"Культура древнего Рима. В двух томах. Том 2" - читать интересную книгу автора

2. ОТНОШЕНИЕ К РАБСТВУ И ЗАВИСИМОСТИ

Об отношении жителей в городах к рабам и рабству свидетельствуют многочисленные надписи, где говорится о раздачах денег богатыми гражданами различным слоям населения. Известно, например, что в городах Памфилии этого были булевты, члены герусии, члены экклесии, граждане, вольноотпущенники, паройки. Интересно соотношение сумм при этих пожертвованиях. Так, в городе Силлии (Lanckoronski, I, № 58 = = IGRR, III, № 800) было роздано булевтам по 20 денариев, членам герусии и экклесии — по 18, гражданам по 2 денария, вольноотпущенникам и паройкам — по одному. В одной из надписей есть уточнение — раздавать деньги только тем вольноотпущенникам, которые были отпущены на волю самими господами, а не по завещанию (IGRR, III, № 801 — vindictarius). Имели место случаи, когда булевтам, герусиастам и экклесиастам раздавали деньги и хлеб, а виндиктариям и вольноотпущенникам — только деньги (IGRR, III, № 802 = = Lanckoronski, I, № 60). Рабы вообще не включались в те слои населения, которые могли претендовать на раздачи денег и хлеба. Об отношении к рабам в городах свидетельствует также тот факт, что брак раба со свободной женщиной или рабыни и свободного не изменял социального положения ни их самих, ни их детей.

Характерный случай отражен в надписи МАМА, I, № 295 из Атланди (Лаодикея). В ней лаконично говорится, что Эпафродит, раб Пардалады, ставит памятник сыну Фоспору; за этой скупой формулой скрывается трагедия семьи, несмотря на внешний вид памятника, указывающий на ее благополучие: стела размером 1,56 мХ0,51 с акротерием, виноградными листьями и изображением трех стоящих фигур — мужской, женской и детской. Эти люди были связаны между собой следующим образом: свободная горожанка Пардалада имела раба Эпафродита, который стал ее мужем. Фоспор был их сыном. Юридическое положение Эпафродита после брака со свободной не изменилось, в надписи он по-прежнему называется δοΰλο', а его сын является рабом.

Согласно надписи МАМА, I, № 28 из Лаодикеи, Юлия, являвшаяся рабыней некоего Нейкефора, которого она называет κύριος, вышла за него замуж. Ее положение рабыни это не изменило — Нейкефор стал для нее «сладчайшим мужем», продолжая оставаться ее господином, а она его δούλη. Эти случаи, как и многие другие, подпадали под юрисдикцию римского права, согласно которому раб — nullo padre natus.

Отношение к общественным рабам в городах было настороженным и недоверчивым, о чем свидетельствует Плиний Младший, писавший в письме к Траяну (X, 19): «Прошу тебя, повелитель, помоги мне советом в моих колебаниях: следует ли мне охранять тюрьмы городскими рабами, как это до сих пор делалось, или же поставить воинов. Я боюсь и того, что городские рабы — стража не очень верная, и того, что на это дело придется оттянуть немалое число воинов. Пока что я придал к городским рабам несколько воинов. Вижу, однако, и здесь опасность: поступок этот может стать причиной небрежности у тех и у других: каждая сторона будет уверена, что сможет свалить общую вину на других». На что Траян отвечал: «Незачем, мой дорогой Секунд, превращать многих воинов в тюремных стражей. Утвердимся в обычае этой провинции охранять тюрьмы городскими рабами. Будут ли они верны в этом деле, это зависит от твоей строгости и бдительности».

О строгом и жестоком обращении с рабами в городах свидетельствует наличие коллегии μαστιγοφόρα αντες (бичевателей), что подтверждается надписью одного из памфилийских городов (SEG, II, 2, № 704).

В I–III в. н. э. в городах имела большое значение торговля рабами. Эпиграфически засвидетельствованы коллегии работорговцев и наличие специальных рынков рабов. В городах были установлены также пошлины на продажу и покупку рабов.

В городах сравнительно невелика была прослойка θρεπτοί, домашних рабов, воспитанных в доме господина. Отношение к ним, как правило, лишено какой-либо патриархальности: рабов этих очень редко хоронили в одной могиле с их хозяином, господа не ставили памятников в честь своих трептой, которые им верой и правдой служили всю жизнь.

