыкал. А родни у него сколько было! Разве могли мы с ними со всеми справиться? Если бы не ты, убили бы они меня!

Шуньцзы, Да-да! Их было много, а мы – безответные. Встретила Лю Мацзы, думала, разорву на части, а даже пощечину дать не смогла, рука не поднялась.

Дали. Подожди, мам, вырасту, мы вместе их побьем! Я не знал родной матери, а теперь знаю – ты мне родная мать!

Шуньцзы. Хорошо, хорошо! Мы никогда с тобой не расстанемся. Я буду работать, а ты – учиться. (После паузы.) Хозяин, меня в твоей чайной продали, так что нас, можно сказать, связала судьба. Не поможешь ли мне подыскать какую-нибудь работу? Я не боюсь с голоду помереть, мальчонку жалко.

Появляется Ван Шуфэнь, слышит их разговор.

Ван. А что ты умеешь делать?

Шуньзцы. Все. Стирать, шить и штопать, стряпать умею. Я деревенская, работы не боюсь. Только бы снова не попасть в лапы к такому, как Тайцзянь, а остальное горе – не горе.

Ван. Сколько же тебе платить за труды?

Шуньцзы. Чтобы хватило на еду, на жилье да чтоб сын ходил в школу. Больше ничего мне не нужно.

Ван. Ладно, поспрошаю. Десять лет с лишним прошло, а я помню все, будто вчера это было. Да, страшное это дело!

Шуньцзы. Ну а пока куда мне деваться с сыном?

Ван. Возвращайся в деревню к отцу.

Шуньцзы. К отцу? А жив ли он? Я не знаю. Если и жив, все равно не вернусь! Не отец он мне больше!

Ван. Так ведь работу сразу не найдешь!

Шуфэнь (подходит). Она все умеет: и стирать и готовить – и совсем немного за это хочет. Возьму-ка ее к себе!

Ван. Ты?

Шуфэнь. А я, что, не хозяйка? Мы с Ли Санем и так надорвались от работы!

Шуньцзы. Хозяин, вы испытайте меня. Увидите, как я буду работать! Не подойду, прогоните прочь!

Шуфэнь. Пойдем-ка со мной, сестрица!

Шуньцзы. Когда-то меня тут продали, а теперь пришла сюда, как в родительский дом! Идем, сынок!.

Дали. Хозяин, если вы не будете меня бить, я буду помогать маме (уходит вместе с Вам Шуфэнь и Кан Шуньцзы).

Ван. Черт побери! Сразу два рта прибавилось. Тайцзянь подох, а его выводок, значит, мне!

Л и (закрывая собой появившегося Лю Мацзы). Давай скорей! (Уходит.)

Ван. Шел бы ты отсюда! Не то схлопочешь!

Лю. Сказал же тебе, что дожидаюсь приятелей!

Ван. Тебе чего надо?

Лю. Эх! Сытый голодного и, правда, не разумеет! Ты вот всю жизнь будешь держать чайную, а я – своим ремеслом заниматься.

Входят веселые Лао Линь и Лао Чэнь. Вошедшие моложе Лю, но он называет их братьями.

Лю. Брат Линь, брат Чэнь! (Видя, что Ван недоволен, засуетился.) Хозяин, никого нет, сделай милость, больше это не повторится.

Ван. Она (указывает на дворик) все еще здесь!

Лю. Неважно! Она все равно не сможет ударить. А если попробует, приятели мне помогут.

Ван. Ну» и гусь же ты! Да-а! (Уходит.)

Лю. Присаживайтесь! Поговорим!

Линь. Говори ты, брат!

Чэнь. Да нет, лучше ты!

Лю. Не все ли равно, кто будет говорить?

Чэнь. Ты говори, ты – старший!

Линь. Видите ли, мы – названые братья.

Чэнь. Да-да! Мы – побратимы. Нас водой не разольешь.

Линь. У него есть несколько юаней серебром.

Чэнь. И у него тоже.

Лю. Д сколько всего? Назовите сумму!

Линь. Не время еще.

Чэнь. Сладим дело, тогда и скажем.

Лю. Если есть серебро, любое дело можно обтяпать.

Линь, Чэнь (вместе). В самом деле?

Лю. Сволочь буду, если вру!

Линь. Тогда говори, брат.

Чэнь. Лучше ты говори!

Линь. Видишь, нас двое?

Лю. Вижу!

Чэнь. Нас водой не разольешь.

Лю. Так, так.

Линь. Ведь если двое дружат, над ними никто не смеется?

Лю. Никто.

Чэнь. А если трое? Смешно?

Лю. Трое? А кто они?

Линь. Мы двое и еще одна женщина.

Лю. Так, так, так. Понял! Только таких дел я еще никогда не улаживал. Трудновато, пожалуй, будет. Пара – это обычно двое, муж и жена, но чтобы трое – отродясь не слыхал.

Линь. Трудновато, говоришь, уладить?

Лю. Еще бы!