Отношение к трептой в городах было двойственным, как о том можно судить из переписки Плиния Младшего с Траяном: Трептой— «это дети, рожденные свободными, подброшенные, а затем подобранные и воспитанные в рабстве» (Ер., X, 66).

Чрезвычайно характерен для I–III вв. отпуск рабов на волю. Это явление, отмеченное еще во II–I вв. до н. э., с I в. н. э. становится широко распространенным. О наличии вольноотпущенников в городах известно из различных источников — как эпиграфических, так и литературных. В ряде манумиссий I в. н. э. из Калимны описывается «процедура» отпуска раба на волю. Приведем содержание одной из них (Syll.3, N 1210). При стефанофоре Клеофонте, сыне Филонида, Нейка, дочь Менекрата, объявила собственную рабыню (θρεπτήν) Гедоне свободной, каковой она должна оставаться в течение всей своей жизни. При том же стефанофоре Криофон и Абриада, дети Доротея, объявили свободными Агатона, «согласно законам отпущения на волю». Последние слова указывают, что в греческих городах не только сохранились какие-то традиции отпущения рабов на волю, но имелись и специальные законы, регулирующие эти отношения. Интересно также, что, согласно установившемуся в городах ритуалу, раба мог отпускать его господин только в присутствии городского должностного лица. Полис не считал, что отпуск на волю — личное дело владельца раба, и сам регулировал эти отношения. Не случайно в манумиссий Syll.3, № 1211 из Калимны говорится об отпуске на волю рабов, произведенном «законным образом». Часто владельцы рабов, отпустив их на волю, не порывали с ними связей в дальнейшем и заботились об их судьбе. Случалось, что вольноотпущенников по желанию господина хоронили в одной с ним могиле, о чем упоминается в специальных декретах и надгробных надписях (IGRR, III, № 569, из Тлоса). Подобные факты имели место вне зависимости от социального положения лиц, отпустивших своих рабов на волю. Например, Марк Аврелий Мосх, булевт Смирны, почитаемый за свои заслуги перед городом, выразил желание быть похороненным вместе со своими вольноотпущенниками (SEG, II, 2, № 655). В подобных надписях устанавливался строжайший запрет на похороны в этих могилах какого-нибудь «чужака» (в надписях bilingua последние обозначаются extraneo — έξοτικώί— например, IGRR, IV, № 510).

Очень интересна надпись, поставленная жителем Смирны Титом Валерием Исидором в честь своих вольноотпущенников (IGRR, IV, № 1475). Обращают на себя внимание несколько моментов; во-первых, в надписи по отдельности перечисляются вольноотпущенники и вольноотпущенницы и все лица мужского и женского рода (πασamp; και πάσαις) из тех, кто еще станет вольноотпущенниками. Отдельно упоминаются в надписи θρεπτοί и θρειτταί, в честь которых — среди прочих — поставлен этот памятник. Поражает проявленная этим рабовладельцем из Смирны забота о своих вольноотпущенниках и рабах — пожалуй, это один из немногих случаев такого рода в эпиграфике Малой Азии. Думается, что он был вызван какими-то чрезвычайными обстоятельствами в жизни Тита Валерия Исидора, когда его подчиненные либо спасли ему жизнь, либо выручили из беды в трудное для него время.

Иначе складывалось отношение к трептой в сельских местностях Малой Азии. Правда, эпиграфические памятники свидетельствуют, что это отношение в различных областях сельских местностей Малой Азии не было одинаковым. Так, в деревнях центральной части Фригии (в районе совр. Эскишехира) в отличие от того, что имело место в деревнях западной Малой Азии, наблюдается известная патриархальность отношений между господином и его трептой. Например, жители общин, находившихся в центральных районах, могли возносить просьбы богам вместе со своими домашними рабами, ставили в честь рабов почетные декреты, оставляли им по завещанию определенные суммы денег. В надписи МАМА, V, № 78 Аврелий Марк, сын Ермолая, возносит мольбы Зевсу Бронтонту вместе с Дафном, его θρέψαντο;, и Евтюхом — σύντροφοι Подобное совместное отправление религиозного культа было возможно лишь в том случае, если эти слуги выросли в · доме своего господина. Последний термин подчеркивает данное обстоятельство. Аналогичное явление прослеживается в ряде других фригийских надписей. Гелиодор, сын Филиппа, его жена Апфе, дочь Манемаха, полноправные общинники деревни Ведзаитов, и их вольноотпущенник Филемон ставят совместно почетную надпись в честь богов Зевса Бронтонта и Сотера (МАМА, V, № 151), что также указывает на известную патриархальность отношений между господином и вольноотпущенником, продолжавшим находиться в той же деревне, а может быть, и в том же самом доме, где он жил, будучи рабом. Имели место, например, такие случаи, когда хозяин в честь своего трептоса ставил надгробный памятник (МАМА, IV, № 256, из Йазту Верана).

Это, что называется, «оптимальный» вариант, когда раб вырос в доме господина, всю жизнь ему верно служил и был похоронен с почетом своим хозяином. То же самое можно сказать об Александре и Хрисион, поставивших своей вскормленнице (ιδία θρεψάσττ]) Аффе надгробный памятник (KP, I, № 136).

Хозяева Аффе не поскупились поставить ей красивую мраморную стелу с акротерием, украшенную гирляндами из виноградных лоз. В центре — изображения двух зеркалец, бутылочки, прялки и веретена, пары сандалий, дощечки для ключей — всего, что нужно было, по их мнению, женщине в загробной жизни. Подобное погребение указывает на то, что Аффе, воспитанная в доме Александра и Хрисион, служила им верой и правдой всю жизнь, оставив по себе хорошую память. Надпись, начертанная на памятнике, позволяет сказать, что, вероятно, хозяева Аффе были сами в прошлом рабами, а затем вольноотпущенниками, о чем можно судить по отсутствию патронимикона в их именах. Внешний вид памятника указывает на хорошее имущественное положение этих людей.

О патриархальных отношениях между господином и рабом в ряде внутренних областей Малой Азии свидетельствует и то обстоятельство, что трептой погребали в одной могиле с их хозяевами. Так, Лукия и Фотейн, ее муж, были похоронены в одной могиле с дочерью Рапонилой и ее домашним рабом (МАМА, VI, № 276 — του θρέψαντος αυτής).

В надписи МАМА, IV, № 211 наряду с именами похороненных в могиле родственников упоминаются и погребенные там трептой.

Однако, несмотря на элементы патриархальных отношений в ряде деревень, различие между свободным и несвободным сельским населением отчетливо сохранялось. Более того, если раба отпускали на волю, следы его рабского происхождения сохранялись в течение нескольких поколений. Дети, внуки и даже правнуки вольноотпущенников не имели прав, равных со свободными, на что указывает тот факт, что даже в неофициальных документах, не говоря уже об официальных, вольноотпущенник упоминался без имени отца. Поэтому в деревнях со временем образуется определенная прослойка вольноотпущенников, которые вступают в брак с равными себе по положению женщинами, и эта семья, как и все ее многочисленные родственники, состоит, как правило, из вольноотпущенников (Buresch, № 58). Эти родственники-вольноотпущенники обычно обозначаются в надписях термином οί συνγενής πάντες (Ibid., № 25). Неполноправие этой прослойки способствовало в известной степени ее социальной замкнутости.

Отношение господ к своим вольноотпущенникам, равно как и к рабам, о чем говорилось выше, в сельских районах было различным. В западной Малой Азии почти не встречается случаев, когда бы вольноотпущенник был похоронен в одной могиле со своим хозяином. В противоположность этому в сельских районах с менее развитыми товарно-денежными отношениями, где города не оказывали такого влияния на социальную жизнь, наблюдается иная картина. Так, в одной из фригийских надписей (МАМА, VI, № 272, в районе совр. Афьон Карахисара) Тит Флавий, сын Праксия, и Кирейна, дочь Праксия, сыну Праксию, матери Татии, дочери Агафокла, и другим родственникам ставят надгробный памятник. В последней строке надписи сказано, что в этой могиле могут быть погребены также их потомки и вольноотпущенники. Интересно особо выделенное слово ιδίοις («собственные»): похоронены вместе с хозяевами могут быть только те лица, которые были отпущены на волю Титом Флавием, сыном Праксия, и его женой (МАМА, VI, № 272). Возможно предположить поэтому, что в данном хозяйстве работали вольноотпущенники не только Тита Флавия, сына Праксия, но и других лиц. Подобное обстоятельство также указывает на определенный оттенок в патриархальных отношениях между хозяевами и их вольноотпущенниками.