Линь (Лао Чэню). Вот видишь!

Чэнь. Чего тогда попусту толковать?

Линь. Как же так попусту? Десять лет с лишним провоевали, и чтобы полбабы в жены не получить!

Лю. Не попусту! Не попусту, не попусту! Что-нибудь придумаем! Сколько у вас серебра?

Не спеша входят Ван Лифа и Цуй Цзюфэнь. Разговор прекращается.

Ван. Господин Цуй, вчера господин Цинь присылал за вами, просил зайти. Отчего же вы не идете? Такой образованный, такой эрудированный человек! Чего только вы не знаете! И членом парламента были, а теперь вот живете здесь у меня, все дни молитесь. Что бы вам не заняться каким-нибудь делом. Такие, как вы, должны служить' отечеству. И тогда народ будет жить спокойно.

Цуй. Мне до сих пор стыдно, что я был членом парламента. Ведь это грех! Тяжкий грех! Что проку от революции? Сам заблуждался, других вводил в заблуждение – вот и все. Да что говорить? Сейчас остается лишь каяться да о душе думать.

Ван. А вот господин Цинь построил завод и теперь собирается открыть банк.

Цуй. Завод, банк! Он говорит, что так можно спасти Китай. А спасает самого себя! С каждым днем становится все богаче! Но стоит какому-нибудь иностранцу пальцем пошевелить, и от всей его затеи ничего не останется.

Ван. Не надо так говорить! Неужели у нас больше нет никакой надежды?

Цуй. Трудно сказать! Очень трудно! Сам посуди, сегодня этот главнокомандующий бьет того, завтра тот бьет этого. А кто заставляет их воевать?

Ван. В самом деле, кто? Кто эти мерзавцы?

Цуй. Иностранцы!

Ван. Иностранцы? Ничего не понимаю.

Цуй. Постепенно поймешь. Настанет день, когда все мы станем рабами оккупантов! Я делал революцию и знаю, что говорю.

Ван. И вы ничего не предпримете, чтобы воспрепятствовать этому?

Цуй. В молодости я считал своим делом служить Поднебесной. Честное слово. А теперь понял: Китай обречен на гибель.

Ван. Но управлять страной все равно надо.

Цуй. Управлять? Пустая затея! Китай не спасти! Он обречен. Ну ладно, пойду-ка я в храм Хунцзисы, а если господин Цинь снова пришлет за мной, скажи, что сейчас я могу лишь молиться, ни на что другое не годен. (Уходит.)

Возвращаются Сунь Эньцзы и У Сянцзы.

Ван. Господа, есть новости?

Сунь Эньцзы и У Сянцзы молча садятся у двери, смотрят на Лю Мацзы и его собеседников. Лю Мацзы растерян, опустив голову, направляется к двери. Лао Чэнь и Лао Линь тоже смущены, молча смотрят друг на друга.

Чэнь. Пошли, брат?

Линь. Пошли.

Сунь. Погодите! (Преграждает им путь к выходу.)

Чэнь. В чем дело?

У (встает). А ты не знаешь?

Все четверо смотрят друг на друга в упор.

Сунь. Идите за нами. Без шума.

Линь. Куда?

У. Ведь вы дезертиры? Припрятали серебришко и решили укрыться в Пекине? А когда денег не станет, в бандиты податься?

Чэнь. А тебе что за дело? Да я один с восемью такими, как ты, справлюсь.

Сунь. Ты? Так ведь ты ружье продал, верно? А безоружному вооруженного не одолеть. (Похлопывает по пистолету.) Это я один справлюсь с восемью такими, как ты!

Линь. Ни к чему это! Все мы – братья! У. Верно! Давайте потолкуем. Вам что дороже – жизнь или деньги?

Чэнь. Деньги нам дорого достались! Кто кормил, за того и воевали. И немало повоевать пришлось!

Сунь. Вы – дезертиры! Сами отлично это знаете.

Линь. Давайте поговорим! Вы, кажется, назвали нас братьями?

У. Кажется, да. Давай поговорим!

Ван (у двери). Господа! Идут с высочайшим указом.

Чэнь и Линь в панике, хотят убежать.

Сунь. Ни с места! Слово благородного человека: отдадите половину серебра – и безопасность вам гарантирована. Мы свои люди!

Линь, Чэнь (вместе). Согласны!

Входят с высочайшим указом: двое с мечами, обернутыми в красную материю, с винтовками через плечо, Один с пикой, к которой прикреплен высочайший указ, четверо с разноцветными древками (черными и красными), позади офицер, конвоирующий задержанных.

У, Сунь, Линь и Чэнь стоят по стойке «смирно», потом вынимают из-за шапок значки, удостоверяющие личность, показывают офицеру.

У. Разрешите доложить! Мы как раз допросили и обыскали одного дезертира.

Офицер. Он?

У (указывает на Лю Мацзы.) Да-да!

Офицер. Связать!

Лю (кричит). Господа! Нет-нет! Я не дезертир!

Офицер. Связать!