Необходимо также отметить, что в надписях Малой Азии упоминание лиц без патронимикона чаще встречается в западных ее областях, в центральных и восточных зависимое население обычно обозначается как трептой. Это позволяет предположить, что домашнее рабство, сохранявшее свой патриархальный характер в сельских местностях центральной и восточной частей Малой Азии, в западных ее областях уступает место другим формам зависимости, не определявшимся уже как трептой. Вероятно, там рабы покупались в самом различном возрасте, а не выращивались с детства в доме господина. Они не были с ним связаны такими узами, как домашние рабы, и отношения rix складывались иначе. Возможно, что по своему положению и обязанностям они мало отличались от первых. Однако их юридический статус определялся иначе — в надписях они обозначаются лишь по именам, без патронимикона, что указывало на менее четкие границы их обязанностей и их социального положения.

Приведенный материал, свидетельствующий об элементах патриархальности в отношениях господина и его раба, относится в первую очередь к сельским местностям центральной и восточной частей Малой Азии. В западной части Малой Азии с ее крупными рабовладельческими центрами положение трептой было иным, и упоминания о них встречаются значительно реже.

Иначе в этих областях складывались и отношения между господином и домашним рабом. Случаев, когда трептос был бы похоронен в могиле своего хозяина, почти не встречается. Не ставят хозяева своим рабам надгробных стел, как это отмечается в районах, где рабовладельческие отношения были развиты в меньшей степени. Иным, видимо, было и положение доморощенного раба в доме своего господина.

Не следует, конечно, думать о будто бы идиллических и патриархальных отношениях рабов с их хозяевами в сельских районах Малой Азии. Следует учитывать односторонность наших источников. Естественно, что в надгробных и почетных надписях предстает лишь «лицевая» сторона взаимоотношений господина и раба; те же конфликты, наказания и побои, которые имели место, как правило, не находили отражения в дошедших до нас эпиграфических памятниках. Таких эпиграфических источников, в которых бы открыто высказывалась симпатия к рабам в сельских местностях, почти не имеется. Интересна, однако, надпись, где сказано: δούλε, εύψύκει — раб, мужайся! (Wadd., № 1852).

Рабы, согласно римскому законодательству, не могли служить в армии. Плиний Младший в письме к императору Траяну сообщает об исключительном случае, когда в состав новобранцев римской армии проникло двое рабов (X, 29). Событие это было экстраординарным: римская армия набиралась только из свободных. Как сообщается в Дигестах, раба, проникшего в армию, ждала смертная казнь. Поэтому, когда Плиний узнал о таком факте, он обратился с письмом к Траяну с просьбой определить этим рабам вид казни. Траян чрезвычайно скрупулезно вник во все обстоятельства и подробно ответил, выделив три варианта — либо это добровольцы, либо взяты по набору, либо поставлены в замену кого-то. В этих случаях, как отмечает Траян, вина не их, а того, кто их взял. Эти рабы должны отвечать лишь в одном случае — если явились сами, умолчав о своем рабском положении (Ер., X, 30).

Таким образом, различие в отношении к рабам и зависимому населению в городах и сельских местностях определялось уровнем их социально-экономического развития. В крупных городах преимущественно западной Малой Азии отношение к рабам было суровым. Их наказывали за малейший проступок, бичевали, продавали и покупали на специальных рабских рынках. Рабов, выросших в доме господина, домашних рабов, было мало.

В городах центральной Малой Азии с менее высоким социально-экономическим уровнем отношение к рабам было мягче, патриархальней, чаще встречается домашнее рабство, большую роль играет вольноотпущенничество.

Примерно та же картина наблюдается в сельских местностях. На землях городов западной Малой Азии были более развиты социальные отношения, существовала большая имущественная дифференциация. Наличие круговой поруки, общая заинтересованность в выполнении повинностей и фискальных тягот заставляли общинников строго следить за каждым жителем деревни, безжалостно карать тех, кто нарушает свои обязательства, превращая их в долговых рабов. В деревнях центральной Малой Азии преобладало домашнее рабство, отношение к рабам было более патриархальным, их хоронили в одной могиле с хозяевами, ставили надгробные надписи.

Однако следует отметить одну общую черту: даже самые малоимущие, но свободнорожденные жители городов и деревень четко отделяли себя от рабов и зависимого населения и всегда подчеркивали это различие, которое не могло смягчить и вольноотпущенничество.